Текст книги "На пороге вечности (СИ)"

Автор книги: Влад Ющенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

В канун Рождества в 1931-м году Клаз заколол вилкой своего соседа по комнате из-за того, что этот сосед начал рассказывать про свою покойную жену.

И тут Эрик понял, что ему придется общаться с Августом.

Значит, Август боится снова попасть в психиатрическую больницу и поэтому ищет общения! Но как психиатр мог отпустить Клаза! Он по-прежнему легко впадает в ярость, у него часто бывают истерики, он невменяемый! Надо как-то найти этого психиатра.

Эрик закрыл папку и положил ее на место.

* * *

«17 марта 1939 года германское правительство известило весь мир об успешном установлении протектората над Богемией и Моравией. Словакию Адольф Гитлер не берет. А закарпатскую Украину подарил Венгрии. Гитлер не берет Украину потому что он уже ведет тайные переговоры со Сталиным и не хочет пока войны с СССР. На этот момент для Запада Гитлер стал наглым агрессором!..»

Арн Риппар писал это все, не понимая, что он вообще делает. Ему доверили написать отчет обо всех событиях в Германии и Третьем рейхе, обо всех тайных и нетайных поездках и переговорах Гитлера! Неужели агент секретной службы Германии, возглавляемой лично Гитлером, не сможет сделать этот тупой отчет!

После того, как Арн написал уже пятьдесят  страниц текста он на секунду остановился.

Интересно, когда Гитлер воевал в Испании, издевался над евреями, мерял черепа своих граждан, на западе его считали респектабельным политиком. Но едва он решил не нападать на СССР и отказался нападать на Закарпатскую Украину, сразу стал "наглым агрессором".

         Арн откинул папку, ручку и откинул голову назад. Хотелось уйти домой. Он работает здесь только два года, до сих пор не привык к этой работе.

         Арн Риппар родился в 1905-м году. Его родители Мари и Грегори Риппар умерли во время Первой мировой войны. Его воспитывала няня по имени Роуз Каристон. Няня из Америки очень хорошо воспитывала Арна. Никогда не кричала на Арна, еще не говорила ему о его родителях. Только в шестнадцатый день рождения Роуз рассказала ему правду о смерти родителей. В тот день Арн сказал:

         – Я буду работать на правительство, чтобы предотвратить войны! Я лично прослежу, чтобы воин больше не было!

         Роуз заплакала. В 1926-м году погибла  Роуз. Арн остался один. Одиночество сломило его дух. Но он не бросил свою идею. И вот, ему уже 34 года, а он идет к этой цели.

Глава третья

«Предзнаменование»

Москва, СССР

Мамонтов сидит за своим столом. В его глазах был страх. Зачем? Зачем он пошел туда?

         Он с ужасом вспоминал, как вошел в тот подвал, как застал там эту женщину, как ее усадили в грузовик и увезли. Во всем виноват только он.

         Сейчас Анатолий Павлович сидит в своем кабинете и не может найти себе прощения.

         «Нет, из-за нее умирали люди! Она виновата и должна понести наказание!» – убеждал себя Анатолий Павлович.

         Но даже эти масли не успокаивали его.

         Вдруг в его кабинет вошел Вячеслав Молотов. Лицо у него было безразличное, но с небольшим налетом осуждения.

         – Вячеслав Михайлович, чем могу помочь? – переполошился Мамонтов.

         – Анатолий Павлович, вам срочно нужно идти в комнату для допросов. Там сидит женщина, Вера Роянская, вы должны ее допросить.

         Молотов вышел из кабинета. Анатолий Павлович откинул голову, а затем встал и нехотя вышел из кабинета. Он поднялся на третий этаж и, открыв железную дверь, вошел в комнату для допросов. Там было темно, не было окон. Светила только лампочка, которая висела на потолке.

         На железном стуле, за железным столом сидела Вера Андреевна Роянская в белом халате и в грязной юбке.

         – Здравствуйте, Вера Андреевна, – с трудом выговорил Анатолий Павлович.

         Она молчала и даже не пошевелилась.

         – Лучше вам говорить со мной, – грозно проговорил Мамонтов.

         – А то что? – нагло поинтересовалась Вера  Андреевна.

