Текст книги "Ивонна, принцесса бургундская"

Автор книги: Витольд Гомбрович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

КОРОЛЬ. Негодяй. Негодяй. Ну-ну, сынок... Что так уставился? До свиданья. (Кланяется.) До свиданья. Вон! Вон! (Выходит.)

КОРОЛЕВА. Что все это значит?! Объясни, что все это значит, зачем ты все это говоришь... До свиданья, до свиданья. (Выходит.)

ПРИНЦ (вслед уходящим). Все можно! Все! Кому что захочется. (Про себя.) А она там сидит, сидит где-то в уголке и любит меня – и любит меня! Любит меня! И все можно! Все можно! Кому что понравится! Все! (Замечает Изу, которая хочет уйти, встав со стула в глубине декорации, где она сидела в течение всей сцены. Принц подходит к ней и целует ее в шею.) С ней можно не церемониться!

ИЗА. Отпустите меня!

ПРИНЦ. Ах! Да вы не стесняйтесь! Все можно. (Целует ее в губы.) Ах! Какое наслаждение...

ИЗА (пытаясь освободиться). Я сейчас закричу!

ПРИНЦ. Я же говорю вам, не стесняйтесь, с ней можно все! Извините! Я, собственно, не хотел. Как-то так само... Извините, что же я натворил? Повел себя как сумасшедший.

ИЗА. Просто наглость!

ПРИНЦ. Умоляю, никому не рассказывайте, ведь если слух дойдет до моей невесты, она будет страдать... Будет страдать! Страдать, страдать, страдать!

ИЗА. Да отпустите же меня, принц!

ПРИНЦ (продолжая удерживать ее). Сейчас, сейчас... Потерпите. (Целует.) Ах, что за носик, что за губки! Не уходи! Похоже, я ей изменяю! Это ужасно! Но это же прекрасно! Ах, как мне легко! (Кричит.) Валентин! Валентин!

ИЗА (вырываясь). Прошу вас хотя бы никого не звать.

ПРИНЦ. Напротив, напротив, моя золотая...

Входит ВАЛЕНТИН.

Валентин, пожалуйста, попроси господина Кирилла пригласить сюда мадемуазель Ивонну! Быстро!

ВАЛЕНТИН выходит.

Я и не подумаю отпустить тебя. Только сейчас, с тобой, я чувствую себя на своем месте. Ах, что за наслаждение держать в объятьях существо... не вызывающее отвращения. Я пришлю тебе цветы. Ах, как легко. Я должен насладиться этой легкостью. Легкостью, которую вновь обрел! Я люблю тебя!

Входят КИРИЛЛ и ИВОННА.

Кирилл, теперь Иза – моя невеста!

КИРИЛЛ. Как это?!

ПРИНЦ. Ивонна, я вынужден кое в чем тебе признаться. Только что я изменил тебе с Изой. И ты перестаешь быть моей невестой. Весьма сожалею, но ничего не могу поделать. Ты лишена сексапильности, которой в высшей степени наделена Иза. Не сердись, что я извещаю тебя о случившемся подобным образом, столь неожиданно, но я решил воспользоваться некой легкостью, которая внезапно посетила меня благодаря тебе... благодаря тебе, мое сокровище. (Целует Изе руку, затем к Ивонне.) Ну, что ты так стоишь? Пожалуйста, стой, стой сколько угодно, мне безразлично! И прощай! Я ухожу, отплываю, отбываю, отдаляюсь, порываю с тобой! И ничего ты не выстоишь!

КИРИЛЛ. Ничего она не выстоит! Пусть хоть десять лет простоит! Вот это радость!

ПРИНЦ (к Изе). Извини, моя драгоценная, я забыл спросить тебя о согласии. Не отказывай мне. (Целует ей руку.) Ах, каждое такое прикосновение исцеляет меня. Сейчас же отдам все необходимые распоряжения. Не нужно скрывать от мира, что мы обручились. И родители будут рады. Камергер... наш славный камергер! Придворные... какое для всех облегчение. Ведь атмосфера при дворе действительно становилась невыносимой. (К Ивонне.) Ну что ты все стоишь? По-моему, между нами все уже выяснено. Чего ты еще ждешь, дорогая.

КИРИЛЛ. Сама она с места не сдвинется.

ПРИНЦ. Вызови этого, ее возлюбленного, пусть заберет ее себе или, во всяком случае, заберет отсюда и доставит к месту постоянного пребывания.

КИРИЛЛ. Я сейчас же приведу его и мы ее отправим. Сию же минуту, Филипп! Только... смотри, как бы она здесь чего-нибудь не выстояла!

ПРИНЦ. Не бойся!

КИРИЛЛ выходит.

