Текст книги "Очищение тьмой"

Автор книги: Владимир Безымянный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

К смерти человек никогда не привыкнет. Она всегда страшит – на мусорной свалке не меньше, чем в изысканном, с налетом старины, интерьере, где резная мебель из благородных пород утонченно сочетается с серебристо-черными гобеленами французской работы в изящных рамах, на которых сцены рыцарских турниров сменяются уроком танцев либо же фигурой пилигрима, одиноко бредущего по дороге.

Здесь, к сожалению, вопросы задавать было уже некому. И хотя Строкачу очень хотелось верить, что преступник всегда оставляет следы, заставить заговорить этих немых свидетелей удается не всегда.

Цель убийства оставалась неясной. Видеоаппаратура, произведения искусства, имевшие, с точки зрения видавшего виды Строкача, немалую ценность, меха и прочее оставались в целости. Однако все в квартире было перерыто, причем, похоже, что искали что-то довольно крупное, во всяком случае, не листок бумаги или документ: картины на стенах остались непотревоженными.

Жена и дочь Бобровского, отдыхавшие на юге, должны были вернуться только завтра и, возможно, хоть немного прояснить ситуацию, пока же следовало воспользоваться возможностью делать свое дело без аккомпанемента стенаний безутешных близких аптекаря.

Строкач искал старательно, однако добыча могла бы порадовать лишь домушника, но отнюдь не сыщика. Не было ничего, что могло бы пролить хоть какой-то свет на случившееся. Вообще, беспорядок в квартире имел такой характер, будто не налетчики, а сам хозяин квартиры искал что-то запропастившееся.

– Умел жить Семен Михайлович, что там и говорить! – бойкой дворничихе не стоялось на месте, говоря, она вся время как бы пританцовывала, совершая руками нелепые, но чрезвычайно выразительные движения. – Хорошо, что вы меня спросили. Думаете, кто-нибудь знает? Скажут: "Жирный старикан, на развалюхе ездит, дверь обить как следует за всю жизнь не собрался". Жирный-то он жирный, да только не с голоду опух. Мусор многое о человеке скажет, а у них что ни день – банки из-под таких консервов, что я и в глаза не видывала. И то, мама с дочкой Бобровские, – обе не работают, на шее у аптекаря сидят, а ему что? Нынче лекарство столько стоит – можно дюжину баб держать. Я на базаре бываю, видела. Как-то попросила его лекарство одно достать – так не согласился. Ох, и хитрый же тип! – глаза женщины смотрели в сторону.

– Так вы говорите, он домой помногу продуктов возил? Может, гости у него часто бывали? Или приторговывал?

– Как же, нашли хлебосола! В дверь позвонишь – "кто?" да "зачем?", да "я сам зайду попозже". У них даже глазка в двери нету!

Строкач не стал пояснять женщине, что глазки порой служат не только хозяину квартиры, но и незваному гостю: в выпуклое стеклышко стреляют, а иной раз умелец попросту может ткнуть длинным шилом.

– Хорошо, а этого человека вы не видели? Не заходил такой к Бобровскому?

Дворничиха опознала капитана Кольцова с первого взгляда.

– Был, как же. Вот только к кому шел – не скажу. Это в воскресенье, с утра, тут еще один алкаш на него натолкнулся, но тот так на него посмотрел, я еще подумала – вот сейчас врежет! Мужчина приметный – хоть и невысокий, да крепкий.

– В котором, вы говорите, часу это было?

– Где-то в десять с минутами. Часов-то у меня нету. А вот когда он выходил – не знаю.

– И как был одет этот мужчина?..

– Да обычно. Вроде серый костюм. Ничего особенного.

"Да, как раз после воскресного дежурства Кольцов, переодевшись, поехал к Бобровскому. Но как выпало, что капитан оставил своих коллег и друзей мертвыми в чужой квартире, не говоря уже о том, как они туда вообще попали? Нет, речь не о технической стороне дела – дубликаты ключей владельцы охраняемых квартир сдают на пульт. Но что вообще было им делать у Бобровского в отсутствие хозяина, а хоть бы и вместе с ним? И как узнал Кольцов, что аптекарь отсиживается на даче? Домик этот Бобровский купил втайне даже от жены. Скрытный был господин".

