Текст книги "Сократ"

Автор книги: Владик Нерсесянц

Единственное, что отличает позицию на суде платоновского Сократа от христианского мученика или пуританина, – это, по Расселу, сократовский принцип ясного мышления как основы добродетельной жизни. Сократ апеллирует к знанию, христианство – к "чистому сердцу"; и это различие между греческой и христианской этикой, замечает Рассел, сохраняется до настоящего времени.[168]168
  Там же, с. 108–109, 111.


[Закрыть]

Сократ, замечает Рассел, не хотел избежать смерти путем уступок, которые могли бы показаться признанием своей вины. Единственный юридически значимый аргумент, мимо которого прошел афинский суд, это, согласно Расселу, сократовская ссылка на необходимость допроса свидетелей по вопросу о "развращении молодежи". В остальном судебный процесс, по его оценке, был законный.

Близкий к неопозитивизму подход к сократовско-платоновскому направлению философской и политико-правовой мысли представлен и в работе английского философа и социолога К. Р. Поппера "Открытое общество и его враги".[169]169
  Popper K. R. The open society and its enemies. L., 1957. Vol. 1. The Spell of Plato.


[Закрыть] В поисках исторических корней идеологии и практики современного тоталитаризма, куда Поппер относит не только фашизм, но и с явно антикоммунистических позиций также марксизм и социализм, он обращается к древнегреческой мысли и конструирует идейную цепочку от Гераклита, Платона и Аристотеля – через средневековых авторитаристов, Гегеля и гегельянцев XIX в. – к тоталитаризму XX в.

[170]170
  Ibid., p. 26–31, 35, 60, 86, 199.


[Закрыть]Остро критикуя «клановый идеализм Платона и Аристотеля, возвеличенный в виде некоторого рода христианства до Христа» и «воспринятый средневековым авторитаризмом», Поппер вместе с тем не решается включить в свой черный список главных «врагов открытого общества» популярное имя Сократа. Эту весьма очевидную – с точки зрения его позиции – непоследовательность Поппер довольно неубедительно объясняет тем, что Сократ был лишь критиком демократии, но не тоталитаристом.[171]171
  Ibid., p. 26, 189.


[Закрыть]

Весьма примечательный штрих и типичный ход для истории интерпретаций Сократа: критикуемые Поппером прохристианские толкователи платонизма и платоновского Сократа стремились как-то особо оговорить и облегчить условия пребывания языческого мудреца в христианском аду (вспомним хотя бы символический образ поэтически смягченного Данте "круга первого"), а Поппер-под давлением тех же факторов популярности и заслуг, – не отваживаясь на прямое причисление Сократа к античным подготовителям тоталитаризма XX в., оставляет его в "предбаннике" философского лагеря "врагов открытого общества".

В отличие от подобного негативного подхода ряда неопозитивистов к духовному наследию Сократа в многочисленной специальной литературе по истории философии, этики, политической и правовой мысли обстоятельно прослеживаются различные аспекты его огромного вклада в историю идей.[172]172
  См., например: Histoire des idees politiques. P., 1963, vol. 1, p. 28–36; Stumpf S. E. Socrcrates to Sartre. N. Y., 1966, p. 31–43. Coing H. Grundzuge der Rechtsphilosophie. B. (West), 1969, S. 10–13; Klassiker des politishen Denkens. Munnchen, 1969, Bd. 1, S. 1-35


[Закрыть]

Глубокое воздействие рационалистической этики Сократа на историю философии права вплоть до современности отмечает западногерманский историк правовой философии К. Роде. "Своим соединением этоса и права, – пишет он, Сократ заложил базис для идеалистического понимания права и государства, реализованного у Платона и Аристотеля".[173]173
  Rode K. Geschichte der europaischen Rechtsphilosophie. Dusseldorf, 1974, S. 29.


[Закрыть] Идентификация Сократом позитивного права и неписаного нравственного порядка, с одной стороны, и его мысли о совпадении справедливого и законного, с другой стороны, характеризуют, согласно Роде, сократовскую философию права как «философию государственного авторитета».[174]174
  Ibid., S. 28.


