355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Влада Баранова » Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья » Текст книги (страница 4)
Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 21:32

Текст книги "Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья"


Автор книги: Влада Баранова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Исследователи румейского языка чаще всего не различают терминологически две группы, обозначая румеев и урумов одним этнонимом «мариупольские/приазовские греки», однако разделяют языки. В отличие от научного дискурса XIX в. лингвисты XX в. не используют лингвоним «греческий» применительно к румейскому языку (напомню, что в 1859 г. Ф. А. Хартахай озаглавил первый словарь румейского языка «Язык умирающего греческого наречия» [Хартахай, 1859]). Вариантов названия языка в русскоязычной (и соответствующей ей современной украиноязычной) научной традиции было предложено около полутора десятков. Практически каждый исследователь румейского языка выдвигает и обосновывает собственный лингвоним. Приведем основные: «язык мариупольских греков» [Соколов, 1932]; «мариупольские греческие говоры» [Сергиевский, 1934, с. 533]; «мариупольский диалект новогреческого языка» и «приазовско-греческий язык, язык меотийских греков» [Чернышева, 1958, с. 4]; «крымско-румейский язык», «крымско-румейские диалекты» [Белецкий, 1970, с. 7]; «новогреческие таврорумейские диалекты» [Журавлева, 1979]; «румейский язык» [Диамантопуло-Рионис и др., 2006 [17]17
  Словарь А. А. Диамантопуло-Риониса, учившегося в 1930-е гг. в Ленинграде у И. И. Соколова, имеет сложную историю: его подготовка шла в 1966–1975 гг., но издание осуществлено только в 2006 г.


[Закрыть]
; Лингвистическая и этнокультурная ситуации… 2009].

Каждый из предложенных терминов позволяет авторам эксплицировать свое представление о румейском языке: выделить идиом из других греческих языков и диалектов, указать область современного распространения (Приазовье, Мариуполь) или происхождения, формирования идиома (Крым/Таврия). В отдельных случаях исследователи считают необходимым подчеркнуть связь с новогреческим (отсюда предложенный Е. Ф. Журавлевой термин «новогреческие таврорумейские диалекты»). Авторы расходятся в понимании того, какие же сведения должны быть эксплицированы в названии. Комбинация возможных признаков дает множество альтернативных наименований идиома; приходится констатировать, что общепринятое название в науке пока отсутствует.

В немногочисленных иноязычных работах используются те же принципы наименования, что и в русском: англ.Marioupolis Greek [Hatzidaki, 1999], Crimean Greek (Marioupolis) [Drettas, 1999], [Pappou-Zouravliova, 1999]; франц.grec-hellen [Kaurinkoski, 1997]; новогр.ταυρορουμαίικα Μαριουπολιτικά [Henrich, 1999]). κριμαιοαζοφικά [Χρίστου, 2007].

Для лингвистической традиции XX в. принципиально важным по сравнению с предшествующей традицией становится указание на статус идиома – языкили диалект.В повседневном употреблении, а отчасти и в научном дискурсе термин «диалект» подразумевает низкий статус и подчиненное положение идиома относительно литературного языка. Большинство исследователей считают румейский диалектом новогреческого языка. Это связано с традиционной для неоэллинистики тенденцией, в рамках которой все близкородственные новогреческому языку идиомы, безотносительно к лингвистическому расстоянию, наличию/отсутствию контактов и самосознанию носителей, признаются диалектами новогреческого языка [Елоева, 1992; Kontosopoulos, 2001]. Большинство описаний греческих диалектов строятся как сопоставления со стандартным языком – димотикой, воспринимающейся как норма, своего рода точка отсчета для сравнения [Janse, 2002, р. 204].

Конвенции употребления этнонимов и лингвонимов внутри научного сообщества дают представление о различном статусе двух групп греческого населения Приазовья. Негласно этноним «мариупольские греки» подразумевает либо оба сообщества, либо только румеев. Если авторы имеют в виду только урумов, то возможность применения этнонима «мариупольские греки» специально оговаривается; чаще они используют более сложные составные номинации, например «тюркоязычные мариупольские греки».

