Текст книги "Подорожники"

Автор книги: Владимир Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

НЕРОВНОСТИ СУДЬБЫ

Он почти вбежал в автобус междугороднего сообщения и спросил разрешения сесть рядом. Катя Королькова кивнула очаровательной светловолосой головой и продолжала вспоминать последнюю встречу с Николкой. Перед отъездом в институт, где училась на пятом курсе, пошла в колхозный сад. Не то, чтобы очень нужно было набрать на компот сливу, просто хотела ещё раз поговорить с женихом. Агуреев работал на тракторе, пахал зябь на делянках сортучастка, что граничили с плантациями колхозных ягодников.

Завёл её в заросли облепихи и стал тискать, привычно сминая, как кусок теста. Катя вырвалась и зло сказала:

– Успокойся. Рак может быть от таких ласк. …Окончу институт. Поженимся. Год остался, а ты дом так и не начал строить. – Николка постарался выразить на мужественном лице скорбную обиду.

– Что тебе дом? Поживём с родителями. Две комнаты, вход отдельный. Вода и отопление. У тебя кто-то есть? Вот ты и кочевряжишься… – Катя обиделась. Набрала яблок из ящика, что стоял у весовой, и не стала рвать сливу.

– Скажите, а поезд до Барнаула вечером идёт? – обратился парень, пытаясь познакомиться. – Боюсь опоздать. Еле председатель отпустил. Уборочная. Техника ломается. Готовиться некогда. Не сдам…

Катя понимала, что становиться на землю нужно двумя ногами. Мама права, когда говорила, что две сороки в одном гнезде не высиживают птенцов. Сколько семей расходятся, лишь потому, что им мешают родители. Николай не завёз и в эту зиму брёвен на сруб. Обещал распилить, когда писал в письме, когда звонил. Фундамент, как был, так и остался. Даже огород не вспахан. Зарос новой высокой нездешней травой, залетевшей в село Лебяжий Ключ невесть откуда.

Колькиному отцу тоже, оказалось, некогда заниматься землёй. Катин папа – инспектор госстраха – купил и привёз цемент, пригласил канавокопатель из участка связи, организовал установку опалубки и заливку бетона.

С такой семьёй не стоит связываться. Ограду можно было сделать? Не сделали. …И не пьющие. А хозяйство давно не держат. Агуреев старший в заготконторе с портфелем ходит. И сына пристроил заготовителем, но случилось странное. Ревизия обнаружила недостачу мёда и шкур. Пришлось вновь сесть за руль трактора.

Бордовые комбайны, окутанные дымными клубами пыли, молотили высокую рожь. Сосед, – приятный паренёк в новой кожаной куртке – просто впился своими жёлтыми глазами в окно. Будто увидел нечто удивительное. Вот одна машина встала. Выпрыгнул на стерню чумазый комбайнёр с ломиком, начал что-то делать, зайдя за вертикальную лесенку.

– Серёга барабан забил! – воскликнул попутчик с болью в голосе. Показалось, что хочет выскочить из автобуса и помочь в ликвидации аварии. – Сколько раз говорил, чтобы не затягивал муфту большого шнека до отказа. Теперь ковыряйся… Полчаса простоит. Рожь, что бамбук у нас.

Катя посмотрела на руку соседа. Увидела, что под ногтями не отмылся мазут, что большая царапина начала подживать. Ей приятно чувствовать на себе ласковые взгляды попутчика. Поняла, что нравится молодому человеку. Знала, что хорошенькая, что миниатюрная, что к ней всегда липнут здоровенные спортсмены из других групп. Все обещают носить на руках и даже носят, как куклу, как ребёнка, называя Дюймовочкой, Барби. Огорчало Катю то, что ножки у неё не столь прямы, как хотелось, поэтому шила и носила брючные костюмы.