– Но лекарство вы от Бобровского все-таки получили, – неожиданно заметал Строкач. – Где он вам его передавал – в квартире?

Женщина смутилась.

– Куда там! На улице, возле "Победы" его разговаривали. Снизошел.

– А что за лекарство?

– Ой, да я не помню уже, – дворничиха засуетилась. – Я пойду, мне работать надо.

– А Бобровский, между прочим, помнит. И помнит также, сколько раз помогал вам.

Глаза женщины стали несчастными, нос покраснел.

– Ну, так и что же? Себе я брала у него карсил, знакомая попросила... Не на рынке же покупать! А потом он все равно мне отказал... Это участковый вам, наверно, настучал. Ох, он у нас еще со старых времен борец со спекуляцией, вот у него и расспрашивайте, как и чего.

О Бобровском участковый не знал практически ничего, кроме того, что он является вполне законопослушным гражданином, зато о дворничихе и ее пристрастии к вину и мелким торговым операциям мог повествовать пространно и со вкусом. Эти двое не слишком жаловали друг друга. Не получив новой информации, Строкач принялся читать акты, которые тут же с убийственным спокойствием комментировал эксперт.

– Вот и всплыло это оружие, Павел. Ошибка исключена. То самое, когда застрелили возле спортклуба этого, как его, культуриста...

– Косицу, – подсказал Строкач, как обычно, делая вид, что поверил в забывчивость старика.

– Да-да. Глеб Олегович Косица, двадцать семь, тренер и руководитель спортклуба "Богатырь", где обучал сорванцов технично ломать руки-ноги. Сплошные мускулы, но две пули, знаете ли... Я еще тогда сказал, что стрелок попался классный: с тридцати метров оба выстрела в голову. У нас хотя бы один из десяти оперативников так стрелял!

– Кольцов, положим, стрелял первоклассно. Это он любил, призы брал по городу.

– Господи, Павел, зачем ему все это понадобилось?

Строкач предпочитал обсуждать вопросы куда более вещественные.

– Так что вот тебе акт баллистической экспертизы, а что касается Агеева и Демина, придется подождать... скажем, до вечера.

Дело расползалось, обрастая все новыми эпизодами, но не было одного нити, ухватившись за которую, можно было бы двигаться к цели. Мотивы, мотивы...

Специалистам по баллистике Строкач верил, а они вполне основательно утверждали, что пули, выпущенные в Бобровского из табельного "макарова" капитана Кольцова, зарегистрированы в картотеке преступлений.

Это убийство произошло пять месяцев назад. Стреляли наверняка, потому что Глеб Косица, даже и раненый, представлял собой грозную силу.

Строкач пару раз заглядывал в "Богатырь" на тренировки, а Косица, статью напоминавший славянского витязя, был не из тех, кого легко забыть. Судя по всему, парень он был неплохой, и хотя никогда не имел по-настоящему высоких спортивных результатов, мог кое-чему научить ребят. К алкоголю и табаку Глеб не прикасался, и те же требования предъявлял своим ученикам. Смерть настигла его ранним утром, в двухстах метрах от спортклуба, за углом. Стреляли из проходного двора. В этот день Глеб впервые за многие годы пропустил тренировку.

Висячий замок на дверях спортклуба Строкач увидел еще из машины. Однако рядом с табличкой, извещавшей о часах работы "Богатыря", не было никакого уведомления. В принципе, тренировки должны были быть в разгаре, и неясно, где сейчас отыскать воспитанников Косицы.

За манипуляциями Строкача возле дверей с таким интересом наблюдали двое юношей спортивного сложения, что майору ничего не оставалось, как обратиться к ним.

– Что, ребята, не веселы? – Строкач присел на лавочку, достал сигареты и предложил угощаться.

Один из парней отрицательно покачал головой, слегка усмехнувшись, когда майор снова сунул пачку в карман.

– Вижу, не ошибся. С куревом таких мускулов не накачаешь – Строкач одобрительно оглядел крепкие фигуры парней.