[Закрыть]

Но Сократ, замечает Роде, не стоит некритично к государству; он требует активности граждан для осуществления добра в полисной жизни.

Слабости сократовской этики, согласно Роде, состоят в том, что он не раскрыл содержательно, что есть добро, справедливость и иные добродетели; кроме того, сомнительно, что знание добра неизбежно ведет к совершению доброго поступка, но эта проблема до сих пор остается неясной.

Сократовская тема неисчерпаема. Все новые и новые аспекты ее привлекают к себе интерес исследователей.

Так, Д. Стюарт в статье под интригующим названием "Последняя ванна Сократа"[175]175
  Stewart D. Socrate's last dath. – J. of the hist. of philos., Berkeley, 1972, vol. 10, N 3, p. 253–259.


[Закрыть] усматривает в омовении философа перед принятием яда аналогию с орфическим обрядом очищения от грехов, чтобы не попасть в Гадес (эллинский ад). Действие происходит в тюрьме, и это придает ему дополнительный символический смысл: по представлениям орфиков, тело – тюрьма для бессмертной души, которая освобождается со смертью тела. Драматизм происходящего (в диалоге Платона «Федон»), следовательно, не в изображении концовки сократовской жизни, а в приготовлении Сократа к бессмертию.

Действительно ли Сократу к моменту казни было 70 лет, как об этом сообщают Платон и другие древние источники? Рассматривая этот вопрос (в числе других), А. Драйцентер[176]176
  Dreizehnter A. Die fhetorische Zahi: Quellenkritische Untersuchungen anhand der Zahlen 70 und 700. Munchen, 1978.


[Закрыть] отмечает, что число 70 в трудах древнегреческих авторов носит (как и числа 7, 700) «риторический характер», обозначая скорее «всю долгую жизнь человека», нежели его точный возраст. Этот риторический прием, по его версии, применен и к Сократу. К тому же, отмечает он, по сообщению Диогена Лаэртского Сократу было 60, а не 70 лет.

Спорная, конечно, версия. Тем более что у Диогена Лаэртского приводятся обе цифры; "Скончался он в первый год 95-й Олимпиады в возрасте 70 лет. Так пишет Деметрий Фалерский; но некоторые считают, что при кончине ему было шестьдесят лет" (Диоген Лаэртский, II, 44).

Особое внимание исследователей продолжает вызывать судебное дело Сократа, по которому высказываются разного рода предположения и догадки. Так, в статье американского журналиста И. Ф. Стоуна, "старого газетчика из Вашингтона", как он сам себя аттестует, предпринята попытка подкрепить позицию обвинения и ввести в дело "свежие аргументы".[177]177
  См.: Стоун И. Ф. Судьба Сократа, – Неделя, 1979, 15–21 окт., № 42, с. 20–21.


[Закрыть] Существо их, по версии Стоуна, состоит в том, будто Платон и Ксенофонт в своих сообщениях утаили некоторые доводы обвинения об антидемократизме сократовских воззрений. В их числе особое значение придается купюрам, которые, якобы, допустил Ксенофонт в стихах из «Илиады» Гомера, цитировавшихся Сократом.

Вот наиболее одиозные (с точки зрения их антидемократичности) четыре строчки из Гомера, "сокрытые", по мнению Стоуна, Ксенофонтом:

 
Всем не господствовать, всем здесь не царствовать нам, аргивянам!
Нет в многовластии блага; да будет единый властитель,
Царь нам да будет единый, которому Зевс прозорливый
Скипетр даровал и законы: да царствует он над другими.
 

Комментируя приведенные слова Одиссея, Стоун замечает: "Это доктрина единовластия, именно такую власть пытался установить в Афинах Критий… Сократа обвиняли в использовании отрывков из произведений Гомера в целях воспитания своих молодых последователей-аристократов в духе тирании. Ксенофонт пытался скрыть из обвинения самое непростительное с точки зрения демократических Афин: четыре строки, содержащие идею безграничной власти королей и применение Одиссеем грубой силы в целях подавления принципа свободы слова на Совете.[178]178
  Там же, с. 21.