А ты можешь стоять, сколько душе угодно, тебе больше не удастся поставить меня в глупое положение. Я стал другим. Изменил тон, и сразу же все изменилось! Вот ты стоишь, как укор совести, а мне безразлично! Ну и стой, если тебе хочется! Ха, ха, ха. Впрочем, ты любишь, когда тебе причиняют боль, потому что абсолютно лишена сексапильности. Ты сама себя не любишь, ты – сама себе враг, и потому подсознательно провоцируешь и восстанавливаешь всех друг против друга, и каждый чувствует себя по отношению к тебе разбойником и подлецом. Но теперь, хоть бы ты тут год простояла, твоя мрачность и трагичность не смогут преодолеть моей беззаботности и легкости. (Игриво смеется в сторону Ивонны и кружится вместе и Изой.)

ИЗА. Может, лучше не стоит так с ней говорить? Будь милосерден, Филипп.

ПРИНЦ. Нет, нет, никакого милосердия. Только легкомыслие! Уж я-то ее знаю – есть опыт. Во-первых, пока она здесь ждет, нужно непрестанно что-нибудь говорить, а во-вторых, говорить следует именно самое плохое, причем легким, веселым тоном. Главное – все самые неприятные, непристойные вещи говорить невинным, пренебрежительным тоном. Это лишает ее возможности проявить себя, лишает ее молчание силы воздействия, а то, что она здесь торчит, вовсе перестает иметь значение. Все это переносит ее в сферу, где она беспомощна. Тебе не следует беспокоиться, теперь мне уже ничто не грозит. Прервать связь с человеком чертовски легко, это, прежде всего, вопрос перемены тона. Пусть стоит сколько влезет, пожалуйста, пусть стоит и смотрит... А впрочем, уйдем мы. Совершенно верно, мне просто не пришло в голову, что можно взять и уйти. Если стоит она, то уходим мы. (Ивонна наклоняется.) Не смей кланяться мне!

ИВОННА. Я не кланяюсь.

ПРИНЦ. Положи это! Что ты подняла с пола? Что это? Волос? На что он тебе? Чей это волос? Волос Изы. Положи – ты хочешь его взять? Зачем?

ИВОННА (молчит).

Входят КИРИЛЛ и ИННОКЕНТИЙ.

ИННОКЕНТИЙ. Извините, но так не поступают! Вы, принц, влюбили в себя девушку, а теперь отталкиваете ее! Царственные капризы! Вы сделали ее несчастной! Я протестую!

ПРИНЦ. Что? Что? Вы протестуете?

ИННОКЕНТИЙ. Извините, я пытаюсь протестовать. (Под грозным взглядом Принца внезапно садится.)

ПРИНЦ. Смотрите, как этот человек уселся на свой протест.

КИРИЛЛ. Уселся, как собака на хвост. Ну, в дорогу! Забирайте свою прелестницу.

ПРИНЦ. Стойте! Пусть отдаст волос!

КИРИЛЛ. Какой волос, принц?

ПРИНЦ. Ивонна, верни волос! Пусть она отдаст волос!

ИЗА. Волос у меня достаточно. Филипп...

ПРИНЦ. Нет, нет, пусть отдаст! Я не перенесу, если у нее... останется... этот волос! Отдай! (Отнимает волос.) Отнял! Ну и что с того, что отнял? Она же не этот волос – она нас обоих заключила в себе! (К Изе.) Мы оказались там, в ней. У нее. В ее владении. Выйдите все! Я сейчас приду. Кирилл!

Выходят все, кроме ПРИНЦА и КИРИЛЛА.

Задержи ее в замке. Не дай ей возможности уйти. Скажи им, что пока не следует оповещать о нашем разрыве. Пусть на время все останется так, как было.

КИРИЛЛ. Так и знал, что она что-нибудь выстоит. Опять начинаешь!

ПРИНЦ. Напротив, хочу покончить раз и навсегда. Только не пугайся. Мне придется ее... (Показывает на горло.)

КИРИЛЛ. Что?! Кого?!

ПРИНЦ. Ивонну.

КИРИЛЛ. Не сходи с ума, ради всего святого. Ведь все уже улажено. Ты порвал с ней. Я отправлю ее домой. Ее больше не будет.

ПРИНЦ. Здесь не будет – зато будет в другом месте. Где бы она ни находилась, будет всегда. Я буду здесь, а она там... Бррр... Не хочу. Лучше один раз убить.

КИРИЛЛ. Но ведь ты излечился!

ПРИНЦ. Слово даю, окончательно излечился. И влюбился в Изу. Сумел оторваться от страданий этой страдалицы. Но, Кирилл, мы оказались в ней Иза и я – мы в ней, и она будет там, в себе, с нами... над нами... будет поступать с нами по-своему, на свой манер, понимаешь? Тьфу, тьфу! Не хочу. Убью ее. Что изменится, когда она уйдет? Да, уйдет, но унесет нас в себе... Да, конечно, я знаю, что так поступать не следует, что нельзя убивать... поверь, я в здравом уме, понимаю, что говорю, нисколько не утрирую, ни в ту, ни в другую сторону... (С легким беспокойством.) Ты должен признать, что я не похож на сумасшедшего.

