Текст книги "Люди-собаки (СИ)"

Автор книги: Владимир Машошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Люди-собаки

Россиянам посвящается.

Последний раз оглядываюсь, пальцы нащупывают в кармане ключи, выхожу на площадку.

Пока закрываю квартиру, прислушиваюсь, внизу гудят голоса, по подъезду разносится молодой смех. Невольно вспоминается собственная молодость: чужие подъезды, тёмные подвалы и вражда соседних кварталов.

Спускаюсь, мои заводские ботинки гулко стучат о бетонные ступени, между этажами трое молодых людей и девушка, совсем юные почти дети, при виде меня замолкают. Девушка отвернулась к окну, парни глядят исподлобья.

Воздух полон тяжёлого сизого дыма, ещё наверху я почуял слабые нотки анаши, а теперь, яркий запах «волшебной травы» уверенно перебивает табачный смрад. Прохожу молча, вспоминаю как самого гоняли злые бабки и сварливые мужики, не хочу становиться старым.

Улица обдаёт вечерней прохладой наступающей весны.

Снег почти растаял, дороги раскисли, тротуары блестят пятнами луж. Стараясь в темноте не замараться, прохожие тщательно обходят грязь. Я шлёпаю по лужам, специальные рабочие ботинки не промокают.

Навстречу идут трое полицейских: тёмно-синяя форма, тугостянутая военная обувь, суровые лица.

Взгляды представителей власти заставляют втягивать шею и опускать глаза, всякий раз я испытываю робость. Постоянно кажется, что меня арестуют. Почему? Не знаю, может просто, потому что могут.

Нет, я не преступник, по молодости были грешки, но так, ничего серьёзного.

Я Кузнецов Александр Сергеевич – слесарь крупносортного цеха. Мой школьный друг Серёга любил шутить: «Наш Кузнецов «ас»…», но какой я «ас»? Увы, я не Пушкин и не Гастелло, умею лишь гайки крутить.

Фигура у меня внушительная, руки крепкие рабочие и когда останавливают полицейские, а такое бывает, один обязательно заходит со спины, видимо на случай сопротивления.

Вот ещё эти полицейские, с детства меня учили, что полицейские живут во враждебных странах, а России служат милиционеры. Полицейские были, при царе и когда фашисты оккупировали русские земли. У нас милиция у них полиция, слово «полицай» ругательное, но теперь жизнь изменилась, больше нет милиции. Помахивая дубинками, полицейские бродят вдоль улиц, будто на подбор все низенькие щупленькие и… трусливые. Да трусливые, один знакомый страж правопорядка однажды признался мне, что если встретится с вооружённым бандитом, то не станет его задерживать, лучше сбежит. Своя жизнь и ранняя пенсия дороже. Но может я просто не видел достойных? Мне попадаются патрули, которые ходят лишь по освещённым центральным улицам, редко трогают опасные компании, но бесстрашно останавливают безобидных выпивох и работяг, так правоохранители выполняют план.

Впрочем, что я смыслю?

Полицейская троица проходит мимо, вздыхаю свободнее, нужно торопиться, скоро ночная смена. Ускоряю шаг и грязные брызги летят по сторонам. Прохожу знакомый пустырь, чтобы охладить взмокшее тело расстёгиваю куртку. Здесь, среди грязи и темноты мне дышится легко. Тут не бывает патрулей, сюда не заглядывает власть, лишь работники завода месят грязь пустыря.

Впереди белеет проходная, мощный прожектор бросает пятно перед входом, из темноты со всех сторон выныривают людские фигуры и скрываются внутри.

За большими стёклами одноэтажного здания я вижу охранников, они тоже, у меня вызывают робость.

Недавно вредная охранница – престарелая растрёпанная баба, не пустила Лёху.

– Мне не нравится твоя рожа, – заявила она.

Да, так и сказала «рожа», потом ткнула пальцем и назвала пьяным.

Лёха – опытный рабочий за пятьдесят, убеждал, просил, предлагал «дыхнуть», но баба осталась неумолимой, забрала пропуск и бедняга, чтобы доказать вменяемость, полдня бегал по врачам. От возмущения он даже написал жалобу, но без толку. Теперь, когда дежурит вредная охранница, Лёха ходит через другую проходную.

