Текст книги "Иллюзион"

Автор книги: Владимир Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Владимир Алексеевич РЫБИН
ИЛЛЮЗИОН

Индикатор замигал, и из динамика послышался хриплый приглушенный голос:

– Операция переносится на шестнадцать ноль-ноль…

Инспектор уголовной полиции Луис Мортон, вот уже третий день прослушивавший эту телефонную линию, вскочил, едва не опрокинув стул, кинулся к магнитофону. "Наконец-то гангстеры заговорили, наконец-то будет чем порадовать начальство!"

– Что случилось? – спросил другой, испуганный, нервный голос.

– За мной следят.

– Примени маскировку.

– Применял. Берту разве проведешь?

– Что буде-ет?!

– Порядок будет. Только попозже, в четыре.

– На старом месте?

– Где же еще?

– Условия?

– Захвати там по дороге.

– Я прошлый раз приносил.

– Черт с тобой, принесу. А ты обеспечь закуску…

Мортон выругался и выключил магнитофон. Опять эти алкоголики договариваются. И ведь так темнят, сволочи, будто банк накрыть собираются.

Он прошелся по комнате, остановился у окна. Тень от угла дома, наискось перечеркнув улицу, подобралась к подъезду на противоположной стороне. Это значило, что день перевалил за половину и пришло время сбегать к папаше Цимке перекусить.

Мортон оглянулся на дверь и подумал, что пора бы явиться этому лентяю Роланду и сменить его у магнитофона. И едва он оглянулся, как дверь приоткрылась и в проеме показалась удивленная физиономия посыльного Форреста, которого все в участке звали просто Фо.

– Шеф вызывает, – сказал Фо, оглядывая комнату так, будто никогда ее не видел.

– Я же на линии.

– Мое дело – передать.

– А ну посиди тут. Услышишь разговор, нажми вот эту кнопку. Понял?

Фо пожал плечами, отчего тонкие погончики на его плечах быстро вскинулись и опали, словно крылышки.

Шеф был зол. Он кинул на стол лист бумаги, ткнул в него пальцем.

– Полюбуйся.

Мортон наклонился и прочитал:

"Готовится ограбление музея… этого месяца будет украдена…"

– Какого музея? – спросил он.

– У этого балбеса Форреста надо спросить, – взорвался шеф. – Вскрывал конверт и, видите ли, ненарочно отхватил ножницами чуть не половину письма.

– Так приложить срез…

– Нету среза. Он видите ли, сжег его. Мало ему зажигалки, вздумал от бумажки прикурить.

– Что он, кретин?

– А ты сомневался?! Дождется, выгоню я его…

Шеф не первый раз грозился это сделать, да все откладывал: больно уж безотказен был этот Форрест. Когда все валились с ног после очередной гонки за гангстерами, один Фо безропотно оставался дежурить и вторую и даже третью смену. Да и неплох он был при выездах, бывало, шел на выстрелы как заговоренный.

– Ясно же, музей искусств. – Мортон вынул из кармана газету, неторопливо принялся читать: <…Одна только мраморная богиня, выставленная в новой экспозиции, оценивается в два миллиона…> – Столько пишут о стоимости, что эту выставку просто не могут не ограбить.

– Сам знаю, что музей искусств, – сказал шеф. – Это не первое предупреждение. Вот почитай.

Он кинул через стол другую бумагу.

– "Газеты пишут, что богиню в два миллиона невозможно украсть, вслух прочел Мортон. – Заявляю: это ерунда. В доказательство я ее украду. Это теперь дело моей чести…"

– Каково? – воскликнул шеф. – Украсть – дело чести!

– Если «убить» может быть делом чести, то почему не может «украсть»?

Шеф поднял голову, в упор посмотрел на Мортона.

– А у тебя что?

– Пока ничего.

– Почему же ты ушел из аппаратной?

– Вы велели…

– Я велел прийти, когда что-нибудь будет.