Попутчик понравился серьёзностью и какой-то основательностью, которая была в словах, в жестах. Работал помощником бригадира по технике, заочно учился в сельхозинституте на факультете механизации и электрификации на четвёртом курсе. Она предположила, что колхоз скоро выдаст ему документы на квартиру, а возможно, как активиста-комсомольца, выдвинут в райком партии инструктором. Катя решила, что останется в городе. У них в деревне нет горячей воды, как нет и ванной. Хотя унитаз отец установил, траншею водопроводную вырыли, а труб нет.

– …Мама мучается. Воду греет и стирает в бане… Я буду жить в городе…

– У меня в квартире всё. – Хвастливо сказал Валерий Андреевич Балатонский. – Летом построили нам дом. Я установил ванну и электрический титан. Теплица станет обогреваться газом. Своё газохранилище сделал…

– Кому это вам?

– У нас дом двухквартирный, – начал вилять мальчишка…

Значит, у него кто-то есть. Такой парень и без невесты не может существовать – ни теоретически, ни практически. Вполне приличный тип. Почему бы ему не стать отцом моих детей. Трудяга, скромный. Можно ближе познакомиться. Надо брать ситуацию в свои руки. Жди, когда привыкнет, когда насмелится, когда институт закончит. Уведут местные девочки…

Он хотел взять билет на её поезд, но свободных мест не оказалось, пообещали продать по приходу. Он пошёл за ней в зал ожидания. Сел рядом. Немного помолчал. Принёс мороженое. Она хотела отказаться, но раздумала. Нельзя обижать мужчин, они нервные, могут обидеться. Будет потеряно очарование знакомства, когда каждый, открывая друг друга, старается показать себя с лучшей стороны. Это потом при совместной жизни открываются и другие стороны, которые обычно перевешивают положительные качества. Неосторожные невесты начинают воспитывать мужей, куют чужие характеры под себя, а точнее, переламывают. Из этого воспитания ничего не получается хорошего. Никто не хочет уступать, считая своё слово важным и последним. В итоге – развод.

Катя знает, как будет жить, знает, как быть заботливой женой и ласковой матерью. А ещё она знает, что нужно уважать принципы мужа, считаться с ними, тактично намекая, что в доме он – главная фигура на семейной чёрно-белой клетчатой доске.

Катя умеет наблюдать и анализировать. Мама не подозревает, что дочь давно и успешно изучает её опыт семейной жизни. Сравнивает с жизнью родственниц. Делает выводы. А могла бы написать трактат для девочек и мальчиков, так сказать, инструкцию по семейным отношениям. Одно дело наблюдать, а другое – применить на практике.

– До поезда три часа. Я тёте обещала завезти шерсть. Чуть не забыла. …Тётя не обидится, если лёгкий мешок с её шерстью понесете вы.

Город Валера знал хорошо. Сказал, что такси их домчит за пять минут. Когда таксист решил сделать круг по дворам, сказал строго и внушительно: «Земляк, через Горняк будет ближе. Вот тебе деньги, вези без ребусов. Ты не Иван Сусанин, а мы – не поляки. Я – в Рябцове четыре года жил, когда в техникуме учился».

– …На даче, – огорчённо сказала Катя, когда обиженно стояли и смотрели на дверь. – На даче. Суббота. Где может быть горожанин осенью? Недотумкала.

Через двадцать минут хорошенькая подвижная Катенька и стройный колхозный механик Валерик брели мимо яблоневых деревьев по кооперативному товариществу садоводов.

Перепрыгивая козочкой через арык, будущий детский врач подвернула не совсем стройную ножку. Опустилась на пыльную травку, потирая щиколотку.

– Тут рядом, – морщась, говорила педиатр Катя. Валерка нагло подхватил её на руки. Она уцепилась за шею и за мешок с шерстью.

– Так вот и пойдём. …Да, ты лёгонькая, – удивлялся он.

– Есть девочки потяжелее?

– Сколько угодно. Есть такие неподъёмные, что втроём приходится из кино нести.