КИРИЛЛ. Хочешь убить ее в буквальном смысле слова, то есть просто взять и убить? Но это же преступление.

ПРИНЦ. Всего лишь еще только одна шалость, только одна эксцентричная выходка, чтобы потом их вообще не было. К тому же все будет сделано абсолютно гладко, хладнокровно, трезво, легко – сам увидишь, тебе только кажется, что это страшно, а ведь в сущности – обычная операция, не более того. Убить такую замухрышку очень легко, она сама напрашивается. Обещаешь мне помочь?

КИРИЛЛ. На что она тебя толкает... мерзавка!

ПРИНЦ. Мы зашли с ней в тупик и теперь необходимо выбираться. А мое обручение с Изой следует пока сохранить в тайне. Никому не говорите о нем. Пусть до завтрашнего дня все останется, как есть. Завтра я обдумаю наиболее подходящий способ ее ликвидации. Но ты должен мне помочь, потому что я один... я не хочу в одиночку, я должен с кем-нибудь, одному мне с этим не справиться.

АКТ IV.

Покои в замке. Под сигнал фанфар входит КОРОЛЬ, за ним трое Сановников.

КОРОЛЬ (рассеянно). Ну, хорошо, хорошо. Вы мне только надоедаете. У меня хватает забот поважнее. Что там у вас еще?

КАНЦЛЕР. Ваше величество, необходимо решить, в каком костюме следует направить во Францию нашего чрезвычайного посла и полномочного министра? Во фраке или в мундире?

КОРОЛЬ (мрачно). Пусть едет нагишом. (Сановники удивляются.) Извините, я сегодня немного рассеян. Пусть едет, в чем хочет, лишь бы за собственный счет.

САНОВНИКИ. Именно такого решения мы и ожидали, убежденные в глубочайшей мудрости вашего величества.

ГОФМАРШАЛ. Ваше величество, на сегодняшний вечер назначен торжественный ужин в честь рыцарственного в своей демократичности обручения принца Филиппа с представительницей низших слоев общества, мадемуазель Ивонной Цопек. Возможно, вы, ваше величество, соблаговолите высказать особые пожелания относительно меню?

КОРОЛЬ. Подайте им все отбросы... (Сановники удивляются.) То есть – я хотел сказать, деликатесы... Что это вы на меня так уставились?

САНОВНИКИ. Именно такого решение мы и ожидали, убежденные в глубочайшей мудрости вашего величества.

ВЕРХОВНЫЙ СУДЬЯ. Ваше величество, еще один момент – вот прошение о помиловании старика Хлипека, подкрепленное положительными резолюциями всех двенадцати инстанций.

КОРОЛЬ. Что? Как помиловать? Казнить его!

САНОВНИКИ. Ваше величество!

КОРОЛЬ. Казнить, я сказал. Что вас удивляет? Право помилования принадлежит мне. А я не соглашаюсь на помилование. Пусть подыхает! Смерть негодяю, но не потому, что он негодяй, а потому, что я... Гм... Того... Что я хотел сказать? Все мы негодяи. И вы тоже. Прекратите глазеть на меня. Смотрите, куда хотите, только не на меня. Я сыт по горло вашим вечным разглядыванием. Повелеваю, чтобы с сегодняшнего дня никто не смел глазеть на меня. А то все только и делают, что глазеют и глазеют.

САНОВНИКИ. Именно такого решения мы и ожидали, убежденные в глубочайшей мудрости вашего величества.

КОРОЛЬ. Ну, ну, а теперь убирайтесь. Мне надоела ваша болтовня. И не смейте ничему удивляться. Чтобы никто не удивлялся. Я был к вам слишком снисходителен! Всем покажу теперь, на что я способен. По струнке ходить будете. (Сановники кланяются.) Ну, ну, не смейте кланяться! Запрещаю вам кланяться! Каждому лишь бы только кланяться! Вон! Вон отсюда!

Встревоженные Сановники выходят, КОРОЛЬ с подозрением осматривается, затем прячется за кушетку. Входит КАМЕРГЕР, с осторожностью оглядывает комнату и, как бы нехотя и втайне от самого себя, начинает со злостью переставлять мебель, сдвигает стул, отворачивает угол ковра, переворачивает книги на полке вверх ногами, бросает на пол косточку от сливы и т.п. Замечает КОРОЛЯ.

КАМЕРГЕР. О!

КОРОЛЬ. Гм... гм...

КАМЕРГЕР. Ваше величество?!

КОРОЛЬ. Да, я. Ты чего тут делаешь?

КАМЕРГЕР. Я? Ничего.