– Фо сказал…

– Опять Фо?! – взревел начальник. – Гони его к черту!

Мортон кинулся в аппаратную. Фо, развалившись, сидел на стуле, включив динамик на полную громкость, слушал какого-то слезливого сопляка, жалостливо объясняющегося по телефону в любви особе с томным голосом.

– Иди, тебя шеф зовет, – мстительно сказал Мортон Форресту.

– Зачем?

– Мое дело передать…

Он выключил этот любовный треп, но тут же спохватился: разговор шел по каналу, который они прослушивали, и надо было терпеть.

– Я все для тебя сделаю, – молил слезливый голос.

– Все? – заинтересованно спросила она.

– Хочешь, из окна выпрыгну?

– Это ты не мне, а себе сделаешь.

– Хочешь… на городскую башню залезу?

– Зачем?

– Не знаю.

– Ну и не предлагай.

– А что тебе предложить?

– Миллион.

– Где я его возьму?.. Не бросай трубку, не бросай трубку! – завопил он, хотя его собеседница, похоже, и не собиралась этого делать.

– Газеты надо читать. Там все написано.

Мортон заинтересованно подвинул стул и подвернул на магнитофоне рукоятку громкости записи.

– Даже то, как достать миллион?

– Как достать – твое дело.

– А где?

– Мраморная богиня в музее искусств два миллиона стоит.

– Надо подумать.

– Продумаешь. Говорят, сегодня ночью ее украдут.

– Значит, не украдут, раз говорят.

– Значит, украдут, – упрямо повторила она. – Не могут не украсть. Чтобы два миллиона просто так лежали на глазах у всех?

Мортон вспомнил, как сам только что говорил то же самое, и подумал о слухах, как о стихии. Так, наверное, обрушиваются лавины. Что такое крохотный камешек, соскользнувший с вершины горы? Но он толкает другой, третий, вместе они сталкивают камень покрупнее, и, наконец, сдвигаются с места глыбы, какие не качаются даже при землетрясениях. Сколько людей видели ту скульптуру, сколько глядели на нее не с умилением, а с вожделением! Тут и провидцем не надо быть, чтобы догадаться: плод созрел и не сегодня-завтра кто-то его сорвет.

Когда насмешливо-равнодушный женский и умоляющий мужской голоса затихли в динамике прослушивающего устройства, Мортон, оставив магнитофон включенным, побежал к шефу. Думал удивить новостью, но шеф скучно посмотрел на него и, как тогда, кинул через стол письмо. Это была официальная просьба управляющего музеем искусств направить в музей двух-трех детективов, поскольку, по его точным сведениям, ожидается налет на главный экспозиционный зал.

– На этот раз письмо не срезано? – спросил Мортон и сам устыдился ненужности вопроса. При чем тут срезано не срезано, когда такие вести.

– Фо даже не видел письма. Я сам вскрыл конверт, – сказал шеф.

– Разве оно пришло не по почте?

– Управляющий принес.

– Лично?!

– Именно… Хитрит он что-то.

– Чего уж хитрить. Все ясно. Не удивлюсь, если сегодня возле музея соберется толпа.

– Из толпы легче наблюдать.

– Прошу прощенья, шеф, но следует сторожить внутри. Надо брать с поличным.

– А снаружи с поличным не взять?

– Слишком много слухов связано с этим музеем. Нечисто там…

– Ты веришь в нечистую силу?

– Такая служба – всему приходится верить.

– Всему верить – ночей не спать.

– Эту ночь кому-то придется не поспать.

– Желаю успеха. Ты и Роланд справитесь?

Мортон пожал плечами. Сначала он пожалел, что выскочил с этим разговором, потом подумал о куше, который наверняка можно будет сорвать с управляющего, и успокоился. Это если обойдется без стрельбы. Иначе от скульптур останутся одни мраморные крошки.

– А ведь, пожалуй, управляющий не позволит сторожить внутри, – сказал он.