[Закрыть]

Цитировал или не цитировал Сократ эти да и иные антидемократически звучавшие места из Гомера и других поэтов (Господа, Феогнида, Пиндара)? Вопрос остается открытым. Возможно, и цитировал. Но из такого допущения вовсе не следуют те выводы, которые делает Стоун.

Прежде всего неверно, будто царская власть у Гомера и тирания Крития одно и то же. Во времена Сократа и Крития это было ясно всем, в том числе и обвинителям и судьям Сократа. Критий хорошо понимал тиранический характер "правления тридцати", ни о какой царской власти (даже если бы он оказался единственным правителем) тогда и речи не могло быть. Не вызывает никаких сомнений, что Сократ до своих последних дней (т. е. и после восстановления в Афинах демократии) критиковал недостатки афинской демократии, выдвигая требования разумного и компетентного правления, но никак не установления тирании.

Кстати сказать, Стоун даже не упоминает об антитиранизме Сократа, его критичности к "правлению тридцати", неприязни и враждебном отношении Крития к Сократу и т. д. Вместо этого старому философу бросается упрек в том, что он не покинул Афины и, дескать, своим пребыванием в городе во время "правления тридцати" (это длилось 8 месяцев) дискредитировал себя, а после возвращения к власти демократов он, используя стихи Гомера и других поэтов в беседах с молодежью, продолжал свою прежнюю пропаганду "в духе презрения законов и приверженности к тирании".[179]179
  Там же.


[Закрыть]

Все это выглядит довольно натянуто и неубедительно. То обстоятельство, что Сократ в этот период оставался в Афинах и не бежал из города, свидетельствует прежде всего о том, что, не будучи непосредственным активным участником политической борьбы и приверженцем борющихся сторон (демократии, олигархии или тирании), он не считал себя настолько причастным к происходящим частым переворотам, чтобы с очередной сменой лиц у руля правления покидать с женой и детьми родной полис. Он ведь не пошел на это и в более опасной ситуации обвинения и осуждения.

В целом линия Гомер-Сократ-Критий является надуманной и искусственной: идеология и практика античной (в том числе и афинской) тирании имела иные идейно-исторические истоки, других учителей и вдохновителей.

Показательно, что и сам Стоун не решается оправдать афинский суд и смертный приговор над Сократом, так что адресатами его критики, по существу, оказываются Платон и Ксенофонт, "утаившие" от потомства наиболее острые выпады учителя против афинской демократии. Причем отношение Стоуна к сообщениям названных авторов более чем подозрительное: поиски "тщательно замаскированных уверток" в их тексте напоминает, по его словам, работу, которую "приходится производить с целью докопаться до сути в документах Пентагона или госдепартамента США".[180]180
  Там же, с. 20.


[Закрыть]

К тому же подобный тенденциозный критицизм по отношению к сократовской защите в модернизаторском подходе Стоуна сочетается с явной идеализацией афинских порядков. "В миниатюре, – пишет он, – все наши основные проблемы знакомы Древним Афинам. Я полюбил Древние Афины и их демократическое устройство. Свободное выражение мнения было здесь абсолютным правилом всюду: в народном собрании, в залах суда, в гимназиях… Свобода слова… была для них так же естественна, как дыхание".[181]181
  Там же.


[Закрыть] Действительность, как говорится, была иной. Даже из изложения Стоуна видно, например, что восхваляемое им «абсолютное правило» свободы слова и мнений у свободных афинян (о других он не вспоминает) имело одно незначительное дополнение, погубившее Сократа: чтение Гомера вслух надо было запивать цикутой.

Против безудержного воспевания мудрости древних Г. Гейне как-то заметил: "Знания, которыми не обладали древние греки, были обширны". То же самое можно сказать и об их "абсолютных" правах и свободах.

