Текст книги "Добрая примета"
Автор книги: Влада Орлецкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
11
На следующий день Елена, не выдержав информационной блокады, сама позвонила Алисе и вместо приветствия сердитым голосом поинтересовалась:
– Ну что, мать игуменья, ходила в тюрьму?
– Ходила. Привет, Лен.
– Привет. Ну и как там?
– Стоит себе на месте, что ей сделается-то?
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – с напором проговорила Елена.
– Оксану я не видела.
– А что так?
– Она отказалась от свидания.
– Правильно. Потому что ей стыдно тебе в глаза смотреть.
– Она мне записку передала.
– Что пишет?
– Просит прощения.
– Боже, как трогательно. – В голосе подруги так и сквозил сарказм. – Что будешь делать?
– Адвоката искать.
– Сильно известного не нанимай. Эти напыщенные индюки только и умеют что деньги тянуть. Возьми средненького, который пока только на репутацию работает. Такой точно будет носом землю рыть, чтобы Оксанку с «кичи» вынуть.
– Господи, ты выражаешься, как зечка.
– В какой стране живем, забыла? И потом, от сумы, знаешь ли, да от тюрьмы…
– А что сама вчера говорила?
– То бензин, а то дети. Нешто я не баба? Мне, может быть, тоже Оксанку жалко…
В тот же день Алиса нашла адвоката для Оксаны. Юрист Сергей Захарченко, молодой человек двадцати восьми лет, без промедления, с юношеским энтузиазмом взялся за дело. Выслушав доводы «потерпевшей», он сначала был удивлен такой необычной позицией по отношению к его подопечной, но затем предложил, раз уж так все обернулось, сделать упор на невиновность Оксаны. Он сразу договорился о встрече со следователем и вместе с Алисой поехал в райотдел.
Там их визит, равно как и требование адвоката ознакомиться с делом, восприняли без энтузиазма.
– Я не поняла, Алиса Валентиновна, с чего это вы вдруг решили изменить показания, – с недоверием произнесла следователь. – Уж не оказывают ли на вас давление?
– Интересно, кто бы мог его на меня оказать?
– Ну, например, родственники подследственной Вольской. Или же ее муж, который якобы скрывается…
Но Алиса твердо стояла на своем.
– Нет, никто на меня не давит.
– Может, вы еще скажете, что вас никто не грабил? Получается, вы не просто сделали ложный вызов, Алиса Валентиновна, а ввели следствие в заблуждение, совершили оговор и…
– Я просто хочу сказать, что необоснованно подозревала Оксану. Она здесь ни при чем. Я уверена в этом.
– Оксана Геннадьевна Вольская, невзирая на ваше заступничество, все равно предстанет перед судом. Я вам это обещаю.
Только благодаря усилиям адвоката им все же удалось добиться освобождения Оксаны под подписку о невыезде. При этом на прощание следователь с ехидцей сказала Алисе:
– Только имейте в виду, Алиса Валентиновна, если гражданка Вольская вслед за мужем ударится в бега, мы потом и вас привлечем за дачу ложных показаний.
– Оксане незачем бегать от вас. Она ни в чем не виновата. И мы это докажем.
– Удачи вам, – совсем уж елейным голосом произнесла следователь.
– Ну а что вы хотели? – говорил адвокат Сергей, когда они уже все втроем ехали в машине Алисы. – Им лишь бы кого-нибудь посадить. Работа у них, у следователей, такая. А тут, судите сами, два главных фигуранта в бегах, и поймают ли их – это еще бабушка на двое сказала. Вот они и уцепились за Оксану Геннадьевну. Ну да ничего. Прорвемся.
– А как же. Конечно, прорвемся, – подтвердила Алиса. – Черт, надо было вообще сказать, что меня никто не грабил!
– Ну теперь уже поздно пить боржоми. Да погодите вы отчаиваться, мы и Оксану Геннадьевну отмажем, и деньги ваши найдем.
Алиса только снисходительно улыбнулась в ответ, ибо на счет денег у нее как раз имелись сомнения. И вообще, денежный вопрос сейчас почему-то перестал быть для нее проблемой номер один.
