Текст книги "Немой учитель"

Автор книги: Владимир Аренев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Король встал, громко произнес:

– Начинайте!

Кто-то прикоснулся к его руке. Правитель недовольно посмотрел в ту сторону – это почтительно кланялся смуглокожий спутник нового учителя.

– В чем дело?

– Мой господин спрашивает, неужели вы позволите этим смердам умереть просто так? Без, так сказать, поучения; ведь не все знают, за что эти трое подвергаются казни. Кому нужны неверные мысли о правосудии Короля?

– Твой господин очень умен, – кивнул правитель. – Если бы он не был нем, я бы удостоил его чести произнести эти "поучения".

...Толпа выслушала Короля молча, только медведь дергался в клетке, рычал и косился на свои будущие жертвы. Взгляды всех были прикованы к помосту с пленниками. Почти всех.

Господин Готарк Насу-Эльгад, слышавший, что говорил Таллиб Королю, с интересом наблюдал за немым учителем принца.

Моррел стоял с опущенными руками, его голова была чуть приподнята, и глаза смотрели в звездное небо. Похоже, господин учитель молился, но кому, как не Главе Инквизитии знать – люди не молятся с таким выражением лица. С таким выражением лица проклинают.

* * *

Назавтра гости-таки разъехались. Этому предшествовал пир; порядком захмелевшие господа бахвалились своими сегодняшними подвигами: "Я увидел" – "Нет, ошибаешься, это я увидел, как они бежали" – "Черт, а девка ничего себе, поспешили мы ее, медведю-то, еще б разок..." "...твари, все они – твари, ты видел? что медвежьи глаза, что смердовы – одно – ненависть, а..." – "...вовремя. Потому что еще чуть-чуть, и толпа бы просто не выдержала. А так – удалились с достоинством...". Дам на это застолье не пригласили, однако же пригласили принца – и Моррела с Таллибом. Они особого участия в разговорах не принимали, но и сидеть сиднем не получилось бы. Так, всего понемножку.

Наутро у многих настроение было паршивое. Липкое какое-то. Когда Король уехал проводить своих гостей "до первого поворота", Моррел попросил Эллильсара одеть костюм для конных прогулок и дожидаться его во дворе. Таллиб отправился в конюшню, запрячь лошадей, а сам Моррел поднялся наверх, в комнаты, чтобы переодеться после занятий.

Уже спускаясь, учитель заметил госпожу Кэ-Фниру. Та делала вид, что заинтересованно наблюдает за происходящим в окне, но не оставалось сомнений – дама дожидалась немого.

– Доброе утро, господин Моррел, – произнесла она, беззастенчиво разглядывая учителя, всего – с ног до головы. – Я бы хотела... выдержанная пауза, – поговорить с вами.

{"Говорите, сударыня".}

– Зачем вы дали вчера Королю этот совет? Мне показалось, вы человек не жестокий, скорее, наоборот.

Шелест пера по пергаменту.

{"Вы ошиблись, сударыня".}

– Жаль. И все же... мне хотелось бы узнать вас поближе, – госпожа Кэ-Фниру внимательно посмотрела в бесстрастные глаза Моррела. Настолько близко, насколько это возможно – и прошу вас, не делайте вид, что не понимаете, о чем я говорю!

{"Понимаю, сударыня, очень хорошо понимаю. Но все же вы фаворитка Короля. Считаете, он будет доволен нашим " знакомством"? Кроме того, я – учитель Эллильсара. Какой урок он извлечет из подобного поведения? Наконец, зачем в а м все это – только ради приключений? Право слово, игра не стоит свеч".}

– Мне почему-то казалось, что мнение Короля не слишком вас беспокоит, – заметила госпожа Кэ-Фниру. – Что же касается остального... – мы еще продолжим с вами этот разговор. В другой раз.

{"Как вам угодно".} Моррел поклонился и продолжал спускаться по лестнице, зная, что сзади его провожает взглядом госпожа фаворитка. Что было в этом взгляде? – трудно разобрать. Да он и не собирался. Просто спускался вниз – забот хватало и без этой... дамы.