– Я не шучу, – все тем же грозным тоном проговорил Мамонтов.

– Я тоже.

– Сейчас. Прямо сейчас решается вопрос.

– Какой еще вопрос?

– Расстрелять вас или просто сослать в Сибирь.

– Не пытайтесь меня напугать. Я вас не боюсь.

– А стоило бы. Что вы делали в подвале 19-го дома на Московской улице? – четко и со злобой в голосе произнес Анатолий Павлович.

– Вы же и сами все знаете. Наверняка, ваши специалисты уже выяснили, что я пытаюсь сделать, – все так же спокойно произнесла Вера.

Анатолий почесал левую руку и швырнул папку на стол. Затем он сел за этот самый стол, а потом открыл папку, которую швырнул.

Немного почитав какие-то записи, Мамонтов злорадно спросил:

– А ваш муж? Он тоже умер в подвале 19-го дома? Вы его убили, сделав подопытной мышью?

Боль заколола в сердце, как нож. Ее глаза уже начали слезиться. Душевная боль подступала комом в горле. Вера понимала, сейчас у нее начнется очередная истерика. Нельзя, чтобы он увидел ее слезы. Она вытерпит и расплачется где-нибудь в другом месте, в тюремной камере, перед расстрелом или по пути в Сибирь, но не сейчас. Нужно сдержать эту боль. Но как?

– Отвечайте! – грубо крикнул Мамонтов.

Та грубость, с которой он говорил была ему противна. Он никогда не был груб, всех пытался понять. Даже на допросах он пытался понять мотивы преступника. Именно это и позволило ему узнавать самую разную информацию. Он не был добор или милосерден к преступникам, но он был справедлив и слушал обе стороны конфликта.

Такая грубость агенту Мамонтову не свойственна. Что с ним произошло? Почему он так груб с этой женщиной. Он прекрасно знал, что муж Веры Андреевны Роянской повесился через год после рождения Димы, он знал, что в этом нет никакой  вины Веры.

– Извините, я не хотел, – мягко сказал Анатолий Павлович.

– Нет. Не извиню.

– Но... Семнадцать лет прошло. Почему для вас это такая больная тема? Время лечит.

– А время – оно не лечит. Оно не заштопывает раны, оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений, новых ощущений, жизненного опыта… И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль… и новую жизнь… Время – плохой доктор… Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые… Так и ползем по жизни, как ее израненные солдаты… и с каждым годом на душе все растет и растет количество плохо наложенных повязок.

– Ого. И откуда такие мысли?

– Эрих Мария Ремарк. Это чистая, правда. Время не лечит.

– Это точно, – задумчиво пробормотал Анатолий Павлович.

         – Вы понимаете? Рада за вас. Но то, что вы это поняли, не делает вас хорошим человеком, – проговорила Вера.

         Затем пошло молчание. Ни Вера, ни Анатолий Павлович не понимали, что говорить дальше. Мамонтов не мог, почему-то, по-человечески допросить Веру Андреевну Роянскую. Он не желал с ней говорить. Он рос, и был уверен только в одном – он хороший человек. А сейчас какая-то наглая преступница и предательница смеет говорить, что он плохой человек. Это она никто! Почему ее слова так его беспокоят?

         Анатолий Мамонтов вышел из комнаты для допросов. Поднявшись по лестнице на третий этаж, он вошел в одну из крохотных лабораторий, где которой сидел Виктор Александрович Вероломов. Виктор Александрович должен был принести Мамонтову прямо в допросную результаты анализа какой-то жидкости из пробирки, найденной в подвале 19-го дома на Московской улице. Но результатов Вероломов так и не принес.

         Виктор Александрович Вероломов с детства знал, что он будет доктором, и будет работать на правительство. Но тогда он мечтал о службе у царя Николая II. Но и на Иосифа Сталина ему очень нравится работать.

         Виктор Александрович так же с детства знал, на ком он женится. Его семья очень дружила с семьей Разумовых. Обе семьи дворянского происхождения. Виктор женился на Ангелине Разумовой в 1909-м году. В семье Вероломовых в 1881 году, когда у них родился сын, умер Александр – отец Виктора. Мать Виктора – Раиса не хотела ребенка, она хотела лишь умереть. Но ее мама – Инга Георгиевна не позволила Раисе умереть или избавиться от ребенка.