Она остановила машину возле многоэтажки, где жила Оксана, и вышла следом за ней, попросив адвоката Захарченко поскучать в одиночестве. У подъезда Оксана тихим голосом поблагодарила Алису, глядя в сторону. Вид у нее был виноватый и какой-то пришибленный. Что, впрочем, и не удивительно, ведь она провела в камере четверо суток, а там далеко не гранд-отель. К тому же перед Оксаной стояла ее близкая подруга, которую она обманула, и теперь женщине было невыносимо тяжело не то что говорить с Алисой о чем-либо, но даже встречаться с ней взглядом.
– Вот, Оксан, возьми. – Алиса протянула ей деньги, которые сняла утром с банковской карты.
Та испуганно отстранилась от подруги.
– Я не возьму!
– Не валяй дурака. Чем ты детей кормить будешь? Денег у вас нет. Сестра тебе не поможет, я с ней говорила. Она и так не в восторге от того, что твоим детям пришлось пожить у нее несколько дней. Так что бери и не выпендривайся. Я себе еще нарисую.
Оксана заплакала, закрыв лицо руками.
– Алиса… ты просто… ты человек… – бормотала она.
Алиса обняла ее.
– Перестань. Ну хватит уже сопли разводить.
– Я все тебе верну, слышишь! – с жаром произнесла Оксана. – Я продам свою квартиру и верну тебе деньги.
– Ничего лучше не придумала? Квартиру она продаст… А жить ты с двумя детьми где будешь? Какие же вы с Юркой все-таки идиоты!
– Я так виновата перед тобой, а ты мне и адвоката наняла, и из тюрьмы вытащила, и деньги вот даешь…
Алиса, уже несколько утомленная излияниями подруги, сказала ей, вздохнув:
– Оксан, это всего лишь деньги.
– Нет, ты просто святая!
– Да нормальная я, нормальная.
– Ты еще скажи, что на твоем месте так поступил бы каждый…
– Ладно, Оксан, поеду. А то я тут адвоката твоего обещала до офиса подкинуть. Держись. Если что, сразу звони ему или мне. Поняла?
– Я по гроб жизни за тебя буду молиться…
– Давай мы сначала тебя в суде оправдаем, а там разберемся, кому и за кого молиться, хорошо?
– Ты и так уже для меня многое сделала.
Алиса вздохнула.
– Это не для тебя, Оксанка. Я, может быть, для себя это делаю. Так что ты меня не благодари. Это все эгоизм в чистейшем виде. Просто он так проявляется. Ну пока.
И она пошла обратно к машине.
– Пока, – сказала Оксана, провожая подругу удивленным взглядом.
Попрощавшись с Сергеем Захарченко возле административного здания, в котором находился его офис, Алиса поехала домой. Припарковав машину у подъезда, она вдруг кое-что вспомнила и открыла автомобильную пепельницу. Там, в компании трех тоненьких скукоженных бычков, оставшихся от сигарет «Собрание», валялась смятая визитка. Алиса вытащила ее двумя пальцами, стряхнула пепел и развернула. Потом выловила из сумки мобильный и стала набирать номер Игоря Тишинского. Когда были введены все одиннадцать цифр, она с полминуты еще в нерешительности смотрела на цветной дисплей, рассеянно поглаживая пальцем кнопку вызова. Затем нажала на сброс и апатично кинула телефон обратно в сумку. Потом вышла из машины и закурила. Затем Алиса еще раз чиркнула зажигалкой, чтобы сжечь визитку, и стала с интересом наблюдать, как та чернеет и сворачивается в ярких языках пламени, пока огонь не опалил ей пальцы. Тогда она, чертыхнувшись, бросила сгоревший клочок бумаги в траву.
12
Потом она, конечно, не раз корила себя за малодушие, за то, что не хватило решимости позвонить Тишинскому. Не важно, что она понятия не имела, как завести с ним разговор. Хотя, по правде сказать, это действительно была веская причина. Ну вот что бы она ему сказала? Что его прекрасные зеленые глаза и серенькие носочки в голубую полоску не дают ей спокойно спать по ночам?