Однако разговорить их оказалось не просто, хотя и враждебности они не проявляли. Строкач минуту помолчал. Парни были в чем-то похожи – оба рослые, крепкие, стриженые ежиком, отчего юные лица казались суровыми. Однако он видел, что перед ним настороженные, ожесточившиеся, но, в сущности, неплохие ребята, почти мальчишки, пусть и с бугрящимися мускулами. Лидером в этой паре, очевидно, был второй, пониже ростом и помельче в кости, но с пристальным, испытующим и внимательным взглядом светло-серых, как бы ледяных глаз.

– Не знаю, как там с куревом, но со спортом вы тоже, наверное, не по телевизору знакомы.

– Неужто заметно? – демонстративно усомнился Строкач. Уже много лет в спортзал он попадал крайне редко, от случая к случаю.

– Заметно. Это на всю жизнь. Да вы сами, небось, знаете.

Строкач заинтересовался.

– Ты молодец. Только не чересчур ли в себе уверен? А вдруг не отгадал? Глеб...

– А что – Глеб? Вы знали его? – внезапно вмешался высокий. – И кто вы, собственно, такой? Сейчас, когда Глеба не стало, к нему такое липнет...

– Остынь, Вадик, – удержал приятель. – Я его знаю, видел как-то у нас на тренировке. И он нас знает. Это его профессия, разве не так?

Строкач едва заметно кивнул, ему стало по-настоящему любопытно. Паренек продолжал:

– Вы ведь сыщик, верно?

– Верно. – Строкач постарался скрыть удивление, роясь в кармане в поисках удостоверения. Невысокий парень, назвавшийся Олегом, вновь скептически улыбнулся.

– Майор? Это уже кое-что. А мы уж решили, что всем плевать на Глеба. Пока была школа, тренировки... А-а, – Олег махнул рукой. – Он все сделал сам: и помещение выбил, и отремонтировал, и все наладил. Плата за обучение была такая – только аренду внести да обновить инвентарь.

– То есть, бескорыстно? – с сомнением заметил Строкач.

– Выходит, так. Кого угодно спросите. А сколько времени он на нас потратил! И в результате – никому не нужен.

– Ну, нет. Я-то ведь здесь не из простого любопытства. И больше всего меня интересует один вопрос – почему? Почему его убили? Застрелить человека – нужны веские причины.

– А что еще с ним могли сделать? С ножом против Глеба бесполезно выходить, – вмешался высокий.

– Значит, были враги? Снова – Олег:

– Здесь раньше был магазин "Соки – воды". На прилавке – минералка, для своих – водка, самогон, вино. Мы, здешние, знаем все насквозь. Через кассу, конечно, копейки проходили – сколько на воде наторгуешь? Но продавщицы не жаловались, видно, давали наверх кому следует. Когда же перешли в торговле на хозрасчет, аренда – дом-то ведомственный – оказалась больше, чем вся месячная выручка. А тут Глеб: переговорил с кем надо – был магазин, появился спортклуб.

– Ты, однако, вник, – одобрительно кивнул Строкач.

– Да я живу в этом подъезде, и Глеб от нас ничего не скрывал. Давал полный отчет, чтоб мы не думали, что он на нас наживается. Будто мы могли такое подумать! Справедливый был человек, но те, кто понимает только язык силы, видели перед собой не это, а бицепсы. Так что за аренду мы платили точно по счетам, без взяток – по минимуму. А теперь все это кончилось, и никакого продолжения не предвидится.

– А что случилось? – спрашивая, Строкач, в общем, уже знал ответ.

– Глеб все документы держал у себя. Хотя, какие там документы, больше на словах. Глебу верили, с нами же ни исполком продлевать договор не хочет, ни ЖЭК. Дом заводской, а на заводе не то что разговаривать пускать нас туда не хотят. Кто мы для них? Сопляки. Конечно, выгодней опять магазин открыть, какой-нибудь коммерческий... И ведь все было нормально, казалось, прочно обосновались... – Олег запнулся, но все же продолжил: – С нами и девчонки занимались, пятеро. Атлетизм, потом они как будто собирались на гастроли за рубеж. Программа – что-то среднее между танцем и гимнастикой. Здорово получалось.