Во дворе уже дожидались Таллиб с Эллильсаром. Перед там, как сесть в седло, Моррел взмахнул пальцами, передавая что-то своему смуглокожему спутнику. Принц с удовольствием отметил, что уже различает два знака: "прав" и "подожди". Таллиб согласно кивнул.

Троица покинула двор башни и выехала в город.

Миновав городские ворота, Моррел направил коня по знакомому пути, к деревне. Эллильсар растерянно оглядывался по сторонам, не понимая, что же хочет показать ему учитель.

Огороды, огороды, огороды – с высохшими поникшими листьями, со вспотевшими, перемазанными в земле с ног до головы крестьянами, которые даже не поднимают взгляд, когда высокие господа проезжают мимо.

Засуха. Сушь.

Моррел достал пергамент и перо.

{"Смотри на это хорошенько. Через несколько лет ты потребуешь у меня объяснений всему происходящему – вот почему сейчас тебе необходимо запомнить эту картину. И подумать над всем самому. Смотри".}

– Но почему это происходит?

{"Смотри. Это – Сушь. Именно так, с большой буквы. Крестьяне верят, что такая беда приходит раз в век, когда люди на земле перестают верить в Бога. Дьявол, чьи узы в этом случае слабеют, забирается на небо, чтобы напиться. Он находит Божественный родник и, припав к нему пересохшими губами, пьет; и родник мелеет, ибо жажда Дьявола неистребима. И дождь не проливается на землю, всю воду выпивает Дьявол. И это происходит до тех пор, пока люди опять не начинают верить в Бога. Иногда Сушь длится неделю, иногда затягивается на года".}

– Вот ты и дал обьяснения, – заметил принц.

Моррел отрицательно покачал головой.

Работавший на одном из огородов парень внезапно вскинулся, секунду раздумывал, а потом побежал в их сторону, смешно размахивая руками.

– Простите, высокие господа, что задерживаю вас, но... – он смущенно посмотрел в лицо немого учителя, перевел взгляд на Таллиба. Позапрошлой ночью вы изволили щедро заплатить за мою грошовую услугу. Я безмерно благодарен вам, только... Видит Бог, я предпочел бы вернуть вам тот мешочек, а получить вместо него такой же, наполненный медяками! Посудите сами, господин, что делать мне с червонным золотом? – ни продать, ни заплатить сборщикам налогов!

Таллиб нахмурился, но мелькание рук немого остановило резкие слова, готовые слететь с языка.

– Мой господин считает, что ты прав. Получи-ка, – порывшись, смуглокожий отыскал-таки худенький мешочек с медяками и швырнул смерду.

– Подождите, я мигом. Тотчас же верну вам золото, – сказал Юзен.

– Не стоит, – остановил его Таллиб. – Авось и оно когда-нибудь пригодится.

Не слушая благодарностей, высокие господа отправились дальше, а парень так и остался стоять в дорожной пыли, глядя на кожаный мешочек в своих ладонях. Теперь можно было не бояться Грабителей. Теперь...

Удивленная Шанна, присмотревшись, заметила, что по щекам сына текут слезы – самые настоящие слезы. А три всадника уже растаяли в сухом дрожащем воздухе, словно их и вовсе не было рядом с деревней. Может и не было?..

Часть вторая

Король и принц с учителем вернулись в башню почти одновременно. Наверное, именно поэтому госпожа Кэ-Фниру отложила разговор с Моррелом до лучших времен – да так все и оставила. Потому что Королю внезапно надоел Зенхард, он засобирался обратно, в столицу, и "предложил" своей фаворитке сопровождать его.

Эллильсар же наоборот, не хотел ехать в Кринангиз – не хотел и все тут. Впрочем, Король не слишком расстраивался по этому поводу. Он пожал плечами, оставил в башне половину своих телохранителей и уехал, распростившись с Готарком Насу-Эльгадом и повелев ему беречь сына, как... зеницу ока? что там! – значительно тщательнее, чем зеницу ока. А поскольку Глава матери Очистительницы был также одним из главных лиц в Зенхарде, заняться этим ему не составило труда.

