Текст книги "Маятник Судьбы"

Автор книги: Владимир Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 3. Милицейские истории.

Наверное, не случайно, что такое болезненное чувство справедливости, воспитанное во мне с малолетства родителями, влекло меня на работу в милицию. Я полагал, что там работают только честные, справедливые, «правильные» люди. Это мнение во многом сложилось из прочитанных книг и просмотренных фильмов о сотрудниках правоохранительных органов советского времени. Как же я ошибался! В милиции, как и в любом другом месте, есть плохие люди, есть хорошие. Есть «ни рыба, ни мясо», есть, наконец, и откровенные «бяки», как говорил мой маленький сын, когда ему было около двух лет. Но в те времена идеализм еще был весьма распространенным явлением, а фильм «Золотая мина» с очень хорошими, известными актерами, окончательно убедил меня в правильности выбора. Можно прямо сказать, что именно этот фильм перевернул всю мою дальнейшую жизнь. Как красиво сотрудник уголовного розыска (актер Янковский) в кафе на берегу Черного моря, да еще под хорошую музыку, брал преступника (артист Даль). Тогда мы жили еще в Иванове, у моих родителей. Я пришел к начальнику милиции Фрунзенского отдела областного центра Михаилу Николаевичу Солдатенкову, проситься на работу в уголовный розыск. Он назначил мне месячную стажировку под руководством опытных оперативников. Я даже отпуск взял для этого в конструкторском бюро…. Месяц пролетел, а места свободного так и не образовалось – по крайней мере, мне так сказали. И я ждал…. Потом, уже в Кинешме, проработав 9 месяцев на 2-й фабрике, опять пошел – уже к начальнику Кинешемской милиции на прием. А в кабинете сидит… тот же Солдатенков ! Что скажешь: судьба! Он меня узнал, объяснил, что его перевели на службу в Кинешму. И вот 22 апреля 1980 года я уже был сотрудником уголовного розыска. Как сказал Остап Бендер в фильме «Золотой теленок»: «сбылась мечта идиота». Кабинет, куда меня определили, был предназначен для четверых, как чуть позже стали их называть – оперуполномоченных. Старшим был Мухин Миша, крутой такой опер о которых говорят, что ему сам черт не брат. Обслуживали мы рабочие районы – 2-й, 1-й фабрик и «Красной Ветки». Криминальная обстановка в них была довольно сложной, к тому же милицию, это уже по традиции, – здесь не очень уважали; помогать обычно никто не хотел. А нетрезвые мужики в микрорайонах этих фабрик легко могли побить и самих милиционеров, даже одетых в форму.

О правильности решения идти работать в уголовный розыск, даже тщательно взвесив все аргументы я, сидя в следственном изоляторе, сделать однозначный вывод так и не смог. Во-первых, из обыкновенного скромного парня из рабочей семьи, который мог иногда прихвастнуть, получился довольно самоуверенный, если не сказать, наглый оперативник. Во-вторых, я узнал о жизни такое, что никогда бы не хотел знать. В-третьих, общаться приходилось с людьми, которых по хорошему-то надо было обходить стороной, включая и некоторых своих новых коллег. В-четвертых, именно здесь я приучился употреблять алкоголь. В-пятых, такого разочарования в органах власти, конкретно милиции, правда, после увольнения из ее рядов испытать я не пожелал бы никому. А положительным во всем этом были реально интересная работа и возможность с помощью Закона бороться со злом, ощущая за спиной поддержку и мощь государства. Впрочем; в моих понятиях зла, о причинах его вездесущности, а также в методах борьбы с ним, у меня произошли большие изменения. Глубокие и неторопливые размышления на эту тему, чтение соответствующей литературы, жизненный опыт приводят, как правило, к выводам, далеким от очевидности. В жизни все гораздо сложнее и запутаннее, чем мы привыкли думать и идеализировать…