– Сам решай. Сдай прослушивание этому негодяю Форресту, забирай Роланда и действуй…

За Роландом числились два недостатка: он был слишком длинным и совсем не умел стрелять. В тире все пули у него оказывались кривыми. Но недостатки компенсировались достоинствами. Он, как гончая, мог догнать кого угодно. И хватка у него была, как у гончей: сразу за горло. В азарте мог и придушить, и за ним приходилось присматривать, поскольку газетчики и без того писали про полицию, что она поставляет в суд больше трупов, чем живых преступников.

Но даже Мортон не знал всех недостатков Роланда. Оказалось, что он уже несколько раз побывал в музее. Не в качестве детектива, а как любитель искусств. Это уж было черт знает что: эстет в полиции! Мортон не ждал ничего хорошего от этого своего открытия. Но перерешать с помощником было уже некогда, и он всю дорогу, пока шли до музея, терпеливо слушал восторженные восклицания Роланда. И удивлялся многоликости жизни: если верить Роланду, в тех скульптурах помимо их ненормальной стоимости было еще что-то.

– Искусство! – восклицал Роланд.

Это было понятно: телевизор тоже искусство, и те бестселлеры, которые Мортону приходилось читать на дежурствах, и головокружительные сальто-мортале автомобильных гонок, и мало ли еще всякого будоражащего. Но все стоило денег, все делало деньги, и ясно было, что чем больше денег, тем выше искусство. И за скульптурами он признавал немало достоинств, если уж дохленькая богиня оценивалась в два миллиона. Не понимал только, чего на нее смотреть часами, когда точно известна стоимость? Но ведь смотрят. Теряют время и деньги. Сам видел очереди возле музея. Не может же быть, чтобы так много было сумасшедших в одном городе.

– А та богиня что, как настоящая? – допытывался Мортон, и сам морщился от такого сравнения: за два миллиона он мог бы купить целый батальон живых богинь.

– Она сама красота! – вдохновенно говорил Роланд.

– Лучше манекенщицы Бетти?

– Это же искусство! – снова как заклинание повторял Роланд. И Мортону начинало казаться, что все так называемые "любители искусства" похожи на говорящих попугаев: только повторяют слова, считая их высшей мудростью, и не понимают смысла.

– Ладно, сам увижу, – сказал Мортон.

Улица перед музеем искусств была полна народа. Огромные рекламные щиты, вывешенные на фасаде серого здания, с нагловатостью опытных зазывал расхваливали достоинства экспонатов, собранных, как сообщалось, со всего света. Были тут драгоценности фараонов, короны самых расточительных монархов, редчайшие скульптуры не отличающихся целомудрием храмов Востока и отличающихся бесцеремонностью храмов Запада. А главный экспонат мраморное изваяние голой богини, стоившее два миллиона, – был изображен на таком большом щите, что становилось не по себе: ну как упадет!..

Управляющий музеем, невысокий лысеющий господин с холодными глазами и тренированно-гостеприимными жестами, не понравился Мортону. Про таких он говорил, что они брали уроки у сатаны, встречающего грешников в аду. Но полицейскому не приходится выбирать клиентов. Мортон постарался изобразить на лице такую же приветливо-гадливую улыбку и сразу попытался "взять быка за рога", потребовав объяснений. Но управляющий объяснять ничего не стал, сказал только, что эту ночь им всем придется провести в музее: им в засаде, ему в своем кабинете, – и предложил пока пройтись по залу, посмотреть экспозицию.

– Сберечь ценнейшие экспонаты – дело нашей чести, – высокопарно сказал он. – Ваши старания не останутся незамеченными.

– И неоплаченными, – подсказал Мортон, любивший ясность в таких делах.

– Разумеется.

– Тогда о'кэй! Пошли, Роланд.

