Текст книги "Оружейных дел мастер (СИ)"

Автор книги: Влад Тепеш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Глава 30

Он заглянул внутрь, прошел пару комнат. Приоткрытая дверь, у нее стоят все те же стражники. На Разумовского они покосились предельно недружелюбно, но пройти не помешали.

Комната оказалась спальней. Ее хозяйка, облаченная в ночную рубашку и укрытая одеялом, лежала под балдахином. У ночного столика на полу – разбитый графин и лужа вина, рядом валяется круглый пузырек, точно такой же, в каких Роктис приносила Даниле противоядие и яд. Видимо, она еще попыталась поставить пустую склянку на столик, но вместо этого немеющая рука сбросила графин.

Король, сгорбившийся и словно постаревший, молча стоял посреди комнаты. Заслышав позади шаги, он обернулся.

– Это ведь она проболталась о деталях твоего похищения? – тусклым голосом спросил Валлендел.

Данила молча кивнул.

– Как… как глупо… – сдавленно прошептал король, – столько лет среди нас провести и так и не понять, что люди имеют обыкновение прощать ошибки… Она так и не смогла научиться жить не по правилам своего Подземья… Как глупо…

Разумовский промолчал. Стоит ли рассказать королю, что Роктис вовсе не случайно «проболталась», а вполне умышленно? Уменьшит ли его скорбь известие о том, что его якобы верная приспешница предала своего сюзерена с потрохами? Вряд ли. Замена одной причины скорби на другую бессмысленна, а о мертвых – хорошо или ничего. Хорошего сказать нечего – потому Данила просто молчал.

Странная штука психика. Коварная паскуда, осознав свое поражение по всем статьям, альтернативе снова стать бродягой, которую нигде не ждут и не приветят, предпочла небытие. Из своей собственной руки приняла такую же смерть, какую уготовала Даниле, по сути, тем самым и ему приговор подписав. И вроде бы надо радоваться, что такая дрянь землю больше не топчет… А только на душе не радостно. Тут если кого и жалеть надо, так вроде бы себя, потому как срок и у Данилы истекает – но ему почему-то жаль Роктис. Могла бы себе спокойно жить, припеваючи, под покровительством Валлендела, да только натура толкнула на скользкую дорожку, и когда ведьма оступилась – предпочла, не дожидаясь расправы за предательство, сбежать туда, где палач уже не достанет. И прав король – как глупо.

И как странно. Данила поймал себя на мысли, что внутреннее напряжение отпускает его, оставляя только тупую боль в душе. В какой-то мере даже почувствовал облегчение: все, вот теперь уже все. Не надо ни о чем беспокоиться, потому что участь его наконец-то определена. У летчиков это называется точкой невозвращения, миновал ее – обратно уже пути нет. Еще четверть часа назад Данила мог бы что-то как-то изменить, если б знал наперед, но увы. Дара предвидеть будущее у него нет, равно как и способности отматывать время вспять.

Впрочем, если разобраться, точка невозврата, причем в буквальном смысле термина «невозврат», была пройдена в тот момент, когда эльф-диверсант заехал Даниле в челюсть. С того момента инженер уже ни на что не влиял и ничего не контролировал. Словно пилот, попавший в пекло циклона, он лишь пытался удержаться в воздухе и не разбиться, не более того. И вот теперь все, что ему остается – это продолжать свой полет по намеченному курсу до тех пор, пока топливо не кончится.

Роктис неподвижно лежит с закрытыми глазами, неподвижная и какая-то умиротворенная. Ее смертный путь, полный хитрости, коварства, вероломства и предательства, закончился.

Данила подошел к кровати, взял свисающую руку Роктис и положил вдоль тела. Еще теплая, но уже начинает остывать.

Позади заскрипело кресло: это Валлендел сел, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях.

– А я думал, ты ее терпеть не можешь, – сказал Данила просто для того, чтобы что-то сказать.

– Ну и что? – горько хмыкнул король, – что с того, что не мог?