Хорошо запомнилось первое суточное дежурство вместе со старшим,– а им оказался Мухин, который должен был научить меня работать. В районе его все знали и побаивались – он мог постоять за себя, а это здесь приветствовалось. А вот и первый вызов: сосед громко и непрерывно стучался в дверь женщины, чем нарушал заслуженный ею покой. Это была довольно бойкая разбитная бабенка, она знала многих сотрудников милиции и уж, конечно – Михаила. Мухин вкратце объяснил мне, что я как представитель власти мог вломиться в любую квартиру, избить нарушителей порядка, и даже посадить человека в тюрьму. В общем, инструктаж был, как говорится, что надо. Поднялись на последний, четвертый этаж, а там, на лестничной площадке, стоял здоровый и сильно пьяный рыжий мужик. Он своим литым резиновым сапогом методично бил в дверь, какой– то квартиры. Моего учителя он, видимо знал и явно боялся, так что сразу успокоился, пообещав уйти на свою жилую площадь – как раз напротив той, которую он хотел, так сказать, посетить. Удовлетворенные, мы спустились к машине уселись в нее -, но тут по рации дежурный сообщил, что опять звонила та, же гражданка и жаловалась на агрессивные действия соседа по лестничной площадке.

Мухину подниматься второй раз было лень, и он отдал мне странноватый приказ: «Дай ему в морду в воспитательных целях».

Я понял его буквально и вновь стал подниматься наверх. А тот рыжий хулиган видно, не запомнил меня в лицо и вместо двери попытался пнуть ногой меня. От его удара я увернулся, одновременно зацепив крюком справа, его распаленную физиономию. Приземление дебошира было жестким, но в квартире оказался еще и отец, его истошный крик: «Сына убивают!», заставил быстро меня успокоиться.

Через два дня я уже сидел в кабинете заместителя прокурора города Черноглазова. Он очень сильно заикался и сказал мне: «Если ты та…так начинаешь, то к мо…моей пенсии у…уже из тю…тюрьмы освободишься». Надо же: как в воду смотрел работник прокуратуры! И ведь сбылось его гневное предсказание!

…В очередной раз улыбнулся своим воспоминаниям. Действительно, то предсказание почти сбылось, ведь я в данный момент находился на жесткой деревянной кровати без матраса. Но успел-таки двенадцать с лишним лет отработать в милиции. Между тем сам Черноглазов давно уже умер и гораздо раньше, чем я уволился из органов.

Лично за мной был закреплен район 2-й фабрики, где я собственно, и жил. В мои обязанности входило – раскрывать все преступления, то есть устанавливать лиц их совершивших, и собирать доказательства вины всех соучастников. При этом я должен был обладать информацией обо всех людях, не желавших жить по Закону. А для этого у меня должна быть агентурная сеть, или как говорят в народе, «стукачей», которые на тайных встречах должны сообщать мне обо всех преступлениях, ставших им известными и лицах, их совершивших. По сути, многие «стукачи» сами были преступниками, но с ними был заключен своего рода договор: им прощалось ранее содеянное, но взамен они должны длительное время сообщать оперу, то есть мне, интересующую меня информацию. Все было просто и придумано до нас. За хорошую информацию «стукачам» платили деньги, и многие из них настолько были увлечены подобным заработком, что могли «продать» и мать, и отца, и тем более друзей.

Естественно, в начале своей работы я подобных секретов не знал, и никаких агентов у меня тогда не было. Деньги, выделенные на работу с таким контингентом, должны были ежемесячно тратиться, иначе сумму сокращали. Не удивительно, что в конце месяца начальник уголовного розыска Гладышев Борис Константинович, человек всецело преданный работе, буквально навязывал всем опытным операм деньги.