Раздражало одно – все больше и больше времени наследник престола проводил с немым учителем, а разобраться в этом человеке Готарк Насу-Эльгад до сих пор не мог. Шпионы докладывали, что Таллиб и Моррел переговариваются только на языке жестов; даже с принцем они все чаще и чаще используют именно его, пренебрегая звуками. А при таких условиях – много ли поймешь?

Глава Инквизитии недовольно морщился и подумывал о том, не нанять ли себе учителей этой самой "безмолвной речи", но другие, более важные заботы, отвлекали внимание. В связи с Сушью, которая не желала прекращаться, участились случаи ереси; несколько раз вспыхивали бунты, восстания. Мать Очистительница очищала оступившихся, как могла, вытягивая из их бренных тел грехи вместе с признаниями в совершении оных.

Тяжелое время, куда уж тут до немого учителя. Да и, признаться, ничего крамольного за Моррелом замечено не было. Эллильсар же, если и изменялся, то только в положительную сторону.

Казалось бы, все в порядке, но Готарк Насу-Эльгад чувствовал: {ничего не в порядке.} Слишком уж нормально ведет себя странный немой, слишком уж {порядочно:} в порочных связях замечен не был, горячительными напитками не злоупотребляет, не сквернословит (эта статья донесений неизменно вызывала у Главы матери Очистительницы ироническую усмешку – хорошо шпионы!), даже в азартные игры не играет. "Впору думать, что это Ангел спустился с небес, дабы помочь нам в тяжкий час", – мрачно хмыкал Готарк Насу-Эльгад.

А тяжесть нынешних времен усугубилась еще и необычным изменением в королевском характере. Да, правитель и раньше не отличался добрым нравом, любил различные утехи, которые могли показаться излишне жестокими, но теперь... Беглых смердов, в последнее время появившихся в огромных количествах, Король мучил так, что заплечных дел мастера из самой Инкивизитии могли позавидовать. А дикие скачки по лесу за затравленными смердами, а сожженные деревни, которые осмелились взбунтоваться; а виселицы вдоль дороги?.. Нет, что-то было не в порядке в стране, что-то прогнило и теперь разваливалось на глазах, а всему виной, как ни крути, оставалась Сушь – которую не побороть, от которой не отвернуться. В таких условиях Готарк Насу-Эльгад забыл о немом начисто, дел хватало по горло, дел неотложных; и с каждым днем этих дел становилось все больше и больше.

Страна жила в напряжении. И ладно, если бы месяц или два, но ведь уже несколько лет, на грани катастрофы, на грани срыва – и до сих пор держалась, невесть на чем! Мудрецы разводили руками: невероятно! Впрочем, век мудрецов нынче стал укорачиваться, – простые люди не любили их туманных и страшных предсказаний, а высокие господа имели предостаточно более насущных проблем, чем выслушивание чьих-то плохих предчувствий. Им вполне хватало своих.

Прошло шесть лет – срок немалый, особенно в нынешние смутные времена. Сушь изредка давала слабину, словно играла с людьми, – как кот с мышью. Летом жара опускалась на головы и огороды дурманящим туманом, зимой мороз пробирал до костей, так что не спасали ни очаги, ни вина, ни теплые одежды, ни толстые стены. Дуло изо всех щелей; холод, казалось, пробирался между отдельными кирпичиками и щекотал под платьем господ. Иногда Готарк Насу-Эльгад искренне удивлялся: как выживают в такие зимы крестьяне? Хотя, признаться, становилось их все меньше и меньше, часть перемерла с голоду да холоду, часть сбежала в леса, где и отыскала свою погибель; многих затравили Губители. Остальные же не торопились заводить детей, а от нежелательного прибавления в семействе избавлялись, как придется; так что уже несколько раз в реке под Зенхардом находили утопленных младенцев. Ни специальный указ, ни постоянные проверки Грабителей с Губителями не давали желаемого результата – кому ж нужен лишний рот в семье, в такие то времена?!

А потом случилось несчастье – Король, будучи на охоте и во хмелю, упал с коня и сломал себе обе ноги. Сам Готарк Насу-Эльгад с трудом представлял, как можно умудриться заработать такое приключение, но...

Прибыл гонец, запыханный и изнервничавшийся, с растрепанным взглядом – подал срочное письмо, из которого Глава Инквизитии мог убедиться: таки сломал.