КОРОЛЬ (мрачно). Удивился, наверное, застав меня здесь. (С трудом вылезает из своего укрытия.) Удивляйся, удивляйся – теперь мода такая пошла: каждый только и делает, что удивляется... Я здесь спрятался, ну, понимаешь притаился.

КАМЕРГЕР. Ваше величество притаились? Кого вы подстерегаете?

КОРОЛЬ. Никого. Специально – никого. Притаился просто для удовольствия. (Смеется.) Понимаешь, эта комната примыкает к покоям нашей цацы. И Маргарита тоже иногда тут проходит, и даже присаживается. Здесь можно кое-что увидеть. Вот мне и захотелось посмотреть. Посмотреть собственными глазами.

КАМЕРГЕР. На что?

КОРОЛЬ. На Маргариту.

КАМЕРГЕР. На ее величество?

КОРОЛЬ. На ее величество – понимаешь, посмотреть, какая она, что делает, когда никто не видит. Столько лет вместе прожили, а я ведь, собственно, ничего о ней не знаю. У нее совесть нечиста. Гм... А может, она – может, она – может, она... Да что там, чего она только не может. Все может. Как подумаю, голова кругом идет. Может, она мне изменяет? Наверняка изменяет. А может, еще что-нибудь. Да все! Все что угодно! – Хочу увидеть ее грехи...

КАМЕРГЕР. Ваше величество за кушеткой...

КОРОЛЬ. Молчи, осел. Я нарочно спрятался за кушеткой, чтобы меня никто не заметил. За кушеткой можно! (Смеется.) Можно! А ты, камергер, зачем здесь? Зачем переставляешь мебель и, вообще, с такой любовью принялся за этот натюрморт?

КАМЕРГЕР. Этот? Просто так...

КОРОЛЬ. Просто так? Если просто так, то говори! Я ведь тоже – просто так.

КАМЕРГЕР. Ну, хожу себе по замку и так немного...

КОРОЛЬ. Что?

КАМЕРГЕР (смеется). Создаю затруднения.

КОРОЛЬ. Затруднения?

КАМЕРГЕР. Вот, например, кресло. На него труднее сесть, если оно стоит вот так. (Смеется.) Можно сесть мимо...

КОРОЛЬ. А зачем ты, камергер, подбрасываешь косточки?

КАМЕРГЕР. Затрудняю хождение.

КОРОЛЬ. Хождение? (Мрачно.) А-а, значит, она и тебя допекла... наша кривляка. Ну, ну, ничего, ничего.

КАМЕРГЕР. Я, ваше величество, человек определенного общественного уровня, светский человек, и потому не переношу некоторых... Ваше величество, если так будет продолжаться, я не знаю к чему приведет вся эта наглость, дерзость... распущенность какая-то...

КОРОЛЬ. Да, да, наглости хватает. Распущенность, ха-ха! А ты не забыл, старик? (Толкает его.)

КАМЕРГЕР. Я ничего не хочу помнить!

КОРОЛЬ. Нет, нет, он и тебе поклонился! Ну, ну, ничего, ничего. Распущенность нарастает, дерзость... Хорошо, хорошо. Камергер, что, если она будет здесь проходить... а я выскочу ей навстречу. Выскочу и напугаю, ха-ха! Перепугаю! С ней так можно! (Смеется.) Можно! Перепугаю и... и... ну, скажем, задушу! Убью! Ведь одну мы уже убили.

КАМЕРГЕР. Ваше величество, fi donc!

КОРОЛЬ. Я же говорю, с ней можно. С ней все можно.

КАМЕРГЕР. Исключено, ваше величество. Нам только этого недоставало! Побойтесь Бога – и так уже весь двор лихорадит от сплетен и пересудов. Его величество, светлейший государь, выскакивающий из-за кушетки... Нет, нет! Никогда еще строжайшее соблюдение такта и других правил светского общения не было столь обязательно, как при нынешних обстоятельствах. Хотя, правда, и у меня возник некий замысел, (Смеется.) кое-что пришло в голову. (Смеется.)

КОРОЛЬ. Чего ты так по-идиотски смеешься?

КАМЕРГЕР. Это я по поводу моей идеи. (Смеется.) Ведь сегодня ваши величества устраиваете торжественный банкет по поводу этого самого злосчастного обручения. Что если подать к столу какую-нибудь рыбу, костлявую рыбу, с острыми костями, карасей, например, сейчас на карасей самый лов, вот и подать карасей в сметане.

Входит ВАЛЕНТИН.

Прошу выйти!

КОРОЛЬ (мрачно). Пошел вон! Карасей?

КАМЕРГЕР. Карасей. (Смеется.)

КОРОЛЬ. При чем тут караси?