Большое внимание различным аспектам сократовской темы – жизни и учению Сократа, его месту и роли в истории культуры, философии, этической и политико-правовой мысли – уделено в дореволюционной русской и советской литературе.

Заметный интерес к Сократу проявляли уже русские мыслители второй половины XVIII в. И. А. Третьяков, Я. П. Козельский, Н. И. Новиков, И. А. Крылов и др.[182]182
  См.: Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. М., 1952, т. 1, с. 339, 448, 462, 566; т. 2, с. 144 278,363,380.


[Закрыть] Для них Сократ, его мысли и дела – яркий пример и убедительный довод в пользу разума и просветительской деятельности, против темноты, невежества и предрассудков, царивших в условиях тогдашней крепостной действительности.

Так, И. А, Третьяков, выступая за организацию училищ и школ, куда имели бы доступ и освобожденные от тяжелого раннего труда дети из низов, представители простого народа, ссылается на различные примеры, в том числе и на следующий: "У древних Солон из купца сделался философом; Сократов отец, будучи сам каменщиком, сына воспитал философом; Демосфенов отец, сам лавочник, сына воспитал ретором. Что же до нынешних ученых, оные все почти такого ж происшествия и существа".[183]183
  Там же, т. 1, с. 339.


[Закрыть] На Сократа как основателя нравоучения часто ссылается Я. П. Козельский. В ходе обоснования своего понимания нравоучительной философии как «науки искания благополучия» он писал: «Философию нравоучительную определяют некоторые писатели наукою благополучия; но сие определение кажется мне неверно для того, что иной философ со всею своею глубочайшею философиею и строгим наблюдением ее правил, наставляющих к добродетели, пребывает неблагополучен, как то из кончины первого нравоучителя Сократа видеть можно».[184]184
  Там же, с. 462.


[Закрыть] Нравоучительную философию при этом он делит на юриспруденцию и политику.

Акцент именно на искании благополучия, "хотя оно иногда и не сыскивается", преследует определенные рационалистически-просветительские цели и направлен на усиление внимания к разуму и поиску разумных начал в общественной жизни и нравственных науках. Глухая ссылка на современную ему Европу XVIII в. и европейский опыт просветительства присутствует в его словах о том, что "весь свет согласно старается прежде и больше усилить себя в разуме, нежели в добродетели".[185]185
  Там же, с. 463.


[Закрыть]

Таким образом, Я. П. Козельский, разрывая старое сократовское единство знания и добродетели, именно в разуме видит основу и ведущее начало для поисков новых представлений о благополучии. Приоритет, отдаваемый здесь разуму в его соотношении с добродетелью, выражает в концепции Я. П. Козельского также и просветительскую критичность к господствующим нравам и сложившимся (неразумным) взглядам на добродетель.

К Сократу и новейшим рационалистам (Декарту и Гельвецию) апеллирует Я. П. Козельский и для подтверждения важного просветительского тезиса о том, что познание и знание доступно всем, а не только избранной верхушке. "…Такие знатные философы, – писал он, – как то в древности Сократ, в новейшие веки Картезий, а в нынешнее время Гелвеций, думают, что нет такой высокой в науках материи, которой бы не можно было изъяснить и неученому человеку, только б рассказать ее надлежащим порядком…".[186]186
  Там же, с. 566.


[Закрыть]

К Сократу обращался и Н. И. Новиков. Так, в заметке "Из Твери", помещенной в его сатирическом журнале "Трутень", он дает живую сценку беседы между проезжим молодым дворянином, обучавшимся философии в одном из немецких университетов, но ничего толком не знающим о тамошних нравах, делах и узаконениях, и местным мещанином. Любопытен следующий фрагмент беседы, начинающийся словами молодого философа: "Сократ, славный в древности философ, говаривал о себе, что он дурак; а я о себе того сказать не могу, потому что я еще не Сократ". – "Об вас это другие скажут". "А знаете ли вы, – спросил дворянин, – какая разница между ученым дураком и неученым?" "Все, конечно, знаю, – сказал мещанин, – разница между ими та, что ученые дураки гораздо больше делают вреда государству". И разошлись.[187]187
  Там же, т. 2, с. 144.