– Приходилось? – обнимая тёплыми руками жилистую шею, спросила будущий врач детей.

– Приходилось. Если честно.

– Так вы, со стажем – Донжуан? Пропала в руках искусителя донна Катя. – Ты не устал? Можно мне самой немного поковылять. Вон и домик моей тети Аллы. …Всю жизнь? Неужели вот так всю жизнь, и до магазина, и до бани? …Сначала наобещаете, а потом – руки устали. …Опыта не было, если честно сказать. Блюлась, на картошке, как могла. Билась и за урожай и за непорочность свою. Картошка – это для девушек опасное место, где потерять честь и достоинство, – раз чихнуть. В этом году, надеюсь, не погонят в колхоз копать клубнекорнеплоды. Соблюдовала себя для единственного и неповторимого. – Зачем она его поцеловала? Никто не просил. Проявила излишнюю торопливую нескромность. Теперь начнёт думать, будто она доступна. Но Валера не стал привязываться, её поцелуй расценил, как нечаянное прикосновение на неровностях судьбы и дороги садового кооператива.

Любимой тёти почему-то не оказалось и на садовой заимке. Катя, поразмышляв шерлокхолмсовским дедуктивным образом мысли, посоветовала посмотреть ключ в лейке пенсионного возраста, стоящей на щитах снегозадержания. …Проковыляв к дивану, прилегла. Валера набрал на ужин яблок, слив, вишни и терпких груш по имени Тёма. Исполоскал все фрукты в струях алейской воды, доставил к дивану. Они степенно в полумраке ужинали и смотрели друг на друга счастливыми глазами.

Нога от яблок взялась больше пухнуть в ступне. Это наследственное, – подумала она, а Валера начал искать аптечку в ящиках столов и в буфета тёти Аллы, нога у которой тоже иногда капризничала, но тётя весила около ста, а Катенька – пока около сорока. Вместе со всеми конспектами и раскладным зонтиком.

Валера удивительно нагло и быстро разул ее, и брюки задрал – куда мог, начал бинтовать щиколотку быстрыми и горячими руками. Они были так нежны, что Катя ощутила в себе какое-то навязчивое томление и тревогу за тётю, которая не увидит сегодня Валерика с грязноватыми ногтями и белыми полосками шрамов на пальцах.

На несколько секунд она вспомнила о поезде, который скоро должен притопать на станцию Рябцово и, забрав причитающуюся порцию пассажиров, отправиться аж до Казанского вокзала столицы. Забыла о нём, как о незначительной и ненужной вещи. Познавала себя и Валеру. …Она была маленькой, а он большой сильный и неутомимый, как кочегар самолёта братьев Райт.

Она дышла ему в шею тёплым фруктовым дыханием, целовала просторную не волосатую грудь и совсем забыла о перетянутой припухшей ступне; удивлялась себе и своему любопытству. Подбадривала мальчика, чтобы он не беспокоился за неё, так как всё устроено и придумано с учётом и условием необходимых возможностей. Он увереннее стал ласкать упругое спортивное тельце, целовать в разных неожиданных местах, восхищаться фигурой, удивляться белыми «голубками» с «клювиками», похожими на крохотные ягодки малины.

– Это утро или вечер – устало улыбнулась Катя сказочной улыбкой, алых выпуклых кукольных губок, которая была нежной и застенчивой одновременно. – Нога моя не болит. Вот только опухоль не покинула ножонку.

…Свадьбы не было. Молодые арендуют комнатушку в районе Тихого Потоке. Катя денежно практикует детским врачом стоматологом, в клинике, а Валера, по-прежнему заочно грызёт гранит науки. Катя настояла, чтобы он намыливался в аспирантуру. А работает в мастерской по реанимации бытовой техники. Специализацию скоро пройдёт по холодильным установкам.