– Не понимаю я тебя…

– Если у тебя есть, скажем, брат… Ты можешь с ним не ладить, но это не меняет того факта, что он твой брат. Я много кого терпеть не мог, и что? Герцог Ландэгра, к примеру, был рябой, неряшливый, с дурным запахом изо рта, ел руками и вытирал их в свою бороду… Да я сызмальства терпеть его не мог. Но я никогда не переживал за отца, зная, что с рядом ним такой преданный и верный человек. Ландэгра всю свою жизнь провел подле отца – и вместе с ним же и погиб. Или барон Виндэлл… Скряга, склочный, мелочный сквернослов и зануда. Его не то что я – никто терпеть не мог. Потому отец еще давно сослал его на восточную границу. Но он был верен и честен, когда пришла серая чума, Виндэлл оказался в первых рядах тех, кто преградил ей путь – и в числе первых погибших.

Понимаешь, мастер из другого мира… У королей нет права делить своих подданных на тех, которые нравятся, и тех, кто неприятен, мы вынуждены мерять людей по их чести и верности. Плевать, что я не переносил ни Ландэгру, ни Виндэлла, а с ними еще кучу других – но я на них всегда мог рассчитывать… А теперь многих уже просто нет. О, темное, проклятое время… Те, которые меня окружали, те, на кого я мог положиться, уходят один за другим, война забирает самых лучших, и скоро я совсем один останусь… если сам не лягу в могилу к тому времени… А теперь еще и Роктис, и даже не от рук гоблинов, а просто по своей глупости. Мысль о том, что я простил бы ей и гораздо большие промашки, в ее голову не уместилась, как это похоже на дроу… Вот йоклол бы взяла! А ведь кто тебе противоядие готовить будет⁈ Проклятье! Так, Врэй! Бегом сюда алхимиков звать! Пусть разберут ее записи и склад снадобий, у нее должны же быть где-то рецепты записаны!

Охранник затопал сапогами, отправившись бегом выполнять приказ. Данила только покачал головой:

– При ее параноидальности и коварстве, я подозреваю, что она самые важные рецепты хранила в голове.

– А ты слишком уж спокоен для отравленного, которому жить осталось считанные дни, – заметил король.

– Я ведь говорил, что далеко не все так очевидно, как тебе кажется, – философски пожал плечами Данила. – Ну да это неважно. Самое главное сделано, осталось лишь кое-что закончить, а затем пожелать тебе и твоему народу успеха в этой войне…

Он бросил прощальный взгляд на Роктис, повернулся и побрел в свою комнату. На душе – только тупая боль и пустота. Чтобы страдать, тоже нужны силы, у него они уже закончились. Данила слишком многое пережил с момента похищения. Больше, чем мог бы себе представить. Больше, чем мог бы вынести. Спору нет, конструкторам в годы войны с нацистской Германией приходилось не легче. Или хотя бы Кошкин, который, уже будучи тяжело больным, продолжал руководить разработкой «тридцатьчетверки». Но одно дело – великие люди, и совсем другое – Данила, обычный конструктор вентиляторов. Правду говорят – желай осторожно, желания имеют отвратительную способность иногда исполняться. Хотел конструировать оружие? Получи и распишись. А что к этому прилагается непосильная ноша практически единоличной ответственности за судьбу целого народа – уже твои проблемы.

Опять же, как бы физически туго ни приходилось тяжело больному Кошкину или, например, Дегтяреву, положившему здоровье на алтарь обороны своей родины и умершему вскоре после войны, им не выпало нести такое психологическое бремя, ведь они были не одни в строю других таких же оружейников. Если бы Дегтярев не сделал свою противотанковую винтовку – ничего страшного, потому что его коллега Симонов сделал свою, ничуть не уступающую. Оружейников того страшного времени войны против коричневой чумы было кем заменить, их дело было кому продолжить. А Данила Разумовский оказался в положении «один за всех».

Радует одно: нести этот груз осталось уже недолго. Данила сделал, что мог, даже больше, чем мог, прыгнул выше головы. Дальше Арлансии и здешним людям придется как-то справляться без него, и Разумовскому очень хотелось надеяться, что они справятся.