[Закрыть]

Сатирический выпад здесь направлен и против мещанских представлений о науке, и против, по существу, бессодержательной и бестолковой учености, которая не идет дальше пустой стилизации "под Сократа".

В сатирическом ключе обыгрывал ту же мысль о знающем незнании и знаменитый баснописец И. А. Крылов. В статье "Мысли философа по моде, или Способ казаться разумным, не имея ни капли разума" он иронически замечает: "Но кто учен, друзья мои? И когда сам Сократ сказал, что он ничего не знает, то не лучше ли спокойно пользоваться нам наследственным правом на это признание, нежели доставать его с такими хлопотами, каких стоило оно покойнику афинскому мудрецу; а когда уже быть разумным невозможно, то должно прибегнуть к утешительному способу – казаться разумным".[188]188
  Там же, с. 363.


[Закрыть]

Просветительская линия в подходе к Сократу и в целом к античной мысли была продолжена и развита дальше А. Н. Радищевым и русскими революционными демократами XIX в.

Блестящая характеристика жизни и творчества Сократа содержится в произведениях А. И. Герцена. Сократ, по его оценке, "нанес существующему порядку в Греции тяжелейший удар"; "он осмелился поставить истину выше Афин, разум-выше узкой национальности".[189]189
  Герцен А. И. Соч. М., 1955, т. 2, с. 172, 173.


[Закрыть] Касаясь трагической судьбы философа, Герцен отмечал, что Сократ судился как гражданин, имевший огромное влияние на своих соотечественников и отрицавший неприкосновенную основу афинской жизни. Его столкновение с афинским полисом было неизбежно.

Обстоятельный анализ философских, моральных и политико-правовых воззрений Сократа и представителей сократических школ содержится в русской университетской литературе XIX и начала XX в. [190]190
  См., в частности: Редкин П. Г. Энциклопедия юридических и политических наук, СПб., 1873, с. 343–481; Деревицкий А. Из истории греческой этики. Харьков, 1886, с. 93 и сл.; Грот Н. Я. О философии Платона. М., 1889; Кузнецов К. А. История философии права: Античная Греция. От Гомера до Сократа. Одесса, 1917, с. 228–239; Он же. Основные моменты в истории древнегреческой философии права. Одесса, 1918, с. 77 и сл.


[Закрыть]В это же время появляется и ряд специальных исследований о Сократе.[191]191
  См., например; Сократ и его время: Исторический очерк В. Д. Сиповского. Тени (Фантазия) В. Г. Короленко. М., 1895; Новгородцев Л. И. Сократ и Платон. М., 1901; Дусинский И. И, О занятиях Сократа поэзией. Одесса, 1905.


[Закрыть]

Известный русский писатель и неутомимый поборник справедливости В. Г. Короленко в своем литературно-фантастическом эссе о Сократе изображает афинского философа как борца против старых богов (олимпийцев) и искателя нового божества – Истины.[192]192
  См.: Сократ и его время, с. 198.


[Закрыть] У Сократа, по оценке Короленко, была «трудная жизнь, вольная смерть».[193]193
  Там же.


[Закрыть] Казнь философа он характеризует как «жестокую, неизгладимую неправду» афинского народа.[194]194
  Там же, с. 156.


[Закрыть]

Живую силу знания и добра отмечал у Сократа русский юрист и философ П. И. Новгородцев. "Сократ, – писал он, – принадлежал к числу тех учителей человечества, которые проповедовали не только свою доктрину, но и свою личность. Их влияние есть тайна их индивидуальности; ее нельзя выразить словами, ее можно только чувствовать".[195]195
  Новгородцев П. И. Указ. соч., с. 6.