Готарк Насу-Эльгад собрался и, вместе с принцем и свитой, направился к столице, проведать больного правителя.

* * *

– А ведь когда-то в этой деревне было полным-полно народу, лениво заметил Анвальд. Изарк кивнул.

Мимо них тянулись мертвые дома, заброшенные огороды... Бродячие псы предпочитали покинуть тень дырявого забора и убраться подальше от людей. Впрочем, как только всадники проезжали мимо, собаки с эдакой разморенной ленцой возвращались на свои места у бывших разговорных бревен, позевывали, демонстрируя алые языки и желтоватые зубы, и провожали взглядами процессию. Теперь они были здесь хозяевами – они, а не уставшие потеющие люди на тощих конях.

"Время – самый страшный судия, – подумал Готарк Насу-Эльгад. – Его приговора не избежать, его добродетель неподкупна, рано или поздно, так или иначе, оно добирается до нас. Кто знает, может быть, настанет день, когда проходящие мимо смерды, будут смотреть на башню и говорить то же самое, что говорит сейчас Анвальд, а одичавшие куры станут рыться в цветнике у кухни, отыскивая затерявшиеся клубни тюльпанов? Если даже и так, надеюсь, я не доживу до этого".

Тем не менее, перемены грозили стране – полувымершая деревня была еще одним подтверждением грядущих катастроф. Каким-то немыслимым образом Королю удавалось поддерживать страну, не давая ей развалиться на отдельные враждующие куски, но теперь, после травмы... Сможет ли молодой Эллильсар заменить правителя?

Готарк Насу-Эльгад невольно покосился на рослого юношу, который ехал впереди, рядом с Таллибом и Моррелом. Длинные рыжые волосы, обычно собранные в пучок, но сейчас распущенные, подрагивали от легкого ветерка, ровная спина, уверенный взгляд, точные жесты – нет, все-таки не исключено, что Эллильсар сможет управлять страной. Смог бы... – когда б не Сушь.

"Маловато опыта у мальчика для таких-то дел, маловато. Да и у кого из нас есть опыт в делах {такого рода}?"

Глава Инквизитии хмуро посмотрел на заборы, застывшие вдоль дороги. "Времена меняются, старик, а ты не успеваешь меняться вместе с ними. Кажется, твое время ушло, а твой Бог никому не нужен; прихожане шепчутся о том, что будь Распятый Господь наш на небе, Он бы не попустил такой беды. Ереси не унять – заплечных дел мастеров на всех не хватит. И... у них тоже есть семьи".

– Кажется, за нами наблюдают, – заметил Изарк.

Анвальд, руководивший отрядом стражников, пожал плечами:

– Пускай наблюдают. Небось, не каждый день мимо их халуп проезжает принц.

Но знаком приказал Изарку и еще двоим приотстать.

– Откуда? – спросил он, не оглядываясь.

– Из-за того плетня, что мы проехали, – так же невозмутимо, словно речь шла о вчерашней попойке, объяснил Изарк. – Да, где лежит здоровый черный пес. Ага.

– Думаешь, что-то серьезное?

Изарк лениво улыбнулся, потянулся за флягой с водой, притороченной к седлу:

– Вряд ли. Скорее всего какой-то безумный крестьянин, у которого не хватило сил перебраться в леса к вольным братьям, пялится и думает, что было бы неплохо жить, как мы. Зря так думает.

– Все-таки съезди, проверь дорогу, – приказал Анвальд. – Мало ли...

И вернулся обратно к процессии.

– Что-то не так? – спросил Таллиб.

– Ерунда, – ответил Анвальд. – Ерунда.

Смуглокожий кивнул – тратить силы на слова было бы слишком расточительно. Жара.

Готарк Насу-Эльгад рассеянно нащупал рукоять меча и подумал, что, наверное, не сможет даже поднять его, а об ударе и речи быть не может. Пора, ой пора на покой! В его-то годы заниматься делами – дурной тон. Но замены нет, и уйти сейчас никак нельзя, пускай даже и очень хочется.

Лес потихоньку наползал от горизонта, дышал в лица распаренным воздухом, словно пьяница – бражными парами.