Захожу внутрь и невольно задерживаю дыхание, по мне скользят цепкие липкие взгляды охранников, потрошат пакет, просвечивают одежду. Мурашки бегут по телу, я будто голый прохожу турникет.

«Уф…» – покидаю проходную и облегчённо выдыхаю.

Не разбирая дороги, спешу к цеху, впереди ещё один заслон.

Люди в форме всюду окружают меня: полицейские, охранники, приставы, военные… весь мир отгородился охраной.

Тайком я называю их люди-собаки. Не для того чтобы обидеть или унизить, а просто так чувствую.

Скованные формой люди постоянно на стороже: прислушиваются, принюхиваются, приглядываются, они всегда кому-то служат, постоянно готовы выполнить приказ – кинуться и растерзать. Кого? Да кого прикажут, например меня.

Дверь АБК скрипит, вход перегораживает турникет, пенсионер-охранник локтями придавил стол.

Любопытные глазки уставились на меня, я небрежно показываю пропуск и спешу проскочить, но старичок останавливает.

– Погодите, – престарелый охранник шустро выскакивает из-за стола. – Разрешите? – морщинистые узловатые пальцы хватают мой пропуск.

Кусок белого пластика вырывается из моих рук, охранник внимательно рассматривает его, вертит, нюхает, точно как собака. Я стою бессильный и бесправный, перед глазами мелькает чёрная, словно эсэсовская, форма, по-военному высоко зашнурованные ботинки, закатанные рукава… мне кажется, что я работаю на немцев, будто фашисты захватили город.

– Пропуск нужно менять, – авторитетно заявляет старик.

– Я его только поменял, – цежу я сквозь зубы.

– И всё-таки! Пока вас пропускаю, но… слишком потёртый, – охранник великодушно возвращает пропуск. – Рекомендую поменять, – повторяет он.

Мой гневный взгляд, наверное, мог бы убить, однако «эсэсовец» спокойно возвращается за стол. Кто я такой, чтобы на меня обращать внимание?

Цех встречает жаром, шум отвлекает от грустных мыслей, запах пыли и масла приятно успокаивает. Работа мой второй дом, тут каждая железка в моей власти.

Если честно, то на работу я хожу отдыхать, да отдыхать! Моё рабочее место это островок былой великой страны, здесь многое напоминает прежнее торжество трудового человека. Простые бесхитростные люди окружают меня.

Прихожу и будто ныряю в чистую воду, старая атмосфера смывает нечистоту нового мира. Слесарь Андрюха как-то признался, что если ему станут платить меньше, он всё равно будет работать, я вынужден согласиться.

Правда последнее время и сюда проникает веянье времени, словно гангрена, сквозь заводские стены просачивается Российская Федерация. Бабушек-вахтёров сменили форменные охранники, мастеров-умельцев заменили мастера-надсмотрщики, за каждым шагом следят видеокамеры. Новые начальники победили старых. Между начальниками старой закалки и новыми огромная разница. Старые шли долгий жизненный путь, прежде чем принимали на себя ответственность, современные кое-как оканчивают институт и сразу лезут руководить. Начальников советской закалки учили, что они отвечают за людей, современные командиры уверены – человек лишь средство производства. Современный руководитель умеет выжать из человека максимум выгоды, при этом, чем меньше работник получит за свои труды, тем дороже начальник. И молодые руководители стремятся вжимать людей досуха, а потом выбрасывают.

Душевая пахнет сыростью, запах пота бьёт в нос, полуголые мужики громко разговаривают.

– О! Сашка здорово! – крупный, будто вспененный, Митяй крепко жмёт мне руку.

– Сёдня работы привалило, – из-за соседнего шкафчика высовывается Юрка.

– Вот блин! – толстый Антоха морщится. – Опять беспокойная ночь.

Жму руки, улыбаюсь и на секунду зажмуриваюсь, я дома!..

Смена проносится незаметно, вот уже последний час.

Сидим в мастерской, дымятся чайные кружки, слипаются глаза. Моё любимое время, работа окончена, скоро домой, можно спокойно пить чай, думать или разговаривать.

– Аион самая клёвая игра! – восклицает Антоха.

– Да что клёвого? Всё за деньги, – возмущается Юрка.