– Значит, доллары девочки зарабатывали?

– Да нет, только собирались. Какие-то мифические приглашения...

– Контракты?

– Протокол о намерениях, или договор – как там это называется? Мы не интересовались. Глеб знал. У меня есть телефон одной из девочек. Неожиданно Олег смутился, и беседа стала сходить на нет. Впрочем, Строкач услышал еще кое-что небезынтересное.

– Они, конечно, симпатичные, особенно когда на сцене, в косметике... Такие многим нравятся. Бывало, еще по дороге от остановки до клуба, тут метров сто, к ним клеились, потом заходили в клуб. Всякие бывали – и шпана и не очень, но до драки не доходило. У нас не разгуляешься, а тут еще и Глеб...

Собственно, на этом разговор и завершился. На очереди у Строкача был визит к человеку, ныне очень и очень далекому от спорта.

В принципе, Валерий Кузьмич Сутин предпочитал контактное каратэ и борьбу, то есть все, к чему применимо определение "рукопашный бой". Мускулы он качал дома, изредка на небольшом окраинном стадионе. Полученные таким способом навыки не принесли бы Сутину славы даже на соревнованиях областного масштаба, но к известности он и не стремился. Помимо спорта, выбившись в люди, Валерий Кузьмич избрал для себя еще одно – и весьма утонченное – хобби: увлекся коллекционированием антиквариата. Кое-какие образчики нашивал даже на широкой, мохнатой груди – массивные цепи, филигранной работы ладанки и наперсные кресты. Дело пошло, можно было немного расслабиться, и Валерий Кузьмич с этой целью все чаще стал прибегать к спиртному.

Перепробовав все мыслимые напитки, Сутин в конце концов остановился на тривиальной "Столичной". Во всяком случае, похмелье от нее переносить было куда легче, чем мутную тошноту от благородного шампанского. Естественно, пил он не на людях, чтобы не потерять лица, а пуще того – не натворить чего-нибудь под горячую руку. Пьяному нарваться на неприятности проще простого.

Но вот уже минуло полгода с тех пор, как Валерий Кузьмич начисто лишился возможности своими руками причинить кому-либо физический ущерб. И при всем его финансовом могуществе нечего было и надеяться, что положение изменится. Теперь гражданин Сутин ведет жизнь более чем скромную, передвигается в инвалидной коляске, дышит свежим воздухом, слушает птиц и шелест листвы в парке.

Что из того, что при нужде его коляску закатывают в юркий микроавтобус "Форд", что его квартире могут позавидовать многие состоятельные люди, а прислуживают ему двое молодых людей, почти столь же крепких и подвижных, каким он был совсем недавно?.. Только иногда по ночам настигают его бередящие душу, будящие воспоминания сны, и тогда, ох как не хочется просыпаться! Снится полуголодная, нищая юность, пыльные закоулки коммуналки, сила и свежесть чувств.

До чего же он был уверен в себе еще полгода назад! Любил невзначай напрячь мускулы, потянуться, демонстрируя мощь корпуса, нанести сокрушительный удар невидимому противнику. Особенно эффектно это получалось перед зеркалом в фойе ресторана под аккомпанемент восхищенных повизгиваний девочек и завистливых взглядов большей части мужчин. Кто из них мог помериться силой с тренированным, дерзким и резким Сутиным?

Сутин свой норов не скрывал. Оплеухи и зуботычины сыпались в буквальном смысле слова невзирая на лица, а следовательно, число обиженных и врагов росло. Только в отношениях с милицией он всегда проявлял благоразумие. Так было раньше, так осталось и теперь, когда он превратился в немощного калеку. Именно поэтому Строкач был принят с преувеличенным радушием.

– Вижу, Валерий Кузьмич, не падаете духом, а это главное в ваших обстоятельствах. Мы ведь старые знакомые, нам нечего лукавить друг перед другом.