"Кажется, сегодня что-то произойдет", – жестами показал принц. Моррел рассеянно кивнул. Потом добавил: "Не исключено. Ничего страшного".

Эллильсар посмотрел на подползающий лес. В последнее время с учителем происходило что-то странное: он отвечал невпопад; неожиданно замолкал, глядя в пространство перед собой, а еще чаще – в небо. Он выглядел раздраженным, хотя и не пытался срывать свое плохое настроение на других. И еще: как-то непонятно смотрел на меч принца, особенно ужесточил условия тренировок, и всегда норовил отработать самые рискованные варианты схватки, подставляясь под удар, словно стремился

/умереть/

прикоснуться обнаженной кожей шеи к лезвию подаренного им же меча. Таллибу как будто передалось это настроение. Он ходил хмурый и замкнутый, не желая никого видеть рядом с собой. Но вот пришло сообщение о несчастии с Королем, и оба изменились, словно воспряли и с нетерпением дожидались поездки. И – Эллильсар смог заметить это одновременно страшились ее.

Сам он отнесся к известию довольно спокойно, даже безразлично, что совсем уж не приличествовало сыну и наследнику. Вернее, сыну как раз не приличествовало, а вот наследнику... Но только Эллильсар отнюдь не мечтал о правлении страной. Его вполне устраивало то положение вещей, когда он мог заниматься науками, которые неожиданно полюбил, поединками и девушками (которые любили его, что вполне закономерно во-первых, принц, во-вторых, мужчина, и мужчина не из последних; знающий, что делать в постели. Рассказы о нем ходили меж дам. Он ничего не опровергал, ничего не подтверждал, – прежде всего потому, что в лицо ему этого не говорили, но...) В общем, бремя Короля было не для него, как считал сам Эллильсар. Моррел же по этому поводу как-то заметил: {"Бремя Короля – ни для кого. И тем не менее, когда наступает срок, избранный восседает на трон. С этим ничего не поделать".}

За шесть лет своего учительствования немой так и остался загадкой для всех окружающих, даже для принца. Наверное, только Таллиб понимал хоть что-нибудь в поступках и мыслях Моррела, но Таллиб предпочитал держать это при себе.

* * *

Миновав умирающую деревню, процессия въехала в лес. Здесь не было той, ставшей уже полузабытой, прохлады, которая раньше неизменно встречала всякого, оказавшегося под кронами деревьев. Впрочем, ее, этой прохлады, теперь не было нигде после того, как Шэдогнайвен обмелела почти на половину, а Вечные озера утратили былое величие и стали казаться скорее мелкими лужами, чем озерами, тем более Вечными. Влага уходила из мира, по капле, – и поневоле представлялись жадные губы Дьявола, припавшего к Божественному источнику, вылизывающего пересохшее русло: "Пить!" Становилось страшно, как будто ожили детские кошмары.

Наверное, поэтому никто по-настоящему не удивился, когда отовсюду на процессию кинулись какие-то оборванные люди, молча и свирепо стаскивая с лошадей всадников, разрывая их на клочки. Завопили дамы, матерились стражники. Анвальд, догадавшийся, почему до сих пор не вернулся Изарк, рубил мечом направо и налево, – своих и чужих, силясь оторваться от нападающих.

Глава матери Очистительницы дал коню шпор и тут же вылетел из седла, сброшенный вставшим на дыбы животным; над ним нависла чья-то фигура. Свистело лезвие клинка и падали на лицо кровавые ошметки. Готарк Насу-Эльгад молчал, уверенный что через минуту будет раздавлен копытами лошадей, и, кажется, молился, одновременно борясь с противоречивыми желаниями: закрыть глаза, чтобы не видеть этого ада на земле, и раскрыть, чтобы знать, что происходит. Наверное, со стороны казалось, что он быстро-быстро моргает – да так оно и было. Кровь и плоть, попавшие на лицо, доставляли неудобство, но он не рисковал двигаться – просто лежал и терпел. И еще молился.