– Не всё, – возражает Антон. – Я вообще ни копейки не плачу.

Антоха и Юрок два игромана, свободное время проводят перед мониторами компьютеров. Их споры смешны и познавательны.

– А ты в «танках» сколько уже потратил? – спрашивает Антон.

– Танки другое, – Юрок смущённо отводит глаза.

– Вы оба психи, – Митяй отхлёбывает чай. – Здоровые мужики, как дети ей богу.

Митяй рассматривает компьютеры как пришельцев с другой планеты, ему понятны лишь выпивка и женщины – истинные мужские развлечения. Может он прав.

– Слушай Антон ты мне скажи… – я не успеваю спросить.

Дверь мастерской распахивается, вбегает Дональд, вообще-то его зовут Виктор Сергеевич, но меж собой мы называем мастера Дональдом, есть в нём что-то утиное. Дональд, мастер из молодых, как большинство новых: суетливый, исполнительный и туповатый. Мне иногда кажется, что институты специально подбирают слушателей, которые без размышлений готовы исполнять приказы.

– Так мужики, после смены зайдите к начальнику цеха, – вместо приветствия выдыхает Дональд.

Обычная суетливость Дональда сегодня отдаёт нервозностью.

Антоха с Юркой переглядываются, Митяй сдвигает брови.

– А что до дневной смены не подождёт? – недовольно спрашивает Митяй.

– Нет, начальник сказал срочно, – Дональд отводит взгляд, его глаза тревожно бегают.

Меня гложет чувство тревоги, будто я забыл выключить утюг, неясная опасность тревожит.

– Вечно как из ночи, так к начальству, – возмущается Юрка.

– Дело срочное, начальник объяснит, не забудьте, – бормочет Дональд и выскакивает из мастерской.

Словоохотливый мастер сегодня удивительно немногословен, даже не намекнул про что разговор, его поведение лишь усиливает мою тревогу.

Вчетвером, как были в робах, заполняем кабинет начальника.

Максаков Борис Анатольевич – начальник цеха, сидит нахохлившись. Лицо мерцает задумчивостью, сцепленные замком руки подпирают подбородок.

Он тоже молодой, моложе меня, человек новой волны или «хомячок», как называет таких Андрюха.

«Новое поколение начальников – это хомячки, много бегают, суетятся, но все их заботы об одном, как набить свою кладовую…» – объяснял мне Андрюха слесарь из третьей бригады.

Я тогда посмеялся, но подумал: «В этом что-то есть».

– Закройте дверь и присаживайтесь, – вымученно произнёс Борис Анатольевич.

Мы расселись.

– Одним словом так… – Максаков задумался – …не буду отнимать у вас время. Ситуация на заводе сложная, вы наверное уже в курсе… – начальник построжел. – Скоро будет сокращение штата…

Гляжу по сторонам, замечаю растерянный взгляд Антохи. Конечно, ходили слухи о сокращениях, но никто не думал что вот так… официально.

– Короче, если у кого есть куда перейти, сейчас самое время, – Борис Анатольевич смотрит сурово. – Скоро будут известны списки подпадающих под сокращение, так что…

– Ты не юли, – пробасил Митяй, – прямо скажи, нас сокращать будут?

– Не всех, только тех, кто в список попадёт, – Максаков обводит нас взглядом. – Сверху пришло указание сократить пятьдесят человек.

– А кто список составляет?

– Примерно известно кого?..

Поднимается галдёж, вопросы сыплются, начальник юлит, но я не слушаю. Внутри прорастает осознание, что меня обязательно сократят. Руки и ноги холодеют, сердце стучит.

Плыву вдоль цеха, вот паровая труба, которую недавно меняли, рядом вентиль тоже бы заменить… знакомая обстановка действует угнетающе. Словно ты продаёшь дом: ходишь по комнатам, выглядываешь во двор, навсегда расстаёшься с родными стенами.

Вспоминается первый месяц работы. Нужная людям работа, нормальная зарплата, отличный коллектив…

«Хорошее место, чтобы встретить старость…» – подумал я тогда.

Теперь подступает старость, мне уже пятый десяток, но встречать её придётся не здесь.

Душевая встречает гамом, мужики бурно обсуждают последние новости.

– Привет Сашёк! – ко мне подлетает Толян – слесарь из четвёртой бригады. – Слышал прикол?.. Ну про мужика?