В зале было не протолкнуться. Скульптуры находились в глубоких нишах и очень эффектно вырисовывались на фоне черного бархата. Свет на них падал из каких-то незаметных щелей, но света совсем не было видно, и казалось, что скульптуры светятся сами по себе. Но что больше всего поразило Мортона, так это отсутствие охраны. Даже возле зваменитой богини не стояли полицейские. Мортон долго смотрел на богиню, заходя с той и с другой стороны, и никак не мог понять, что в ней такого драгоценного? Вся в пятнах от старости и небольшая – по колено нормальному полицейскому, – она не производила на Мортона никакого впечатления. Попадись такая игрушка где-нибудь при обыске, отбросил бы, даже не поинтересовавшись. Давно замечал Мортон, что люди, которые с жиру бесятся, нарочно выдумывают ценности и, может, оттого не беднеют. И теперь, снова удостоверившись в этой истине, он подумал, что не так живет. Вот бы разрекламировать какие-нибудь старые ботинки, заявить, будто в них первый гангстер Боб Дай совершил свое последнее преступление. Главное, погромче кричать, убедить, и тогда ботинкам цены не будет. Только какие же нужны деньги, чтобы переорать всех лжецов, желающих разбогатеть?

– Ты чего?

– Чего?

– Чего, говорю, рот разинул? Не заглядывайся, тут у них особая система охраны. Сунешься, а тебя лучом лазерным по башке…

Длинный Роланд стоял перед Мортоном, на голову возвышаясь над ним, и говорил громко, чтобы, все вокруг слышали, чтобы не мечтали зазря. И все стоявшие рядом заинтересованно повернулись к нему.

– Вот если выключить лазер, тогда другое дело. Но где выключатель? Это самая главная их тайна…

– Нету его, – сказал стоявший рядом сухощавый человек с быстро бегающими глазками.

– Чего нету?

– Выключателя. И лазера тоже. Ничего нету.

– Может, и скульптур нету? – сыронизировал Роланд.

Говоривший посмотрел на скульптуру в нише, подумал, пожевав губами.

– Я знаю только, что тут нечисто.

– А кто ты такой?

– Никто. Чую просто. Я всегда чую.

– Ну и что же ты чуешь? – заинтересованно спросил Роланд.

Человек осмотрел его с ног до головы.

– Чую, что не зря вы тут слоняетесь.

– Тебе бы репортером работать.

– А я и есть репортер.

Роланд захохотал, подергал носом.

– Раз газета заинтересовалась искусством, значит, и верно, чем-то пахнет.

– Точно, – сразу ответил репортер. – Раз полиция заинтересовалась искусством, значит, чем-то пахнет.

Толпа все прибывала, возбужденно гудела. Слышались голоса: «газетчики», «полиция»… Слова эти действовали на людей, как позывные телевизора. Мортон понял, что если они еще немного так «побеседуют» в толпе, то любопытные до утра не разойдутся и ночное бдение в музее будет пустой тратой времени. Дернув Роланда за рукав, он демонстративно пошел к выходу.

Пришлось обогнуть целый квартал, чтобы выйти к музею с другой стороны.

– Вот уж верно: дурная голова ногам покоя не дает, – ворчал Мортон.

– Зато мы кое-что узнали, – оправдывался Роланд.

– Что мы узнали?

– Что тут газетчики крутятся.

– Они везде крутятся.

– Просто искусство слишком скучно для них. Нужна изрядная доля перца, чтобы они сбежались.

– Сбежались потому, что кто-то пустил слух об ограблении.

– Только слух? Чего ж тогда мы тут?

– Мы для того, чтобы охранять священный принцип частной собственности, – по-школьному продекламировал Мортон.

– Не-ет! – Роланд уверенно покачал головой. – Что-то назревает. Все чего-то ждут.

– Это называется – массовый психоз.

– Не-ет. Все что-то знают.

– И мы знаем.

– И мы знаем, – повторил Роланд. – Когда все знают – это уже реклама. А на рекламу кто-то должен был потратиться.

– Ты подозреваешь?..