Хотя лингвоним «язык мариупольских греков» применительно к румейскому критиковался в связи с тем, что язык греков Мариуполя – урумский [Белецкий, 1970, с. 7] [18]18
  Мариуполь был основан и заселен урумами. В настоящее время ни урумы, ни румеи не составляют здесь большинства населения, однако по традиции принято считать этот город урумским, а не румейским.


[Закрыть]
, в большинстве работ он обозначает именно румейский язык. Ошибки или недопонимание сложившегося употребления лингвонима весьма маловероятны. Исследовательская система номинаций воспроизводит иерархию приазовских групп, в которой румеи являются центром, ядром сообщества, и именно они, по умолчанию, и считаются собственно греками, говорящими на греческом (мариупольском греческом) языке, тогда как этноним «тюркоязычные греки» описывает периферию сообщества, отличающуюся от основной части «нормальных» греков «негреческим» языком.

В современных русско– и украиноязычных работах, посвященных урумам и их идиому, исследователи используют этноним «урумы», что продиктовано стремлением отказаться от оценочных понятий «греки» и «татары» и вышедшего из употребления самоназвания в качестве нейтрального обозначения, описывать группу в ее собственных терминах. В 1964 г. С. Н. Муратов употреблял этот этноним в скобках, в качестве уточнения: «Материалы по говорам тюркоязычных греков (урумов)» (Муратов, 1964, с. 178). В заглавии книги А. Н. Гракавца, вышедшей в 1999 г., понятие «урумы» используется уже как самостоятельное название группы. Сходными соображениями руководствовались, по-видимому, участники дискуссии о правилах проведения переписи 2002 г. в РФ, указывавшие на необходимость выделять самостоятельный этноним «урумы» [19]19
  Применительно к переписи населения в России речь идет, прежде всего, об урумах Восточной Грузии, часть которых переехала в начале 1990-х гг. в Краснодарский край, и лишь о незначительном числе приазовских урумов, живущих на территории РФ. Как отмечает В. А. Тишков, перепись 2002 г. должна была отразить статистические данные «не только по национальностям, но также и по входящим в состав некоторых национальностей группам», отличающимся «от основного этнического массива своим языком, культурой и религией, имеют самостоятельное название, но в то же время осознают свою принадлежность к „основной“ общности. Таким образом, в России впервые будет учитываться принцип отражения множественного самосознания. В перечне выделены около 20 подобных категорий учета: немцы-меннониты, греки-урумы…» [Тишков, 2002 (Электронный ресурс)].


[Закрыть]
. «Собственный» этноним как бы придает сообществу статус самостоятельной этнической группы.

Складывается впечатление, что лингвоним «урумский» употреблялся в научных работах несколько чаще, нежели однокоренной с ним этноним «урумы». В таком случае, однако, возникает проблема различения языка урумов Приазовья и Восточной Грузии (эти языки не сходны между собой и имеют разное происхождение). С. Н. Муратов, занимавшийся идиомами обеих урумских групп, предложил лингвоним «мариупольское наречие тюркских языков» [Муратов, 1963, с. 179], а термин «урумский язык» использовал для обозначения идиома тюркоязычных греков Восточной Грузии (этот идиом описан в статье «Урумский язык» в «Языках мира» [Муратов, 1997]. А. Н. Гаркавец предложил варианты «язык приазовских урумов», «приазовские урумские говоры» или «урумские говоры Северного Приазовья» [Гаркавец, 1981, с. 50–51, 58]. (Аналогичной проблемы разграничения румеев Мариуполя и греков-эллинофонов Восточной Грузии не возникает, так как они называют себя «ромеи», а не «румеи».)

Другие распространенные в исследовательском дискурсе номинации – «татароязычные греки», «греки-тюркофоны», «греки-татарофоны» – подразумевают этническое единство двух групп греческого населения Приазовья, противопоставленных языком (эллинофоны и татарофоны). Автор, использующий термин «урум», также может придерживаться точки зрения об общем происхождении двух групп, как, например, А. Н. Гаркавец [Гаркавец, 1999], однако должен эксплицировать свою позицию, потому что сами по себе этнонимы «урумы» и «румеи» не подразумевают единства этих групп. В последнее время появился гипероним «урумеи», объединяющий урумов и румеев [Анимица, Кисилиер, 2009].