Он вернулся в свою комнату, сел на постель и принялся раздеваться. Надо бы позвать слугу, чтобы погасил кристалл: инженер так и не научился зажигать и гасить их легким свистом. Взгляд упал на стол с чертежными принадлежностями. Один лист, лежащий отдельно, привлек внимание.

На нем витиеватая надпись, почерка Роктис Данила раньше не видел, но по содержанию догадался, что это ее прощальная записка.

«Яда в вине не было. Живи себе дальше спокойно, душенька».

Он перечитал трижды, прежде чем до него дошел смысл. Роктис и не думала его травить, просто блефовала. И теперь, прежде чем уйти и принять яд, избавила своего «подопечного» от нескольких крайне неприятных дней в ожидании скорой смерти.

Данила набросил на кристалл свой камзол и лег в постель, глядя в почти невидимый в темноте потолок. В голову лезут только два слова, несколько раз повторенные королем – как глупо… Как глупо и бредово все случилось. Как легко было все предотвратить, вот только кто ж знал… Эмоции – обида Роктис на короля, жажда власти и богатства, гнев и отчаяние Данилы – смешались в смертельный, взрывной состав, и вот Роктис уже нет. Вспомнились слова когда-то давно услышанной песни: «а счастье было так возможно-можно-можно»… Теперь-то уже все, не судьба. Роктис ушла на ту сторону, и не исключено, что и Данила вскоре последует за ней, ведь еще не факт, что яда действительно не было. Он читал, что один эсэсовский офицер в лагере смерти так развлекался. Из выстроенной колонны приговоренных вытаскивали какого-нибудь человека и объясняли ему, что все это ошибка, что он вообще не должен был быть в этом лагере и что его сейчас отпустят. Несчастного водили по канцеляриям, сверяли документы, оформляли бумаги – а затем его, млеющего от счастья, внезапно приводили обратно в самый конец колонны. Не исключено, что и Роктис решила напоследок отомстить таким образом.

Данила вздохнул и закрыл глаза. Завтра надо будет урвать время и пойти на ее похорон. Если в итоге окажется, что он все-таки отравлен… Отравленный на похоронах своей отравительницы – тот еще курьез, уржаться можно.

Вот только Даниле почему-то хочется плакать, а не смеяться.

* * *

Т’Альдин напряженно вглядывался в темноту ночи, сидя на высоком дереве. Где-то рядом должно что-то быть или кто-то ехать, ну не погулять же вышел патрульный отряд на три десятка орочьих рыл и дюжину крысиных гоблинских морд!

Его отряд за пару месяцев от начала исхода успел основательно повеселиться. Беженцы, перебравшись дальше на запад и частично на север, рассеялись по лесам, усилив местные селения. Молодежь, в том числе и его Таруну, пристроили временно в нескольких удаленных лесах, воевать с незваными гостями остались лишь опытные, искусные воины. На границе между Тархалоном и Арлансией (до чего же ужасные названия у людских королевств, язык в узел заплетается) развернулась ожесточенная война, и даже Т’Альдин, видавший немало жестокости у себя в Подземье, поражался, насколько жестокими и беспощадными могут быть лесные эльфы, по чужой вине лишившиеся своего тысячелетнего дома.

Сам он за пару месяцев сделал головокружительную карьеру от приемыша до неоспоримого лидера боевого отряда, в который вошли две сотни воинов и магов из нескольких кланов. Причем даже не за счет мастерства – ну какое там мастерство у того, кто едва полвека прожил – а благодаря специфическому способу мышления, который гораздо лучше подходил к текущей войне.

Военная наука у лесных эльфов простая и эффективная: они ведут борьбу до тех пор, пока последний враг не умирает или не убегает прочь из леса. Если раньше им приходилось воевать с людьми – выходят из леса, нападают на первых встреченных людей или поселение и уходят обратно в лес. Хитрых стратегий у эльфов нет, они делают ставку на высочайшее личное мастерство и выдающиеся физические и магические способности, и против людей, медленных и неуклюжих, к тому же еще и слегка уступающих в силе, это работало отлично. Двигайся быстро, рази больно.