Кто-то просил у него шестьдесят рублей, кто– то – пятьдесят или тридцать. Я же сидел, не понимая, что за премии раздают и почему мне не предлагают, ведь моя зарплата на тот период была около ста рублей. Уже потом, когда мне присвоили звание старшего лейтенанта милиции, она немного увеличилась. Кстати, присвоение сразу «старшего» произошло потому, что по запасу в военкомате у меня именно такое звание и было.

Когда все прекратили просить деньги, начальник спросил: «Может, еще кому надо?», я не удержался и произнес: «Товарищ майор, а можно и мне рублей тридцать, а то зарплата уж очень маленькая».

Взрыв смеха двух десятков человек, был слышен, наверное, даже на улице. Я сидел красный от обиды и смущения, не понимая, чем так всех рассмешил. Когда же мне объяснили, на что должны расходоваться эти деньги, мне стало стыдно, но прошло немного времени, и я научился сам вербовать агентуру и работать с ней не хуже, чем опытные сыщики.

…Примерно так же чувствовали себя мои вновь прибывшие сокамерники, когда у них возникал очередной тюремный конфуз перед опытными «сидельцами» и сотрудниками изолятора.

На вверенном мне участке стоял винный магазин № 145, там постоянно на улице толпились нетрезвые люди, происходили драки с поножовщиной, порой со смертельным исходом. Где-то в мае 1980 года произошло убийство недалеко от входа в магазин. Неизвестный ударил ножом жертву, на глазах у нескольких свидетелей. Тот умер до приезда «Скорой помощи». К несчастью для меня все очевидцы конфликта были ранее судимые. Милицию они, естественно, не любили, «стукачей» – тем более. К этой категории такие люди причисляли даже тех, кто просто рассказал правду о случившемся сотрудникам правоохранительных органов. В помощь нам для раскрытия убийства из УВД города Иваново был направлен старший оперуполномоченный уголовного розыска Бушуев Юрий Дмитриевич. Внешне он сильно напоминал Эркуля Пуаро, всемирно известного сыщика, литературного героя произведений Агаты Кристи. Он был невысокого роста, с маленькими усиками под носом, очень умный, хороший аналитик и мастер делать правильные выводы. У приезжего опера был пронзительно ироничный взгляд, уравновешенный характер и спокойная речь. Мы с Мухиным были приданы ему в помощь. Мы должны были по очереди привозить подозреваемых – из тех, кого уже наметил Бушуев, и предварительно опрашивать их. В реалии это выглядело так: мы с Михаилом задерживали очевидца, привозили его в наш кабинет, старший при этом просил всех выйти в коридор, включая и меня. Но при этом я успевал заметить, что он засучивает рукава своей рубашки…. Потом из кабинета долго слышались глухие удары и крики подозреваемого. Когда я заходил, тот обычно уже писал явку с повинной. Причем утверждал, что именно он и есть убийца, а остальные просто стояли рядом. Хотелось бы обозначить свое отношение к рукоприкладству в кабинетах дознавателей.

Забегая вперед, отмечу, что когда я стал начальником уголовного розыска, то безжалостно выгонял всякого, кто именно так пытался раскрывать преступления. «Жертвой» моей принципиальности стал даже мой друг, в общем-то, и, неплохой сыщик Женя Малиновский. Однажды, зайдя к нему в кабинет, я увидел человека на полу, которого он ударил ногой. Сразу отобрал у него удостоверение и отнес его вместе с рапортом начальнику милиции.

Но – вернемся, как говорится, к «нашим баранам». После написания подозреваемым явки с повинной, Мухин вел его к Бушуеву, тот через постановление следователя прокуратуры задерживал его в изоляторе временного содержания. В фильмах обычно показывают, как лично следователи раскрывают дела, а опера беспрекословно выполняют их указания. Но это, мягко говоря, неправда. Следователь лишь редкий раз активно трудился по «темному делу». Вот когда сыщик приводил к нему преступника, уже успевшего признаться во всем, то действительно наступает его работа: юридически грамотно оформить то, что уже проделано опером. В результате нашей с Мухиным такой активной деятельности, в камере сидели по подозрению в убийстве уже три человека, и все при этом утверждали, что нож был именно у него, и именно – он убийца.