КАМЕРГЕР. Да, ваше величество, именно караси на торжественном, званом обеде. Возможно, вы, ваше величество, тоже замечали, что она, чем больше народу, тем сильнее теряется. А вчера, когда я взглянул на нее, ну, немного... высокомерно, свысока... так она чуть не подавилась картофелем, обыкновенным картофелем. Что если, ваше величество, подать карасей, а потом – строго, высокомерно. (Смеется.) Карась – трудная рыба... костлявая... На торжественном приеме, в присутствии множества посторонних людей, ею легко подавиться.

КОРОЛЬ. Камергер... (Смотрит на него.) Все это немного... глуповато... Караси?

КАМЕРГЕР (обиженно). Знаю, что глуповато. Не будь это глупо, не говорил бы.

КОРОЛЬ. Камергер, но... если она и в самом деле... если... Считаешь, она действительно может подавиться?..

КАМЕРГЕР (свысока). Ваше величество допускаете такую возможность? Но это же глупо. А если бы даже и случилось по странному стечению обстоятельств... такое несчастье... что мы имели бы общего... с подобной глупостью?

КОРОЛЬ. Да, но... мы же сейчас говорим об этом?

КАМЕРГЕР. О, наш разговор... так, между прочим... (Разглядывает свои ногти.)

КОРОЛЬ. Между прочим? Нет! Так мы и сделаем! С ней, если строго, высокомерно, все можно сделать – любую глупость, самую что ни на есть дурацкую, такую, что никто даже не посмеет ничего заподозрить. Караси? А почему не карпы? Камергер, я спрашиваю, почему не карпы?

КАМЕРГЕР. Караси, караси...

КОРОЛЬ. Но почему не карпы? Или угри? Почему? Почему? Ладно, пусть караси. Гм... (Со страхом.) Строго? Резко? Свысока?

КАМЕРГЕР. Вот именно! Светлейший государь во всем своем величии.

КОРОЛЬ. Да, да, во всем величии. Пусть будет много огней, много людей и нарядных костюмов... Блеск, праздничность... Если с высокомерием на нее крикнуть, она подавится... Наверняка. Подавится насмерть. И никто не догадается, потому что слишком глупо – и свысока, свысока, а не исподтишка, величественно, во всем блеске. Свысока ее и убьем. Что? Гм... Постой, давай спрячемся, королева идет.

КАМЕРГЕР. Но я...

КОРОЛЬ. Прячься, быстро, я хочу понаблюдать за королевой.

Оба прячутся за кушеткой. Входит КОРОЛЕВА, осматривается – в руке у нее флакон.

(В сторону.) А это что?

КАМЕРГЕР. Тссс...

Королева делает несколько шагов в сторону комнаты Ивонны, останавливается – достает из-за корсета небольшую тетрадь – издает негромкий стон, закрывает лицо ладонью.

КОРОЛЬ (в сторону). Это еще что за книга скорби?

КАМЕРГЕР (в сторону). Тссс...

КОРОЛЕВА (читает). Я совсем одинока. (Повторяет.) Да – я так одинока, совсем одинока, я одинока... (Читает.) Никому не ведома тайна моего лона. (Говорит.) Никто не знает моего лона. Никто не знает, о, о-о! (Читает.)

Тетрадь-подруга, ах, лишь ты

Достойна знать мои мечты

И целомудренные грезы,

Мои непролитые слезы

О них узнаешь только ты!

(Говорит.) О них узнаешь только ты, узнаешь только ты. О-о-о! (Закрывает лицо.) Как страшно – страшно... Убить, убить... (Смотрит на флакон.) Яд, яд...

КОРОЛЬ (в сторону). Яд?

КОРОЛЕВА (с гримасой боли). Узнаешь только ты. (Махнув рукой.) Читаем дальше. Читаем! Пусть чтение придаст мне сил для совершения чудовищного поступка. (Читает.)

Для вас, о люди, я на троне

Сижу в короне.

Ах, вам неведом пламень,

Что бушует в моем лоне.

Вам кажется, что я горда,

Благоразумна и тверда.

А я лишь гибкой жажду быть всегда.

(Говорит.) Гибкой, о-о! О-о-о! Гибкой. И это написала я! Это мое! Мое! Убить, убить! (Читает.)

Хочу быть гибкой, как калина,

И гибкой, как рябина,

И чувственной, как Мессалина,

Чтоб изгибаться, вся сгорая,

Упругой быть, как ветер мая,

Хочу лишь гибкости! Не нужно мне величие!

Ах, как я жажду гибкости, презрев приличия!