Но против нового врага подобный способ действий оказался не так хорош. Колоссальной силе и свирепому натиску диких орков противостоять непросто, при поддержке стрелков, чьи тонкие трубчатые дубинки убивают на расстоянии, сравнимом с дальнобойностью эльфийских луков, это и вовсе чревато тяжелейшими потерями. И вдобавок врагов еще и много.

Вот тут-то и настал час Т’Альдина. Он, как и все дроу, искренне недоумевал: зачем драться с противником, которого можно застать врасплох или зарезать из засады⁈ Ни один здравомыслящий эльф-подземник не вступит в открытый бой, не имея решающего превосходства, это во-первых. Во-вторых, нападать на каждый патруль – это чистейший идиотизм. Враг для того и посылает патрули, чтобы вести боевые действия малыми силами или охранять что-то важное. И нападать на патруль – зачастую значит действовать именно так, как это и нужно врагу. Действовать врагу назло, нарушая его планы и расчеты – чуть ли не первейшее правило войны. Людишки-идиоты напяливают на себя тяжелые доспехи, обмениваются множеством ударов, большинство из которых пропадает впустую, и называют подобные махачи войной. Хитрый и прагматичный дроу бьет кинжалом в спину и выходит победителем, затратив куда меньшие усилия.

Самым трудным оказалось отучить своих воинов бросаться на первого подвернувшегося врага, однако первые успехи Т’Альдина наглядно продемонстрировали, что маленький отряд способен причинить большие проблемы, если действовать чуточку тоньше. Прошмыгнуть под носом патрулей, проникнуть в глубину вражеских территорий, под покровом ночи, отравить колодцы на пути следования их войск, перебить фуражиров, угнать скот – это проще и эффективней, чем драться с патрулями и нести потери.

Однако настоящий авторитет он заслужил во время одной вылазки. Маленький отряд обнаружил крупный лагерь серых, но поначалу подобраться близко не смог из-за кабанов: гоблины разместили загоны для своих ездовых животных по периметру, полагаясь на их звериную чуткость. Поначалу собирались перебить часовых и устроить панику, но Т’Альдин убедил остальных ничего не предпринимать, а сам отправился на разведку. Кабанов он миновал легко и непринужденно под покровом «вуали тьмы». Даже учуяв запах чужого, животные его не увидели и не услышали, человек или гоблин запаниковал бы, обнаружив, что полностью ослеп и не видит ни костров, ни звезд, но кабаны не настолько умны и отличить тьму ночи от магической темноты не могут.

Вскоре Т’Альдин вернулся к своему отряду.

– Тысяч восемь, – сообщил он, – в основном орки. Можно уходить.

– Давайте хотя бы обстреляем палатки их командиров, – предложил кто-то, – хоть какой-то шанс убить парочку высокопоставленных офицеров.

– А зачем⁈ – искренне удивился Т’Альдин, – я уже и так их всех перерезал. Они так надеялись на свой периметр и охрану, что внутри я просто прогулялся по-тихому.

В дальнейшем «вуаль тьмы» стала одним из главных орудий диверсионного отряда. Заклинанию, предназначенному для ослепления всех, кто оказался под куполом волшебной тьмы, и укрытия творца оного, Т’Альдин нашел массу новых применений, в том числе умудрялся скрывать весь свой отряд, двигаясь к противнику первым в цепочке и наложив «вуаль» на себя самого. Передвижное укрытие из тьмы ночью не обнаружить, даже несмотря на то, что гоблины неплохо видят в темноте.

На объединенном совете, где участвовали военные иерархи многих деревень и кланов, Т’Альдин оказался в центре внимания, предложив совершенно иную стратегию борьбы.