– Никого я не подозреваю. Знаю только, что кому-то это надо. Твой "массовый психоз" выгоден не гангстерам. Может, газетчикам?

В глухом переулке они разыскали служебный вход музея, вошли в маленькую дверь. Сторож, сидевший за дверью, без слов пропустил их, словно знал в лицо.

– Сегодня что, всех пускают? – не удержался Роланд.

– Кого надо, того пускают, – угрюмо ответил сторож.

– А кого надо?

– Это наше дело.

– Смотри, как бы это не стало нашим делом.

– Ваше дело маленькое: стой, где велят, беги, куда велят, лови, кого велят…

– Не слишком ли ты разговорчив для сторожа?..

Узкий гулкий коридор вывел их в коридор пошире, где справа и слева были двери. На одной висела табличка: "Управляющий музеем". Они вошли и увидели газетчика, с которым недавно спорили в экспозиционном зале. Он сидел сбоку у большого стола и потягивал что-то из высокого черного стакана.

– Не хотите ли для бодрости? – предложил он, доставая из-под стола бутылку. – Ночь длинна. Кто знает, сколько придется ждать?

Мортон и Роланд переглянулись.

– Ты собираешься просидеть тут всю ночь?

– Не один я, придут и другие.

– Что же вы собираетесь ждать?

– Все, что будет.

– А что будет?

– Вот это я и хочу узнать.

– Ты уверен, что узнаешь именно сегодня?

– Не то чтобы уверен, скорей предчувствую.

– Что тебе известно? – резко спросил Мортон.

– Такой вопрос! – рассмеялся репортер. – У прессы свои тайны.

– Но ведь что-то известно?

– Ничего особенного. Слово чести.

– Что-то подозрительно много сегодня говорят о чести. – Мортон похлопал Роланда по руке. – Пошли. Если бы он что-то знал, об этом было бы в газетах.

– Сенсации надо дать созреть, – назидательно сказал репортер.

– Давай зрей. Но если выйдешь отсюда ночью, я тебя арестую.

– Я выйду, как только услышу выстрелы.

– Выстрелы? – Уже стоявший в дверях Мортон снова повернулся к репортеру. – С чего ты взял, что мы будем стрелять?

– А как остановите преступника? Не будете же вы сидеть в засаде возле самой богини. Да и негде там. А окно рядом. Он вскочит в окно, схватит богиню и… вам придется стрелять.

– Уж не сообщник ли ты? – спросил Мортон.

– Увы. Два миллиона для меня слишком много. Я этой ночью рассчитываю на сотню-другую. Вот если вы его укокошите или он укокошит вас, тогда я все перепишу заново и заработаю в два раза больше.

– Ты уже все написал?

– Остались только детали.

– М-да! – изумился Мортон. – Знал, что газетчики – мастера выдумывать, но, признаюсь, недооценивал.

– Вы, полицейские, всегда нас недооцениваете. А ведь я мог бы заранее описать любую вашу операцию. Люди стереотипны: и вы и гангстеры. Все самые хитроумные планы и контрпланы уже описаны нами. Что-либо новенькое редкость. Это как в шахматной игре: по первым ходам можно предсказать, какая разыгрывается партия…

– Тебе известны первые ходы?

– Управляющий сказал, что сегодня богиню должны украсть…

– Украсть или попытаться украсть?

Репортер грустно посмотрел в стакан и отставил его в сторону.

– Я, видно, много выпил. Ну да все равно: часы заведены… Управляющий сказал: "должны украсть". Так что без стрельбы не обойдется.