НАДЕНЬКИН ДОЛГ

Лишь в вагоне Надя поняла, что очень проголодалась. Последние дни питалась находу пирожками и бутербродами. Подписала обходной, сдав книги в библиотеку, чтобы за ней не было никаких долгов. И третий курс архитектурного техникума Надя Плотинова закончила отлично. Удивилась своим способностям. А ведь училась в сельской школе не очень успешно, ходила всю свою жизнь по родным улочкам сельца Трусово, но самостоятельно поехала в Барнаул, чтобы подать документы в техникум и научиться строить удобные дома. Получив летнюю стипендию, составила список подарков. Хотела купить себе скромный маникюрный набор, но раздумала. Обойдусь? Вполне. Ведь обходилась. Красивой никогда себя не считала, а вот заметила, что лицо и фигура у неё изменились. Эти изменения украсили её, сделав лицо привлекательным, а отдельные части тела стали округлыми и выпуклыми. Иногда ей кажется, что отражение в зеркале не её, а какой-то девушки, которая лишь походит на неё.

На последние рублишки купила билет в общий вагон. В банке с кильками свободы больше. Там рыбки лежат, а в вагоне пассажиры стояли, сидели, а только счастливчики – лежали. С верхней полки ей кто-то махнул, взял сумку и подсказал, как лезть под самую вагонную крышу. Она ещё никогда не ездила на такой высоте. Надя занималась в спортивной секции. Ловко вскарабкалась зачем-то, на багажную полку, хотела протереть пыльное ложе, но не успела. Почти все фонари в вагоне, моргнув, дружно погасли. А что ей оставалось делать? В темноте обычно старалась спать.

Проснулась от запаха еды. На дне вагона ужинали. В поездах можно завтракать и обедать в любое время дня или ночи. Сосед на противоположной полке спал. Она рассмотрела его, когда в вагон проникло много света от прожектора. Молодой человек в спящем состоянии оказался милым. Ей еще никогда не нравились особи мужского вида. Под её тёплыми взглядами спутник медленно реанимировался. Стал нахально изучать её лицо. Так они общались два перегона и остановку. Чем-то она поняла, что понравилась этому незнакомому типу, находившемуся в горизонтальном положении почти рядом с ней.

– А давайте, и мы перекусим, – предложил тип, расстегивая толстенный портфель. – У меня блинчики с мясом, колбаса с чесноком, брынза из молока. Начнём с колбасы и блинов…

– Нет. Я не привыкла, есть лёжа. И вообще, что вам от меня надо? Заманили на эту… полку, а теперь хотите насильно кормить? – спохватившись, добавила мягче и нежнее: – Что-то не хочется. У меня были ватрушки и пирожное, но, наверное, всё измялось. Хотите мятые ватрушки? – солгала Надя и удивилась своей смелости.

Тут поезд сбавил ход движения. Свет фонарей принялся влетать в окна. Она рассмотрела его коварные глаза. Они нагло целовали её. Надя дружила с пацаном в девятом классе. На Новый год, когда танцевали в клубе, он, не спрашивая, поцеловал её щёку. Она испугалась и хотела плакать, ведь девчонки говорили, что даже от пацанов беременеют, не говоря о взрослых парнях. Никогда никому не разрешала к себе прикасаться.

– Давайте съедим вашу ватрушку с моими ломтиками колбасы.

– Это вредно, – сказала Надя. – Я читала, что колбаса с ватрушкой – сплошной холестерин, что принесёт вашему здоровью вред, а про моё – и говорить нечего, так как лежачий желудок не переварит пищу. Тем более, эти продукты несовместимы.

– Тогда отменим ужин и заодно завтрак. Проведём конкурс. Вы любите конкурсы? Соревнования? Это здорово. …Поздравляю вас и вашу команду волейбольную с победами. Было бы нас тут трое, получилось соревнование, а участников мало. Вам и отдуваться. Викторина называется… Ответите правильно, получите приз. А если ошибётесь – штраф.