– Вот смотрите! Люди сейчас отчаянно сопротивляются, несут потери и сами наносят потери врагу. Мы не можем позволить себе такие потери и не можем причинить гоблинам такой же урон, но способны облегчить войну людям. Гоблины – они воюют не так, как мы или люди. Я много успел разведать, много видел. Гоблины везут разную утварь, я понятия не имею, что это такое – но они хорошо охраняют свое добро. Они занимают опустошенные селения людей и везут туда стройматериалы. Зачем? Строят что-то свое, им нужное. Сгоняют тех людей, кого не убивают, в рабские лагеря и заставляют работать. Зачем? Ответ простой, им нужно что-то, чего у людей нельзя захватить. Вы видели их драконов? Так вот, эти драконы ненастоящие. Я сам наблюдал, как у одного дракона колесо сняли, потом одели другое – словно это повозка. Их тонкие гремящие дубинки, от которого мне на память отметина на ухе осталась – это что-то странное и необычное. Но совершенно очевидно, что у людей такого оружия нет, значит, гоблины сами их делают, и вот для этого, должно быть, им нужны все их причиндалы, необычные строения и прочее добро. Точный удар в незащищенное место полезнее десятка ударов по доспеху. Один хороший рейд – и мы сожжем построек и добра кучу, которые гоблины строили с трудом и везли издалека. Восстановление всего утраченного – время. Усиленная охрана всего и вся от нас – это воины, отвлеченные от войны с людьми, а значит, людишкам будет легче. Нам не надо нести жестокие потери – пока что пусть их вместо нас несут люди. Гоблины поначалу бьют людей, потому что это легче, чем бить нас. Если мы помешаем серым одолеть их – помешаем добраться и до нас. А с патрулями драться – значит играть по правилам гоблинов. Путь к потерям и поражению.

Глава 31

В дальнейшем события показали, что Т’Альдин был прав. Появились сведения о том, как малый людской отряд разбил колонну гоблинов новым колдовским оружием – значит, не зря были потрачены усилия по замедлению серых. Несколько отрядов лазутчиков, действуя по ночам, нанесли врагу достаточно ощутимые потери и выиграли время людям.

Т’Альдин к тому времени уже сделался достаточно известным командиром, но пока в Совете иерархов больше не появлялся. Стать большой шишкой он еще успеет, а пока у него свои собственные дела и свои собственные счета к серым уродцам.

Вскоре он, сидя на дереве, заметил еще один патруль. Ну как-то многовато патрулей, тем более что еще чуть погодя и третий объявился. Тут и тупейшему дуэргару понятно, что гоблины всерьез опасаются атаки из леса, вопрос только – опасаются за что именно? Способ узнать – лишь один.

Т’Альдин оставил в лесу большую часть отряда, с собой взял всего шестерых, из которых трое – местные, из здешних лесов. Меньше бойцов – проще быть незаметным. Следуя в том же направлении, что и патрули, на запад, разведчики постепенно отклонялись к югу: что бы гоблины ни делали в таком секрете, ответ надо искать на равнине.

– Я так далеко еще не забирался, – заметил Т’Альдин, обращаясь к своим подчиненным, – что там дальше?

– Дальше будет город людей, осажденный дней сорок назад. Самый восточный из арлансийских городов. Еще пара рощ, пруд, несколько разоренных деревень – это то, куда мы смогли бы добраться затемно.

– Далеко?

– Город днем был бы уже виден на горизонте. Одна из рощ – как раз на пути к нему, вот прямо за тем холмом. А все остальное – чуть дальше вон в той стороне и в той.

– Тогда двигаем к роще и устраиваемся на отдых. Может быть, днем увидим что-то интересное, заодно выясним, как идут дела в осажденном городе.

Так они и сделали. Т’Альдин завернулся в плащ и завалился спать, все равно днем видит неважно, да и не особо зоркий его взгляд, народу, живущему в сети пещер, просто негде глядеть вдаль. Зато от остальных вряд ли что-то или кто-то укроется.

На рассвете его разбудил далекий раскат грома.

– Только грозы нам тут не хватало, – пробурчал он, не открывая глаз.

– Это не гром, – возразил один из товарищей, – грохот не такой раскатистый, не такой громкий, да к тому же… точечный.

