Текст книги "И сегодня стреляют"
Автор книги: Владимир Рыбин
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
– А чего говорить? – удивился Матвеич внезапному интересу к своей особе.
– Про свою жизнь расскажите.
– Про жизнь? Можно, чего ж не рассказать. – Подумал, пошевелил губами. – Значится, так: жить я начал давно… – И снова задумался.
– Как родился-женился, – нетерпеливо подсказал кто-то.
– Родился-то? А как, обыкновенно. Под мостом, значит, под Сызранским. Батька на буксире плавал, вот я и родился. А дед бурлачил. Батька был силы непомерной, а про свово батьку сказывал, будто грудь у того была во, как шкаф. А теперь чего? Хлипкий народ пошел, не то что прежде. Я еще повидал. Атаман у нас был в спасательной команде. Это еще до осьмнадцатого года. Дак он, верьте не верьте, один лошадь на лед вытянул.
Матвеич снова замолчал, вспоминая давнее, и тот же раздраженно-нетерпеливый голос поторопил:
– Давай, дед, рассказывай побыстрей.
– А, – махнул он рукой. – Балабоны вы. Делать надо быстро, а рассказывать медленно.
И отвернулся. Подумал, что это боли подгоняют человека к раздражению и нетерпеливости, боли, а не дурной характер. Но снова встревать в разговор не стал.
Охотников повспоминать и без него хватало, каждый, у кого язык не был завязан муками, норовил высказаться, и произошел от этого не степенный разговор, а гвалт базарный. Тут какие-то бабы явились, принесли арбузы. Бахчи были крутом, арбузов в этом году напеклось на сухом солнце множество, а все в радость угощение. Даже недвижные раненые зашевелились, заоблизывали губы. Распластанные ломти с красно-сахаристым нутром вмиг разобрали, и некоторое время вместо разговоров были чмок да посвистывание. А потом опять потянуло поговорить.
– Не, ребята, – заглушил всех низкий насмешливый голос. – Самое потешное было с Нуйкиным. Нуйкин, рассказывай, чего молчишь? Как тебя ранило-то?
Примолкли на миг, и Матвеичу, который уже прилег поблизости, рассчитывая вздремнуть чуток, тоже захотелось обернуться, поглядеть, кто такой этот Нуйкин.
– Молчит, стесняется. Ну, я за него расскажу. Идет он, значит, с донесением, за карман держится. А в кармане что, думаете? Конечно, она, родимая, бутылочка тоись. Где раздобыл – секрет, только берег он ее пуще командирского донесения. А тут налет, рядом ка-ак… Бомба, в общем. Осколками не задело, а доской шмякнуло. Как раз по карману-то, по бутылочке. Ну и порезало ему ногу аж до самой кости.
Зашевелились вокруг, загудели сочувствиями. Не понять только – раненому сочувствуют или бутылку жалеют.
– А чего, доброе ранение, – отозвался кто-то. – Не поганым немецким осколком, а своей же, родимой.
– Опять зашевелились и, видно, кто-то изловчился, принюхался.
– А пахнет еще, ей-богу, пахнет.
– От штанов у раненого завсегда пахнет, – тотчас прокомментировали сообщение. И засмеялись, сдерживая себя, загыкали, заохали, довольные.
– Это смотря чем. У него не то, что у тебя, – водочкой…
Так и не подал голос этот Нуйкин. А иные говорили торопясь, перебивая друг друга, словно это была последняя возможность сообщить о себе. Бабы, что арбузы принесли, сидели помалкивали, комары на солнце не досаждали, тянуло табачным дымком. И бомбы не падали вокруг, немцы забыли воевать в этот час, не слали свои самолеты. Одним словом, благодать, да и только, будто не муки привезли эти люди с того берега, а одни только добрые байки.
Чудилось Матвеичу: тянет его, плывущего, речная глыбь, затягивает. Выныривает он, слышит голоса и снова опускается в тишь и немоту. В какой-то раз вынырнув, разобрал:
– …Девчонка-то, ребенок совсем, а туда же, воевать. Ее даже медалью наградили, «За отвагу». А она: «Спасибо, дяденька…» Спрашиваем: как от немцев-то убежала? А чего, говорит, было делать? Немцы, говорит, на кухню привели, заставили лук чистить. Совсем изревелась от лука-то. Решила бежать скорей, а то, говорит, совсем пропаду…
Матвеичу виделся Степка, размазывающий слезы кулаком по грязной мордашке. Тянулся к нему, хотел помочь утереться, но Степка каждый раз отдалялся. От этого самому хотелось зареветь, как маленькому, и сердце щемило. Какой-то шумок был, шебаршение, голоса слышались, кто-то куда-то шел, кого-то звал. И чудилось, что это Татьяна его зовет не дозовется, что это Степка куролесит, никак не успокоится. Слышались разрывы бомб, но даже они не будили Матвеича. Думалось только – во сне ли, наяву ли, – не верил прежде, что люди так выматывались – под бомбежкой спали, а теперь сам…
А разбудила его песня. Кто-то совсем близко напевал, будто жаловался самому себе:
Прошли дени мои, денечки,
Когда с девчонкою гулял…
С трудом разлепил глаза, разглядел за кустами красноармейца, чистенького, в новой пилоточке, в гимнастерке под ремнем. Он сидел, привалясь спиной к тонкому стволу ивы, и, обняв винтовку с длинным штыком, глядел в небо.