– Обойдется, – сказал Мортон и направился к двери. Он уже знал, что сделает: этой ночью ни на минуту не отпустит управляющего, заставит и его сидеть в засаде…

В коридоре было пусто. Мимо них тенью проскользнули лишь несколько служащих, незаметных, прячущих лица. Пусто было и в экспозиционных залах. Окна затягивали плотные вечерние сумерки, и ажурных решеток снаружи почти не было видно. Мраморные статуи, все так же освещенные, стояли в черных нишах необычными часовыми, застывшими в своих вековечных позах радости и страданий, стояли, истерзанные временем, безрукие, безногие, даже безголовые. Тишина, окружавшая их, не была тишиной покоя, а висела, насыщенная безмолвными страстями, и казалось, что она вот-вот взорвется смехом, стонами, обычными криками толпы. Это была мучительная, тяжелая тишина, и Мортон даже обрадовался в первый момент, когда услышал тихий монотонный скрип. Он быстро пошел к дверям соседнего зала и застыл на пороге: у приоткрытого окна на легкой стремянке стоял управляющий и раскачивал решетку. Украдкой оглядывался, снова прикидывал расстояние до ниши, где стояла двухмиллионная богиня, и снова принимался дергать решетку.

Мортон кашлянул, подойдя почти к самым ногам управляющего. Тот вздрогнул и едва не свалился со стремянки, суетливо сполз с нее и сел на нижнюю ступеньку.

– Как вы меня напугали! – сказал он.

– Неудивительно, – засмеялся Мортон. – Не объясните ли, что вы тут делали?

– Я?

– Да, да, вы. Зачем раскачивали решетку?

– Раскачивал? – растерянно переспросил управляющий. – Я не раскачивал, а проверял, надежна ли она.

Мортон мысленно выругал себя и подумал, что шеф наверняка не похвалит за такую спешку. Сколько уж раз убеждался он: поспешишь – упустишь преступника, и вот снова оплошал. И еще подумал, что репортер не так уж и не прав, ожидая стрельбы. Налетчиков придется впустить в музей, даже дать им возможность взять скульптуру. И только после этого задерживать. Иначе тот же репортер не пожалеет слов, чтобы расписать промашку полиции. А как поведут себя грабители, застигнутые на месте преступления, трудно сказать.

Кивнув Роланду, чтоб не спускал глаз с управляющего, Мортон прошел в туалет, вынул плоскую карманную рацию, прицепил присоски антенны к канализационной трубе и вызвал шефа.

– Управляющий? – переспросил шеф, выслушав доклад. – Сам на себя доносил? Ведь это он вызвал полицию. Нет, поищи другого.

– А все же пришлите пару человек. Пусть погуляют снаружи на всякий случай.

– Где я их возьму… – Шеф замолчал, и Мортон подумал было, что он отключился. В соседней кабине урчал унитаз и булькала вода под краном. Разве что Форреста? Он сегодня на свидание отпросился, ну да свидание не похороны, можно и отложить…

Вернувшись в зал, Мортон увидел идиллическую картину: Роланд, как экскурсант, ходил за управляющим от скульптуры к скульптуре, почтительно слушая его воркующий голос.

– Древние понимали красоту женского тела, не как мы. Теперь все сводится к сексу, и женщина в купальном костюме уже не вызывает эмоций. Да и вовсе без ничего не всегда волнует. Стыдливость – вот основа пластического искусства. Взять эту мраморную девственницу, у нее все угадывается под покрывалом, все, что надо. Видно, что она колеблется: скинуть покрывало или нет. И зритель мучается вместе с ней. Часами стоит, завороженный ее нерешительностью. Когда женщина все делает сама, неинтересно. А тут каждому хочется помочь. И уж я-то знаю, сколько рук тянулось к этой скульптуре…

– А та, двухмиллионная? – спросил Роланд. – Она совсем голая, чего ж столько стоит?

Управляющий пожевал губами, погладил лысину.

– А кто знает, сколько она стоит? Ее никто не покупал. Лет пятьдесят назад музей, которому она принадлежит, вконец разоренный, предложил продать ее за два миллиона. Покупателя не нашлось. А цифра так и осталась. Мы упоминаем ее только в целях рекламы. Поверьте, девять из десяти посетителей музея приходят только за тем, чтобы взглянуть, что это так дорого стоит.