– Я вижу это! – крикнул с дерева наблюдатель, – о, боги… Что это⁈

Все остальные принялись карабкаться на деревья.

Т’Альдин не очень хорошо видел происходящее, но недостающие мелкие детали, которые не смог разглядеть сам, ему сообщили другие.

Осажденный город, взятый в кольцо армией тысяч в девять-десять, чуть поодаль – главный лагерь гоблинов. У стен города на расстоянии примерно трех полетов стрелы – две черные продолговатые громадины, задранные в небо и в сторону города, позади них – около сорока телег, пустых и груженых.

В этот момент одна громадина мощно грохнула, выбросив буквально целую тучу белого дыма. Вначале ничего не произошло, но потом из-за крепостных стен раздался похожий звук, только намного тише.

Гоблины и их слуги у штуковин забегали, принялись таскать какие-то бочки и ящики, сами штуки наклонили и принялись что-то делать.

– Ты видишь, чем они заняты? – спросил Т’Альдин.

– Не разобрать, далеко… Что-то заливают из бочонка… Два орка закатывают большой черный шар…

Вскоре обе громадины снова громыхнули, из города донеслось ответное эхо. А потом над стенами показался дым. Вначале это был один черный столб, но по мере того, как громадные штуки грохотали, в городе появлялось все больше пожаров.

– Это осадные машины, – догадался Т’Альдин, – вроде их тонких дубинок… Только очень уж большие.

Так прошел весь день, а к вечеру из лагеря стали подтягиваться основные силы. Осадные штуковины наклонили так, чтобы они были направлены не вверх, а прямо в стены, а потом…

Т’Альдин даже с такого расстояния видел, как из башни, куда попал черный шар, полетели обломки камня, а после того, как и вторая машина с грохотом выпустила свой шар, башня обрушилась вместе с куском стены. Раздался многоголосый хор: серая чума бросилась на приступ.

– Дело дрянь, – сказал кто-то.

– Теперь понятно, почему они осаждали города, но не штурмовали. Вы видели? Серые твари просто развалили часть стены. Похоже, людишек ждут большие беды…

Разведчики дождались темноты и отправились в обратную дорогу, а позади них светилось зарево пожара.

* * *

Спал Данила плохо, а утром, разбитый и угрюмый, снова принялся за дело. Времени у него – дней пять от силы, пока не доказано обратное.

– Надо начинать полномасштабное производство, – сказал на утреннем совещании инженер, – у Кадиаса уже готово достаточное число оправок, чтобы делать тонкие навитые стволы. Мушкеты будут отличаться только стволом: для гвардейцев калибр больше и оружие тяжелее, для обычных стрелков – мелкокалиберные. Оперенные пули должны все равно хорошо пробивать вражьи доспехи… Но есть тут одна проблема.

– Какая? – спросил Граф Вольсунг.

– Как только гоблины переймут у нас оперенные пули, их дальнобойность станет равна нашей, при том что их доспехи по-прежнему лучше. Как только они поймут, что у нас есть полуорки с крупнокалиберными аркебузами, они начнут вооружать такими же своих карликовых орков. Они используют такие же щиты, как мы сделали к позавчерашнему сражению, как только вообще увидят у нас огнестрел. Даже в самом лучшем случае, если гоблины не сделают пушки – вас ждет война по новым правилам. Аркебузы, щиты, онагры с гранатами, орки-гранатометчики. Война с равным вооружением, понимаете? И это еще не считая драконов. Если мое время истечет на днях, вам придется воевать с ними по правилам размена, при том что они хитрее и находчивее. Проще говоря, у вас одна надежда: взять их числом. Самый идеальный вариант, как по мне – избегать боев вообще, обучить многие тысячи стрелков, вооружить их – а это все непросто будет – и затем выманить тварей на генеральное сражение. Необходимо разбить их наголову при первом же применении огнестрельного оружия. Тогда вы одержите победу в кампании… Но не во всей войне, к сожалению. И если дело затянется – последним выходом, причем уже не для Арлансии, а всего рода людского, будет научить оружейному делу все соседние страны.