[Закрыть]

Сократовскую иронию – способ сократовского отношения к призрачному знанию и ложной политике – Новгородцев характеризует как сознательное общественное служение и нравственный подвиг критики и суда над окружающей средой; в этом подвиге "философ сочетается с пророком и патриотом".[196]196
  Там же, с. 9, 10.


[Закрыть]

Сократ, подчеркивает Новгородцев, – "философ-просветитель" и в свой век скептицизма и неверия "он идет в народ".[197]197
  Там же, с. 11.


[Закрыть] Его цель – восстановить авторитет знания.

Новгородцев, сам будучи поклонником Сократа и в то же время неокантианцем, с одобрением воспроизводит слова известного немецкого философа, главы баденской школы неокантианства В. Виндельбанда о том, что есть лишь две оригинальные философские системы – сократовская и кантовская, – исходящие соответственно из разума и воли.[198]198
  См.: Там же, с. 12.


[Закрыть]

Одну из глубоких мыслей Сократа, перешедшую затем к Платону, а в дальнейшем и в кантовскую философию, Новгородцев – в духе своего неокантианства – видит в идее о двойственности мироздания, о противоречии двух миров, преходящего и вечного, противоречии между идеальными основами и земным несовершенством. В таком подходе, отмечает он, заключена "попытка понять человека как участника двух миров – видимого и преходящего, с одной стороны, незримого и идеального – с другой".[199]199
  Там же, с. 13.


[Закрыть]

Смысл сократовской концепции свободы и моральной независимости – в ее принципиальном отличии от индивидуалистических представлений ряда софистов о свободе как о праве сильного, произволе и беззаконии – состоит, по Новгородцеву, в том, чтобы внести в понятие свободы цель и норму, правило и закон, дать ей разумную твердость и нравственное постоянство. Свое кантианское изложение сократовской этики он продолжает в следующих словах: у нравственно свободного человека цель эта должна пройти через сознание, она должна явиться "внутренним ограничением, наложенным человеком на самого себя. Вот что называется самозаконной, или автономной, свободой, которая впервые была сформулирована Сократом. Этика в ее высшем выражении не может признавать иной свободы; автономия воли есть ее основное и незыблемое достояние".[200]200
  Там же, с. 17.


[Закрыть]

Живя с таким сознанием свободы, морали и закона, Сократ не мог мириться с обычным ходом политических дел, не мог не вступить в конфликт с политикой. Это, подчеркивает Новгородцев, и было основной причиной уголовного преследования и казни философа. Просветительская деятельность Сократа с внутренней неизбежностью столкнула его с афинскими властями: "никакой правящий класс не любит подобных обличений и напоминаний о добродетели и разуме".[201]201
  Там же, с. 18.


[Закрыть]

В трактовке русского религиозного философа Н. А. Бердяева, продолжавшего линию христианской интерпретации платонизма (включая и сократизм) представителями русской религиозной философии (В. С. Соловьевым, С. Н. Трубецким, Е. Н. Трубецким, П. А. Флоренским, С. Л. Франком, С. Н. Булгаковым и др.), Сократ, напротив, зачисляется в ряды не просветителей, а их критиков. "В Греции, – писал он, – был период просвещения, который совпал с софистической разрушительной критикой, аналогичной тому течению, которое было в XVIII веке. Это просвещение должно было торжествовать по прямой линии развития. Но мы видим, что период просвещения в Греции оборвался, началась великая реакция, идеалистическая и мистическая, которая обозначается с Сократа и Платона. Эта великая духовная реакция против скептически-рационалистического просвещения проходит через все средние века, она занимает огромный период истории, период больше 1000 лет, и явно опровергает просветительную теорию прогресса".[202]202
  Бердяев Н. А. Смысл истории: Опыт философии человеческой судьбы. Париж, 1969, с. 146.