В наш кабинет вошел озадаченный всем этим Бушуев с вопросом: «Ну и что будем делать?».

Вот когда я понял, что опыт работы Мухина далеко не лучший и тем более, небезгрешный, что так делать нельзя, ни при каких обстоятельствах. Юрий Дмитриевич все – таки вычислил настоящего убийцу среди троих подозреваемых, именно тот показал, где бросил окровавленный нож, на котором, к тому же оказались отпечатки его пальцев.

…Невольно стал «примерять» метод выколачивания показаний на себя и своих подельников. А если бы и к нам были применены такие недопустимые методы дознания и следствия? Все бы выдержали? Не наговорили бы друг на друга откровенную ложь, которая была в обвинениях каждого? Смогли бы мы выстроить хотя бы какую-то защиту, гарантированную Конституцией и другими Законами? Как все-таки хорошо, что сам никогда в своей работе не шел на такие нарушения, от осознания всего этого на душе стало спокойно.

Буквально вскоре после описанных мною событий на вверенном мне участке была совершена квартирная кража.

Надо заметить, что так называемые неочевидные преступления совершались почти каждые три дня. Если по горячим следам их не удавалось раскрыть, они откладывались до лучших времен или до поступления какой-то конкретной информации от агентуры. Конечно, тяжкие преступления, вроде убийств, изнасилований, разбоев были в приоритете – их раскрытием приходилось заниматься несмотря ни на какую занятость.

Вернусь к тому хищению. Неустановленный преступник проник в частный дом и украл все, что мог унести. В основном, это была одежда и среди нее – малиновый пиджак. Но тогда время « малиновых пиджаков» еще не наступило, и они в обиходе встречались крайне редко. Осмотр места происшествия почти ничего не дал, кроме не очень четкого отпечатка обуви. Как меня и учил старший оперуполномоченный Мухин, розыск я начал с подворного обхода – опрашивал жителей домов, которые располагались рядом с домом потерпевших. Никакой полезной информации в первые два дня получить не удалось, но я расширял и расширял круг поиска, отходя все дальше от места, где было совершено преступление. Негласных помощников-агентов у меня тогда еще не было, приходилось рассчитывать только на свое упорство и…везение. И вдруг – повезло: один из жителей, проживавший примерно в километре от места кражи, рассказал, что к нему примерно в интересующее меня время заходил незнакомый мужчина и предлагал купить малиновый пиджак. Свидетель от покупки отказался, а вот приметы неизвестного дал достаточно подробные: средних лет, невысокий, коренастый, лысоватый мужчина, на руках – тюремные наколки. Фоторобот тогда мы делать еще не умели, но информация для размышления была уже неплохая. По-видимому, мы имели дело с ранее судимым злоумышленником, уже отсидевшим срок за подобное преступление. Сделали вывод: недавно освободился и проживает где-то рядом. Хотя с детства помню поговорку, что «даже хорек не ворует, где живет». Вскоре нашел еще несколько человек, которым незнакомец предлагал купить костюм и даже того, кто купил у него этот злополучный пиджак. Как обидно было этому покупателю ворованного, когда я при понятых изымал у него это вещественное доказательство, ведь денег, потраченных на приобретение заветного пиджака, ему никто не вернет.

Оперативные работники в нашем общем кабинете по своей инициативе вели фотоальбом всех, кто попадал в поле их зрения. Фотографий в нем накопилось много. Пригласил я всех свидетелей к себе в кабинет и показал их – без суеты и спешки. Особо опасного рецидивиста Горелова узнали почти все приглашенные. Радостный спешу в кабинет к следователю Абдулову, очень опытному, с хорошим чувством юмора работнику, – он расследовал это дело и… получаю выговор за не процессуальное опознание. Получается, какой то «замкнутый круг»: чтобы найти преступника, надо показать людям его фотографии. Но сделав это, нельзя проводить официальное опознание, так как формально оно уже, якобы, произведено – но незаконно.