Бывало, рано просыпаюсь —
Лежит девчонка на руках.
Теперь я рано просыпаюсь —
Стоит винтовка в головах…
Матвеич огляделся. Никого раненых не было. Только этот, бог весть откуда взявшийся боец.
– А где все-то, – спросил, широко зевнув.
Боец вскочил, уронил винтовку, быстро подхватил ее, наставил штык на Матвеича.
– Ты кто?
– Где все-то, спрашиваю?
– Кто – все?
– Ну, все. Раненые тут были.
– Не знаю, не видел.
– А сам-то кто?
– Как это – кто?
– Ну, чего сидишь-то?
– А чего?
– Тьфу ты, разбудил только.
– Ну, ты, батя, и спать, – успокоился боец. – Войну проспишь.
– Хорошо бы.
– А кто будет Родину защищать?
– А ты-то вон какой гладенький.
– Это ты на что намекаешь?!
– Избави бог. Я просто говорю.
Он сел, потер ладонями давно не бритые, колючие щеки. Вокруг и впрямь никого не было, увезли, видать, всех, а он и не слышал. То есть слышал, да очнуться не мог, так умаялся. Из-за кустов, где был катер, кто-то закричал громко:
– Спиркин? Куда ушел?
– Здесь я, – отозвался боец.
– Обойди кругом, поищи капитана. Где-то тут он, недалеко.
– А я обошел, никого нету. Старик вот только.
– Какой старик?
– А я знаю?
– Так узнай.
Боец поглядел на Матвеича и пожал плечами.
– Вишь, начальник сердится. Чего я теперь скажу-то? Пойдем уж, покажись ему.
Он помог Матвеичу подняться и, придерживая за локоть, повел к катеру.
Механик Ведеркин встретил на берегу, наклонившись и щекотно дыша в ухо, принялся торопливо рассказывать о каком-то дурном командире, который только и делает что тычет револьвером да грозится трибуналом.
– Где он есть-то?
– Да в каюте сидит, не вылезает.
– А чего ему? Не там встали?
– На тот берег ему надо.
– Надо так надо. Вот стемнеет и перевезем.
– Ему сейчас надо. Приспичило.
– Пьяный, что ли?
– Нет вроде, – засомневался Ведеркин.
– Да он в рот не берет. Принципиально, – сказал боец, стоявший рядом. – И ткнул Матвеича кулаком в бок. – Ты, что ли, капитан? Чего ж таился?
– Почему таился?
– Почему – это ты начальнику скажешь. От него не скроешь, душу вынет. Пошли давай.
В сопровождении красноармейца Матвеич взобрался по доске на палубу. Дверца в носовую каюту была открыта, он спустился в душное нутро, разглядел в полумраке маленького, кругленького командирчика, всего в ремнях и в фуражке на голове.
– Вот, привел, – сказал за спиной красноармеец. – Прятался в кустах.
Матвеич оглянулся недоуменно. Хотел ругнуться, да впору было смеяться: боец забавно маялся с длиннющей винтовкой, которая никак не хотела помещаться в крохотной каютке, ни вдоль, ни поперек, ни штыком вверх, и он держал ее наискосок, дулом наружу.
– Мелет невесть что, – сказал успокоенно, опускаясь на узкую скамью.
Командирчик вскочил, будто его укололи в одно место, да каютка и для него оказалась низкой – шмякнулся головой о подволок. Может, целую минуту опоминался, потом сказал сердито:
– Почему тебя искать надо?
– А чего ты раскомандовался? – удивился Матвеич.
– Узнаешь – чего. Я еще выясню, как ты завладел переправочным средством.
– Ты, мил-человек, говори да не заговаривайся. Зачем пожаловал-то?
– А куда мальчишку дел? – Неожиданно спросил он и нагнулся к самому лицу. Матвеич отшатнулся и тут узнал розового командирчика, что пытал его со Степкой там, в степи. – Катеру-то сам название придумывал или кто помогал?