Стражники бились отчаянно, зная, что милости от вольных братьев не дождаться. Высоких господ почти наверняка пощадят, но воинов обязательно отправят в расход – кому нужны служивые? за них не дадут ни медяка, а мороки – премного. Лучше уж так, в горячке сражения рубануть сплеча, а потом снять панцирь и сапоги, и еще ножны, и амулет против сглаза. И – главное! – флягу с мутноватой теплой жидкостью, которую везде почитают одинаково, потому что это – вода, это – жизнь.

– Псы! – прошептал Эллильсар, отбиваясь от наседающих вольных братьев, а попросту – беглых смердов. Он пытался пробраться к Моррелу и Таллибу, но первая же волна схватки отбросила его прочь; больше такой возможности не представлялось.

– Псы! – повторял он снова и снова, раскраивая одетые в шлемы и незащищенные черепа, отрубая руки с жадными корявыми пальцами, пронзая шеи и, не желая, но все же глядя в умирающие глаза смердов. – Псы! Псы!

Где-то сбоку и сзади Моррел, защищая своим конем Готарка Насу-Эльгада, продолжал отбиваться от наседающих вольных братьев.

Их колыхало в алой брызжущей дымке сражения, а потом внезапно все прекратилось. Смерды отхлынули, лес ощетинился луками и самострелами, так что не было никакой возможности сбежать, даже пошевелиться. Анвальда, решившего, что теперь выдалась тот единственный шанс, которым не стоит пренебрегать, сбили на скаку сразу несколько стрел хотя коня пощадили, и это лишний раз указало окруженным на то, что вольные братья успели вдоволь натренироваться. Пощады не будет. А будет плен, непременно – унижение, долгие дни впроголодь, потом может быть – выкуп. Или же смерть. Для большинства все же смерть: кто станет платить за их существование водой и пищей, когда последних и так мало; кому нужны лишние рты, даже в семьях высоких господ? Проще устроить несчастный случай, опоздать к месту сделки, потеряться по дороге.

Видимо, это понимали и вольные братья. Они приказали слезть с лошадей и раздеться. При себе было позволено оставить самый минимум вещей, без которых не прожить.

Эллильсар с коня слазить не стал, – как и Моррел, как и Таллиб.

Главарь вольных братьев повернулся к ним троим, поднял бровь, потом неожиданно рассмеялся, зло и смело – в былые времена за такой смех смерду оторвали бы язык. "Но времена эти давным-давно прошли, напомнил себе Эллильсар, – нынче другие обычаи... хотя я и не собираюсь сдаваться этому поганцу".

– Да это, никак, тот самый господин, – говорил вольный брат, разглядывая Моррела. – Да-да, тот самый, господин учитель принца. Оставьте его в покое, – велел он остальным. – Этот человек был добр ко мне.

Юзен повернулся к немому:

– Когда мы окажемся в лагере, я верну тебе золото. Видишь, оно на самом деле пригодилось.

Моррел показал руками, и Таллиб перевел:

– Господин говорит, что он желает выкупить себя и еще трех человек из плена. За это золото.

Юзен долго смотрел в глаза немому, потом опустил взгляд:

– Хорошо. Вам оставят лошадей и вещи. Червонное золото нынче ничто, но я ценю поступок твоего господина. Равно как и то, что во время, когда он платил мне, червонное золото стоило значительно больше, чем ничто... пускай даже я и не мог им воспользоваться. Кого он желает выкупить?

Моррел указал на принца, Таллиба и Готарка Насу-Эльгада. Того уже подняли с земли – он стоял, окруженный вольными братьями. По лицу стекали кровяные струйки, но кровь была чужой. Да он весь был в крови: одежда, руки, так и не покинувший ножны меч, который даже не сочли нужным отобрать. Глава матери Очистительницы удивленно посмотрел на своего неофициального и немого противника, выдернул локоть из грязных ладоней пленителей, подошел к нему и встал рядом.

– Итак, вы свободны, – сказал Юзен. – Но, господин учитель – и вы, господа, – я буду чувствовать себя неловко, если просто отпущу вас. Поэтому прошу вас быть моими гостями. Вы ведь не откажетесь?

За спиной у него заржал один из вольных братьев – Юзен стремительно обернулся и гневно посмотрел на смеющегося. Тот поперхнулся хохотом и смущенно отступил в сторону.