Нашел я этого Горелова, привез в свой кабинет и попытался склонить его к признанию – «расколоть», на сленге оперативников. Он спросил меня, сколько времени я работаю в сыске – видно почувствовал мой «непрофессионализм», в виде вежливого обращения, отсутствия угроз и рукоприкладства. А когда узнал, что работаю я опером всего несколько месяцев, как – то даже обиделся, заявив при этом, что на зоне над ним будут смеяться. Ведь изобличил-то его, опытного вора, «зеленый» совсем оперативник. Пришлось буквально просить Абдулова продолжить беседу с Гореловым. Он согласился, а через час позвонил и обрадовал: тот признался.

Ну, а на меня начальство, как говорится, обратило внимание. Кстати, тот контакт, на который пошел преступник, объяснялся просто. Оказывается, ранее следователь работал здесь же в отделе начальником уголовного розыска, и с незадачливым квартирным вором уже встречался. Друг друга они узнали. Вот и поговорили по душам… перед долгой разлукой.

Вспоминается один курьезный случай, когда я уже был руководителем всего розыска и известный всему кинешемскому преступному миру. В подчинении у меня были два младших сотрудника, которые помогали оперативникам в работе и непосредственно ловили карманников – воров, которые очень ловко доставали чужие кошельки из карманов граждан. Когда в дежурную часть начинало поступать особенно много заявлений о кражах, то это чаще всего означало, что освободился кто-то из этих «специалистов» и приступил к привычному для него делу. Вот тогда-то для моих подчиненных наступали «тяжелые времена».

Они дни и ночи пропадали там, откуда поступало особенно много сообщений о кражах.

Эту категорию преступников надо было брать только с поличным, иначе их невозможно было изобличить. И вот который уже день поступали от граждан жалобы, что у них украли кошелек из кармана на центральном рынке. По нашему учету, недавно освободился известный «щипач», как называли оперативники таких умельцев. Был он лет шестидесяти, импозантный такой, коммуникабельный в обращении. Проживал он после освобождения на улице Гагарина. По нашей классификации это был особо опасный рецидивист по фамилии Смирнов. Когда ему удавалось «разбогатеть», у него дома собирались представители криминалитета всего города, и тогда пир шел горой. Карманник был не жадным и денег «на старость» не копил, видно, рассчитывал на большую пенсию. Вся его жизнь укладывалась, как у всех «джельтменов удачи», в нехитрое правило «украл, напился, в тюрьму». Когда я пригласил его в кабинет на беседу, так он даже меня пытался сделать соучастником своих похождений, предложив долю от будущих доходов. Один из младших сотрудников, по фамилии Пазухин, устав от безуспешной слежки за Смирновым, придумал коварный план. Он к карману своей куртки, изнутри, пришил несколько рыболовных крючков, а между ними положил толстый кошелек, который слегка выглядывал из кармана. И пошел гулять по рынку, словно безмятежный покупатель. «Рыбак и рыба» в итоге нашли друг друга! Так и пришли ко мне в кабинет – как припаянные друг к другу: рука, накрепко зацепленная крючками Смирнова была в кармане находчивого младшего сотрудника. Освободили мы ее только после признания карманника в нескольких кражах. О законности такой операции мы, конечно, помалкивали, но, тем не менее, добились своего: «вор должен сидеть в тюрьме».

Не выдам государственного секрета, если расскажу о первой своей вербовке в 1980году будущего агента под псевдонимом «Петров», однако настоящие фамилии секретных помощников, в моих рассказах, все – таки будут изменены.