– Угу, как же, – желчно отозвался Валлендел, – со всех сторон у нас враги, кроме Латанны, да и Латанна нам не враг только пока там моя двоюродная сестра на троне сидит.

– Ты не понимаешь, король, – вздохнул Данила, – речь уже не идет об Арлансии. Это война народов. Война людей против гоблинов. Если твоя страна падет, не передав мои знания другим – все было напрасно, потому что гоблины по-прежнему сохранят свое преимущество. Такие вот дела.

В зале повисло мрачное, зловещее молчание. Внезапно дверь открылась, вошел один из дуболомов-гвардейцев с круглыми, как блюдца, глазами, направился к королю и что-то прошептал ему на ухо. Глаза короля тоже стали округляться.

– Что-о-о-о-о⁈ Как⁈

Собравшиеся дворяне забеспокоились, но Валлендел, справившись с поразительной новостью, сообщил, уходя из зала:

– Совещание окончено. Роктис… воскресла. Ушам не верю…

Теперь настала очередь Данилы и остальных удивляться. Разумовский побежал вслед за королем к апартаментам покойницы.

Роктис, бледная, печальная и закутанная в одеяло, сидела на своей постели, держа в руке кружку с горячим напитком, возле нее уже хлопотала целительница. Везде – бардак, парчовые одежки и оброненные вещи валяются по всей комнате. Видимо, слуги, готовившие ее к погребению, в ужасе разбежались, как только «умершая» подала признаки жизни.

Валлендел уставился на нее с немым вопросом в глазах: дар речи он потерял, как впрочем и Данила. Роктис медленно повернула голову, увидела короля и вяло проговорила:

– С добрым утром, ваше величество…

– Как⁈ – выдавил из себя тот.

– Что – как?

– Ты же умерла! Яд приняла!

– Какой яд? Я вчера устала, приняла снотворное… Но, кажется, перепутала флакончики и вместо разбавленного снотворного выхлебала неразведенное… Оно же безвкусное и бесцветное… поди разбери, разведенное оно или нет…

– Ох, ну ты… На тебе лица совсем нет!

– Потому что худо мне, – жалобно захныкала Роктис.

Данила наблюдал эту картину и офигевал от сюрреализма происходящего все сильнее. По идее, Роктис стоило бы первым делом бухнуться королю в ножки и просить прощения за предательство – но вместо этого она потягивает из кружки горячительное и хнычет, жалуясь на дурное самочувствие. Куда делся ее страх перед карой⁈

Не исключено, что лошадиная доза снотворного просто отшибла ей память или повредила рассудок, подумалось Даниле, но… она же помнит, что с ней произошло. И потом… Вот он, послав Роктис к черту, в бешенстве мчится к королю. Ведьмочка, осознав свой провал, пишет ему прощальное письмо, возвращается к себе в покои и принимает… снотворное? Как можно ложиться спать, зная, что вот-вот примчится стража, чтобы отволочь поганку к палачу⁈ Возможно, она приняла не яд, а именно смертельную дозу снотворного – но и снотворное не действует моментально, а между тем моментом, когда Данила пошел к Валленделу и тем, когда примчался слуга, не прошло и десяти минут. За столь малый промежуток времени Роктис написала записку, вернулась к себе через окно, переоделась в ночную сорочку, приняла снотворное и умерла? И потом, за десять минут она уже начала остывать, как-то слишком уж быстро. Бред какой-то.

Но ладно. Приняла лошадиную дозу, умерла… Как тут воскреснуть-то⁈ Пульса не было, она не дышала, это Данила точно сам определил. До него смерть констатировала целительница. От снотворного даже бригада медиков не всегда может откачать, а тут – сама?

Однако главное даже не в этом. Роктис, внезапно не сумев умереть, просыпается в процессе подготовки ее к погребению – и ее больше не колышет гнев короля за предательство. Как будто вчера они ничего дурного не сделала. И потом – насчет «устала, приняла снотворное» – наглое вранье. Данила-то знает, отчего она его приняла. Король, конечно, не знает о предательстве – но Роктис-то откуда знает, что он не знает?