Ребенок рос хорошо. Раиса ни разу больше не заикалась о самоубийстве или о том, что Виктор был нежеланным ребенком.

Учился Виктор прекрасно. Сомнений не было, его ждало великое будущее. В 1910-м году Вероломов начал работать в правительственной лаборатории Российской империи. После Февральской революции 1917-го года, когда Николай II отказался от управления Российской империей, Виктор Вероломов вылетел из правительственной лаборатории. Но в 1922-м году, когда появился Советский Союз, Вероломова снова взяли в правительственную лабораторию. Когда Иосиф Виссарионович Сталин пришел к власти, когда была основана секретная служба, возглавляемая Сталиным, Виктор Александрович перешел работать туда.

– Виктор Александрович, а чего это вы  мне результаты не принесли? А? – спросил, улыбаясь, Анатолий Павлович.

У Мамонтова с Вероломовым дружеские отношение. Они не лучшие друзья, но друг друга, если какая-нибудь беда, выручают.

– Да, не успел еще, Господи! – прохрипел Виктор Александрович.

– Как-то вы стали, в последнее время, медленно работать, Виктор Александрович, – в шутку произнес Мамонтов.

– Старею я, итак понятно. Скоро на пенсию выдворят, точнее, в мир иной. Ведь в нашей секретной службе на пенсию не отправляют, а убивают, – произнес Вероломов. – Каждый день сежу и жду – когда убийца придет, да и убьет меня.

Анатолий Павлович не знал, что сказать и просто стоял молча. Виктор Александрович пристально смотрел на Анатолия Павловича, как бы ожидая какого-либо ответа.

Мамонтов, понимая, что молчать более нельзя, заговорил неуверенно:

– Виктор Александрович, рано вам еще об этом думать!

– Какое, рано! Мне уже пятьдесят пять лет! – Виктор Александрович закрыл руками себе лицо.

Анатолию Павловичу было неудобно видеть, как всегда оптимистичный Виктор Александрович Вероломов впал в истерику по поводу смерти. Утешить Вероломова Мамонтов не мог. Он и сам прекрасно знал, что случается с человеком, которому более шестидесяти лет, в этой секретной организации. Их просто на просто убивают.

– Так, результаты готовы, – торжественно произнес Виктор Александрович.

– И что это было? – нетерпеливо поинтересовался Мамонтов.

– Не знаю. Смесь, казалось бы, совершенно несовместимых веществ.

– Но, что из этого получилось?

– Не понимаю. Это может вам сказать только тот, кто сотворил это... Не знаю, как назвать.

– О, Боже! Она ни за что на свете не заговорит.

Вероломов засмеялся.

– В чем дело? – переполошился Анатолий Павлович.

– Не те у вас методы допроса.

– А какие они должны быть?

– Другие. Спорим, я за пять минут узнаю больше, чем ты узнал за эти полчаса.

– Спорим. На что?

– Проигравший поет лабораторию.

– По рукам.

Виктор Александрович живо встал со стула и быстрым шагом двинулся в допросную комнату. Анатолий Павлович шел за ним, но остановился под дверями.

– Здравствуйте, простите, как вас? – вежливо произнес Вероломов.

Вера помолчала, но потом, почувствовав безопасность, произнесла:

– Вера Андреевна Роянская. А вы кто?

– Доктор биологических и химических наук Виктор Александрович Вероломов.

– Приятно познакомиться.

– Взаимно. Вера Андреевна, мне жутко интересно, что было в пробирке под номером 132?

– То, что оживит человека и сможет сделать его бессмертным, – серьезно ответила Вера.

– О, вы создали эликсир бессмертия? – удивился Вероломов.

– Я знала, что вы не поверите. Я не удивлена, – пробормотала Вера.

– Нет. Напротив, я верю вам. Я понимаю, что это звучит дико, но это вполне возможно. Вы молодец, потому что пытаетесь создать  такое чудо, – искренне восхищался Виктор Александрович.

Виктор Александрович вышел из допросной и чуть не прибил дверью Анатолия Павловича.