Да, она думала о нем. Думала, когда сидела за вязальной машинкой или ехала в автомобиле по делам, когда закрывалась за нею дверь малогабаритной квартиры, когда она падала без сил на диван и лежала, вперив невидящий взор в экран телевизора. И еще она думала о том, как бездарно, бессмысленно проходит ее жизнь. Единственная жизнь…
Звонок Сергея Захарченко заставил ее вернуться к проблемам иного порядка.
– Алиса Валентиновна, мое почтение. Захарченко беспокоит.
– Здравствуйте, Сережа.
– Тут у нас кое-что интересное произошло. Я, как бы выразиться помягче, трупик один отыскал. С огнестрельным. Догадываетесь чей?
Алиса догадывалась.
– Сережа, вы еще и поиском трупов занимаетесь? – невесело пошутила она.
– Ну а кто же, как не я, будет этим заниматься? Милиция, что ли? – в тон ей ответил Захарченко. – Подъезжайте на опознание. Где судмедэкспертиза находится, знаете?
– Да, я сейчас туда приеду…
После опознания Алиса стояла возле своей машины с адвокатом Захарченко и курила.
– Кто похоронами будет заниматься? – спросил Сергей. – Следователь позвонила его матушке, так та категорично заявила, что он давно ей не сын… Вы не знаете, может, у убитого подруга какая-нибудь была?
– Понятия не имею. Вы на этот счет не беспокойтесь. В крайнем случае я сама этим займусь.
– Ну, на вас, Алиса Валентиновна, я уже не удивляюсь. Только одного не пойму – зачем вам это надо. Честно говоря, такое поведение я впервые встречаю в своей практике. Да и вообще в жизни.
– Вообще-то мне не особенно это надо. Просто так складываются обстоятельства. Дайте-ка мне лучше телефон матери Эдуарда. Может быть, у меня все-таки получится пробудить в ней какой-нибудь материнский инстинкт. Хотя сомневаюсь. – Она посмотрела на адвоката с ироничной улыбкой. – А что, Сережа, вам никогда не приходилось никому помогать просто так?
– Ну почему же? Приходилось. Мужик я или нет? – Его как будто задели ее слова. – Но это касалось помощи родным или друзьям. Любимой девушке. Но что бы так… хлопотать о людях, которые тебя кинули… это о-о-очень круто. Как в Евангелии: ударили по одной щеке – подставь другую… Но я не такой добрый христианин, как вы, Алиса Валентиновна.
– Да бросьте вы. Ничего в этом нет крутого. И я вовсе не такая добрая христианка, как вы думаете. Просто я должна это сделать, вот и все.
– Кому должны-то? – усмехнулся Захарченко.
Алиса бросила окурок в урну.
– Неважно.
Оказавшись дома, она принялась звонить своей бывшей свекрови.
Изольда Вениаминовна Ощепкова, мать Эдика, преподавала французский в школе, где они когда-то учились. Эта женщина высоко забирала волосы, открывая длинную как у балерины, сильную гордую шею, и всегда держалась холодно, даже чопорно, чем повергала детей в трепет. У нее имелись садистские замашки. Указка в ее больших мужицких руках, с узловатыми цепкими пальцами, могла стать страшным оружием. Большие нефритовые серьги, выполненные из нескольких фрагментов, зловеще покачивались в ее ушах, доставая почти до плеч.
Как же они, одиннадцать несчастных, забитых «французиков», мучительно завидовали остальным одноклассникам – счастливому англоязычному большинству, заморскую речь которому преподавала демократичная и лояльная «англичанка»! Или «немцам» из параллельного класса, которые на уроках своей совсем еще юной учительницы просто ходили на ушах. Изольду держали в школе потому, что она блестяще знала предмет, и еще потому, что с учителями французского в системе образования вообще было негусто. Ощепкова буквально фанатела от своего предмета и даже пыталась грассировать, подражая Эдит Пиаф. Но, видимо, ей этого было не дано, потому что в итоге у нее всегда получался какой-то сухой гортанный звук, похожий на украинский вариант произношения звука «г».