[Закрыть]

Для Бердяева Сократ является одной из рубежных вех в истории возникновения религиозного индивидуализма, сменившего предшествующую стадию объективизма. Причем, этот религиозный индивидуализм и субъективизм интересуют Бердяева как начальный этап зарождения христианства и христианской свободы субъекта, освобождения от языческой покорности судьбе. Симптомом такого поворота было возникновение религиозной проблемы распятия праведного человека. "Эта проблема распятия праведника в греческой культуре была поставлена в судьбе Сократа и послужила духовным толчком для философии Платона".[203]203
  Там же, с. 122.


[Закрыть]

Богата и поучительна история интерпретаций Сократа в советской литературе. Эти интерпретации опираются на анализ К. Марксом, Ф. Энгельсом, В. И. Лениным древнегреческой философии, на характеристики классиками марксизма-ленинизма творчества Сократа.[204]204
  Конспектируя «Науку логики» и «Лекции по истории философии» Гегеля, В. И. Ленин неоднократно обращает внимание на те места из этих книг, которые содержат оценки Сократа. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 131, 204, 247–249.


[Закрыть]

Одна из первых работ, специально посвященная данной теме, – это научно-популярная книга о Сократе известного дореволюционного русского и советского историка-эллиниста академика (с 1927 г.) С. А. Жебелева.[205]205
  См.: Жебелев с. А. Сократ. Биографический очерк. Берлин: Гос. изд-во. 1923.


[Закрыть] По его оценке, «Сократ – типичный индивидуалист», который не симпатизировал демократическому строю, но его критика афинской демократии относилась не к демократии времен Перикла, а к вырождающейся демократии послеперикловского периода.[206]206
  См.: Там же, с. 129, 162, 167.


[Закрыть] Характеризуя судей Сократа в качестве «реакционеров», Жебелев вместе с тем не разделяет и версию о «юридическом убийстве».[207]207
  Там же, с. 146, 158.


[Закрыть] В ходе своего рассмотрения процесса Сократа «с общеисторической точки зрения, на фоне той исторической обстановки, среди которой он протекал», Жебелев приходит к выводу о том, что «в роковом исходе процесса Сократа одержала несомненную победу психология массы над человеческой индивидуальностью».[208]208
  Там же, с. 161.


[Закрыть]

С. А. Жебелев отмечает всемирно-историческое значение принципов и дела, которым служил Сократ: они стали культурной силой, оказавшей влияние на европейское духовное развитие и продолжающей свое благотворное воздействие. "Сократовское евангелие, – писал он, – и для теперешнего, и для будущих поколений будет всегда служить источником жизни, нравственной силы и свободы".[209]209
  Там же, с. 190.


[Закрыть]

Последующие подходы к Сократу и оценки его творческого вклада в историю философии, этики и политико-правовых учений в целом эволюционировали в общем русле развития гуманитарных наук в нашей стране. Показательно в этом плане сопоставление публикаций 30-50-х годов[210]210
  См., например: Сережников В. Сократ. – В кн.: Тр. Моск. ин-та истории, философии и лит. Филос. фак. М., 1937, т. 1, с. 1–22; История философии. М., 1940, т. 1, с. 137; Краткий философский словарь. М., 1954, с. 541; История философии. М., 1957, т. 1, с. 104–105; История политических учений. М., 1960, с. 63–66.


[Закрыть] с последующими, несомненно более основательными исследованиями и более адекватными интерпретациями сократовской проблематики.[211]211
  См., в частности: Лосев А. Ф. Жизненный и творческий путь Платона. – В кн.: Платон. Соч. М., 1968, т. 1, с. 15–27; Он же. История античной эстетики: Софисты, Сократ, Платон. М., 1969, с. 51–82; Асмус В. Ф. Платон. М., 1969, с. 12–14, 182–182; Он же. Сократ. – В кн.: История античной диалектики. М., 1972, с. 142–166; История политических учений, ч. 1, М., 1971, с. 47–48. Автор раздела – Л. С. Мамут; Рожанский И. Д. Загадка Сократа. – В кн.: «Прометей», т. 9, М., 1972; Кессиди Ф. X. Новая «апология» Сократа. – Вопр. философии, 1975, № 5, с. 146–151; Он же. Сократ. М., 1976; Толстых В. И. Сократ и мы. – Вопр. философии, 1976, № 12, с. 107–121; История политических и правовых учений. М., 1983, с. 49–51; Философский энциклопедический словарь. М., 1983, с. 625; Фролов Э. Д. Огни Диоскуров. Античные теории переустройства общества и государства. Л., 1984, с. 60134.