Пришла как-то к нам в кабинет молодая, нагловатая женщина и заявила, что ее изнасиловали. По ее словам, она вместе со знакомыми, ранее судимыми Потаповым и Голиковым, выпивала на квартире одного из них, и они над ней надругались. Опять-таки, с ее слов, она не стала бы обращаться в милицию, если бы кто-то из них один покусился на ее честь, а вот вдвоем – обидно. Насильники, между тем, и не прятались, Мухин знал их обоих и вскоре они были у нас на допросе. Правда, в этот раз Михаил ушел с Голиковым, в чей – то другой кабинет, а я с Потаповым остался в своем. Моему старшему, любитель женского тела быстро признался, а вот мой подопечный никак не желал рассказывать о своих похождениях.

Вскоре Мухин мне шепнул: « Дело в следствие передавать не будем, я решил вербовать насильника». На мой вопрос: «А как же потерпевшая?», он ответил: « Я с ней договорюсь».

И тогда в моей голове возник план по вербовке Потапова. Он, считал, что его посадят и уже смирился с этим. Мое предложение о сотрудничестве было для него «светом в конце тоннеля», и он быстро согласился помогать мне, раскрывать преступления.

Я взял с него соответствующую расписку, но при этом слегка схитрил, сказав: «Чтобы все было по закону и у нас было полное доверие друг к другу, ты все – таки должен мне дать письменное объяснение об изнасиловании».

Он все написал своей рукой. И расписку, и его показания я убрал в сейф. Они были гарантия того, что Потапов не передумает и не откажется помогать мне в работе. «Первый блин», таким образом, отнюдь оказался не комом: в дальнейшем немало преступлений, я раскрыл с помощью «Петрова». Года через два он все– таки «выдохся»: его друзья и близкие знакомые сидели – замечу, не без его помощи, и он остался один. Стал жаловаться мне, что в районе на него косо смотрят и переживал, что я его тоже определю, так сказать, в тюрьму за ненадобностью. В принципе, такова судьба всех информаторов. Реально хороший агент – это заведомо плохой человек и, как правило, преступник.

…Кстати, я прекрасно понимал, что единственное место, где можно «отдохнуть» от кого-то из этих «нехороших людей», это одиночный карцер. Только здесь я был один, если не считать, конечно, крыс, а значит, – в относительной безопасности от каких либо провокаций…

Через полтора года работы в уголовном розыске у меня уже было около пятнадцати «добровольных» помощников: для участка, который я обслуживал, это было достаточно много. Благодаря столь обширной сети информаторов, я знал обо всем, что творилось «на моей земле» (сленг оперативников). Бывало, договорятся трое воришек совершить кражу ткани со 2-й фабрики, а я их уже жду у дыры в заборе.

Оружие выдавали только на дежурство, машин тоже вечно не хватало. Порой я один вел «цугом» троих преступников с рулоном краденой ткани к автобусу и в отдел. Зрелище, как говорится, не для слабонервных. Сопротивления мне никто не пытался оказывать – рассказы о моих рукопашных «подвигах» давно ходили по району.

В 1982 году в городе завелся умелый и ловкий «домушник» – человек, ворующий из домов и квартир. Воровал он в разных районах города, но только – из частных домов, на дверях которых висел замок. Это означало, что внутри никого нет. Проникал ловкач всегда через окно, аккуратно снимая штапик и вынимая затем стекло. Брал все подряд – вещи, золото, деньги. Кстати, нюх на деньги у него был отменный – находил их там, где не всякий и искать бы стал. Известно, что каждый профессиональный домушник имеет свой – неповторимый «почерк». Обычно он характеризуется четырьмя отличиями: временем проникновения, способом, предметами посягательства и местом сбыта краденного. Будучи уже руководителем розыска, на основе этих практических наблюдений я и разработал схему раскрытия подобных преступлений. Поручил ее реализовать Кунькину – он был закреплен за линией квартирных краж, но он все загубил. Как говорится, скомпрометировал саму идею «на корню».