В целом категоризация сообщества исследователями не оказывает существенного влияния на самоидентификацию группы, поскольку научная традиция существует изолированно. Использование этнонима «урумы» в научных текстах пока не привело к его значительному распространению среди носителей. На сегодняшний день жители Приазовья, знающие этноним «урум», ссылаются прежде всего на название книги А. Н. Гаркавца «Урумы Приазовья» [Гаркавец, 1999]. Информанты, как правило, не читали книгу и не знакомы с категоризацией своей группы исследователем, но видели заглавие книги, которая выставлена в библиотеке ФГОУ в Мариуполе, в музейном уголке при библиотеке в пос. Гранитное и других урумских селах.

В немногочисленных иноязычных публикациях, посвященных урумам, пока, по-видимому, не сложилась единая традиция номинации группы и идиома. Одни авторы используют термин «урумы», другие– «греко-татары». А. Хаджидаки определяет язык урумов как диалект крымско-татарского языка (англ.Crimeo-tatar dialect), однако указывает, что сами носители называют его урумским (англ.Ouroumski) [Hatzidaki, 1999, с. 139–140]. К. Кауринкоски называет урумов греко-татарами (англ.grec-tatar) [Kaurinkoski, 1997]. В книге турецкой исследовательницы используется этноним «урумы» (тур.urumlar) [Anzerlioglu, 2003].

В 1990-е гг. номинации группы входят в компетенцию элиты сообщества, объединенной в этнические организации. Общепринятых лингвонимов для урумского и румейского в греческой публицистике нет; эти идиомы редко упоминаются в газетах «Эллины Украины», «Камбана», «Хронос». Авторы, как правило, называют оба идиома – «диалекты и говоры мариупольских греков» или «греческие диалекты», подчеркивая их отличия от новогреческого языка. (Современный публицистический дискурс этнических обществ подробнее рассматривается в следующей главе.)

Административное положение греков Приазовья в XIX – начале XX в.

Рассмотрим взаимоотношения мариупольских греков с государством и отражение истории этих отношений в официальных документах. В первую очередь нас будет интересовать вопрос о последствиях языковой политики государства (в тех случаях, когда можно говорить о существовании таковой) для регулирования языка церковной службы и образования) и о последствиях для языковой ситуации в Приазовье решений власти, не связанных напрямую с языками переселенцев (например, распределения земель среди колонистов-негреков).

Административное положение переселенцев регулировалось «Жалованной грамотой христианам Греческого закона, вышедшим из Крыма в Азовскую губернию на поселение» от 21 мая 1779 г., согласно которой им предоставлялись: церковная автономия, административное и судебное самоуправление (его органом был выборный Греческий суд), освобождение от налогов на 10 лет и от рекрутской повинности навечно; выделялось по 12 тыс. десятин земли на каждое село и в дальнейшем дополнительно по 30 десятин на семью, в которой рождается сын [Жалованная грамота… 1830]. На протяжении следующих нескольких десятилетий эти льготы были ликвидированы. Постепенная отмена привилегий, помимо общего изменения состояния сообщества и экономических последствий, влияла и на языковую ситуацию в Приазовье – унификация юридического положения группы и ликвидация автономии тесно связаны с созданием языковой однородности, поэтому ниже рассматриваются и административные, и лингвистические трансформации.

Церковная автономияво многом была обусловлена личностью митрополита Игнатия (Гозадинов, 1715–1786). Готфийско-Кефайская епархия переехала вместе с греками из Крыма в Приазовье. Митрополит Готфийский и Кефайский Игнатий подчинялся непосредственно Синоду [Гедьо, 2001, с. 35], а после его смерти греческие села и Мариуполь перешли в ведение архиепископа Словенского и Херсонского; случилось это в 1786–1787 гг. Однако сообщество возражало против подобного объединения: приазовские и крымские греки подавали прошения с просьбой «назначить им особого архиерея из греков, знакомого с особенностями их религиозных традиций» [Бацак, 1998, с. 14]. Церковные власти, по-видимому, стремились к унификации богослужения. В качестве компромисса в 1787 г. при кафедре Екатеринославской епархии было открыто викариатство – Феодосийская и Мариупольская епархия, созданная с целью приблизить церковный устав греков к общероссийскому. По-видимому, с этой задачей справились довольно быстро: в 1799 г. было введено церковное управление на общих основаниях [Бацак, 1998; Гедьо, 2001а; Гедьо, 2001b].