Он вздохнул, оглянулся, увидел Мортона и сказал:

– Пора гасить свет.

– Зачем? – удивился Мортон. – В темноте преступнику будет легче.

– А вы на что? – усмехнулся управляющий. – Я плачу вам не за то, чтобы вы всю ночь любовались скульптурами.

– Можно подумать: вы заинтересованы в том, чтобы богиню украли.

– К сожалению, это невозможно.

– К сожалению?

Он расхохотался, как мальчишка, который знает тайну.

– О, это была бы сенсация. Это было бы грандиозное открытие, и я б заработал на нем не два, даже не двадцать два миллиона. Но вы не волнуйтесь: все останется на своих местах. Вы ведь этого хотите? У полиции ведь одна забота: чтобы все оставалось на своих местах?..

– Но свет вы все-таки не выключайте.

– Свет выключается только в зале. Скульптуры остаются освещенными, так что вы все будете видеть.

– И вы тоже, – сказал Мортон. – Вам придется провести ночь вместе с нами.

Управляющий задумался, что-то прикидывая, и кивнул:

– Что ж, может, это и лучше…

Они сидели в пустой темной нише, смотрели на тускло освещенную шеренгу скульптур. Теперь, когда затянутые в черный бархат постаменты совсем исчезли из виду, скульптуры словно бы повисли в воздухе. Стояла жуткая тишина, не было слышно даже шума машин с улицы, и Мортону временами начинало мерещиться, что скульптуры оживают, шевелятся, словно собираясь размяться от вековой неподвижности. Тогда, чтобы отогнать дремоту, он глубоко вздыхал и крутил головой.

В какой-то миг ему почудилось, что безрукая богиня зашевелила торсом, как это делают женщины, когда крутят хула-хуп. Он тряхнул головой, очнулся и вдруг увидел возле ниши темную фигуру человека. Человек наклонился и щелкнул выключателем где-то под постаментом. "Выключил лазерное ограждение, – подумал Мортон. – Значит, кто-то из своих>. Он оглянулся на управляющего, разглядел в темноте его закрытые глаза и отвисшую во сне губу.

Человек шагнул в нишу, протянул руки и вдруг удивленно вскрикнул, замычал и попятился к окну. И только тут Морган вспомнил, что управляющий так и не убрал от окна стремянку. Он взглянул на место, где только что стояла богиня, и не увидел ее. Это был тот момент, которого он ждал.

– Стой! – крикнул Мортон.

Человек тенью кинулся к окну, прыгнул на стремянку, распахнул незапертую раму. За ней была решетка, но теперь Мортон был уверен, что решетка не удержит преступника, что она всего скорей откидывается.

– Уйдет! Уйдет! – истошно и вроде бы радостно завопил управляющий. Он выскочил из ниши, подбежал к стремянке, уронил ее.

Преступник стоял уже на подоконнике. Заскрипела решетка. Мортон кинулся ставить стремянку, понимая, что еще мгновение и преступник спрыгнет на улицу, но управляющий и тут помешал, вроде бы неловко поддел стремянку ногой, снова уронил.

– Заодно?! – заорал Мортон, выхватывая пистолет.

И тут оглушающе грохнул выстрел. Роланд, в тире всегда стрелявший мимо, на этот раз не промахнулся. Человек вскрикнул беспомощным и почему-то знакомым голосом, рухнул в зал. Мортон наклонился над ним, посветил фонариком и увидел перекошенную от боли удивленную физиономию Форреста.

В зале загорелся свет. Мортон обессиленно опустился на пол, совсем обалдевший, минуту смотрел, как Фо кривил губы в виноватой улыбке.

– Что тебе, законных путей не хватало? – с укоризной сказал Мортон. Пошел на преступление…

– Это не… не преступление, – выдавил Фо. – Это для… рекламы.

– Что?!

Фо лежал с закрытыми глазами и, казалось, ничего не слышал.

– Что ты сказал?