[Закрыть]

В литературе последних десятилетий в целом отвергнуты ранее распространенные представления о "реакционности" сократовского учения, справедливости его осуждения и т. д. Так, А. Ф. Лосев приходит к выводу о том, что Сократа казнили "ретрограды и мракобесы".[212]212
  Лосев А. Ф. Жизненный и творческий путь Платона, с. 27.


[Закрыть] «…Осуждение Сократа, – пишет Ф. X. Кессиди, – не только трагедия, но и событие в общечеловеческой истории (а также факт нравственного порядка), подлежащее суду Истории. Тот, кто признает, что с именем Сократа связан новый этап в истории философской мысли, не может оправдать приговора над ним».[213]213
  Кессиди Ф. X. Сократ, с. 188.


[Закрыть] Смерть Сократа, замечает он, «не самоубийство и не судебная ошибка», а результат сократовской верности своей миссии.[214]214
  Там же, с. 186–187.


[Закрыть]

Глубокий анализ гносеологических, моральных, политических и религиозных воззрений Сократа, принципиального смысла его конфликта с устоями афинского демократического полиса, позиций столкнувшихся сторон в сократовском деле (в русле гегелевской трактовки суда над Сократом), причин извечного интереса к данному делу содержится в работе Э. Д. Фролова. "Этот интерес, – справедливо отмечает он, – поддерживается непрерывным повторением самой коллизии, ибо в любом обществе, разделенном на антагонистические социальные группировки, борьба эта, как правило, облекается в столкновение полярных политических сил и разрешается конфликтами самого драматического свойства… Так или иначе, процесс Сократа является первым отчетливо зафиксированным в европейской традиции примером принципиальной идеологической коллизии критически мыслящей личности с традиционным общественным порядком. Более того, глубина заявленных идей и высокий пафос отстаивавших их сторон придают этому делу ту особенную окраску, благодаря которой ему, как делу в своем роде типическому, суждено навеки остаться в памяти людей".[215]215
  Фролов Э. Д. Указ. соч., с. 132.


[Закрыть]

Больше внимания в нашей литературе стало уделяться проблемам изучения античных источников о Сократе, прошлым и современным трактовкам сократовской темы, месту и роли учения Сократа в истории идей, значению его творческого наследия для современности.

Ряд новых работ о Сократе научно-биографического профиля (с освещением конкретно-исторической обстановки и духовной ситуации жизни и творчества мыслителя, характеристикой его как философа, воспитателя и гражданина, рассмотрением причин и мотивов его обвинения и осуждения, оценкой его воззрений в исторической связи времен и идей) опубликован в зарубежных социалистических странах.[216]216
  Из новых публикаций данного профиля см.: IrmscherJ. Socrates: Versuch einer Biografie. Leipzig, 1982.


[Закрыть]

Современные обращения к Сократу – это не просто академическая дань уважения к общечеловеческому авторитету античного мыслителя, но и неподдельный интерес к его любопытной и привлекательной личности, к его продолжающемуся и в наши дни духовному влиянию.

Каждое время, беседуя с Сократом, по-своему толкуя и споря о нем, по сути дела, занимается не прошлым, а своей современностью, не чем-то себе чуждым а собственным делом – самоуяснением. И во всякой новой встрече "Сократ оказывается не таинственным, а ясным и светлым, не пророком, а общительным человеком".[217]217
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 с изд., т. 40, с. 57.


[Закрыть]

Сократовские беседы, легко преодолев сопротивление вот уже двух с половиной тысячелетий, продолжают свое старое колдовство. Они увлекают, очаровывают, озадачивают и заставляют задуматься. А без этого нет ни философии, ни человека.