– Идем к Сергею Сергеевичу, – сказал Вероломов.

– К Вафину? – уточнил Мамонтов.

– Нет, к охраннику Сергею Сергеевичу Крестову! К Вафину, конечно! – пошутил Виктор Александрович.

Берлин, Германия

         – Как?! Вообще ничего?! – разозлился Арн Риппар и швырнул пустую папку на стол.

         – Извините, но да. Абсолютно, ничего, – с досадой промычал Ричард Велкерс.

         Ричард Велкерс – помощник Арна Риппара. Велкерса послали в СССР, чтобы он следил за переговорами, документами, решениями советского правительства. Велкерсу двадцать девять лет, темноволосый. В секретной службе Советского Союза его знают как Михаила Кольцова. За те пять лет, что он работает на Риппара  его даже не заподозрили в том, что он сливает информацию Третьему рейху.

         – Ну… Была одна странная женщина. Ее поймали пять дней назад. Так она утверждает, что создала лекарство, которое бы делало человека бессмертным или воскрешало человека. Бред, правда? – усмехаясь, рассказывал Велкерс.

         – Так, идиот! Что бред, а что не бред, решать буду я! Ей кто-нибудь поверил?! – вскипел Арн.

         – Ну, да. Доктор Вероломов.

         – Так, если Вероломов поверил, то это действительно так! – прошипел Риппар.

         – Что, так?

         – То, что эта тетка действительно могла создать такое… такое… как назвать-то?

         – Эликсир бессмертия.

         – Средневековое название.

         – М… чудо? Препарат?

         – Лекарство.

         – Так, какие будут указания? – спросил Ричард.

– Будем ждать, – встревоженно произнес Арн Риппар.

* * *

         Эрик Вельнштейн был напуган, когда в руках своего обожаемого и любимого сына увидел белого кролика. Хуже было то, что этот кролик был почти взрослым.

         Эрик стоял и не шевелился, смотрел на этого кролика.

         – Генри, откуда у тебя это? – с трудом выговорил Эрик.

         – Что? Кролик? – спросил звонким голосом сын Эрика Вельнштейна – Генри.

         – Да. Откуда он у тебя? – прохрипел доктор Вельнштейн.

         – В чем дело, Эрик? – заволновалась жена доктора Вельнштейна – Гертруда.

         – Герт, если бы ты знала, ты бы испугалась сильнее меня.

         – Да, что происходит! Ребенок ухаживает за милым кроликом! Что случилось?! – не понимала Гертруда.

         Генри опустил голову, думая, что в чем-то провинился. Но, в чем именно он провинился, Генри понять никак не мог.

         Поняв, что его сын чувствует, что он в чем-то виноват, Эрик погладил Генри по голове.

         – Ты ни в чем не виноват, сынок. Это все я, – пробормотал Эрик.

         – Эрик, что происходит? – волновалась Гертруда.

         – Герт, нам надо поговорить.

         Он подошел к ней, и они отошли к ближайшей скамейке.

         Сейчас у семьи Вельнштейнов очередное тайное свидание в парке. Восемь часов вечера. Сумерки. Генри остался играть возле входа в парк, а Гертруда и Эрик сели на  скамейку.

         – Герт, я должен тебе сказать нечто ужасное.

         – Что случилось? – испугалась Гертруда. – На работе что-то не так?

         – На работе все прекрасно. Дело в Генри.

         – Что с ним?

         – Этот кролик… ты не спрашивала, откуда он его взял?

         – Спрашивала.

         – И что он ответил?

         – Что ему его одноклассник подарил. А что?

         – Он лжет.

         – С чего ты взял?

         – Я знаю, откуда у него этот кролик.

         – И откуда?

         – Ему его дали с целью пропаганды нацизма.

         – Каким боком кролик к нацизму?!

         – Таким! Они воспитывают в детях Германии жестокость.

         – Зачем им это?

         – Что бы увеличить армию Третьего рейха. Они дают кролика ребенку, а потом, когда кролик вырастет, они заставляют ребенка убить этого кролика!

         – Откуда ты это знаешь?

         – Я же работаю в секретной службе. Забыла?