– Ты дурак или сроду так?! – обозлился Матвеич.
Жалость захлестнула горло, снова защемило сердце, как только что было во сне. Где он, Степка? Кабы знать-ведать! Мыкается небось несытый да немытый…
– Ладно, – с угрозой сказал командирчик и сел. – Разберемся. Вот вернемся и поговорим, а пока заводи, на ту сторону поедем.
– Дивлюсь я на тебя, – сказал Матвеич, не двигаясь с места. – Где так себя умней, а где… Тебе чего, жизнь молодая надоела?
Думал, заорет командирчик, наган вынет. А тот сидел, будто и не он. Прямо чудно: то гроза грозой, а то, как нищий на паперти, в глаза заглядывает.
– Понимаешь, старик, надо. Вот так надо, – резанул рукой по горлу. – Приказ.
– Да ведь налетят.
– Не налетят, – заявил с завидной уверенностью, будто была у него прямая связь с Господом Богом, а заодно и с немецким командованием. – Теперь они все там, на юге.
– На каком юге?
Командирчик с хитрым прищуром глянул на него.
– А чего ты так взволновался?
– Как не волноваться? Я же здешний.
– Купоросное знаешь?
– Как не знать!
– К Купоросному немцы рвутся, к Волге.
– И там тоже?!
– Вот именно. Но Сталинград мы не отдадим. Приказ категорический.
– Сколь их было, категорических-то?!
– Теперь все, заруби это себе на носу, старик.
– А чего на меня-то окрысился?
– А кто давал немцам обещание работать на них, здесь, на переправе?
– Кто давал?
– То-то и оно. Малец мне тогда все рассказал. Где он теперь?
Матвеич пожал плечами, не зная, как себя вести, что говорить. Искать бы надо Степку-то, пропадет ведь. А он тут сидит, лясы точит.
– Молчишь, старик? Ну, мы все узнаем. Замаливай грехи, пока не поздно. Сумеешь на ту сторону проскочить – зачтется.
Не доходили до Матвеича эти угрозы. Кому он чего обещал? Что такое мог сказать Степка? Вокруг столько горя, а этот командирчик о каких-то словах. До слов ли теперь?..
– Катер жалко, – помедлив, сказал он. – Погубим ведь.
– Я беру ответственность на себя.
– Что мне твоя ответственность? Раненых-то вон сколь, а плавсредств много ли осталось? Ночью надо…
– А ночью что? Пожары светят, да и фонари немецкие. Светло, как днем.
– Что верно, то верно, – вздохнул Матвеич.
И задумался: может, и верно, удастся проскочить? На дурака-то, глядишь, и получится.
– Я ведь и приказать могу! – снова повысил голос командир.
– А чего мне твой приказ? Я сам по себе.
– Ошибаешься, старик, теперь все мобилизованные. За невыполнение по закону военного времени знаешь, что бывает?
– Ну пугай. Чего вы все пугаете?
– Кто это – все?
– Как с наганом, так пугает. Для того ли наганы-то?
– А для чего? Это интересно. – Он даже фуражку снял, положил на столик. – На войне строгость нужна, чтобы отступать боялись.
– Эка, со строгостью-то, до Волги допятились.
– Это как понимать?!
– А так и понимай. Русь-то испокон не строгостью перебарывала, а любовью.
– Слюнтяйство это, понял? – И вдруг заорал: – Поедем или будем болтать?!
– Я чего, надо с механиком посоветоваться.
– Ты демократию не разводи. Командуй, раз капитан.
– А я не капитан вовсе.
– Кто ж ты тут?
– Ну, скорей лоцман.
– Лоцман? – задумался командирчик. – Что это, больше капитана или меньше?
– Капитан делает, как лоцман укажет.
– Значит, больше, вот и командуй. Чтоб через пять минут поехали. И без разговорчиков!..
Матвеич отодвинул красноармейца, стоявшего позади, вылез на палубу. Думал, Ведеркин упрется, а тот принял требование об отплытии совсем спокойно.
– Чего ж, раз дело такое…
Осторожненько, с оглядкой, выплыли они из рукава, обогнули песчаный мыс, за которым начинался простор Волги, и прибавили скорости. Солнце висело высоко, жгло немилосердно, как средь лета, хотя уже сентябрь перевалил за половину. Матвеич не столько на воду глядел, сколько на небо, ждал: вот сейчас налетят. Но самолетов не было. Может, и впрямь все они теперь там? Может, и ничего? От мысли этой веселей стало. Он сам не заметил, как замурлыкал себе под нос запомнившееся:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