Конечно, Данила и этому может найти объяснение. Проснулась, прибежал король, выглядит радостным, а не разгневанным… Значит, простил, как-то так. Но опять же – как можно воскреснуть после смерти от снотворного?

– А вы, ваше величество, так спешите от меня избавиться, что при первой же возможности закопать собрались? Чуть не похоронили меня живьем! – продолжила тем временем жалобно хныкать Роктис.

– Нет, ну что ты! – поспешно возразил Валлендел, – тебя бы похоронили по обычаю твоего народа, как ты в завещании и написала, завернули бы в саван и оставили в какой-нибудь пещере, не заваливая вход. И ты бы проснулась и вернулась, не о чем волноваться!

В голове Данилы клацнул тумблер. Стоп машина. Калейдоскоп обрывочных догадок остановился, сложившись в четкую и понятную картинку. Попалась, ведьма.

– А, кстати, – зевнула Роктис, – посол Харранги недоброе замышляет. Я подозревала его, что он попытается нашего мастера выкрасть, и потому, чтобы вывести гада на чистую воду, еще вчера с ним договорилась, что выкраду для него Данилу. Он мне сразу кучу всякого наобещал, включая графский титул и золото, и Даниле тоже того же, да побольше, если он в услужение королю Харранги пойдет. И видала я, у него есть восьмеро молодцев бандитского вида, которых он планировал подрядить, чтобы напасть при случае на карету и похитить нашего мастера…

– Я так и знал! – побагровел Валлендел, – ну, я с ним разберусь! Отличная работа, Роктис. Ты поправляйся и не беспокойся… Постой. А почему ты мне только сейчас это говоришь, а не вчера⁈

– Так вчера ведь поздно было, мой повелитель, – пожала плечами Роктис, – вы уже отдыхали в опочивальне, да и я устала. Я же, чтобы сукин сын мне поверил и проболтался о своих планах, должна была тайком к нему влезть через окно, иначе он заподозрил бы, что я собираюсь разоблачить его. А он никуда не сбежит, сидит, придурок, ждет, что я сама к нему приведу Данилу…

Король, вопреки ожиданиям Разумовского, купился на эту липу и помчался разбираться с послом-диверсантом. Воистину, самый лучший адвокат предавшему тебя другу – ты сам, потому что никто не станет так упорно искать мерзавцу оправдания, кроме преданного друга, который не в силах поверить в это предательство…

Тем временем целительница, влив в Роктис еще пару микстурок, велела ей отдыхать в тепле и покое.

– Конечно, – быстро поддержал ее Данила, – я проинструктирую слуг.

Целительница ушла, а Разумовский, скрестив руки на груди, прислонился к комоду, у которого стоял.

– Ты что-то хотел мне сказать, душенька? – сонно зевнула Роктис.

– Дай-ка я угадаю. Ты приняла не снотворное, а препарат, позволяющий симулировать смерть. Это был твой запасной план бегства. Тебя бы похоронили по твоему же завещанию в пещере, откуда ты потом преспокойно ушла бы. Но, видимо, ты слышала нашу с королем беседу у твоего «смертного ложа», поняла, что я не рассказал королю о твоем предательстве – и решила никуда не сбегать.

– Какой же ты догадливый, душенька, – промурлыкала Роктис своим обычным голосом.

– Какая же ты дрянь, – вздохнул Данила, – вначале предала своего добрейшего короля, а когда получился пшик – предала того, с кем договорилась о моем похищении.

– На себя посмотри, душенька. Из-за тебя я все еще не графиня.

– Мда… А теперь скажи, паскуда, зачем ты меня пугала ядом, если на самом деле вино не было отравлено?

– А ты память-то поднапряги, – огрызнулась Роктис, – или забыл уже, с чего все началось? Пока ты не начал выдрючиваться, грозясь потребовать мою голову – у меня и в мыслях не было причинить тебе какой-то вред. Всего лишь мера самозащиты хорошей меня от злобного тебя. Вот и думай, кто из нас паскуда, душенька.