В церкви долгое время использовался греческий язык богослужения. Книжный вариант греческого языка (кафаревуса), на котором происходила церковная служба, часто не был понятен носителям румейского. С. А. Серафимов отмечал в 1862 г.: «Во всех сих церквах богослужение совершается на древнеэллинском языке. Но – увы! – одни из прихожан вовсе не понимают языка церкви, по совершенному незнанию его, а другие, хотя и говорят на греческом языке, но весьма испорченном, а потому разумеют весьма мало» [Серафимов, 1998 (1862), с. 81]. Под испорченным греческим языком автор подразумевает румейский (действительно весьма далекий от книжного языка, на котором совершалась литургия), тогда как прихожане, «вовсе не знающие» языка церкви, – урумы.

Для организации религиозного процесса в сообществе с низким распространением грамотности важен не только (или даже не столько) язык, на котором написаны священные тексты и происходит богослужение, но и язык общения представителей Церкви со своими прихожанами. Не вполне понятно, каков был язык проповеди и общения священника с паствой в румейских поселках, – кафаревуса или румейский. Вероятно, в каждом случае выбор языка зависел от священника, и местные уроженцы (румеи), скорее всего, использовали румейский. В документах упоминаются некоторые священники-греки из других мест – Греции и Трапезунда (Турции), – которые могли использовать родные для них диалекты греческого языка или книжный вариант греческого (кафаревусу). Ситуация дополнительно усложнилась тем обстоятельством, что в греческие села в XIX в. начали назначать русских священников, которые владели кафаревусой (изучение книжного греческого языка входило в церковное образование), но не знали румейского [Бацак, 1998, с. 15]. С. А. Серафимов отмечает, что если священник будет говорить на кафаревусе – «общеупотребительном в образованном мире греческом наречии», – его не поймут [Серафимов, 1998 (1862), с. 83]. По-видимому, русские священники общались с паствой на русском, то есть способствовали проникновению русского языка даже в тех поселках, где сохранялось греческое богослужение.

Еще запутаннее обстояло дело с языком богослужения и проповеди в урумских поселках. Первые годы после переселения церковная служба происходила на греческом (кафаревусе), неизвестном урумам. Некоторые урумы в какой-то степени владели греческим и грамотой на кафаревусе, так как в богатых урумских и румейских семьях еще до переселения из Крыма было принято отправлять одного из сыновей в школы, действовавшие при церквях и монастырях [20]20
  В Крыму школы при монастырях готовили священников из числа крымских христиан; детей из наиболее состоятельных семей в них обучали читать и писать на языке богослужения (кафаревусе), однако, овладев грамотой, они необязательно продолжали курс обучения и становились священниками. Преподавателями были константинопольские и малоазийские греки [Хартахай, 1864].


[Закрыть]
. Однако число таких людей было весьма невелико. Кроме того, прихожане могли запоминать основные молитвы, не понимая греческого языка, такое минимальное знание церковного языка сохранялось и позднее: С. А. Серафимов отмечает, что грамотные урумы знают на греческом «главнейшие молитвы, но ничего в них не разумеют» [Серафимов, 1998 (1862), с. 83] [21]21
  Это положение отчасти сходно с механическим запоминанием молитв на церковнославянском языке неграмотными русскими прихожанами в первой половине XX в.


[Закрыть]
. По-видимому, даже не все священники владели греческим: так, на допросе в Греческом суде священник урумского села Бешева показывает: «Языков, кроме турецкого диалекта, не знаю; писать и читать умею греческими буквами» [ЦГИАУ 5].

И. Э. Александрович отмечает, что в урумских селах «почти до недавнего времени… допускалось также чтение Евангелия на турецко-татарском языке» [Александрович, 1998 (1884), с. 62]. Иногда утверждается, что в урумских поселках раньше уже перешли на церковнославянский язык богослужения (в целом этот переход происходил не одновременно в разных поселках). С 1873 г. богослужение во всех храмах Мариуполя и румейских и урумских сел стало проводиться исключительно на церковнославянском языке [Бацак, 1998, с. 15].