Попутчик быстро рассказал о викторине, о том, что её ждёт, если она проиграет или победит. Надя была уверена, что выиграет, ведь в деревне не было другой такой коллекции по огромному количеству фантиков. Она знали всё о конфетных фабриках, даже искала литературу об истории конфет.

Ей захотелось победить, а знаний у неё было предостаточно. «Почти зачёт, – подумала Надя Плотинова из деревни Трусово. Она не предполагала, что попутчик знал, что выиграет. Его коварство и хитрость недооценила.

Надя осторожно ела протянутую конфету, задумывалась, отвечала. Он протягивал ей фантик. Она с трудом читала название, и огорчалась… в который раз. Конфеты были свежими, вкусными. Надя никогда не пробовала таких. Даже не могла предположить, что в природе существуют конфеты незнакомого ей вкуса. Стучали колёса. Храпели пассажиры. А её долг всё рос и рос.

Прошло двадцать, а потом и тридцать лет. Они не встретились. Если удаётся, Надя покупает детям конфеты. Пробует и огорчается. Таких конфет, какие она дегустировала в полутёмном вагоне, не встречается. Если и совпадают названия, то вкус совсем другой. Она удивляется. Те были великолепными. А эти не такие, хотя и вкусные. Наденька закончила техникум. Поступила в институт. Надеялась, что когда-нибудь встретит того паренька и вернёт долг.

Незнакомец тогда помог ей. Вынес сумку. Они стояли у вагона. Молодой человек оказался не наглым, не стал требовать долг. А может быть, забыл. Она-то помнила. Надя решилась. «Хоть часть долга верну», – подумала, целуя незнакомца сладкими губами. Тогда он обнял её. Заскрипел вагон своим нутром. Вдобавок принялся возвращать ей её же долг. Так нельзя! Она не успевала. Уговор, есть уговор. Ему нужно было остаться, чтобы получить все проигранные баллы.

– Отдай долг кому-нибудь, кого полюбишь на всю жизнь, – сказал коварный искуситель и вцепился в поручень вагона, будто хотел удержать поезд.

Много лет Надя живет со своим долгом. Он иногда терзает её. Она не любит быть должной. А тут такой случай.

Растут дети. Житейские проблемы накатывают одна за одной. Тайком, чтобы не видели взрослые дочки и внуки, вынимает коллекцию, выбирает те фантики, которые складывала в карман синего плаща, чтобы не оставлять на полке сор. Разглаживает их, нюхает и читает названия. Глаза её смотрят очень далеко. Морщинки на милом лице исчезают. Надежда Павловна превращается в ту милую девочку, не успевшую отдать долг.

ЗА МОЛОКОМ

Пригородный поезд Барнаул-Рубцовка шёл неторопливо. Сосредоточенно постукивали под вагонным полом колёса. В теле старого вагона поскрипывали больные суставы, что-то дребезжало на крыше. Мой попутчик напористо вглядывался в полутёмные поля за окном.

– Не видно огоньков, – откинулся спиной к стене. – Под Новый год всегда идёт снег.

Мы разговорились. Николай спешит из командировки, везёт жене и дочке городские подарки. Мы знали, что праздник придётся встречать в этом вагоне. Не мешкая, выложили на газету буфетные пирожки, открыли консервные банки и нарезали куски колбасы. Встречать Новый год не очень весело в поезде, но если ты не один, а с интересным попутчиком, то неудобства вагонного уюта немного сглаживаются. Монотонный надоедливый колёсный стук после второй порции не кажется неприятным и бестолковым.

Мчался наш поезд. Мелькали редкие станции. Входили и выходили, возбуждённые, приближающимся праздником, пассажиры. Мы сидели друг перед другом за узким столиком и делились запомнившимися событиями из недолгой жизни. Ведь только спутнику можно рассказать заветное, так как никогда с ним уже не встретишься.