– Прошу вас, господа, – повторил Юзен.

Таллиб и принц, переглянувшись, положили руки на клинки.

Моррел посмотрел в глаза Юзена и кивнул, спешиваясь.

Напряжение... нет, не спало, но отхлынуло. А деться – куда ж ему деться, когда рядом с тобой стоят, дрожа, те, кому не удалось пересечь смертельную черту.

– Пойдем, – хрипло сказал Юзен. – Здесь закончат без меня. И без вас.

Эллильсар шагал по сухому ломкому мху и слышал за спиной сдавленные вскрики. Старался не оборачиваться.

* * *

Странная все-таки птица – ворона. Вот, казалось бы, едешь, смотришь по сторонам – нету их и неоткуда взяться, но стоит только появиться в воздухе запаху смерти – и птицы тут как тут.

Эллильсар посмотрел в небо, тонкой полоской сгущавшееся между верхушками деревьев – там двигались черные точки. Вороны. Птиц ожидала знатная пирушка. В том случае, если вольные братья не питаются самими воронами.

– Отличное вложение денег, – заметил Готарк Насу-Эльгад, покачиваясь в седле. – Теперь я ваш должник, Моррел.

– Не только вы, – отозвался принц. – Я тоже, так что... – он развел руками, не зная, что и сказать.

Немой рассеянно кивнул. Ему говорить явно не хотелось... ну, то есть, общаться не хотелось. После того, что произошло в лагере вольных братьев...

Эллильсар поневоле вспомнил низенькие, крытые сухими ветками шалаши, помосты на деревьях, тоненькую струйку дыма из угольев умирающего костерка. У костерка сидел, кутаясь в роскошный плащ (явно с чужого плеча), старик. Если честно, принц даже не представлял, что бывают {такие} старики, {настолько} древние. Тем более удивительно, что вольные братья до сих пор не "кончили" его, ведь пользы от деда никакой, одна обуза, по нынешним-то временам...

– Знакомтесь, – отрывисто бросил Юзен, кивая на старика. – Наш Сказитель.

Главарь опустился на бревно рядом с дедом и кивнул "гостям", чтобы происоединялись.

Таллиб отвел лошадей в сторонку, остальные сели у пепелища.

"Зачем?" – показал руками Моррел, и принц передал его вопрос Юзену.

Тот дернул плечом, словно хотел в растерянности пожать, да потом передумал. Смело посмотрел в глаза немого учителя:

– А я не знаю, господин. Видишь, вошла в меня дурь, не ведаю, каким боком выйдет. Показалось мне, что так просто наша встреча не должна закончиться. Слишком уж много всего наверчено-накручено...

Эллильсар не понял, что имеет в виду главарь. Но видел, что человек это отчаянный – отчаявшийся, и нужно быть начеку.

– Зачем пригласил? А показалось мне вдруг, что тебе стоит послушать Сказателя. Он славно умеет говорить о всяком. Захочешь, поведает тебе про какую-нибудь царевну распрекрасную, захочешь – про мужлана неотесанного, на меня похожего.

– Перестань, – внезапно велел старик, и Юзен умолк. – Хоть ты здесь и глава, но перестань. Эти люди не для наших зубов. Ты и сам знаешь, мальчик. Что тебе стоило их пропустить? – привел ведь! Ну а коль привел, изволь, расскажу я им кое-что, да только не про барышень и не про тебя. Про тебя – что сказывать? Был ты у отца с матерью, был, жил, умничал в силу своих молодецких способностей. А один раз зацепило тебя самым краем-краешком великого и могущественного... теперь вот сидишь здесь в лесу, людей губишь. Убивший Губителя сам им становится. Ну да ты знаешь...

Старик помолчал, поерзал, и повернулся к ним лицом, тощим и выгоревшим до черноты обугленной деревяшки. Только неестественно белые глаза сверкали на лице, глаза с черными опять-таки зрачками, которые мигом отыскали Готарка Насу-Эльгада и впились в него.