– Конечно, товарищ майор, – широко улыбнулся Сутин. – Вы здесь всегда желанный гость. А что касается меня, – он надменно откинул голову, крупная, широкая в запястье рука лениво свесилась, едва не доставая пола, затянутого бледно-серым, в пастельных разводах ковром, в котором утопала нога. – Много ли мне теперь надо? Не больше, чем вот этим добрым молодцам...

Сутин презрительно качнул кистью в сторону двери, за которой скрылся провожавший майора в комнату охранник. Парень неуловимо напоминал майору прежнего Сутина. Собственно, и Сутин не выглядел стариком, но за время инвалидности ощутимо сдал. Привыкнув действовать, он никак не мог смириться с тем, что для него это теперь недоступно и приходится доверять чужим рукам то, что зародилось в его мозгу.

– Я, Павел Михайлович, просто по инерции не ухожу на покой. А пора бы. Но после того, как меня таким образом _у_с_п_о_к_о_и_л_и_...

Сутин опустил глаза, блеснувшие ненавистью. В голосе звучала тоска. Строкач знал причину: кто-то из обиженных решил поквитаться, и преуспел в этом, достаточно было одного взгляда на бессильно лежавшие в коляске иссохшие ноги Сутина. Виновников разыскивала милиция, но с прохладцей, и потому без особого успеха. Искали, по слухам, и сами уголовники и, что удивительно, тоже впустую.

– Действительно, Валерий Кузьмич, покой – не всегда благо. Ну, да что теперь поделаешь. Вы же все скрытничаете, а без правдивой информации как без рук.

– Пустое, товарищ майор. Полгода прошло, не нашли тогда, теперь и подавно.

– Ну, зарекаться не будем. Не все еще потеряно.

– Я же глаза его видел – белые, звериные. Наркота... – вздохнул Сутин.

– Помню, вы описывали.

Сутин зябко повел плечами.

– Я тогда в подъезде скорее удивился, чем испугался. Вязаная шапочка, лицо вытянутое, зрачки стеклянные. Второй под лестницей прятался, я его не приметил, даже удара не почувствовал – сразу шок. Лом есть лом. Судя по всему, не новички. У меня этот хруст собственных костей до сих пор в ушах стоит...

Прикрыв глаза, Сутин коротко замычал, затем лицо его исказила саркастическая ухмылка. Майор помнил, как полгода назад беспомощное, подрагивающее в конвульсиях нечеловеческой боли тело Сутина обнаружили в его собственном подъезде. Рядом лежал недлинный увесистый лом. По этому поводу все давно было переговорено, однако на всякий случай Строкач попросил:

– Вы, Валерий Кузьмич, если выйдете на этих наркоманов, уж выберите время, шепните мне по старому знакомству. Чтоб мы даром время не тратили. Расследование-то продолжается...

– Бросьте вы это, Павел Михайлович. Я уж со своими делами как-нибудь сам управлюсь.

– Вот этого как раз бы и не хотелось. Однако я к вам по совершенно другому делу.

– И не сомневался, что моя скромная персона не слишком беспокоит вас.

– Зачем уж так, Валерий Кузьмич. Не в ногах сила. А сообразительности вам не занимать.

Сутин словно стал меньше ростом в кресле.

– Вы же понимаете, Павел Михайлович, что на хлеб мне хватает...

– А масло вредно, – закончил майор. – Так и будем оба темнить, пока не надоест. Не могу сказать, что я относился к вам с большой симпатией ни до, ни после вашего несчастья, но пока вы не выходили из определенных рамок, я согласен был это терпеть. Но когда речь идет об убийстве наших работников... – голос Строкача звучал угрожающе.

– Это не мои, – Сутин затряс головой. – Или я младенец, не понимаю, от чего держаться подальше? Стрелять в милиционера – лучше уж сразу себе в рот. Результат тот же.

– Меня интересуют факты. Во-первых – кто? Только не надо говорить, что вы об этом не слышали.

– Я и не говорю. Но, видит Бог, понятия не имею.

– Было бы желание. В этом районе все на вас завязано, Валерий Кузьмич. А следы как раз сюда и ведут. Про людей в катакомбах вы тоже совершенно ничего не слышали?