В связи с этим хочу поведать очень курьезный случай, не связанный с работой в милиции. Шел 1988-й год. Поехали мы с женой летом по путевке от родной второй фабрики отдыхать в отпуск, в южный город Геленджик. Санаторий назывался «Красная Талка». У нас была определенная сумма денег, за сохранность которых мы переживали. Спрятал я их так, «что никто не найдет»: одну часть – в запасные ботинки, а другую – за крышку радио на стене. Вечером всех отдыхающих собрали в фойе для инструктажа. Руководитель санатория рассказал, что у администратора имеется специальный сейф для хранения сбережений, что иногда у них случаются кражи из номеров и что за не сданные на хранение деньги администрация ответственности не несет. И привел примеры: мол, спрячут деньги в ботинки или за крышку радио, а потом приходят, а денег нет. Видел бы кто, как я быстро, не дождавшись окончания инструктажа, влетел на свой этаж и в свой номер! Забрал все деньги и последовал совету администратора – сдал их на хранение в сейф.

Ну, а пока продолжу рассказ о квартирных кражах. На моем участке домушник вскрыл три дома, и это, наверное, было его роковой ошибкой. Знал бы он, с каким упорным сыщиком связался! Всего, кстати, преступник совершил около двадцати подобных краж – почерк везде был одинаковый. Для понимания логики преступлений, мне пришлось изучать не только «свои» кражи, но совершенные и на других участках. У нашего начальника розыска Гладышева от этого хитреца буквально болела голова – и днем, и ночью. На одной краже вор взял брюки коричневого цвета в полоску и надел их на себя, свои же оставил на месте преступления. Теперь мы знали размер его брюк, примерный рост и вес, имели вещественное доказательство с его запахом.

Однажды я стоял на автобусной остановке «Фабрика №1». Была летняя, не слишком жаркая, погода. Подошел довольно высокий мужчина – средних лет, внешне достаточно крепкий, он поставил сумку в стороне от себя и тоже спокойно стоял и никого не трогал. А на нем – …брючки, как говорится, один в один с крадеными! Да и сумку, как правило, ставят в стороне от себя не простые люди: в случае чего: «А это не моя».

Вдали уже виднелся автобус, а план задержания подозреваемого в краже никак не складывался. Было сомнение, что не смогу его привести в отдел милиции без драки в общественном месте. А этого мне совсем не хотелось. Вдруг увидел, как автобус перед остановкой обогнал знакомый мне «горбатый» Запорожец. На таком ездил Мухин Миша, который успел перейти на службу в приемник – распределитель.

Остановил его, успев только сказать: «Помоги».

Подошел автобус, незнакомец взял сумку и пытался сесть в него.

Я подскочил сзади и тихо произнес: «Гражданин, пройдемте с нами».

Он сразу все понял. Бросив сумку на землю, подбежал к ближайшему забору частного дома и быстро перемахнул его, я рванул следом, а Мухин – наперерез, в улицу. Но как я ни старался, дистанция между нами с каждым перепрыгнутым забором не сокращалась. Но вот незнакомец перемахнул через последний забор и оказался… прямо в объятьях Мухина, который крепко держал его. Я подлетел на помощь и пытался схватить беглеца за руку, но тот отшвырнул меня, словно мячик. Возня продолжалась уже минут двадцать. Собрались зеваки из соседних домов.

Подозреваемый закричал: «На меня напали, помогите!».

Пришлось и мне крикнуть, что мы из милиции, и задерживаем вора и убийцу. Ложь во спасение! Зеваки разошлись, потеряв интерес к происходящему, а ведь могли и отбить. Мы кое – как дотащили беглеца до машины, затолкали его на заднее сиденье и повезли в отдел. А сумку подобрать, тоже не забыли. В ней оказался газовый баллон, который он хотел заправить пропаном: его баллон, не краденый.