– Хочу предложить один случай. – Николай налил минеральной воды в вагонный стакан и медленно выпил, как предписывают врачи по внутренним органам. – Лет десять назад я работал на «скорой». Выпало нашей бригаде дежурить в такой вот праздник. Есть любители отдыхать вне дома, так как суета и колгота не дают прочно почувствовать атмосферу радости. Я люблю готовиться к празднику. Предвкушение события – это праздник. В новогоднюю ночь люди стараются не болеть. Это замечено не мной. Как болеть, если с детства мы приучены, что с боем курантов к нам приходит заветное счастье, мы верим, что с нового года добавят зарплату, снизят расценки за услуги. В реальной жизни нашей деревни на краю Алтайского края никаких изменений в лучшую сторону не происходило. Чтобы эта реальность не была чересчур пресной и невкусной, стараемся делать друг другу подарки.

Слушая попутчика, который вдруг принялся уходить от главного направления. Чтобы потянуть нить выступления в нужное русло, осмелился налить вина в поездные стаканы, в которых нам принесли вполне приличный чай. Его выпили пару часов назад, как только бросили портфели под сидения. Праздничный Барнаул ещё долго заглядывал в окно своими огнями, а мы думали о родных. Конечно, они не забудут нас, и поднимут фужер за тех, кто едет домой. Вот и мы, коснувшись стаканами, подумали о родных, что нас ждут.

– Перед ужином пришла дежурная сестра из детского отделения, – продолжал спутник. – И говорит, значит, что нужно молока, чтобы накормить близнецов, которых утром перевели из родильного отделения. Могли бы, и домой выписывать, но что-то врачу показалось не совсем стабильным. У мамаши молоко пропало. Явление не редкое, но в другое время и незаметное. Перед праздником в больнице – тишина и покой. Кто в самоволку отправился, кто выписался подчистую. Накормить детей некому. Роженицы со своими крошками – дома. Дала медсестра Вовке Лисицыну флакончик под молочко и адреса бывших наших постоялиц. Просит быстрее добыть нужный продукт кормления близнецов. Понятно, дети тоже хотят праздник встретить. Голубой огонёк им не нужен, а вот чего-нибудь пососать из бутылочки – другое дело.

Ночь тёплая. Снежинки, как мотыльки, на стекло шмякаются. Из окон свет ёлочных огоньков брызжет на сугробы палисадников. Остановился в ближнем переулке. Стучит Вова. Тихо. Никто не открывает, но музыка слышна. Дёрнул я дверь, и вхожу. Крючок взбрякал. Ждать нам некогда. Выходит паренёк в синей майке. Поздоровались быстро.

– Мы из больницы, Нам бы молока, – подаёт Вовчик бутылёк. Парень спокойно берёт, ставит на стол, достал из холодильника двухлитровую банку с белым напитком…

– Есть кипячёное, – суетится хозяин.

– Нет, – машет рукой Вова. – Нам это… нужно женского молока. Покормить некому близнецов. Все выписались мамаши.

Смотрю на фельдшера, давлюсь смехом. Стоят парни, и друг на друга смотрят. Слышно, как ресницы стучат.

– У нас в детском отделении дети голодные. У матери нет молока в нужном объёме, – начинает вновь пояснять Володя. – Все уже родили, кому кого надо и уехали. А молока нет.

Паренёк сообразил. Поставил банку. Конфузливо вытирает лоб.

– Откуда. Сами начали прикармливать.

Тут вышла хозяйка. Из себя небольшая, как школьница, а глаза добрые и радостные. К столу зовёт свои сковородки, кастрюльки начала откупоривать. Мальчишка в холодильнике шарится. А мы – к двери. Извините, говорим, дети у нас. Они огорчаться начали вдвоём. Мы поздравляем с Новым годом. На Снегурочку Вова не походит, но у меня тогда борода отрастала.