Когда-то Алиса так же, как и одноклассники, до смерти боялась злобную «француженку», а потом, волею судьбы, вышла замуж за ее отпрыска. Свекровь звала сына Эдвардом – то ли была поклонницей Радзинского, то ли просто выпендривалась, как с грассированием. Сейчас Алисе казалось, что все это происходило в какой-то другой жизни, в другом измерении, многое просто забылось, стерлось из памяти… Она только лишний раз убедилась в справедливости одного мудрого изречения, что когда бог хочет наказать человека, то отнимает у него разум. Никак иначе она не могла объяснить даже самой себе это свое скоропалительное замужество.
– Слушаю, – прозвучал в трубке хорошо поставленный, «преподавательский» голос бывшей свекрови.
– Здравствуйте, Изольда Вениаминовна.
– Кто говорит?
Алису так и подмывало сказать свекрови, что говорит с ней не кто иной, как тот самый конь в пальто, но случай был уж больно не подходящий для подобного рода шуток. Поэтому она просто представилась.
– Боже мой! – В хорошо поставленном голосе появился оттенок скорби. – Что за день сегодня! Сначала звонит какая-то ужасная женщина, представляется следователем и требует от меня невозможного. А теперь еще и ты.
– Изольда Вениаминовна, погиб ваш сын, а вы даже…
– У меня нет сына! И не смей мне об этом говорить! В нашей семье никогда не было преступников!
Если до этого разговора Алисе было просто по-человечески жаль Изольду, то сейчас молодой женщине хотелось отхлестать бывшую свекровь по щекам.
– Вам следовало лучше воспитывать своего единственного ребенка, – безжалостно произнесла она. – Тогда он, возможно, и не стал бы преступником.
– Это ты во всем виновата! Ты превратила его в монстра! Ты всегда хотела только денег и никого никогда не любила! Эдвард погиб из-за тебя!
Алиса положила трубку, не в силах больше слушать безумные вопли Изольды. Собственно, чего она ждала? Мадам Ощепкова и в лучшие-то свои годы не отличалась здравомыслием. Почему же тогда Алиса решила, что к шестидесяти у этой женщины вдруг проснутся зачатки разума?
После общения с абсолютным злом в лице бывшей свекрови ей захотелось поговорить с кем-нибудь близким и родным, и Алиса решила позвонить родителям.
Трубку взял отец, Валентин Семенович.
– Привет, пап.
– О-о, привет, дочь! Что-то ты не звонишь, не показываешься. Совсем нас, стариков, забыла.
– Пап, вот я сейчас и звоню.
– Наверняка по какому-нибудь делу.
– Почему ты так решил?
– Потому. Знаю я тебя, деловую колбасу…
Несмотря на то что отец говорил в шутливом тоне, Алиса почувствовала довольно болезненный укол совести. Она знала, что родители скучают по ней.
– Папка, я тебя обожаю! – сказала она, пытаясь совладать с волнением, от которого у нее перехватило горло, а на глазах навернулись слезы.
– Ладно, лиса Алиса, не подлизывайся…
– Как ты себя чувствуешь?
– Как в анекдоте.
– В смысле? – не поняла она.
– В смысле – не дождетесь, – продолжал шутить Валентин Семенович.
– Ну, папка! Ладно, позови маму.
– Не позову, пока не пообещаешь, что в эти выходные обязательно поедешь вместе с нами на дачу. Сидишь там у себя, как в норе, света белого не видишь! Свежим воздухом надо иногда дышать или нет? Обалдеешь ведь скоро от своих кофточек.
– Не обалдею, – с безенчуковской интонацией ответила Алиса.
– Пообещай, что поедешь с нами на дачу, – не отставал Валентин Семенович.
– Хорошо, пап, я обещаю.
– А-а, все равно обманешь. Ладно, передаю трубку матери. Лидок, подойди к телефону, дочь звонит! Болтайте, женщины.
Алиса услышала в трубке голос матери, Лидии Михайловны.
– Привет, киса.
– Здравствуй, мамуль. Как ты?
– Да что мне сделается-то?
– Я, наверное, завтра к вам заеду.
Голос Лидии Михайловны посерьезнел.
– Алиса, детка, у тебя все хорошо? – спросила она.
– А что у меня может быть нехорошо, мам?