         – Ужас какой!!! И зачем им армия?

         – Планируется что-то грандиозное.

         – Что именно.

         – Война.

         – Но это бессмысленно! С кем? Неужели Гитлер нападет на СССР?!

         – С чего ты взяла?

         – Об этих планах Гитлера уже каждый человек в Германии знает!

         – Но, что нам делать с Генри?

         – Не знаю.

         – Его надо увезти из страны. Гертруда, вы должны уехать из Германии.

         Эрик встал со скамейки и пошел к Генри, вот только… Генри уже не было.

Москва, СССР

Через несколько недель Арн Риппар, под видом брата Веры Роянской уже сидел в комнате для встреч в тюрьме. Выглядела Вера ужасно.

– Ну, как ты здесь? – спросил Арн, изображая заботливого брата.

– Лучше, чем на воле, – серьезно ответила Вера.

– Почему? – удивился Арн.

– На воле ты сидишь и чай пьешь, тупо смотря на сахар. Брать этот сахар нельзя, только смотреть! Или еще один плюс – здесь все есть. Не надо сутки в очереди в магазине стоять, все приносят. Только вот...

– Что?

– Я скоро умру.

– Почему ты так решила?

– Мне так сказали.

Арн промолчал. Потом он оглянулся и Вера шепотом спросила:

– Вы кто такой? Чего вам от меня надо?

– Меня зовут Арн Риппар. Я могу вас отсюда вытащить и гарантировать вам безбедное будущее, – прошептал Арн.

– Вы из правительства? – недоверчиво спросила Вера.

– Какая разница?

– Большая, если, да, то я с вами и говорить не желаю, а если, нет, то возможно...

– Я из правительства, но из Германии.

– Ну, я сразу поняла, что вы из Германии.

– Как?

– По вашему отвратительному немецкому акценту.

– Хм, молодец. Так, вы согласны?

– Согласна. Только мне нужно помещение.

– Все будет, – восторженно воскликнул Арн. – Через пару дней вы уже будете работать.

– Хорошо.

Через эти пару дней Вера Роянская уже стояла на пороге детского дома, который стоял на окраине Москвы, и о котором никто ничего толком не знал. Детей там было мало, собственно, и здание было старым и маленьким. Это здание пережило еще Великую Октябрьскую революцию. Кирпичи от каждого дуновения ветра тряслись. Регулярно сыпалась штукатурка. Окон, само собой, не было.

Вера прошла к двери в подвал, спустилась туда. В темном и сыром подвале, где хранились запасы какой-то еды, была еще одна дверь сразу напротив лестницы. Вера открыла ключом дверь и вошла туда. Там был длинных коридор с белыми, аккуратными стенами и светильниками, висящими на стенах.

Пройдя по широкому коридору она открыла большую железную, слегка ржавую дверь и вошла в то помещение . За этой дверью скрывалась самая что ни на есть современная лаборатория. Вдоль стен стояли стеклянные шкафы, напротив двери стоял стол, на котором была настольная лампа, папка с документами и какой-то шприц. Шприц был пустой. Возле стола была еще одна деревянная дверь. Вера вошла туда, надевая белый халат и поправляя рукав халата.

В этом помещении была только старая кровать, на которой лежал труп шестидесятилетней женщины в синем длинной платье. Вдоль стен этой просторной комнаты стояли шкафы, такие же, как в предыдущей комнате. Еще вдоль стен стояли четыре стола, на которых Вера и проводила свои эксперименты.

Вера подошла к столу, набрала в шприц своего "лекарства", положила шприц на стол и написала на каком-то листе: "Попытка номер два. Имя подопытной – Регина Мартек, 61 год. Была поймана при попытке заложения взрывчатки в здании Большого театра. Умерла при задержании".

Вера бросила ручку и снова взяла в руку шприц.

Подойдя к кровати и посмотрев на тело Регины Мартек, у нее снова появилось это чувство. Чувство чего-то великого. Чего-то такого, что перевернет весь мир.

…Знала бы она, что такое очень скоро случится.

И только она поднесла иглу шприца к вене на руке, как вдруг послышался громкий мужской голос, который очень быстро говорил по-немецки.