Неуверенно пожимаю плечами.

– Короче слушай! – новость распирает Толяна. – Недавно устроился мужик в электроремонтный цех, хотя вроде приёма нет, ну не знаю как уж он там. Короче, походил пару смен: придёт, сядет, зубрит безопасность, всё как положено. На какой-то смене, руки значит на стол сложил и лбом опёрся. То ли инструкцию читает, то ли задремал, словом сморила безопасность.

– Так инструкция любого утомит, тоже мне прикол, – пытаюсь отделаться от Толяна, не до него сейчас.

– Да ты дальше слушай, – обижается Толян.

Вынужденно слушаю.

– Эти лоботрясы электрики, – Толян блаженно улыбается, – видят спит напарник, ну зачем его будить? Захочет сам проснётся. Начальство у них видать тоже, сквозь пальцы смотрит. Следующим днём новенький опять дремлет, и что ты думаешь?.. До них только на третий день дошло, что не может живой человек так долго дремать. Хватились, а мужик то уж третий день как помер! Какого а?!.. – Толик весело улыбается.

Новость наводит ещё большую тоску, я представляю мужика, что умер и никто не хватился, видно нет ни близких, ни друзей, прям как у меня…

Улыбка сползает с губ Толяна, моя кислая мина портит ему настроение.

– Ай ну тебя, – машет Толян и бежит дальше.

Иду к шкафчику, умерший рабочий не идёт из головы. Вот судьба!

А может оно и лучше, что так?.. Ни каких тебе сокращений. Мысли снова возвращаются к словам Максакова, сердце будто проваливается под лёд.

Улыбаюсь, шучу, прощаюсь с мужиками, но душа стынет.

Ясное утро обдаёт свежестью, солнце выглядывает из-за цеховых бетонных коробок, воздух искрится весенним волшебством и чуть-чуть пахнет мазутом. Под ногами хрустят застывшие корочки луж, ребёнком я любил крушить эти тонкие льдинки…

Рабочие люди слабыми ручейками спешат со всех сторон, у проходной бушует мощный людской поток.

Река «ночников» выносит на свободу. По пути, толстая охранница заходит со спины и успевает прощупать мой пакет, обычное дело.

Тонкий лёд хрустит под ногами, лицо окутывают облачка пара, после бессонной ночи голова тяжелеет.

Сокращение, смерть, безысходность… словно вороны кружат мысли.

У меня есть квартира, пусть съёмная, но я так долго там живу, что воспринимается как своя, имеются деньги, небольшие, однако мои, даже есть сын. Он живет у бывшей жены, но мы постоянно видимся.

У меня есть всё!

Теперь, это всё можно потерять.

Раньше я легко менял работу, увольняешься и быстро находишь новую, рабочий человек всегда нужен.

Сейчас, меня гложет страх остаться без работы, видимо возраст или время такое?

Впереди газетный киоск, подхожу и заглядываю в окошко.

– Дайте мне: «Трудовой вестник», «Городские объявления» и «Рекламник».

Женщина равнодушно подаёт прессу.

Дома с замиранием сердца разворачиваю газеты, объявлений о работе немного, но они есть!

Требуются грузчики, менеджеры по продажам, много требуется охранников, снова менеджеры, а вот нужен слесарь…

Выходит не пропаду, если что, работа найдётся!

Немного успокаиваюсь, пью чай и засыпаю счастливым…

Весна пронеслась мигом, не знаю, замечал ли кто-то, но после сорока время ускоряется. Годы летят, словно экспресс, человек не успевает оглядеться.

Вначале лета нам зачитали список подпадающих под сокращение, одной из первых прозвучала моя фамилия, «ас» Кузнецов заводу не нужен.

Я очень хорошо помню тот день.

Мне выпала дневная смена, небо синело бездонной глубиной, ласково грело солнышко.

Я спешил на работу и улыбался, навстречу попалась молодая девушка, которая улыбнулась в ответ, видимо хорошее настроение заразно.

«Жить хорошо!» – подумал я тем утром и, будто впитывая счастье, сделал глубокий вдох.

Но не успели мы приступить к работе, как всех вызвал начальник.