О том, что вездесущая братия нищих, которая подчиняется Сутину, не ведает о чем-то, происходящем в округе, Строкач и помыслить не мог. То же самое и Сутин, вступив пять лет назад на поприще нищенства, отлично осознал, что без информации и контроля над ситуацией здесь делать нечего. Нет, разумеется, ему никогда не приходилось стоять с протянутой рукой, для этого всегда хватало бедолаг с разного рода язвами и уродствами. Просто Сутин на удивление быстро, ловко и точно взял под свой контроль все хлебные места города, где "работали" попрошайки, и обложил их данью, обеспечив в то же время относительную безопасность и решив давние споры группировок. И что удивительно – сделал все это в одиночку. Нищие отродясь не ведали четких границ между воровством и попрошайничеством, бритва в кармане многим служила не только для того, чтобы вспороть карман ротозея, но и для того, чтобы навеки перечеркнуть пьяную физиономию обидчика. Не от одной узкой полоски стали, зажатой в немытой руке, довелось уклониться Сутину в свое время. О, тогда он был постоянно начеку и не позволил бы так легко застать себя врасплох!

Строкач знал о восхождении Сутина к власти в мире нищих – по костям мелких удельных князьков, не обладавших такой сокрушительной энергией и наглостью. Известны ему были и царящие здесь нравы: помимо "основной профессии" процветали торговля краденными вещами, водкой и наркотиками. Монополия цыган в этой области давным-давно рухнула, произошел весьма небезболезненный раздел сфер влияния, но время торопило, и прежние обороты казались уже мизерными. Как нельзя более кстати возникли "толкучки" и "блошиные рынки", а с ними расцвел и забурел "торгаш", чей товар ничего не стоило испортить или отнять парням Сутина. Вот когда он развернулся! Тут-то его и остановили на полном ходу.

А самое главное – Строкач не верил ни единому слову Валерия Кузьмича.

Телефон в кабинете Строкача зазвонил на следующий день около десяти утра. Собственно, аппарат и не умолкал, но этого звонка, который обязательно должен был состояться как следствие некоторых предпринятых ранее усилий, майор так рано не ожидал. Знакомый голос звучал еще более уныло, чем обычно. Строкач же, напротив, откликнулся с оживлением.

– Что, Валерий Кузьмич, вспомнили? Я, конечно, предполагал, что у вас есть что сказать, но чтобы так скоро? Рад, рад слышать ваш голос. Что за сюрприз вы мне приготовили?

– Да будет вам, Павел Михайловнч. Что я вам плохого сделал?

– А хорошего? Насчет ваших дел мы лучше помолчим. По-моему, Сутин, рано вы решили, что никто вас не в состоянии достать. Чем выше летаешь, тем страшнее падать. Вы, наверное, просто решили пожаловаться на притеснения? Тогда не по адресу. Это вам надо к прокурору. Нищенство, бродяжничество и мелкая спекуляция за пределами моей компетенции.

– Павел Михайлович, я вас прошу... – барахтался Сутин на противоположном конце провода.

– О чем, Валерий Кузьмич? Если о поблажках для ваших нищих, так я уже сказал – не по адресу. И круг интересующих меня вопросов я тоже очертил.

– Да ясно, ясно, Павел Михайлович. Тут мне как раз кое-что шепнули. Приезжайте, поговорим. Я бы и сам, да вот ноги... Но если необходимо...

Наслаждаться скорой победой Строкачу было недосуг. Через полчаса он был у Сутина, входил в комнату в сопровождении мордатого детины, поглядывавшего на него с опасливой недоброжелательностью. Надо бы поинтересоваться, что за субъект, подумал майор, но тут же спохватился.

Господи, да если со всеми такими разбираться, сколько на это народу потребуется! Полки! И если бы Сутин так скоро не сдался, еще неизвестно, хватило ли бы сил изгнать его нищую армию с доходных мест и серьезно прищемить хвост ее главнокомандующему.