Главным административным органом был Греческий суд. воплощавший судебную и административную автономию переселенцев. Только это учреждение, не подотчетное другим инстанциям, разбирало гражданские и уголовные дела греческого населения. Работа Греческого суда Мариуполя велась, по-видимому, преимущественно на урумском языке, однако протоколы заседаний составлялись по-русски. Большинство сохранившихся в Центральном государственном историческом архиве Украины дел, которые рассматривались в Мариупольском греческом суде в 1780–1799 гг., написаны по-русски. По-видимому, сотрудники Греческого суда владели русским: на нем велась вся внутренняя документация, не имеющая отношения к гражданам, тогда как обслуживание жителей происходило на урумском. Заседания суда могли идти как на урумском, так и на русском (в некоторых делах есть упоминания о переводчиках, переводивших на русский показания свидетелей и допросы обвиняемых [ЦГИАУ 3]).

Лишь одно дело из 54, сохранившихся в ЦГИАУ, написано на греческом языке, представляющем собой, по-видимому, кафаревусу (то есть архаизированный книжный вариант греческого языка, в лексическом отношении приближенный к древнегреческому), а не румейский (см.: «Указ из комиссии о поселении выведенных из Крыма христиан для ведома, что находящаяся в губернской канцелярии за некоторые в греческих селениях сновидения ложные разглашения баба Софья отослана на вечное покаяние в Великобудском монастыре» [ЦГИАУ 2]. Однако ряд церковных рукописей, хранящихся в Киеве в библиотеке им. В. И. Вернадского, написаны по-гречески (см.: Синодик Готськоï митрополiï. XVIII–XIX вв. [НБУ 1]; Розписка ченця Агафангела. Конец XVIII в. [НБУ 2]; Послание Дорофея, епископа Феодосии и Мариуполя, плюс еще одно послание Дорофея и еще одно. Конец XVIII в. [НБУ 3]). Таким образом, можно заключить, что греческий (кафаревуса) использовался в церковной практике (не только собственно в богослужении, но и в общении священников-греков между собой), хотя и не так активно, как можно было бы предположить. Знание кафаревусы было не слишком распространено и предполагало религиозное образование, однако даже несомненно владеющие кафаревусой церковные иерархи, обращаясь к административным темам, писали и по-урумски, используя для этого греческие буквы (см. «Письмо архиепископа Н. Феотоки» в архивах Греческого суда [ЦГИАУ 1]).

На урумском же в основном проходили допросы свидетелей (и урумов, и румеев; показания записывались по-урумски греческими буквами или переводились чиновником на русский). В первые десятилетия после переселения из Крыма румеи, помимо румейского, свободно владели урумским, а урумы были одноязычны. Урумский выполнял функцию языка-посредника между двумя группами и использовался при совершении торговых операций в Мариуполе, в судебных разбирательствах и на официальных мероприятиях. Частично распространение урумского среди румеев продержалось вплоть до конца XIX в.: «Греки в большинстве говорят по-татарски, а употребляющие татарское наречие по-гречески и не говорят, и не понимают» [Мариуполь и его окрестности, 1892, с. 38]. Греческое самоуправление препятствовало широкому распространению русского языка. При достаточно замкнутой жизни сообщества, центр которого находился в «греческом царстве» – Мариуполе, необходимость овладения русским языком первое время не возникала.

Таким образом, в первые десятилетия после переселения греков из Крыма в Приазовье основным языком общения чиновников Греческого суда с жителями греческой округи был урумский, не имевший собственной письменности и в качестве графических начертаний применявший греческие буквы. Употребление урумского в качестве административного языка вызвано тем, что им владели и румеи, и урумы; и те, и другие привыкли в Крыму использовать этот язык в качестве официального идиома; для урумского существовала разработанная юридическая терминология (заимствованная из опыта делопроизводства на татарском языке в Крыму). К румейскому языку не прибегали в Греческом суде;

книжный вариант греческого языка (кафаревуса) использовался во внутренних церковных текстах, однако для взаимодействия с Греческим судом иерархи выбирали урумский язык. Внутренним языком делопроизводства был русский, которым владели чиновники, но не просители. Постепенно объем документации на русском увеличивался, а на урумском – сокращался. К. В. Викторова на основании дел Греческого суда приходит к аналогичным выводам: румейский язык в суде вообще не встречался, а урумский язык очень быстро терял значение. Уже к началу XIX в. между собой чиновники говорили преимущественно на русском языке, переходя на урумский только при в общении с населением [Викторова, 2006, с. 56].