– Короче так, – заявил Максаков, – по причине сворачивания производства мы вынуждены сократить нескольких рабочих…

Кроме Максакова за столом сидели: табельщица, мастера, инженер по ТБ и конечно представитель профсоюза. Лица серьёзно-непроницаемые, взгляды невинные, увольнение совершенно законно.

– …Морозов, Захарченко, Козловский… – монотонным голосом начальник цеха перечислял фамилии увольняемых. – …Кузнецов… – дальше я не слушал.

«Вот и всё!..» – всплыла и полыхнула отчаянная мысль.

Сердце бешено стучало, зрение помутилось, но чтобы не показать вида из последних сил я держался.

– У меня жена беременная, я им справку принесу.

– На мне ипотека, таких работников нельзя сокращать!

– Свою родню не сократили, ничего у меня тоже связи имеются, хрен им!.. – попавшие под увольнение мужики бурно обсуждали событие.

Избежавшие сокращения дипломатично молчали.

Я тоже молчал, да и что сказать? У меня нет беременной жены, нет нужных связей, даже родни толком нет. Я прирождённая жертва.

Моё внимание привлёк верстак, такой родной, сколько всего я на нём сделал, отремонтировал, придумал… глаза увлажнились.

– Пойду, вентиль гляну, – вскочил я, привычно ухватил разводной ключ и вышел.

«Второй дом, может самый главный приют! Меня гонят, нет, выбрасывают как ненужный хлам, словно бесполезный инструмент, а я тоже хорош даже не сопротивляюсь, будто так и надо. Почему эти начальники решили, что завод принадлежит им? Мои предки строили его, поднимали из ничего, кто эти новые хозяева, откуда взялись?..»

Я бродил по цеху, заглядывал в самые отдалённые уголки, несколько раз, пока никто не видел, смахнул слезу.

Смена пролетела за мужскими разговорами и возмущёнными спорами, однако под конец дня произошло ещё одно событие.

На проходной меня задержал охранник – тучный потный увалень.

Словно короткие сардельки, его толстые пальцы сжали мой пропуск.

– Что-то ваш пропуск сильно потёртый, – поморщился толстяк.

Моя грудь наполнилась воздухом, я собирался возразить, но тут охранница – женщина средних лет, с короткими чёрными волосами, резко взвизгнула и выскочила наружу.

– Стоять! – визжала она.

Увалень вздрогнул, принялся озираться, его пухлая ладонь поспешно вернула мне пропуск, я вышел на улицу.

Поджарая охранница со всех ног спешила к двум парням, что грузили отрезок ржавой трубы. Кусок железа измазан глиной, видимо друзья только откопали его.

– Стоять! – угрожающе кричала женщина.

Железка плюхнулась в багажник, ища глазами кому кричат, парни оглянулись.

– Так! – женщина подскочила к парням и схватила их за рукава. – Попались! – торжествующе прошипела она.

– Что мы сделали? – схваченные парни смотрели испуганно.

– Это что?! – на багажник старенькой девятки охранница указала взглядом.

– Металлолом, – друзья переглянулись.

– Будем оформлять хищение, – чёрная женщина победно сияла, будто выиграла в лотерею.

– Так мы эту железку за территорией выкопали?! – удивились приятели. – Она никому не нужна.

– Это собственность завода! Вдоль забора наша территория. Я за вами давно наблюдаю! – охранница довольно улыбалась.

– Да заберите! – парни вырвались из цепких рук, схватили кусок ржавой трубы и выкинули наружу.

– Куда?!! – пытаясь им помешать, угрожающе взвыла женщина.

Чуть не отдавив ей ногу, труба грохнулась на землю.

– Ничего не трогать!

Парни сели в машину.

– Неет!! – гримасой отчаянья исказилось женское лицо.

Охранница заметалась, словно у неё отнимали самое дорогое.

Двигатель взревел, машина тронулась, но женщина бросилась на капот.

Парни испуганно переглянулись, автомобиль протащил охранницу несколько метров и остановился.

Тут подкатил уазик охраны, из него выскочили четверо крепких мужиков. Парней задержали, по-моему, даже блеснули наручники. Поминутно оправляя «эсесовскую» форму, о своём подвиге женщина рассказывала взахлёб.