– Вера, срочно идите сюда!

Вера была готова придушить того, кто посмел ее потревожить. Это был доктор Август Клаз.

Она, держа шприц в руке, пошла к доктору. Он стоял возле двери и держал руки в карманах белого халата.

– Что, доктор Клаз? – сдерживая агрессию, спросила Вера.

– Пришел спросить, как там у час идут дела? – спросил Август Клаз.

– Я в процессе. Первый подопытный...

– Что? Не получилось?

– Не совсем. Через три секунды после укола у подопытного появился очень слабый пульс. Но было только три удара за девять минут.

– Это же прогресс! Я когда второй эксперимент! – обрадовался Август.

– Сейчас, перед вашим приходом, хотела сделать укол второй подопытной.

– Ладно, не буду вам мешать.

С этими словами доктор Клаз удалился.

Она снова взяла шприц и подошла к кровати, на которой лежало тело подопытной женщины. И снова это предвкушение чего-то великого. Оно не исчезало, а с каждой секундой становилось все сильнее. Она поднесла шприц к вене на руке подопытной. Начали дрожать руки. Только не это. Если руки будут продолжать дрожать, то она не сможет сделать укол правильно. Придется опять ждать. Нет. Ждать нельзя. Завтра ей писать отчет о проделанной работе за эти два дня. Она резко сделала укол в вену подопытной, а потом так же резко вытащила шприц.

Шприц упал из рук и руки, как и все остальное тело, затряслись.

Итак, сейчас осталось лишь ждать.

Через, примерно, двадцать минут у подопытной появился пульс. Два удара за четыре секунды. Это огромное достижение! Ведь прошлый эксперимент закончился тремя ударами в девять минут!

         Других признаков жизни, кроме пульса, подопытная не подавала.

* * *

         – Анатолий Павлович, вы хотите сказать, что эта… как ее… – четко и громко говорил Сергей Сергеевич Вафин.

         Мамонтов подошел ближе к столу.

         – Сергей Сергеевич, ее зовут Вера Андреевна Роянская, она утверждает, что создала эликсир бессмертия, – говорил Анатолий Павлович.

         – И ты ей веришь? – с насмешкой поинтересовался Сергей Сергеевич.

         – Мой информатор сказал мне, что у нее серьезный прогресс с созданием лекарства от старости.

         – И кто твой информатор? – спросил Вафин.

         – Не скажу. Нельзя. Это одно из условий нашей сделки, – ответил Мамонтов.

         – А ты что должен этому информатору? – поинтересовался Сергей Сергеевич.

         – А я его не трогаю за информацию. Давайте вернемся к Вере Роянской.

         – А… м… а ты полностью доверяешь информатору? Информация не слабая.

         – На все сто процентов!

         – Ну, тогда можешь приступать.

         – К чему?

         – К действиям. Тогда ты обязан пойти к этой Вере Роянской и переманить ее на нашу сторону. Твоя задача – любыми способами заставить Роянскую создавать лекарство от старения для нашего правительства. Понятно?

         – Понял.

         Он вышел из кабинета Сергея Сергеевича.

         Дальше не было ничего сложного. Он без труда нашел тот детский дом, в котором Вера проводит эксперименты. В кабинете Веры, который находится на втором этаже, Анатолий и Вера, сев на диван, начали беседу:

         – О чем вы хотели со мной поговорить? – спросила Вера, спокойно.

         Анатолий Павлович, так же спокойно, начал говорить:

         – Дело в том, Вера Андреевна, что Иосиф Виссарионович планирует нападение на Финляндию уже во второй половине этого года. Для победы необходимо ваше изобретение.

         Он старался быть максимально вежливым и убедительным. Он понимал, что от его вежливости и убедительности зависит итог еще не начавшейся войны. Именно он будет виноват, если Советский Союз проиграет в предстоящей войне.

         – Хм, вы должны знать, что я не поддерживаю политику Сталина. Да и сам Сталин мне не очень-то нравится, – улыбаясь, произнесла Вера.

         – За такие слова вас запросто могут обвинить в предательстве, – уверенно и четко сообщил Анатолий Мамонтов.

         – В предательстве чего?

         Вера рассмеялась.