В дежурной части я снял с подозреваемого отпечатки пальцев, отнес их экспертам, а сам, уже в своем кабинете, попытался его «расколоть». Он, законно полагая, что отпечатки пальцев его изобличат, решил признаться в нескольких квартирных кражах. Но – не во всех. Взяв письменное объяснение, я передал вора следователю для официального допроса, а сам побежал к экспертам. Те прямо осчастливили меня, сказав, что даже по предварительным данным, пальцы принадлежали ему на шести кражах. Самое смешное, что это совсем не те преступления, в которых домушник уже признался. В общем, он забрал в места лишения свободы все свое. Попутно мы раскрыли ряд преступлений, совершенных им в соседнем городе Заволжске. И на меня посыпались награды и отличия, капитана милиции я получил досрочно, месяцев за десять до полной выслуги. Денежной премией отметили в родном отделе – Мухина, кстати,– тоже. Потом вызвали в областное УВД за «особой» наградой. На крупном совещании оперативного состава генерал Романов, он тогда возглавлял УВД, подарил мне электрогитару.

Но при этом задал вопрос: «Играть-то умеешь?».

Я бойко ответил: «Научусь, товарищ генерал!».

В тот раз слово свое я не сдержал, хотя и самоучитель для игры на гитаре купил, и времени не жалел на обучение. Но, как говорил мой отец, мне «медведь на ухо наступил», ну не было у меня музыкального слуха.

…Зато довольно быстро понял, как надо защищаться в суде, с учетом участия присяжных заседателей. Очень известный в Иваново адвокат Трофимова Лариса однажды, подойдя к моей «клетке», сделала комплимент, что такой квалифицированной защиты от подсудимого она ни разу не встречала. Подобная оценка дорогого стоит: обычно адвокаты ревниво относятся к своей репутации и не хвалят никого в этой сфере, а о себе, тем более, скромно умалчивают.

Мое руководство в лице Гладышева Б.К. и Бурлакова В.А. решило, что поскольку в районе второй фабрики преступность значительно искоренена, мое присутствие там теперь не обязательно. «Отцы-командиры» решили перевести меня на более ответственный и тяжелый участок работы – в центр. По их словам, я должен улучшить там показатели. Произошло это в 1983 году. Я не очень-то и сопротивлялся их решению. Во-первых, хотелось реально попробовать свои силы в условиях города, во-вторых, понимал, что мой отказ все равно не будет принят.

Огромный неблагополучный район «Центр», помимо непосредственно центра, включал в себя и большой прилегающий участок. Это и обширный район «ДХЗ», и совсем не малый микрорайон завода «Электроконтакт». В общем, чтобы изучить весь криминальный и около – криминальный контингент, влияющий на показатели борьбы с преступностью, надо было работать и работать. К тому же имидж «хорошего сыщика» ко многому обязывал. Обо мне время от времени в положительном плане упоминали в областных и местных газетах.

Невольно улыбнулся, размышляя о былой славе: сейчас она, стараниями областных СМИ, была крайне отрицательной. Не зря говорят, что журналисты и представительницы самой древней профессии во многом схожи. Хотя бы один из таких писак пришел, выслушал другую сторону, прежде чем публиковать откровенные гадости. Но – куда там! …

Однажды, весной 1983 года, поздно вечером три молоденьких продавщицы магазина №45, находящегося рядом с отделом милиции, какой – то отрезок пути домой решили пройти пешком – немного развеяться и поболтать. Жили они все в районе АЗЛК и шли по улице Правды. А сзади на большой довольно скорости мчался «Москвич – 412». Он зацепил одну из девушек, проволок ее по дороге около восьмидесяти метров и скрылся с места преступления. Потерпевшая умерла до приезда «Скорой помощи». Как обычно бывает в подобных случаях, две свидетельницы, подруги погибшей, номера машины не заметили, как и марку; запомнили лишь цвет кузова – серый. Вокруг этого события возник шум – и в местных СМИ, и среди жителей города.