– Церковник! Это хорошо. Ты сиди, сиди, мил человек, не напрягайся. Дурного не сделают. Правда, придется тебе послушать одну историйку, к каковым ты, по долгу службы, навряд привык. Ну да не горюй, она тебе кругозор расширит, а верить... "Каждому воздастся по вере его" – из ваших книг, так ведь? Потом – захочешь, сыщешь, согреешь старика. Тебе ведь ведом секрет огня, который выпаривает истину? Вместе с душой.

Не обижайся. На детей и сказителей не обижаются. Или на сказившихся?.. Не помню. Лучше послушай. И вы, гостюшки, послушайте, и ты, смуглокожий, стоящий у скакунов, и ты, Юзен, и... Слушайте, одним словом.

Раньше – а я не всегда был немощным стариком – бывал я в далеких отсель местах, куда не добрались ни последователи Скитальца, ни служители Распятого. И там, неожиданно, наткнулся я на один апокриф, который очень походил на правду. Не дергайтесь, господин церковник, прошу вас. Это, знаете, сбивает с мыслей. Н-да, похож, говорю, был на правду, апокриф. Слишком уж о нем пытались забыть все, кто мог бы этого хотеть. Не высмеивали, не протестовали, просто делали вид, что такого и поблизости не существовало, и существовать не может. Писан он был языком высоким, тяжелым, прямо скажу, языком для простого пересказу, поэтому я упрощу – уж не обессудьте.

Писано в нем было следующее: "Когда Бог создал все сущее: землю с небом, растения и зверей, Он, наконец, сотворил первого человека, которого нарек Ата . Затем по просьбе Аты создал Господь женщину, жену Аты, названную Лили д". Ну да это все вы знаете, я пропущу.

И вот, люди жили в небесном саду, познавая его красоты и щедроты, коих, как ведомо, не счесть, но однажды Бог заметил: Его самые совершенные создания не поклоняются Ему, даже не верят, что Он всемогущ. "Я – лучше и добрее всех", – говорил Он, но люди смеялись: "Что такое добро? Что такое лучше?". "Вы не верите мне?" – вопрошал Он их. "Верим", – смеялись Ата и Лилид, но этим все и заканчивалось.

Тогда Бог позвал к себе Змия (о Змие-то вы точно знаете – из Книги) и сказал ему: "Вот Древо Познания. Всегда говорил Я людям, что плоды его – вредны для них. Увы, не знаю Я, верят ли они Мне, и хочу проверить это. Иди к ним, искуси, заставь съесть плод. Если произойдет это, значит, не верят они Мне. Ступай".

А надобно здесь добавить, что Древо Познания, о котором идет речь, росло всегда, и было тем единым началом, коего...

Старик закашлялся, и алый плащ задрожал на его плечах, белые глаза закрылись от напряжения. Наконец, прокашлявшись, Сказатель продолжал.

– Вот, значит, что вышло, с Древом-то. Ты, господин церковник, должен знать, что и среди стада твоего есть разные бараны. Натурально, в переносном смысле. Так вот, значить, серед них существуют и такие, которые веруют, что было и до Бога бытие, и бытие сие заключалось в Древе, хранителе всего, что было и всего, что будет. Плавало Древо в пустоте и время от времени (уж простите, милые, иначе не сказать, да только времени тогда тоже не было, верьте-не верьте, не я такое выдумал), плавало, значить, и иногда всякие разные веточки-листики роняло. Фу-ух, не знаю, как и выразить! Конечно, не веточки-листики. Конечно, не роняло. Но твердят некоторые, что так Бог и появился, {от Древа.} Не серчай, церковник, так твердят, я только пересказывать взялся, не серчай.

А к чему я это? Да к тому, что от Древа вкушать Ему было заказано, а вот твореньям Его – нет, да только в том разе, если бы вкусили, стали бы они Ему неподвластны полностью. Хотя, конечно, каждый вкушает по мере своей, и то, что откроется одному, будет навек сокрыто от иного.

Ну так я вернусь к апокрифу. Знаете ведь, Змий искусил Лилид, она отведала плод сама и дала попробовать Ате. Бог узнал это и разгневался, но гневался Он не оттого, что они попробовали, а оттого, что не послушались Его слов. И потому возникло зло, разлилось по всему небесному саду, и стало черно в нем, как в небе без звезд.