– Не знаю, мне просто кажется…
– Перекрестись, мам. У меня все в полном порядке.
– Ну ладно. А то прямо душа не на месте.
– До завтра, мам. Целую. И поцелуй за меня папку.
– Приезжай к обеду! Я приготовлю что-нибудь вкусненькое!
Хорошо, что она не сказала матери о продаже квартиры на «Богдашке», и вообще, обо всем остальном. Родители никогда не вмешивались в ее дела, разве что пытались повлиять на Алису, когда та собиралась замуж за Эдуарда Ощепкова. Как оказалось – не зря.
Это был день звонков. Просто какое-то телефонное безумие. Вечером ей позвонила еще и Елена.
– Привет! Я разговаривала с Оксанкой, узнала про Эдика. Ты совсем уже чокнулась со своей благотворительностью?!
– А что я должна была, по-твоему, делать?
– Ну не знаю. Только не понимаю, почему ты-то должна этим заниматься?!
– А кому еще, как не мне?
– У него мать есть. И наверняка баба какая-нибудь…
– Никого у него нет. А бывшая свекровь меня просто послала.
Темпераментная Елена в миг перенесла все свое благородное возмущение на другой объект.
– Ну что за люди, а?! Вот кто ее, скажи на милость, сучку старую, когда время придет, хоронить-то будет? Хоть бы об этом подумала, прежде чем посылать человека, который хочет помочь. Ну и век настал!
– Век как век…
– Слушай, бессребреница, ты, случайно, не собираешься уходить в монастырь? – с ехидцей поинтересовалась Елена. – Когда соберешься, не забудь мне свою «малосемейку» отписать. Уж я-то сумею распорядиться этим подарком. С пользой для себя.
13
На следующий день с утра она занялась похоронами Эдуарда, а потом, ближе к обеду, отправилась в гости к родителям.
У Лидии Михайловны уже все было готово к приезду дочери: окрошка из домашнего кваса с копченой колбаской и сладким болгарским перцем и сочные, еще горячие «колдуны». Одним словом – прощай, диета.
– Мама, я сейчас умру, – сказала Алиса, когда обед был съеден. – Все такое вкусное, просто ужас! Я же не влезу в свой летний гардероб.
– Перестань. Уж я-то знаю, что ты живешь на одних салатах. И дело ведь не в диете, верно? Тебе что, лень готовить?
– О, проницательная, мудрая мама! Да не лень, ма-ам. Просто некогда.
Она попыталась подняться из-за стола. Лидия Михайловна недоуменно посмотрела на дочь.
– А как же чай? Я и торт испекла.
– Нет, мамуль, торт отменяется. Места больше нет.
Лидия Михайловна вздохнула и стала убирать посуду в раковину.
– Тогда возьмешь с собой и дома съешь, – решительно произнесла она, – когда место появится.
– Ну хорошо, – сдалась Алиса.
– Чаю все же выпей, – не отставала мать. – Я налью? Пусть остывает.
– Ладно, мам, пусть остывает.
Родители жили в двухкомнатной квартире, в кирпичной девятиэтажной «свечке». Это был один из первых домов так называемого Чехословацкого проекта, с незадымляемыми лестницами и квартирами улучшенной планировки, отличавшимися от типовых «брежневок» и еще более мелких «хрущевок» вполне приличными восьмиметровыми кухнями, более просторными комнатами и прихожими. Квартира была обставлена простенько, без изысков и излишеств. «Достойная бедность» – так в шутку называл Валентин Семенович их с женою стиль жизни. Он всю жизнь проработал на заводе. Начинал с инженера и постепенно дослужился до заместителя директора, «пережив» всех своих хозяев. Раньше Бархатовы были вполне обеспеченной семьей, но теперь из всех богатств у них осталась только машина «девятка» да вот эта квартира, которую Валентин Семенович выбил, благодаря руководящей должности.
Когда-то Алиса привела сюда Эдика, потому что своей жилплощади у него не было, а обитать под одной крышей с его матушкой не представлялось возможным. И родители приняли его – куда денешься? Так и стали они жить вчетвером в двухкомнатной квартире. Бедные, бедные ее старики! Ну и натерпелись же они, прежде чем у Алисы хватило ума выставить Эдика вон.