         – В предательстве Советского Союза, в предательстве всего советского народа, в предательстве Сталина, в конце концов! – неожиданно для себя разозлился Мамонтов.

         В эту самую секунду он понял, что и его поглощает эта жизнь! Это существование только ради Сталина и только ради работы! О, нет! Он будет как они? Да! Он будет как они! Как 90% работников Секретной Службы! Нельзя этого допустить! Надо это сейчас же остановить! Но как?! Сбежать? Куда? Да, и не получится сбежать! Уйти из службы, значит – умереть. Никого и никогда не отпустили живым. Нельзя работников Секретной Службы, которую возглавляет сам лично Иосиф Виссарионович Сталин, отпускать просто так! Они все слишком много знают!

         – Я не боюсь! – совершенно серьезно ответила Вера. – Я могу прямо сейчас, лично Сталину заявить, что я его ненавижу!

         – Почему? – зачем-то задал этот вопрос Анатолий Павлович.

         Он и сам-то его ненавидел.

         – Хм, а почему бы и нет! Сказки! То, что обещают нам хорошую жизнь, жизнь без бедности и войн, все вранье, придуманное для того, чтобы Сталина, боготворили! Все в это верят! Вот только я не верю! И никто меня не переубедит! – высказалась Вера.

Анатолий Павлович Мамонтов промолчал.

– Вы как все! – тоном обиженного ребенка сделала вывод Вера.

Он все еще молчал.

– Вы – кукла! Марионетка! Вы уже не существуете! Вы умерли как личность! Вы никто!

– Перестаньте меня оскорблять! Я не никто! Я тоже не хочу подчиняться всему этому! – оправдывался Анатолий Павлович.

– Так уйдите.

– Не могу.

– Почему же?

– Если я решу уйти, меня убьют. Я работник Секретной Службы, которую основал и возглавляет Сталин. В ней работает двести лучших специалистов в разных областях. О нашей службе никто и никогда не узнает!

Вера опять засмеялась.

– Вы чего?

– Вы прямо как Арн Риппар.

– А кто такой Арн Риппар?

– Агент Секретной Службы Германии, возглавляемой Адольфом Гитлером.

У Мамонтова пропал дар речи.

– Значит, теперь вы работаете на благо Третьего рейха!

– Анатолий Павлович, я ни на чьей стороне. Меня попросили, дали то, что я хотела взамен. Я лишь выполняю условия сделки.

Мамонтов слушал ее внимательно.

– Я согласна. Согласна. Я сделаю вам препарат. А зачем он вам? Делать его на всю советскую армию я не собираюсь. Вы получите только одну дозу, как и немецкие агенты.

– Нам и нужна только одна доза. Я думаю мы воспользуемся ей, как и нацисты.

Вера заулыбалась.

– Препарат выпьют лидеры. Верно?

– А именно Иосиф Виссарионович Сталин и...

– Адольф Гитлер.

Вера согласилась, хоть и не понимала, почему.

– А что вы можете предложить взамен? – поинтересовалась Вера.

– Спасение родной страны, – произнес Анатолий Павлович, серьезно.

Вера засмеялась.

– Я планирую уехать куда-нибудь.

– Мы гарантируем вам полную неприкосновенность.

– Я вас насквозь  вижу! Я знаю, что вы не сможете смириться с тем, что здесь происходит.

– А что здесь происходит?

– Я провожу эксперименты на людях. На трупах людей. И делаю успехи.

– Не одна вы проводите эксперименты на людях.

– Вы ведь понимаете, что это детский дом. И, что здесь кроме детей почти никого нет.

Мамонтов понял намек.

– Как вы можете! Это ужасно вы убиваете людей!

– А чем дети отличаются от обычных людей?

– Это же дети!

Они молчали минут двадцать.

– Ладно. Полная неприкосновенность. Хорошо. Я принимаю эти условия.

Глава четвертая

«Ожидание»

Берлин, Германия

– Арн, я вам сразу сказала.

– Да, что вы сказали! Это лекарство мне нужно прямо сейчас!

– Арн, это вам не лекарство от головной боли приготовить! Умейте ждать!

– Полгода я жду! Нападение планируется на начало сентября этого года! Сейчас август!