В 1859 г. в Мариупольском уезде было введено общее управление, и округ становится подотчетен гражданской администрации Екатеринославской губернии [Джуха, 1993, с. ПО], и, таким образом, отменялось административное самоуправление; фактически прекратилась деятельность Греческого суда, хотя официально он был ликвидирован лишь в 1869 г. Дарованное якобы навечно освобождение от рекрутской повинности продержалось несколько дольше и было отменено в 1874 г.

Еще одной льготой в Приазовье для выходцев из Крыма было распределение земельтолько между ними. Первое время после переселения в Мариуполе и на прилегающих территориях было предписано «никому другой нации никаких земель ни под селение, ни под строение домов не отводить» [Иванова, 2004, с. 129]. Однако практически сразу начались попытки ограничить земельные преимущества греков. В 1808 г. был назначен трехлетний срок для освоения греками всех жалованных им земель с тем, чтобы неосвоенные к 1811 г. излишки отошли в казну. Некоторое время после 1811 г. продолжалась юридическая переписка, и окончательно исключительные права на поселение в Мариупольском уезде греки утратили лишь в 1834 г.; с этого времени иноэтничное население здесь стремительно возрастает [Гедьо, 2001]. Однако уже с 1820 г. земли, которые греки не смогли освоить, отбирались в казну и отдавались под заселение другим колонистам – немцам, евреям и украинцам, которые стали основывать свои села [Якубова, 1999, с. 33].

С середины XIX в. начинается приток негреческого населения в Мариуполь (и, позднее, – в греческие села Мариупольского уезда). Переломным следует считать, видимо, 1859 г., когда произошел переход края под юрисдикцию гражданских властей Екатеринославской губернии. В 1818 г. в Мариуполе было всего двое русских [Мариуполь и его окрестности, 1892, с. 75]; в 1823 г. из 3354 жителей греков было 2825, а русских 136 человек [Краткое описание города Мариуполя… 1826, с. 111]. В конце XIX в. греки уже не составляют в городе большинства (4000 из 18 тыс. населения), тогда же появляются предсказания скорой ассимиляции греков с «господствующей народностью страны» [Мариуполь и его окрестности, 1892, с. 406].

Источники, возможно, склонны несколько преувеличивать значение перелома, пришедшегося на середину XIX в. Так, в краеведческой работе «Мариуполь и его окрестности» (1892 г.) указывается, что история города Мариуполя «разделяется на две половины: до 1859 года греческий период… и после 1859 года – второй период, когда начали селиться иностранцы, русские, евреи, цыгане и пр.» [Мариуполь и его окрестности, 1892, с. 75]. По-видимому, подобная кардинальная смена имела место в городе, но греческие села еще долго оставались преимущественно моноэтничными, хотя и находились в окружении украинских, немецких, албанских, болгарских и других поселений.

Наделы более поздних поселенцев были значительно меньше, чем у выходцев из Крыма. Таким образом, греческое происхождение являлось в этот период достаточно выгодным. Информанты иногда вспоминают о русском/украинском предке, женившемся на гречанке и записавшемся греком, чтобы получить земельный надел, а также другие льготы, и, возможно, подобные случаи, действительно имели место.

Другое важное изменение связано с постепенным увеличением числа школ,сперва – частных, а затем – государственных. Распространение русского языка среди мариупольских греков во второй половине XIX в. можно наблюдать во всех сферах. Выше упоминалось использование русского языка в церковной и административной деятельностях; еще одним важным каналом, с помощью которого греки знакомились с доминирующим языком, была школа. Как и в других сферах жизни крымских переселенцев, в образовании можно наблюдать постепенный переход от самоорганизации сообщества к государственному регулированию этой области.

Первое время обучением детей мариупольских греков как в городе, так и в окрестных селах занимались местные священники, но жители Мариуполя хотели иметь школу и готовы были выделить на нее деньги. Например, уже в 1778 г. архиепископ Н. Феотоки пытался открыть в городе «начальное эллино-российское училище» на деньги городской общины [ЦГИАУ 1]. В 1810 г. открылось частное начальное училище купца Попова, где преподавание велось на греческом. Число учеников было крайне невелико. Государственные и церковные власти в этот период лишь не препятствовали инициативе греческой городской общины.