Едем дальше. Останавливаемся у большого дома. Тютькины. Кто их не знает. Собаки цепи рвут от негодования, как пролетариат. Заходим. Веселье до потолка в самой кухне. Тут ребёнку рады. Малыши не реагируют на подобные демонстрации. Вырубили магнитофон. Нас за руки, и волокут волоком к столу. Отыскал я глазами хозяйку, махнул. Вова взялся заученно объяснять:

– В детском отделении молока нет, а малыши голодные – двое, кормить их пора, но никто не может.

Народ весёлый покатывается по стульям и лавкам.

– Погодите, – просит хозяйка. – Дело-то важное.

– Нечего годить, – вывернулась вперёд бабушка-калабушка. – У нас ребёнок высасывает. Не вздумай, Райка.

– Мама, там дети, – берёт флакон рыжая Рая…

Мужик её на нас животом, как взаправдишный сумоист, наступает, будто бы он должен молоко произвести. Вот думаю, дунуть бы тебе промеж рогов, чтобы понимал ситуацию. Народ начал на нас незлобно, но пристально смотреть. За стол не волокут, а наоборот – Райку задвинули куда-то. Пузырёк наш Вове толкнули в белый халат.

– Я его хорошо знаю. – Ворчит Лисицын, бумажку вертит с адресами.

Подъехали к двухэтажному дому, определились с квартирой. Встречает нас вообще знакомый мужчина, на инкубаторе цыплят выпаривает. Да я его часто вижу в библиотеке. Жуть, как быстро книжки читает. Я одну за две смены с трудом одолеваю, а он за сутки «Идиота» перелистывает. Вова за своё:

– У нас детское отделение без молока осталось. Все уехали, а детей некому теперь кормить. Поэтому ваш адрес нам дала медсестра Примакова.

Иван тащит нас в квартиру. Зовёт жену и ржёт.

– Надя, к тебе дояры приехали с ведром. Молока просят литров пять, – закатывается мужчина, как ненормальный. Приходит жена хозяина и, молча, берёт бутылочку. Хозяин открывает шампанское, расставляет фужеры. Один вдруг убрал: – Коля, ты рулевой, как наша партия. Медслужба должна поднять фужер, а то молоко не отдадим.

Вова принял вино, грибом закусил маринованным. А тут и Надежда наша вышла с виноватым лицом. Молока немного. Только дно скрыло.

– Недавно кормила. Через три часа приезжайте.

Извинились, как водится. Поздравили с праздником. Переругиваемся, но дальше едем. Вот новый адрес. Дом с мезонином. Гараж и сараи, рубленные из кругляка. Теплица блещет из мрака окнами стеклянными.

– Кто? – раздаётся неласковый голос у ворот.

– Из больницы, – объясняет Лисицын фельдшер уверенно.

– Молока нет, – говорит суровый голос, – Ничем не можем помочь. …Спит жена. Устала.

– Заходите, – слышим из сеней. – Позвонила медсестра. Быстро…

Мужчина смотрит на нас волчьим взглядом. Не моргает красными веками. Гляди, гляди, – думаю, – лишь бы молоко было. Стоим, переминаемся. Вышла через положенное время и подаёт бутылочку.

– Хватит ли? На ночь? Двое – не один. Если не хватит, то приезжайте.

Благодарим мы их. Руку тискаем мужчине, словно он тут главный в нашем деле. Тот всё ворчит, но не очень зло и почти виновато.

К машине торопимся со всех ног. История могла бы, и кончиться на этом месте, но не вышло, так как мы хотели. Вова с бокала слегка опьянел, у него расслабла координация движенья рук. Задел карманом с бутылочкой о дверку. …Как его приспособило? Бутылочка вроде как из прочного стекла была, но дверка оказалась прочнее.

– Пошли, – говорю, – обратно, дети ждут.

Вове совестно. Не хочет объяснять, что такой полоротый, и кокнул молоко детское, лишив близнецов ужина.