Лидия Михайловна поставила посуду в шкаф на сушилку и села напротив Алисы. Весной матери исполнилось пятьдесят восемь, но выглядела она моложе своих лет – хорошо одевалась, следила за собой. Собственно, у всех женщин этой семьи была такая отличительная черта. Они следили за собой без чрезмерного фанатизма, конечно, так как цену себе тоже знали. Поэтому юная Лида Нефедова и выбрала себе в мужья очень достойного молодого человека. Алиса даже где-то завидовала родителям. У них всегда все складывалось гладко. В отличие от нее, их непутевой дочери. Ну тут уж, как говорится, в семье не без урода.
Зато как же хорошо, как здорово было приходить к ним, своим славным старикам, и, отдуваясь, непременно съедать все вкусное, что мама положит в тарелку, пить чай и хихикать вместе с ней над шуточками отца. И на правах единственной Дочери не мыть посуду. У мамы спокойные серые глаза, любящий взгляд и «гусиные лапки» в уголках глаз, которые она так мечтает разгладить, используя какой-то разрекламированный крем для век. Но все это, конечно, безрезультатно. И слава Богу, потому что эти «лапки» ей ужасно идут.
Иногда Алисе становилось интересно, что родители думают по поводу ее неустроенной личной жизни и отсутствия детей, то есть их внуков. Они никогда ни в чем не упрекали свою дочь. Может быть, их так напугало ее первое неудачное замужество? Но, в сущности, они просто хотели от нее, их единственной дочери, только одного – чтобы она не забывала их, объявлялась почаще, звонила… А ведь она забывала! И снова никаких упреков, разве что в шутливой форме…
Как же она могла так долго не появляться здесь, в этой уютной квартирке, где с детства все настолько родное, что от каждой царапинки на мебели перехватывает дыхание? И под креслом все время спит старый сердитый кот Пушок, огромный, как средних размеров собака, и вечный, как Дункан Маклауд. И хочется в гостиной опуститься на диван между мамой и отцом, обняться с ними и, сидя вот так втроем, смотреть какой-нибудь ужасно сентиментальный старый советский фильм. И это воистину настоящее счастье. Хотя в ее возрасте было бы лучше уже мечтать об объятиях мужа. Как-то это более естественно, что ли…
Да бог с ним, с мужем. Вот если б у нее были дети, она могла бы отправлять их к дедушке и бабушке, и тогда бедным ее старикам не было бы так тоскливо и одиноко без нее. Да, с внуками им было б не до хандры. Тогда отец перестал бы мрачно шутить, мол, скорее бы старость да в детство впасть…
– У тебя правда все в порядке, дочь? – спросила Лидия Михайловна.
– Да, мам.
– Выглядишь усталой. Наверное, целыми днями сидишь за вязанием. Бедный ты мой ребенок…
Она погладила Алису по голове, как в детстве.
– Ничего я не бедный ребенок.
Мать рассмеялась.
– Бедный мой богатый ребенок!
Внезапно Алиса спросила:
– Мам, почему в твое время мужчины женились?
Лидия Михайловна пожала плечами.
– Наверное, потому, что женщины были не так доступны, как теперь. Вот и приходилось жениться. Это был почти единственный способ получить женщину.
– Думаешь, все дело в этом?
– Отчасти да.
– Как грустно. Значит, мы доступны.
Лидия Михайловна ласково погладила ее по лицу. Алиса блаженно закрыла глаза, потерлась о руку матери, теплую и удивительно нежную. Захотелось плакать.
– Алисочка, ну что на тебя нашло, детка? Я же вовсе не тебя имела в виду. Да пропади они пропадом, эти мужики! Разве смысл жизни в этом?
– А в чем же, мамочка, тогда смысл нашей жизни? – с тоской произнесла Алиса.
– Да ни в чем. Живи себе да радуйся. Нас с отцом радуй.
– И все-таки почему теперь другие отношения? Что изменилось?