Подошел Роланд, легко поднял Форреста и понес его к выходу.

– Для какой рекламы?..

В глазах замелькали ослепительные вспышки, и только тут Мортон заметил репортеров, обступивших его. Представил завтрашние фотоснимки в газетах, где он будет изображен беспомощно сидящим на полу, и волна злости вскинулась в нем. Но он тут же погасил в себе эту вспышку: для репортеров чем больше скандал, тем лучше. Поднялся, принялся отряхивать колени. Когда разогнулся, репортеров возле него уже не было. Они толпились в стороне, окружив человека, которого Мортон вчера принял за сторожа.

– Я помощник управляющего Лео Смит, – бодро говорил он, – я должен сделать важное сообщение. Посмотрите вокруг…

Театральным жестом он повел рукой. Все оглянулись, куда он показывал, и все ахнули: скульптур не было. Ни одной.

Как фокусник, Смит протянул руки к той нише, где еще недавно стояла двухмиллионная богиня, и она тотчас появилась на своем месте, целая и невредимая, выпуклая, гладкая, словно живая. Мановением руки Смит одну за другой вернул на свои места все скульптуры и громко и ясно, словно декламируя со сцены, произнес только одно слово:

– Го-ло-гра-фия!

И зачастил с энтузиазмом эстрадного чтеца:

– Да, да, господа, перед вами эффект голографии. В течение нескольких месяцев вы имели возможность видеть лучшие шедевры мирового искусства. Никто, я повторяю, никто не заподозрил, что это всего лишь иллюзион. Нападение на музей, свидетелями которого вы только что были, еще одно подтверждение великих возможностей голографии. Мы не раз заявляли, что произведения искусства, выставленные в нашем музее, украсть невозможно. Нам не верили. Но мы были правы. Отныне мы будем называться не музеем искусств, а голографическим музеем мировых шедевров. Некоторые из произведений искусства будут подлинными. Посетителям представится возможность угадать, какие именно. Уверен, что угадать никому не удастся, так достоверен эффект голографии. Система голографических музейных экспозиций разработана специально по нашему заказу…

На Мортона никто не обращал внимания. Он сыграл свою роль, он был больше не нужен.

Пришел Роланд, протянул сложенный вчетверо листок. Мортон развернул его, прочел и ничего не понял.

– Что это?

– Бумага, освобождающая Фо от ответственности за нападение на музей. Управляющий уговорил его сделать это в целях рекламирования музейных ценностей. За хорошую оплату, разумеется.

– Но… скульптур нет.

– В договоре и не говорится о скульптурах.

– Фо знал это?

– Ничего он не знал.

– Спектакль, – сказал Мортон. – И мы в качестве актеров. Всего лишь невинное рекламное представление.

– Невинное, если не считать пули в кишках у Фо.

– "Несчастный случай по вине балбесов-пелицейских, не сумевших отличить подлинных вещей от их изображений" – так утром напишут газеты.

– Но зачем это, зачем?! – вскричал Роланд, заставив оглянуться репортеров, ходивших за экскурсоводом от ниши к нише, в которых то появлялись, то исчезали скульптуры.

– Ясно зачем, – угрюмо сказал Мортон. – Весь этот бум с выставкой мировых шедевров вот-вот должен был лопнуть. Уже поговаривали, что тут нечисто. Оставалось или признаться в мошенничестве и потерять посетителей, или сделать "финт ушами", удивить всех неожиданным поворотом дела. Теперь люди полезут в музей, чтобы посмотреть, чем это так ловко облопошили полицию. Пуля в животе у Фо – лучшая реклама, и ты главный герой этого спектакля…

Роланд вынул пистолет, передернул затвор.

– Ты куда? – Мортон положил руку на пистолет, удержал.

– Пойду объясню этому лысому: есть на свете еще кое-что, кроме его вшивых доходов.

– Нет, – жестко сказал Мортон. – Это не твое дело. Это дело Форреста…