– Я прекрасно это знаю. Не надо мне повторять.

– Когда? Когда будет готово лекарство?

– Не имею понятия. Прогресс есть. Очень сильный прогресс. Сердце бьется в течении пяти часов, потом, в течении трех часов организм начинает умирать. Я не понимаю, что делать.

– Работать!

– Я не могу так. Погибло более ста детей!

– Помниться, вы сказали, что для вас это не проблема.

– Помниться, вы сказали, что не будете меня торопить.

Вера, сидевшая в кабинете Арна Риппара была ничуть не напугана. Она привыкла к этим вечным крикам. Каждый день она выслушивает эти крики от Арна.

Она встала и молча вышла из кабинета.

* * *

Эрик посмотрел на Гертруду. Она стояла возле входа в парк. в тот самый парк, где полгода назад пропал их драгоценный сын Генри.

Эти полгода они его искали. Но его и след простыл. Эрик потерял всякую надежду, а Гертруда почти не разговаривает. Они испытали ту боль, о которой даже и подумать боялись. Они даже не думали, что пропажа собственного ребенка – это настоящий кошмар. И Гертруда, и Эрик читали книги о пропаже детей, и они смеялись над таким описанием таких ситуаций. Они не знали, как это. Это вечный страх, вечный ужас, ожидание чего-то, надежда на лучшее, угрызения совести, чувство вины и все это не дает продохнуть. С той самой секунды, когда Генри пропал, они чувствуют лишь чувство вины и боль. Боль, которя0ая так же не оставляет ни на секунду.

–Герт, мы найдем его. Найдем. Я уверен, найдем, – убеждал Эрик жену, поглаживая ее по рукам.

Был август, но при этом было как-то холодно. Слишком холодно для августа. Будто уже не август вовсе, а октябрь, или ноябрь. Хотя... наверное, ноябрь это слишком. Все-таки, сентябрь или октябрь... или все-таки начало ноября. Моросил дождь и поднимался ветер.

– Герт, мы найдем его. Все будет хорошо, – повторял Эрик Вельнштейн.

– Ты же сам в это не веришь, – почти шепотом прохрипела Гертруда.

Он и сам в это не верит. Но, как известно, надежда умирает последней.

В парк кто-то вошел. С этим кем-то был маленький ребенок. У мужчины и у ребенка были лица завязанные шарфом. Лица не было видно. И почему-то Вельнштейн почувствовал, что этот мальчик – его сын!

Он подбежал к мальчику, схватил его за руку и снял с него шарф. Лицо открылось. Это был не Генри. По щекам Эрика потекли слезы, а мужчина с ребенком поспешили уйти.

Боль и чувство вины усилились, и стало невыносимо.

Он обнял свою жену, и они вмести стояли в обнимку около часа. Просто стояли.

Москва, СССР

19 августа 1939 года.

Анатолий Павлович Мамонтов сидит на очередном собрании ЦК ВКП (б).

И, конечно на этом собрании выступил Иосиф Сталин:

“Вопрос мира или войны вступает в критическую для нас фазу. Если мы заключим договор о взаимопомощи с Францией и Великобританией, Германия откажется от Польши и станет искать “модус вивенди” с западными державами. Война будет предотвращена, но в дальнейшем события могут принять опасный характер для СССР. Если мы примем предложение Германии о заключении с ней пакта о ненападении, она, конечно, нападет на Польшу, и вмешательство Франции и Англии в эту войну станет неизбежным. Западная Европа будет подвергнута серьезным волнениям и беспорядкам. В этих условиях у нас будет много шансов остаться в стороне от конфликта, и мы сможем надеяться на наше выгодное вступление в войну.

Опыт двадцати последних лет показывает, что в мирное время невозможно иметь в Европе коммунистическое движение, сильное до такой степени, чтобы большевистская партия смогла бы захватить власть. Диктатура этой партии становится возможной только в результате большой войны. Мы сделаем свой выбор, и он ясен. Мы должны принять немецкое предложение и вежливо отослать обратно англо-французскую миссию. Первым преимуществом, которое мы извлечем, будет уничтожение Польши до самых подступов к Варшаве, включая украинскую Галицию.