Гибкости, о-о! Гибкости! А-а-х! А! Сжечь, уничтожить! Калина, рябина, Мессалина... Как страшно! Это я написала! Это мое, мое и, будь что будет, должно остаться моим! О-о, только сейчас я вижу, как это чудовищно! И, значит, Игнаций... читал! О-о! А сходство есть – сходство есть... с тем, как она копается в себе, как внутри у нее что-то хлюпает... О да, конечно, она вызывает жуткие ассоциации с моей поэзией! Доносчица! Она меня разоблачает! Это я! Я! Это мое! Между нами сходство есть. О, как она обнажила и выставила напоказ все мое самое сокровенное! Любой, кто на нее взглянет, тотчас обнаружит сходство с Маргаритой. Любой, кто на нее посмотрит, сразу же поймет, какова в действительности я сама, как если бы прочитал мои произведения. Довольно! Пусть она погибнет! Да, Маргарита, ты должна уничтожить ее! За дело, убийственный флакон! Она не может существовать в этом мире, час пробил – иначе это злокозненное родство между нами сможет обнаружить любой. Не желаю по вине этой доносчицы стать жертвой издевательств, травли, насмешек, агрессивности. Уничтожить! Смелей, смелей тихонько войдем с флаконом в ее комнату, добавим несколько капель ей в лекарство... Никто не догадается! Никто не будет знать. Она – девушка болезненная, все подумают, что сама умерла, просто так... Кому придет в голову, что это я. Ведь я королева! (Идет.) Нет, нет, еще не время. Нельзя так идти. Я выгляжу как обычно – и в таком виде идти на убийство? Нет, мне нужно изменить внешность. Хотя бы волосы растрепать... Волосы... Совсем немного, не слишком демонстративно, только слегка, чтобы не выглядеть как всегда. О, вот так... Да, да!..

КОРОЛЬ (в сторону). Тссс...

КОРОЛЕВА. Но как же я войду растрепанная? О, о, о! Это может выдать тебя! Вдруг кто-нибудь заметит, что твоя прическа в беспорядке... Перестань говорить сама с собой. Она ведь наверняка тоже с собой разговаривает. Маргарита, перестань говорить с собой – ты можешь себя разоблачить. (Смотрится в зеркало.) О, как это зеркало застигло меня врасплох. Мне нужно найти в своем лице самые отталкивающие черты, только тогда я смогу войти к ней. Перестань с собой говорить. Могут услышать. Я не в силах замолчать. Неужели все убийцы перед тем, как совершить преступление, говорят сами с собой? Ну и что тут такого? Что в этом... ненормального? (Рассматривает себя.) Пусть у меня будет странный и зловещий вид. Скриви лицо, скривись, Маргарита! Вот так, так, а теперь идем! Ты со мной, я с тобой. То есть, как это – ты со мной, я с тобой – ведь я пойду одна. Скривись! Пошли! Вспомни все свои стихи и иди! Вспомни все тайные, гибкие грезы и иди! Вспомни все калины, все свои рябины и иди! О, о, о, иду, иду! Ах, я не могу заставить себя – все это чистое безумие! Сейчас, минутку – еще подкрасимся, еще вот это... (Пачкает лицо чернилами.) Вот так, теперь, с пятнами, будет легче... Теперь я стала другой. Стой, тебя это может выдать! Идем! Смерть доносчице! Не могу! Почитаем еще! Я должна еще почитать. (Достает стихи.) Почитаем, это нас возбудит, усилит жажду убийства.

КОРОЛЬ (выскакивает). Ну, Маргарита!

КОРОЛЕВА. Игнаций!

КОРОЛЬ. Вот ты и попалась! Покажи! (Хочет вырвать тетрадь.)

КОРОЛЕВА. Пусти меня!

КОРОЛЬ. Покажи! Покажи! Ах ты, убийца! Хочу поближе познакомиться с твоими грешками! Покажи, и устроим новый медовый месяц! Покажи, отравительница!

КОРОЛЕВА. Ах! (Падает без чувств.)

КАМЕРГЕР. Воды! Ей дурно!

КОРОЛЬ. Ну, видишь, как дело повернулось! Мечтает о гибкости и потому хочет убить цацу! Но это уже безразлично. Я все равно уже давно убил ее.

КОРОЛЕВА (приходя в себя). Убил? Кого уби...

КОРОЛЬ. Я ее утопил! С камергером. Мы ее вместе с камергером утопили...

КАМЕРГЕР. Вода! Вот вода!

КОРОЛЕВА. Утопил? Ивонну уто...

КОРОЛЬ. Глупая. Не Ивонну, но это безразлично. Не Ивонну, другую, ну, там одну. Уже давно. Теперь ты знаешь, что кроется во мне. Знаешь теперь? По сравнению с моими грехами твои дурацкие стихи, которых ты еще и стыдишься ничто. Я убил ту, а теперь убью эту цацу. Цацу тоже убью.

КОРОЛЕВА. Убьешь ца...

КОРОЛЬ. Да, теперь убью цацу. И ее тоже, если все получится как надо. И ее тоже, и так будет всегда... Всегда кто-нибудь где-нибудь когда-нибудь кого-нибудь... Всегда так... Не того, так другого, если не ту, то опять же эту, и так всегда – решительно, величественно – с апломбом, уверенно. Нагнать страху, а потом, того... (К Камергеру.) Подай воды. (Пьет.) Да, старею... годы уже не те...