Я наблюдал рядом, собачье поведение охранницы и её дикий восторг от поимки преступников действовали удручающе, всю дорогу домой меня преследовал образ женщины-овчарки.

Сколько таких овчарок, пытаясь заслужить поощрение, караулят меня?..

Теперь я официально безработный и раз в две недели посещаю центр занятости. Тут людно, попадаются знакомые. Здороваюсь, подшучиваю над собой и другими, смеюсь. Всё-таки с юмором легче жить.

Престарелая сухонькая инспектор тычет пальцем по клавиатуре, для меня снова нет работы.

– Можете поработать на уборке территории, зарплата пять тысяч в месяц, – предлагает она.

Отказываюсь, после тридцати тысяч получать пять смешно.

Газеты пестрят объявлениями, срочно требуются охранники и менеджеры, но из меня какой менеджер?

Постепенно обхожу торговые сети, хоть бы устроиться грузчиком, увы, магазинам я не нужен. Словно под копирку звучат предложения: «Заполните анкету», «Оставьте анкету», «Мы с вами свяжемся»... Время идёт, но про меня забывают. Могу себе представить, как менеджер по персоналу, двадцати лет отроду, читает про мои сорок три года и думает: «Куда лезет старикан?», а потом анкета летит в мусорное ведро.

Есть ещё надежда на шахту.

Шахта!

Для тех кто не знает, шахта такой же островок социализма, что и завод: аккуратные клумбочки, асфальтовые дорожки, плакаты «Слава труду!», обязательные статуи Ленина.

Я невольно зажмурился, уж не мерещится ли мне, будто вернулся на тридцать лет назад.

Впрочем, осколки социализма лишь снаружи, внутри шахта пропиталась новым временем. Молодые начальники, обшарпанные стены, тоска в глазах… всё как везде.

Словно скелет, худой слесарь, обтирая руки о промасленную спецовку, честно предупредил:

– Да какая тут зарплата? У моей мамы пенсия больше…

Возвращаюсь угрюмым, ноги слабеют, будто на плечи взвалили тяжёлую ношу и она тянет к земле. Что выбрать: работать за еду или не работать совсем?

Дома собираю остатки денежных средств, как скупой рыцарь перебираю бумажки, скоро платить за квартиру.

Вечером гуляем с сыном.

Украдкой поглядываю на его растущую фигуру, худенькие жилистые руки, он у меня хороший мальчик и в свои десять лет всё понимает.

– Пап!..

– Что сын?

– Димке Шитову родители подарили велик, восемнадцать скоростей! – сын мечтательно закатывает глаза.

– Ну молодцы! – давлю улыбку.

– Он постоянно хвастается, – сынишка хмурится.

– Хвастаться нехорошо, – заучено бубню я.

– Ещё… Димка говорит, что мне никогда велика не подарят, потому что мама получает мало, а отец безработный…

Останавливаюсь и всматриваюсь в синие глаза, мои пальцы ерошат сыну волосы. Что сказать? Признаться, что Димка прав или найти себе оправдание?

– Но ты ведь подаришь мне велосипед, правда?! – сын смотрит с отчаянной надеждой.

Не могу отказать.

– Конечно подарю! И знаешь что?.. Я подарю тебе самый лучший велосипед!!

Сын счастлив, его голова прижимается к моей руке, меня переполняет тихая радость.

Следующим днём заполняю анкету охранника.

Удивительно, но меня быстро вызвали на собеседование, а через пару дней я уже проходил краткие курсы охранного дела. Как воздух новой России нужны охранники.

Инструктор – угрюмый великан, который назвался Фёдором Аркадьевичем, учит как дубасить людей и застёгивать наручники. Гибкая чёрная дубинка, будто карандаш в огромной руке, железные браслеты словно продолжение души.

Со мной занимаются несколько женщин, есть ли что-то более отвратительное? Женщины, что должны быть невестами, жёнами, матерями… забывают девичью скромность, нежные лица перекашиваются, девичьи глаза вспыхивают злобным огнём, будущие охранницы как губки впитывают служебные инструкции. Любовь и нежность им заменяет стремление, показать себя перед хозяевами. Наверное, вот так же, во времена фашизма, немецкие девушки и фрау, повинуясь приказам, отправляли людей в газовые камеры.

Однако кто я такой, чтобы судить?

Свершилось!