– Ну что, добились своего? Сломали несчастного калеку? – Сутин сыто улыбнулся, словно шлюха, столковавшаяся с клиентом о цене. – Разве можно? Это же люди, Павел Михайлович, им пропитание нужно. Что подадут, то и едят. А сейчас и без того времена трудные... Я ведь не для себя, мне-то много ли надо?..

Строкач сдержал усмешку, хотя подоплека происходящего была ему совершенно ясна. Понимал и калека, что его хитрость шита белыми нитками. Но правила игры подразумевали соблюдение определенного этикета, и потому Строкач выслушал признания "главного нищего" с подобающей миной. Сказанное ложилось в память, словно отпечатываясь в мягком воске, параллельно же вилась ниточка иных размышлений.

"Черта с два ты бы позвонил, если бы в тупик тебя не загнали. Мне, конечно, непросто блокировать всю твою шпану, но и тебе попрошайки жизни не дадут, если рабочие места им не обеспечишь. Тылы надо не мускулами, а головой крепить. Деньги-то и впрямь должны "зарабатываться" каждый день. И дело не в том, есть или нет у нищего заначка на черный день – наверняка у большинства есть. И Сутину действительно, может быть, не много надо – ему и старого загашника хватит дожить. Но содержать телохранителей, роскошную квартиру, да мало ли у него расходов... К тому же цепочка на Сутине не заканчивается. Вернее, не с него она начинается. Есть и за ним кое-кто умный, волевой, жестокий. Блатной мир города с полумиллионным населением анархичен лишь на взгляд дилетанта. Конечно, всякого рода единичные кражи и налеты "гастролеров" не в счет. Причем, если на залетное жулье выходит не только милиция, а и их организованные собратья, то по жестокости такие разборки и сравнить не с чем. А во главе всего этого – тот, кто сам ни во что не вмешивается, но без чьего молчаливого согласия не совершается ни одно вымогательство либо какое иное "дело" в городе. Кивка его головы хватает, чтобы благословить самое дерзкое преступление".

Среднего роста, худощавый, коротко остриженный, Константин Петрович Мерецков мог затеряться в любом людском скоплении. Только приглядевшись, можно было обнаружить, что перед вами человек весьма и весьма состоятельный: неброский костюм был дорог даже для Голландии, где его и произвели, отменный галстук, крупные прямоугольные роговые очки и плоские платиновые запонки – одним словом, высокий класс. Проблемы, с которыми имел дело Константин Петрович, лежали в очень широком диапазоне. Он не замыкался, подобно представителям старой воровской гвардии, в чисто уголовной специфике, да и биографию имел далеко не уголовную. Даже известная татуировка в виде восходящего солнца на правой руке была сделана в юности в армии. Два года службы во внутренних войсках на Магадане не прошли впустую для Кости, довольно хрупкого и избалованного любящими родителями парнишки. Армию Костя, благодаря немалым связям отца, мог бы и миновать – благо, лазеек к тому придумано немало, – но иначе в юридический просто не было возможности поступить. А иной карьеры для сына начальник оперчасти колонии усиленного режима не мыслил. После окончания института Костя около двух лет проработал по специальности, пока не попался на чересчур уж наглой взятке. Курировать рынок и не брать, с его точки зрения, было чистым абсурдом. Благодаря связям папы дело ограничилось увольнением со службы. К тому времени у самого Константина Петровича накопилось немало полезных знакомств. Как инспектор ОБХСС он контролировал торговлю, ее же "контролировали" и рэкетиры. Мысль соединить уголовный рэкет с государственным казалась довольно привлекательной и, как выяснилось, весьма плодотворной. К тому моменту, когда Мерецкову пришлось сдать служебное удостоверение, он уже уверенно чувствовал себя среди тех "контролеров", что обходятся без удостоверений. Трезво рассуждая, Константин Петрович пришел к выводу, что перекачивать деньги через банковские счета куда более выгодно, нежели те же банки грабить, тем более, что с помощью компьютера "намолачивались" суммы несравненно большие, чем традиционными "фомкой" да кистенем.