КОРОЛЕВА. Я не позволю! Игнаций, я не позволю!

КОРОЛЬ. Позволишь, мать, позволишь... позволишь, себе ведь тоже позволяешь. Каждый себе что-то позволяет и потому должен позволять другим...

Входит ИВОННА, увидев присутствующих, хочет вернуться, но не решается и проходит в свою комнату. С этого момента все говорят вполголоса.

Ха!

КОРОЛЕВА. Игнаций, я не даю согласия, я не хочу, не позволяю, Игнаций!

КАМЕРГЕР. Ради Бога, тише!

КОРОЛЬ. Молчи, глупая. Дело будет сделано... Думаешь, я буду к ней подкрадываться исподтишка, как ты... Нет, я в открытую, с высокомерием убью ее – свысока, с шиком, величественно – а все будет выглядеть настолько глупо, что никто и не догадается. Ха-ха, Маргарита, убивать нужно свысока, исподтишка нельзя. А ты прежде всего умойся, а то выглядишь как ненормальная. И, во-вторых, позаботься о банкете, который мы сегодня устраиваем – уже пора... И не забудь – вели на закуску подать карасей. Люблю карасиком закусить, карасем в сметане. Хорошая рыба. Изысканная.

КОРОЛЕВА. Караси? Караси? (К Камергеру, радостно.) Да он сошел с ума! Слава Богу, сошел с ума!

КОРОЛЬ. Молчи, я в своем уме. Подай карасей.

КАМЕРГЕР (к Королеве). Ваше величество, караси в сметане – прекрасная закуска. Не вижу никаких причин, которые помешали бы подать карасей.

КОРОЛЕВА. Не будет никаких карасей! Игнаций, не своди меня с ума, я не подам никаких карасей. Что за фантазия – эти самые караси? Говорю вам, не будет никаких карасей, с чего это вдруг караси, почему именно сейчас какие-то караси? Карасей не будет!

КОРОЛЬ. Это еще что за капризы? (К Камергеру.) Подай-ка мне корону. Я тебе покажу.

Камергер подает корону.

КОРОЛЕВА. Игнаций, к чему это? Сними корону – Игнаций, зачем?! Игнаций?!

КОРОЛЬ. Маргарита, раз я сказал, чтобы ты подала карасей, значит – вели их подать. И не пререкайся, иначе так получишь у меня... а я могу, если захочу, могу, потому что грехов на мне много – я все могу, жена, трепещи предо мною, что мне грехи! Я – король грехов, понимаешь, король глупости, грехов, беззакония, стенаний!

КОРОЛЕВА (пораженная). Игнаций!

КОРОЛЬ (успокаиваясь). Ну, ну, ну... Прикажи подать карасей. И пригласи высочайших сановников, самых изощренных, самых опытных, из тех практиков, что умеют страху нагнать, парализовать человека, как сто тысяч чертей. (Тише.) Маргарита, оставь свою робость, стыдливость, все свои страхи понимаешь? И хватит этой поэзии, гибкости, калин, рябин... Ты уже не первоцвет, ты дама, королева, ну, ну. Не тебе следует изгибаться, пусть перед тобой гнутся – ну, ну. Умойся, неряха, а то на пугало похожа. Надень парчовое платье – покажи, мать, на что способна! Ну же! Соберись, продемонстрируй всю твою элегантность, грацию, достоинство, такт, манеры, для того тебя и держу, и своим мерзавкам прикажи, чтобы тоже вырядились, кто во что сможет. Ну, ну, иди – все поняла? И чтобы торжественно было! Прием должен быть праздничный, с дамами, а не с растрепами. Пригласи гостей и вели накрыть столы, а об остальном пусть у тебя голова не болит, об остальном я сам позабочусь! Высокомерно, свысока – величественно! Иди уж, иди – кухарка! (Королева, которая к завершению монолога Короля закрывала лицо руками, выходит.) Камергер...

КАМЕРГЕР. Ваше величество?

КОРОЛЬ (тише, мрачно). Поклонись мне... Я хочу, чтобы ты мне поклонился...

КАМЕРГЕР (прислушиваясь). Кто-то идет.

КОРОЛЬ (тяжело). Тогда спрячемся.

Прячутся за кушетку. Крадучись, входят: ПРИНЦ с ножом в руке, за ним КИРИЛЛ с корзиной.

ПРИНЦ. Куда она ушла?

КИРИЛЛ (заглядывая через дверь в глубине декорации). Тссс. Она здесь.

ПРИНЦ. Что делает?

КИРИЛЛ. Мух ловит.

ПРИНЦ. И как, поймала?