Теперь я человек-собака: хожу вдоль магазина, присматриваюсь, принюхиваюсь, прислушиваюсь, всегда на стороже, каждую минуту готов кинуться. Карман оттягивает рация – средство вызвать других людей-собак, наша сила в стае.

Первые же инструкции огорошивают, охранник следит, прежде всего, за персоналом… он карательный инструмент! Опять я инструмент.

Хожу, присматриваюсь, ищу нарушителей дисциплины, если не найду, останусь без премии. Раньше на работу ходил отдыхать и очищаться, теперь это каторга, которую необходимо терпеть. Меня уверяют, будто так должно быть, но я не верю. Пока ещё помню, что труд бывает в радость.

Вечером прибегает директор, лицо перекошено страхом, оказалось найдена вскрытая упаковка жвачки.

После закрытия всем устроили обыск.

У выхода обыскиваю сотрудников-мужчин, рядом охранница Маша обыскивает женщин. Мои уши горят, стараюсь не поднимать глаза, вижу лишь, ноги, руки, карманы…

Хочется убежать, но вспоминаю сына, его счастливые глаза, завтра день зарплаты, нужно терпеть. Работники, как овцы, безропотно дают себя обыскивать, будто это нормально, охранница Маша усердно выворачивает женские сумочки.

Ночью снится завод: иду привычной дорогой, воздух полон запаха масла, шум станков приятно оглушает, вижу знакомый вентиль. Кран капает сильнее обычного, я сокрушаюсь, что не подтянул раньше, однако не успеваю подойти. Капли превращаются в струйку, струя толстеет, вода взрывается облаком пара…

Мокрый от пота просыпаюсь.

Спать не хочется, лежу и разглядываю потолок. Как же так получилось? Почему я стал человеком-псом?.. Видимо потому, что родине нужны только люди-собаки. Кто-то внутри меня возмущается, не хочет принимать действительность. Мы все читали добрые книжки, нас всех учили, что обижать слабых плохо, брать чужое нехорошо и вот, теперь, торжествуют те, кто смеялся, не слушал, не верил…

Слеза скатилась по щеке, снова вспомнил о сыне. Выходит ему нельзя читать добрые книжки, все эти сказки вроде: «Чиполлино» и «Три толстяка» необходимо сжечь! Ребёнок должен читать современную литературу, где сильный обирает слабых, наглый и злой получает награду. В обществе сильнее тот человек, которого не терзают угрызения совести. Жизнь без чести и совести самая обеспеченная, но нужна ли такая жизнь?..

Вспоминаю, что сегодня зарплата, радостно улыбаюсь, глаза слипаются, засыпаю.

Утром принимаю окончательное решение, теперь я знаю, что нужно делать! Сердце радостно трепещет, с души отваливается тяжесть.

Собираю оставшиеся деньги, их не так мало, получаю зарплату, я просто богач!!!

Отправляюсь в банк, мне открывают счёт на предъявителя, оставляю там все деньги, кроме тех, что нужны для подарка.

Велосипед выбираю дорогой, пусть ребёнок порадуется и этому зазнайке Димке утрёт нос.

Детская радость безгранична, сын тут же оседлал железного коня и весело покатил вдоль двора, бывшей жене протягиваю карточку. Денег немного, но для неё там большие средства. Бывшая жена принимает карточку сухо, словно нехотя, однако в глубине глаз тлеет радость.

Больше я ничего не могу для них сделать, пряча грусть, машу сыну.

Дом кажется пустым, у дверей лежит серая дорожная сумка – всё мое имущество. Обхожу квартиру, как и цех, она такая родная, словно живое существо, ласково глажу рукой стены… кому теперь достанешься, кто будет здесь жить?

Звонит телефон, это подъехало такси.

Закрываю квартиру, отдаю ключи соседке, выхожу и сажусь на переднее сиденье старенькой десятки.

– В Карасёво? – уточняет таксист.

– Почти… рядом высадите, я покажу где.

Таксист – молодой щуплый парень недоверчиво разглядывает меня.

Роюсь в карманах, извлекаю остатки денег, отдаю таксисту, получается довольно щедро.

Парень мрачно вздыхает, но деньги принимает, машина трогается, мчимся за город.