Сошелся Мерецков и со специалистами сугубо уголовного профиля. Несмотря на закалку, полученную во внутренних войсках, ходили слухи, что Мерецков сам боится пачкать руки. Для этой цели при нем состоял особый человек – угрюмый, неразговорчивый, чем-то смахивающий на орла-стервятника Тимур Грызин. В его присутствии иногда казалось, что в воздухе витает отчетливый запашок падали. Это был настоящий боевик, из тех, что не разбирая идут в огонь и воду, да только улик на него было – ноль. Масса подозрений, и ни одного факта.

Строкач даже начал подумывать, что уж если не получается честно обыграть мафиози, которому наплевать на какие бы то ни было правила, то почему бы и ему самому не сплутовать. Однако мысль о банальной провокации, скажем, сыпануть задержанному маковой соломки в карман и привлечь по статье 229 к уголовной ответственности, ему претила. Кроме того, майор не был уверен, что престолонаследник Мерецкова окажется лучше. До сих пор существовала видимость какого-то порядка, а честных людей жулики, как правило, не трогали. Что с пахаря возьмешь, кроме его оков... В уголовном котле кипят и клубятся в основном свои, отличаясь разве что рангом да профилем "работы", поэтому в то, что Сутин пришел к власти над оборванцами сам по себе, мог поверить лишь человек вовсе несведущий. Кроме того, Строкач знал, что если Мерецков и терпит увечного главу нищих, то лишь до тех пор, пока продолжают поступать платежи. Ему плевать, "заработаны" они или во время простоя вынуты из собственного кармана. Устал, износился пожалуйте на заслуженный отдых. За этой формулировкой всегда стояло одно и то же – кладбищенская плита.

Однако Сутин вовсе не стремился к покою. Чем слабее теплится огонек жизни, тем яростнее за нее цепляешься. Именно поэтому он готов был "отдать" майору все, чего бы тот ни попросил.

– Павел Михайлович, в мои планы вовсе не входит восстановить против себя прокуратуру. Я попридержал своих людей, избегаю рискованных и незаконных операций. Что же касается ваших милиционеров, то никто определенно не знает, чьих это рук дело. Ходят разговоры, что люди из катакомб имеют отношение к делу. Страшненькие ребята, кончат человека и не перекрестятся, – Сутин вздохнул, а потом изобразил безымянным и средним пальцами "ножнички". – А то и отрежут кое-что, просто так, смеху ради. Может, обычай у них такой... тут всего можно ожидать. Бывает, кто-то из них затешется среди моих людей, только у нас строго: либо сразу мне сообщат, либо сами разберутся.

Здесь мы хозяева, а под землей нам делать нечего, среди этих отпетых. Они же сумасшедшие, чуть что – хватаются за нож, а то и за что похлеще.

– Что, попадались и с оружием?

– Понимаете, они ведь в прямые стычки не вступают. Укусил – и в сторону. Нож практически у каждого, есть и "стволы".

– И все же – что случилось с нашими?

– Как будто наступили они им на хвост.

– Неужели в катакомбы сунулись?

– Нет, через кого-то здесь, наверху. Клянусь, я их связей не знаю. Все засекречено. Наши их просто ненавидят.

– Да, Валерий Кузьмич, а говорите, нет у нас общих целей... Приходилось вам что-нибудь слышать о заведующем первой аптекой?

– Это еще кто такой?

– Ну-ну, мы же, кажется, договорились Бобровский.

– Семен Михайлович? Предположим, знаю. Я их всех мало-мальски деловых в районе знаю. Да что мне с него? Я не болею, – криво усмехнулся Сутин, а ногам моим уже никакие лекарства не помогут.

– Не о болезнях речь. Я же не спрашиваю, кто и чем у вас приторговывает на улице. Во всяком случае, пока не спрашиваю.

– Все равно спросите.

– Конечно, спрошу. Только вы меня напрасно торопите. Пока что поговорим о другом, и туго вам придется, Валерий Кузьмич, если картинка не сложится!..

– Пугаете, Павел Михайлович? – Сутин оставался спокойным. – Да я и так все выкладываю как на духу. Черт его знает, за кого вы меня держите? Разве это я наркотики поставляю? У нас если кто и продает, то не от меня, а потому, что я не уследил.