КИРИЛЛ. Зевает.

ПРИНЦ (сжимая в руке нож). Что ж, тогда попытаемся... Раз, два, три... Проверь, не идет ли кто-нибудь, приготовь корзину...

Кирилл открывает корзину, Принц подкрадывается к двери.

КОРОЛЬ (в сторону, к Камергеру). О, так мой сыночек тоже!..

КИРИЛЛ (смотрит со стороны на Принца). Филипп, не надо – прекрати! Филипп, я сейчас шум подниму!

ПРИНЦ. Нервишки?

КИРИЛЛ. Просто невообразимо! Ты с ножом, крадешься к этой замухрышке! (Разражается негромким смехом.) Ничего из этого не получится – нет, не получится!.. Убивать? Убивать такую?!.. И еще эта корзина! Еще и корзина!

ПРИНЦ. Прекрати! (Кладет нож.) Корзина нужна по техническим причинам.

КИРИЛЛ. Ты сам не понимаешь, что делаешь – не видишь себя со стороны.

ПРИНЦ. Прекрати же, наконец!

КИРИЛЛ (заглядывая). Засыпает. Кажется, заснула...

ПРИНЦ. Заснула?

КИРИЛЛ. Тссс. Как будто... Клюет носом... На кресле...

ПРИНЦ (заглядывая). Сейчас или никогда! Если сейчас, будет не больно... На, попробуй ты!

КИРИЛЛ. Я?

ПРИНЦ. Тебе это легче – ты для нее посторонний, вы с ней на равных, ты – не предмет ее обожания, она любит не тебя. Кирилл, сделай это ради меня. Всего лишь мгновение... Ведь это как операция, процедура – она не почувствует. Ничего не будет знать, и помни, в тот самый момент, когда ты это сделаешь, она уже перестанет существовать, все произойдет помимо нее это легко – действовать будем только мы, односторонне, ее это вовсе не коснется...

КИРИЛЛ. Чем легче, тем, наоборот, труднее. (Берет нож.)

ПРИНЦ. Нет, нет, нет!

КИРИЛЛ. Нет?

ПРИНЦ. Такое впечатление, будто ты курицу собираешься прирезать.

КИРИЛЛ. А разве нельзя? Ведь, казалось бы, можно, а оказывается нельзя. Что за чертовщина? Наверное, потому, что она слишком болезненная, ослабленная. Вот была бы толстая, румяная баба, а она бледная... На бледную рука не поднимается...

ПРИНЦ. Здесь кто-то смотрит.

КИРИЛЛ. Это я смотрю.

ПРИНЦ. Нет, на нас кто-то смотрит – кто-то все видит.

КИРИЛЛ. Это я вижу.

ПРИНЦ. Да, ты смотришь на меня, я – на тебя. Уйди, лучше уж я сам. Сам все сделаю. Всего лишь процедура, хоть и чудовищная, но процедура. Предпочитаю быть чудовищным одно мгновение, чем всю жизнь. Стань за дверью, я все сам... (Кирилл выходит.) Сам. Для нее это станет избавлением... Конец всем ее страданиям – и моим тоже... Это – целесообразная процедура, целесообразная... Гм... (Осматривается, берет нож, снова кладет.) Кирилл!

КОРОЛЬ (в сторону, очень возбужденно). Э-э-х, растяпа!

КИРИЛЛ. Что такое? (Возвращается.)

ПРИНЦ. В одиночку еще хуже. Человека, когда он один, начинает распирать, он разрастается... до размеров... (Прислушивается.) Что это?

КИРИЛЛ. Дышит. (Оба прислушиваются.)

ПРИНЦ. Дышит... (Заглядывает в дверь.) Да! Так и дышит – так и живет там в своем нутре – сама в себя по уши... погрузившись, замкнувшись в себе... Нет, ничего не получится... (Берет нож.) Казалось бы, вонзить в тело... Но как это трудно... Я ощущаю страшную легкость, но именно в этой легкости и заключается страшная трудность.

Входит ИЗА.

ИЗА (увидев нож). Что это? (Заглядывает в дверь.) Убийство?

ПРИНЦ и КИРИЛЛ. Тссс...

ИЗА. Убийство... Хочешь стать убийцей?

ПРИНЦ. Молчи! Не вмешивайся! Здесь я улаживаю мои личные дела. Когда улажу, приду. Выйди отсюда!

ИЗА. Вы тоже здесь? И вы в этом участвуете?

КИРИЛЛ. Глупости! Филипп, пойдем отсюда, все это глупости! Оставим эту затею!

КОРОЛЬ (в сторону). Глупость! Смелей!

ИЗА. Пойдемте отсюда!

ПРИНЦ (заглядывает). Спит.

ИЗА. И пусть спит. Какое тебе дело до того, что она спит. Филипп, я тоже буду спать... сегодня ночью.