Карасёво – известная деревня, от города в шестидесяти километрах. Когда-то давно по этим лесам меня водил отец.

На подъезде есть своротка к небольшому живописному озеру, каких-то шесть километров и ты среди дикой природы.

– Сейчас будет поворот направо, – предупреждаю таксиста.

Парень сдвигает брови, под его пальцами скрипит рулевая оплётка.

– В лес не поеду, – мотает он головой. – Уговор был до Карасёво.

– Ладно, тогда я здесь выйду, – спорить нет желания.

После своротки такси проезжает ещё метров сто, водитель тревожно оглядывается.

Я выхожу, машина поспешно трогается и мчится прочь.

Обратного пути нет, вскидываю сумку на плечо, ноги сами сворачивают к лесу, шумная трасса остаётся позади.

Чаща встречает пением птиц, тишина оглушает, нос щекочет яркий лесной запах. Солнце поднялось высоко, среди глубокой синевы застыли редкие облака.

Начало осени самая прекрасная пора: деревья красиво раскрашены, комары и прочий гнус исчезают, хрустальным становится воздух. Дышу глубоко, словно запасаюсь впрок.

Боже как хорошо!!

Высокие стены из сосен, величественная тишина, хоровое пение птиц… лес похож на храм. Только здесь нет обмана, отсутствуют ложные ценности и за кустами не сторожат люди-собаки.

Постепенно дорога теряет контуры, сужается, зарастает травой, не успеваю заметить, как иду по лесной тропе. Сумка оттягивает плечо, ноги тихонько гудят, появляется усталость.

«Сколько ещё? А если не туда? Может забыл дорогу, столько времени прошло??..» – испуганно оглядываюсь, кругом сплошной лес.

Страх сжимает сердце, паника толкает повернуть назад, но продолжаю идти вперёд.

Через десять минут среди сосен блеснула вода.

Выхожу на вершину холма, заросшая травой дорожка убегает вниз и там, под моими ногами, распласталось знакомое озеро.

Вот оно, «Бездонное озеро», здесь, ещё ребёнком, я впервые ночевал в лесу!

Спускаюсь к воде, крадусь среди тёмных мохнатых ёлок, за ветки цепляется сумка. Вот знакомая скала, слева журчит ручей, старое бревно до сих пор переброшено через него. Из-под каждого камня выглядывает прошлое.

Подхожу к знакомой иве: здесь на заросшем травой берегу я рыбачил. Тогда был такой клёв, какого больше я не встречал. Стоило лишь закинуть удочку, как крупный колючий окунь хватал крючок. Воспоминание вспыхнуло, сердце радостно забилось, словно тогда, когда я торопливо насаживал червей… мои лучшие детские дни.

Трясу головой, стараюсь отогнать сантименты, и всё-таки меня не покидает чувство, будто вернулся в недоступный мир детства.

Рядом с берегом коренастая толстая сосна – цель моего путешествия. Когда-то под этой сосной был наш шалаш, полуистлевшие хвойные лапы ещё лежат, может это те самые ветки. Сосна раскинула над головой крупные шершавые ветви. Да, вот отсюда я разглядывал звёзды и космос.

– Я вернулся! – во весь голос кричу я.

Мой сдавленный крик нарушает покой, испуганно вздрагиваю, оглядываюсь, никого… свобода! Громко смеюсь, дышу взахлёб, меня слепит блестящая гладь озера.

Ловко расстёгиваю дорожную сумку, пальцы шарят на самом дне, извлекаю моток альпинистского шнура.

Верёвка тщательно подготовлена: с одной стороны толстый металлический карабин, другой конец свернулся аккуратной петлёй. Мною овладевает азартное возбуждение.

Весело принимаюсь за работу.

Разматываю шнур, верёвка перелетает через толстую ветку, у основания сосны узел закрепляю карабином. Движения энергичные, точные, будто всю жизнь этим занимался, голова пустая ни одной мысли.

Нахожу толстое, словно пень, полено, устанавливаю его под петлёй, отхожу и критически оглядываю сооружение.

Выглядит устрашающе, моя решительность тает. Руки дрожат, ноги подкашиваются.

Опускаюсь на бревно рядом с сумкой, рука сама вытаскивает пачку сигарет. Кто положил? Много лет как бросил, откуда сигареты?.. Неважно.