Позже, в 1820 г., была открыта государственная школа – Мариупольское приходское училище с русским языком обучения. Городская община добилась разрешения на преподавание письма и чтения по-гречески, а также того, чтобы срок обучения в нем был увеличен с года, как полагалось по Уставу подобных училищ, до двух лет, так как дети должны затратить какое-то время на овладение русским языком [Мариуполь и его окрестности, 1892, с. 171 и далее]. Вплоть до 1870-х гг. греческий преподавался как предмет. Первыми учителями были греки, выходцы из Греции и Турции (см.: [Мариуполь и его окрестности, 1892, с. 186]).

Первые школы способствовали распространению русского языка только среди детей горожан. В селах детей по-прежнему обучали грамоте священники; в отдельных случаях богатые поселки открывали школу и нанимали преподавателей за счет жителей, однако о подобных заведениях известно немногое. По свидетельству С. А. Серафимова, в селах «были заведены общественные школы грамотности, в которых преподают инде духовные лица, а большей частью – какой-либо заграничный грек-практик» [Серафимов, 1998 (1862), с. 92]. В таких школах ученики осваивали греческий букварь и молитвы.

В 1864 г. было принято «Положение о начальных народных училищах», согласно которому на территории всей империи языком преподавания становился русский. С конца 1860-х гг. во многих греческих селах появились также земские школы, где преподавание велось на русском языке. По некоторым свидетельствам, ученики, не владевшие русским языком, просто заучивали тексты наизусть. Н. А. Корф описывает случай в школе села Малый Янисоль: «На вопрос, читают ли дети по-русски, мне ответили, что вся школа читает. Я подошел к одному из учеников старшего разряда, и, действительно, он прочел довольно бойко. Но каково же было мое изумление, когда на вопросы мои к ученику „который ему год?“ и „как его зовут?“ я не получил никакого ответа, потому что ученик не понимал вопросов, предложенных на русском языке. Оказалось, что из всех детей никто, кроме сына священника, не понимает ни слова по-русски и что эти дети обучаются русскому языку как языку мертвому!» [Корф, 1868, с. 18].

К 1902–1903 гг. в греческих селах было 55 земских школ [Мазур, 2000, с. 18]. В Мариупольском уезде в конце XIX – начале XX в. действовала сеть начальных школ на русском языке (церковноприходские, земские, частные школы, двухклассные училища Министерства народного просвещения [Козина, 1997]), которая охватывала почти все зажиточное греческое население Приазовья и, по-видимому, способствовала распространению русского языка среди греков.

Знание русского языка было в разной мере свойственно представителям отдельных возрастных групп, мужчинам и женщинам, жителям разных поселков. Существуют свидетельства о большем распространении русского языка среди мужского населения из-за воинской повинности [Россия. Полное географическое описание, 1910, с. 212]. Греков призывали на военную службу с 1874 г. Кроме того, мужчины чаще бывали в городе, вели торговые дела и пр., а со второй половины XIX в. преимущественно русский, а не урумский язык использовался в деловой сфере. Знание русского языка среди женщин даже позднее, в середине 1920-х гг… оценивается как очень слабое [ЦГАВО 12].

Городские жители, по-видимому, не просто знали русский, но пользовались им даже активнее, чем собственным идиомом. В работе 1884 г. И. Э. Александрович отмечает употребление родных языков лишь сельскими жителями, тогда как «у более интеллигентной части населения родные наречия заменены русским языком… С русскою речью сроднила греков школа, в особенности со времени упразднения греческого суда и поступления их в ведение общих учреждений, и эта великая заслуга должна быть всецело приписана гуманным и патриотическим стремлениям местного земства» [Александрович, 1998 (1884), с. 62] [22]22
  Это сообщение Александровича, безусловно, приветствующего распространение русского языка, служит характерным примером отличия оценок ученых разного времени. Редактор, переиздавший процитированную работу в конце XX в., делает сноску, отражающую иерархию ценностей современного исследовательского дискурса о приазовских греках: «Автор не учитывает, что русификация греков наряду с пользой по ознакомлению их с мировой культурой внесла отрицательный элемент, подобный отатариванию языка греков в Крыму» [Александрович, 1998 (1884), с. 62].