– Где опять столько надоит? – вопрошает Владимир и колотит себя по лбу. Осколки из мокрого халата на дорогу уже высыпал. Корит себя медицинскими терминами, называя то диспепсией кошачьей, то диарей тараканьей.

– Из двора во двор мечемся, как скипидаром настимулированные. Везде нас тащат за стол, рукава у шубы оторвали напрочь. Обижаются, если быстро отказываемся…

Наполнил я вагонные стаканы. Как раз проехали разъезд «Победим». Выпили за тех, кто на посту. Николай Иванович оказался запасником, а служил на чукотской заставе, на самом скалистом берегу Тихого океана. Пробежала проводница с флажками сигнальными на поясе. В век электроники живём, а ничего надёжнее не придумали. На кораблях тоже флаги развешивают, чтобы знали, что за праздник на судне.

– Предлагают всего, но молока нет. Одна заболела, другая с малым ребёнком уехала в гости. Коньяк есть – молока нет. Бабулька одна сказала, что живёт какая-то приезжая дева с дитём, а о муже ничего не говорит. Получили мы адрес. Поехали на Оторвановку. Так у нас длинную улицу называют, что у самого бора проходит.

Калитки нет, плетень упал, но дорожка расчищена. Стучим и входим. Сидит перед столом настоящая дева с длинной белой до пола косой и распашонку цветными нитками расшивает. Стоим и смотрим на это чудо. Комнатка одна, но светлая и чистая. На столе в кувшине ветка сосновая. Глаз не можем отвести от хозяйки. Одета не так, как наши девки одеваются. Может, к празднику принарядилась. Кофта расшита узорами разными. Носки тоже в каком-то орнаменте весёлом. Поздравили мы девушку с праздником. Она заботливо вспыхнула зелёными глазами, а у меня сердце заторкалось, как у больного аритмией.

– Все выписались у нас в больнице, а детей накормить надо, – принялся Вова пояснять, но не может правильно высказаться. То ли сказалось сельское гостеприимство, то ли обворожительные пухлые губы сбивают с толку. Кое-как у него получилось внятная речь. Я – молчу, как будто во рту горячий пельмень. Видел разных девушек и женщин. И симпатичных, и очень, очень распрекрасных. А эта – не сказать, что броская, а наоборот. Но глаза как рентген прошивают, как проникающая радиация. Ты её не видишь, а она тебя уже изрешетила излучениями – от альфы до гаммы.

Вова руками разводит, словно плывёт по озеру. Поясняет, что у нас тары под молоко нет. Девочка взяла из шкафика, сдвинув занавеску с узорчатыми дырочками, банку литровую и пошла в тень, расшнуровывая, находу кофточку. Села спиной к нам перед низким столиком у кроватки. Слышно, как что-то в печи ненавязчиво щёлкает и струйка о стекло шуршит.

Подала нам почти полную банку и крышкой накрыла белой. Что-то Вовик говорит, а я вижу, что в глазах у неё такая ядовитая тоска, что у меня прямо внутри что-то захолодало. Понимаю, что вот уйдём мы, а ей будет тяжело. Стой, не стой, а жарко, и ехать нужно.

Привезли молоко, а тех малышнят уже накормили. Нашли кого-то, кто смог молочком поделиться. У меня с той поры занозой сидит эта незнакомая девушка с распашонкой. Какая-то смертная печаль сосёт сердце. Глаза ночью закрою, вижу её во всех подробностях.

– Не встречались больше? – неожиданно вагон дёрнулся, будто в судороге, потом ещё раз и начал набирать скорость.

– Уехала весной.

– Искать не пытались?

– Зачем? Думаю, о ней и даже разговариваю. Семья у меня и дети в школу ходят. – Лицо Николая Ивановича стало осветляться тихой радостью и мне показалось, что оно помолодело.

Возник в вагоне яркий свет и пассажиры задвигались, добывая из ящиков свои узлы и чемоданы. Мы допили вино и тоже заспешили готовить себя к выходу.