– Жизнь изменилась. И потом, раньше как-то не принято было жить поодиночке. Еще государство вынуждало. В те времена существовал налог на бездетность. А семейным, наоборот, обеспечивали и карьерное продвижение, и материальную помощь, да еще и квартиры давали…
– Угу, знаем, через двадцать лет по очереди.
– Ну кто-то получал быстрее. Такое уж было время. Теперь другое.
– А нам что делать? Ну, моему поколению? Вы с мальчиками за ручку гуляли, замуж выходили практически нецелованными. А с нами что теперь происходит? Смотреть на все тошно. Мужики повыродились и деградировали. Семья стала не нужна. У всех на уме только удовлетворение собственных желаний, кстати, не всегда сексуальных. Ленка ищет себе мужа за бугром – так и там то же самое, только со своими примочками. От Оксанки муж ушел…
Сказав это, Алиса тут же спохватилась, ведь эта история была тесно связана с ее личными неприятностями, о которых матери не следовало знать.
– Как?! От Оксаны ушел муж?! – изумленно воскликнула Лидия Михайловна.
– Да, – нехотя подтвердила Алиса.
– К другой женщине?
– Не знаю… к женщине, к мужчине… Какая разница? Сбежал, вот и все.
– Но у них же двое детей!
– Как говорят в Украине, о то ж…
– Алиса, доченька, но ведь это же кошмар! Черт знает что такое! Ну и мужчины пошли. В наше время такого не было.
Алиса лукаво посмотрела на мать.
– В ваше время за такое бы сразу к стенке, что ли?
– К стенке не к стенке… но тогда парторганизация оказывала на всех влияние. Хотя знаешь, чем на такого влиять, пусть уж лучше идет на все четыре стороны. Нет, дочь, не правильное было тогда время. Наверное, поэтому сейчас вы и расплачиваетесь за все.
– Давай не будем больше о грустном.
– Может, все-таки скушаешь кусочек тортика? – с надеждой в голосе спросила Лидия Михайловна. – Смотри, какой красавец получился. Как ты любишь, с марципаном.
Алиса с мольбой посмотрела на мать и внезапно сдалась.
– Ну если только с марципаном. И если только кусочек.
Лидия Михайловна тут же кинулась хлопотать: разрезала испеченный торт, положила по кусочку Алисе и себе и подлила чаю.
– Звонила Алевтина, – сказала она, снова присаживаясь напротив.
– Тетя Аля? Есть новости от Женьки?
– Да, Женечка прислала ей фотографии по электронной почте. Все очень достойно.
С Алевтиной, младшей сестрой отца Алисы, Лидия Михайловна дружила еще с первого курса института. Собственно, подруга и познакомила ее потом со своим братом.
– Женька случайно не собирается к нам приехать? Как-никак уже пять лет прошло. Тетя Аля внука видит только на фотографиях, впрочем, так же как и дочь. Совесть у нее есть?
В интонации Алисы прозвучал упрек, и она тут же мысленно одернула себя. Сама-то хороша. Женька хотя бы живет за океаном, в другой стране и на другом континенте. А вот ей, Алисе, что мешает почаще бывать у родителей или на худой конец почаще звонить? Она виновато посмотрела на мать, ей даже показалось, что Лидия Михайловна поняла, какие мысли снедают ее непутевую дочь.
Тут приехал на обед Валентин Семенович, на служебной машине с шофером, и женщины благополучно свернули свой грустный разговор. Папа принес бутылочку вина, по случаю появления в отчем доме своей единственной блудной дочери, и та вынуждена была немного пригубить из бокала, хоть и была за рулем. Как всегда, Владимир Семенович много шутил, развлекая своих обожаемых женщин.
Алиса месяц, или даже больше, не виделась с отцом. И сейчас она вдруг посмотрела на него так, будто впервые увидела. Оказывается, у папы серо-зеленые глаза. Такие же, как и у нее самой. Ну да, конечно, она всегда это знала, просто забыла, вернее, привыкла… У него зеленые глаза. Смешливые и удивительно ласковые. Почти как у Игоря Тишинского. Она подметила это еще в дедовой квартире, когда они хохотали, как два идиота, над тем, что увидели в кухне таракана, будто это какая-то диковина…