[Закрыть]
.

Можно предположить, что русификация не только жителей Мариуполя, но и крупных поселков проходила быстрее, чем небольших хуторов. Ю. В. Иванова отмечает различное экономическое и культурное положение греческих сел на рубеже XIX и XX вв., «расположенных близко к торговым центрам, и глубинных, сохранивших традиции скотоводческого хозяйства. Отсюда и различная степень освоения русского языка и городской культуры. Зажиточные крестьяне из сел, связанных с городом и торговлей, таких как грекоязычная Ялта или татароязычный Мангуш, отправляли своих детей на учебу в Ростов или Екатеринослав. Это молодое поколение усваивало русскую городскую культуру, приносило в родные села новые бытовые навыки» [Иванова, 2004, с. 224].

К концу XIX в. среди значительной массы мариупольских греков сложилось двуязычие (русский и родной – урумский или румейский – языки). Постепенная замена урумского русским в качестве языка межгруппового общения должна рассматриваться в контексте изменения престижа идиомов. Ю. В. Иванова пишет, что в Крыму для греков «референтной группой» были татары. «Их культура – во многом заимствованная от турок или испытывавшая турецкое влияние – рассматривалась как престижная, становилась образцом для подражания» [Иванова, 2004, с. 392]. К концу XIX в. престижной культурой и образцом для подражания безусловно стала русская.

* * *

На протяжении XIX в. произошли существенные изменения в положении греческих поселенцев. Они утратили административное самоуправление и преимущественное право на земли Приазовья, лишились относительной культурной автономии (богослужение и преподавание на греческом языке), которую жители Мариуполя все же стремились поддерживать [23]23
  Неизвестно, насколько широко было распространено стремление поддержать греческую специфику города, однако активисты греческих обществ («Греческого благотворительного общества» и «Общества греков – потомков выходцев из Крыма» в 1908 г. выдвигали предложение начать богослужение на греческом в Екатерининской церкви и создать греческую школу; на заседании Мариупольской городской думы им было отказано в финансировании [Журнал очередных и чрезвычайных заседаний… 1909, с. 282–289].


[Закрыть]
. В то же время сообщество активно использовало возможности, предоставляемые освоением русского языка, в первую очередь, образование – как отмечалось выше, часть греков отправляли детей на обучение в Екатеринослав и Ростов. Как могли восприниматься сообществом эти изменения?

В разных слоях и возрастных группах мариупольских греков, по-видимому, отношение к русификации было неодинаковым. Есть свидетельства стремления к русификации, желания полностью интегрировать детей в русскую и русскоязычную среду и, следовательно, отказаться от специфики греческого сообщества (подобные настроения были, по-видимому, характерны для части богатых жителей Мариуполя). В то же время существовало, по-видимому недовольство современным положением группы в результате утраты (или насильственного лишения) привилегий и связанных с ними экономических и социальных преимуществ и, отчасти, культурной специфики сообщества. Русификация воспринималась как часть этой общей политики. Трудно судить об отношении сообщества к отмене богослужения на греческом и школьному обучению на русском, но разрешение селиться на приазовских землях другим этническим группам оценивалось греками негативно, что было связано с нехваткой земли на рубеже XIX–XX вв. С точки зрения новых колонистов, у греков было неоправданно много земли, тогда как сами жители греческих поселков, возможно, считали иначе. Документы более позднего времени (1920-е гг.) фиксируют конфликты и земельные тяжбы между греками и негреками, например между греческим поселком Улаклы и украинским селом Успеновка (с решением суда в пользу последнего) [ЦГАВО 11] [24]24
  В деле отмечается, что «землеобеспеченность греков и сейчас выше, чем, скажем, у украинцев (земельная норма у греков около 4 лес, а у других – около 2 дес. и даже ниже). Это создает почву для конфликтов между украинцами и греками. Так, в Стыльском, Андреевском и Болынеянисольском районах, где есть греческие и укр(аинские) села, в последних поднята большая кампания по выявлению у греков земельных излишков» [ЦГАВО 11, л. 59].


[Закрыть]
. Подобные ситуации способствовали развитию если не этнических конфликтов, то замкнутости греческой общины.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю