Текст книги "Аршин, сын Вершка"

Автор книги: Витаутас Петкявичюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

ТВЁРДЫЙ ОРЕШЕК

Жёлудь открыл глаза, протёр их, но ничего не мог разглядеть. Постепенно привыкнув к темноте, он заметил, что лежит в большом дупле, выстланном дубовыми листьями. Всё вокруг так остро напоминало дом, что Жёлудь не выдержал: две скупые горячие слезы скатились по его щекам.

Вдруг стало ещё темнее. Белка просунула голову в дупло и кого-то бросила. Перевернувшись в воздухе, несчастный шлёпнулся рядом с Жёлудем, но тут же вскочил, отряхнулся и стал размахивать перед собой кулаками.

– Я ей покажу!.. Левой сбоку, правой снизу, – бормотал незнакомец себе под нос, усердно боксируя.

Увидев Жёлудя, он остановился, несколько раз топнул ногой, глубоко вздохнул и, вежливо сняв зелёную, изрядно потрёпанную шляпу с резными полями, представился:

– Орех. То есть четырёхкратный чемпион куста Орех Лесной! Для друзей просто Орех.

– Да ты ещё совсем зелёный! – удивлённо протянул Жёлудь.

– Зато калёный! – гордо выпятил грудь Орех.

– А-а, если ты калёный, тогда другой разговор. – Жёлудь встал, щёлкнул каблуками и протянул руку: – Доктор письменных наук, изобретатель наитолстейшей в мире книги Жёлудь Дубовый. И для врагов и для друзей – только Жёлудь Дубовый.

Орех приложил руки к груди, трижды обежал вокруг Жёлудя, осмотрел со всех сторон, дёрнул за перо, пощупал чернильницу, берет, щёлкнул по носу и сказал:

– Могу поспорить, что ты же изобретатель и самой тонкой в мире книги. Хи-хи, верно сказано?

– Это и без спора ясно, – продолжал пыжиться Жёлудь.

– Тогда идём на спор, что у Белки нет хвоста!

– Не выдумывай.

– Тогда хоть так давай поспорим: ты говори, что снег белый, а я буду говорить, что чёрный. Кто кого переспорит, тот и победит.

– От этого снег не почернеет. Неинтересно. Лучше давай подумаем, как нам отсюда выбраться.

Орех сел, сжал голову руками и глубоко задумался. Наконец он вскочил и сказал:

– Какой дурак станет думать о том, что впереди? Хочешь, я расскажу тебе, как попал сюда? А когда, сбегу – расскажу, как убежал. Ха, толково сказано? Ставлю свою шляпу против твоего берета, что ты напишешь по моему рассказу отличную книгу.

– Написать-то можно, да кто такую чепуху читать станет? – Жёлудь заметил, что его терпение иссякает.

– А тебе не всё ли равно? Важно писать. Я так много всего знаю, что не успеваю рассказывать. Хочешь драться?

Такого хвастуна Жёлудь отродясь не видывал. Ему стало стыдно, что Орех считает его таким же бестолковым невеждой, как он сам.

– Если у тебя чешутся руки, почеши о стенку, – ответил Жёлудь и отвернулся.

– Тогда давай бороться.

– У меня ещё от Белкиных зубов бока болят.

– Ага! Так стукнемся лбами и посмотрим, кто ко-го сшибет. Хе, здорово я придумал?

– Если тебе свою голову не жаль, стукнись об стенку, – рассердился сын Дуба.

Орех разбежался, подскочил и ударился головой в стену. Из глаз у него посыпались искры.

– Ура, придумал! – обрадовался Жёлудь.

Стукнись ещё раз, только как можно сильнее. А я попробую раздуть хотя бы одну искру. Мы разведём огонь и прожжём в дереве дыру.

Орех Лесной снова разбежался, трахнулся лбом о стенку и, упав на колени, стал раздувать прилипшую к подстилке искру.

– Жёлудь, где ты? – В отверстие дупла просунулся торчащий вихор Горошка. Я пришёл спасать тебя!

Сколько радости было, когда Паук спустился в дупло и вынес наружу пленников Белки! Только Орех не дал себя нести:

– Меня, четырежды чемпиона, паучья верёвка не выдержит. В одной мускулатуре сколько весу!

– Выдержит! Нас троих выдержала, а ты один! – кричали ему с земли друзья по несчастью.

Орех ни за что не хотел уступить. Он так спорил, что даже лес притих, прислушиваясь к его крику. Несколько раз хлопал оземь своей шляпой, бил кулаками в грудь, призывая Белку в свидетели, ел мох, пока Паук, потеряв терпение, не свернул свою верёвку и не ушёл вязать сети.

– Теперь и я могу поспорить, что ты свернёшь себе шею, – стал смеяться над упрямцем Жёлудь.

– А вот и не сверну!

– Расшибёшься!

– И не расшибусь!

Орех оттолкнулся, лихо свистнул и вонзился в мох с такой силой, что ноги в землю ушли. У самого большого в лесу спорщика и упрямца оказались согнуты два ребра, на лбу выскочила ужасная шишка, а ступни ног, когда их вытаскивали из земли, вывернулись задом наперёд. Теперь Орех смотрел в одну сторону, а шёл в другую.

Друзья сжалились над беднягой, сделали носилки и понесли его. Возле первой попавшейся лужи Жёлудь обмыл его, обвязал треснувшие рёбра паутиной и сказал:

– Полежи здесь, пока мы найдём дорогу. Не успели они отойти, как Орех вскочил на ноги и начал спорить сам с собой:

– Бьюсь об заклад, что мой бок цел и невредим! Однако он неосторожно повернулся и от резкой боли свалился на приготовленную товарищами постель. Его так скрутило, что он заорал не своим голосом:

– Жёлудь, на что хочешь могу спорить, что я сейчас же умру!

Подоспевшие товарищи стали успокаивать расстроенного спорщика, однако он никак не мог утешиться.

– Вот умру, и кончено.

– Ну и умирай! – разозлился Горошек. – Подумаешь, какое несчастье: будет одним упрямцем меньше.

– Нет, тогда я нарочно не умру, – снова встал на ноги Орех.

Так и мучились друзья всю дорогу, пока наконец не избавились от заядлого спорщика. Случилось это так. Пройдя часть дороги, Орех снова заспорил:

– Мы двигаемся в обратную сторону!

– Ты совсем спятил! – удивился Горошек.

– Давай поспорим!

– Нет, мы идём правильно! – отрезал Жёлудь.

– Нет, неправильно, даю голову на отсечение! Не верите? Тогда я отправлюсь назад и посмотрю, правду вы говорите или нет, – заупрямился спорщик.

И хотя Орех Лесной смотрел назад, однако вывернутые ступни его побежали вперёд. Через некоторое время товарищи застали Ореха отчаянно спорящим с каким-то жуком. Доказывая, что жук не жук, Орех топал ногами и клялся провалиться на этом месте.

Но вдруг с дерева соскочила Белка, схватила спорщика за шиворот и унесла в дупло.

– Иду на пари, что я уложу её с третьего удара! – ещё успел крикнуть Орех.

– Это его последнее пари, – вздохнул Горох.

Жёлудь тоже хотел что-то сказать, но опустил голову и молчал всю дорогу. Лишь выбравшись из этого страшного леса, он вздохнул с облегчением и благодарными глазами посмотрел на своего приятеля.

– Горошек, дорогой друг, ведь и я… ведь и мне… А, да что тут много говорить!

Жёлудь почувствовал, как его грудь наполнилась каким-то новым, очень хорошим чувством, для которого не нужны были ни слова, ни взгляды. Он только махнул рукой и ещё быстрее зашагал, хоть и очень хотел сказать Гороху, что ради него не пожалел бы ничего на свете, даже собственной жизни.

А Горох словно обо всём забыл. Он катился, немного отстав, и робко поглядывал по сторонам.

– Ты снова из-за этих птиц? – спросил Жёлудь. Горошек кивнул головой и сказал:

– Я и Паука боялся, а теперь только смех берёт.

– И есть же такие негодники! – тяжело вздохнул сын Дуба.

– Есть, и ещё мух ловят, – поддержал его Горошек и, подпрыгнув, кое-как перекатился через упавшую травинку.

В ГУЩЕ БОЯ

На третий день путешествия друзья подошли к какому-то полю.

Вокруг стояла такая тишина, что слышно было, как трутся друг о друга облака, как опадают пушинки одуванчика и как собирается туман над рекой.

– Может, поспим? – спросил усталый Горох.

– Можно, – согласился Жёлудь.

Только они хотели лечь, как вдруг впереди задрожала земля, послышалась канонада, солнце скрылось за тучей пыли и дыма.

– Прячься! – Жёлудь втащил друга в какую-то ямку и прикрыл своим телом.

Едва успели они укрыться под листиком клевера, как мимо пронёсся отряд фасолей-всадников. Все, как один, восседали они на кузнечиках, вооружённые сосновыми иглами и мечами из сухих стручков. Целая армия!

Земля содрогалась под копытами коней, вздымались столбы пыли. Отряд за отрядом, полк за полком, запылённые, понурив тяжёлые головы, скакали и скакали кавалеристы в жёлтых мундирах.

Последний отряд остановился неподалёку от убежища друзей. В центре гарцевал всадник, совсем не похожий на остальных. На нём был красный мундир с чёрными точками, плащ из тончайшей паутины и белый шлем из чашечки цветка. Ордена и знаки отличия не умещались на его груди, поэтому за ним следовал специальный носильщик. Однако и тот был почти не виден под грудой крестов и звёзд.

Всадник въехал на вершину кротового холмика и стал кричать:

– Вперёд, всадники! В бой, храбрецы! Ещё одна атака – и мы победим!

Жёлудь не вытерпел и подтолкнул Гороха:

– То-то будет работа моему перу! Настоящую войну опишу. Воробей от зависти онемеет.

– Не понимаю, зачем нам ввязываться в чужую. драку? – возразил Бегунок.

– Какой ты чудной! – не сдавался Жёлудь.

Они, наверное, дадут и нам пострелять.

Он выскочил из убежища и подбежал к бравому всаднику. Тот наставил на него копьё из сосновой иглы, пришпорил кузнечика и чуть было не растоптал Жёлудя.

– Вы кто такие? Откуда путь держите? – тут же обступили друзей всадники.

– Я знаменитый военный корреспондент и мастер письменных дел Жёлудь Дубовый, а это мой друг, замечательный поэт Горох Бегунок.

– Очень приятно. А я – Тур-Боб-набоб, правитель Бобового царства, потомок могущественного заморского рода, турецкой породы. И пока я жив, пока на моей груди будет хоть одна медаль, ни одному чужестранцу, ни одному самозванцу не позволю править моим царством. Я всех разнесу! Пускай весь мир знает, что я расправлюсь с пехотой и рано или поздно завоюю весь мир. Вперёд!

– Прекрасно, так и запишем! – обрадовался Жёлудь и раскрыл свою тетрадь.

– Пиши: сегодня мне принадлежит Бобовое царство, завтра – Кривдино государство, а послезавтра – весь мир! Победа так и рвётся в мои объятия. А ты, поэт Го-Рох, должен сочинить в мою честь песню. Дать им коней!

Правитель дёрнул поводья своего рысака и помчался вперёд.

Свита понеслась следом.

Жёлудь летел как угорелый, а Горошек едва держался в седле. От бешеной скачки у него стучали зубы, развевался торчащий на лбу вихор. Но даже и при этом он не мог смолчать:

– Из-за тебя мы из этого Кривдина государства до старости не выберемся. Увидишь, как миленькие. влипнем… – Он не договорил, так как прикусил язык.

– Не трусь, я научу тебя смелости, – хвастался Жёлудь. – Представь себе, что вокруг одни неучи, и никого не бойся.

– Я пытаюсь, но почему-то вижу только одного, – рассердился Бегунок.

– Песню! – приостановив коня, рявкнул владыка Бобового царства и сверкнул глазами. – Когда вы сочините песню?!

От его крика у приятелей потемнело в глазах, заложило уши, а по спине забегали мурашки. Поравнявшись с Горохом, Жёлудь тихо сказал:

– Надо что-нибудь придумать.

– Ты похвастался, ты и думай.

– Но ведь ты поэт!

– Спасибо, в следующий раз ты скажешь, что я свинья, и велишь рыть землю носом. Ещё раз говорю: я всего лишь простой Горошек и вовсе не хочу, чтобы меня называли всякими выдуманными именами.

Жёлудь морщил лоб, кусал перо, писал и снова черкал, но ничего путного не мог придумать. Дома все песни сочинял Певец, а тут надо было творить самому. От чрезмерного напряжения ума с него сошло семь потов. Возможно, он вспотел бы и в восьмой раз, но, видя, что знатный всадник достаёт из ножен меч, маленький самозванец стал выкрикивать первое, что пришло ему в голову:

 
Краснощёкий
Боб-набоб,
В чёрных точках
Нос и лоб.
Средь Бобовых
Главный боб
Пучеглазый
Тур-набоб!
 

– Как ты смеешь?! – взмахнул мечом предводитель кавалеристов.

– Эта песня предназначена для ваших врагов, чтобы они ещё больше боялись, в страхе оправдывался Жёлудь. – А для вас мы сложим другую.

После такого объяснения песня очень понравилась правителю. Спустя несколько часов армия уже распевала этот ужасающий марш, от которого должны были разбежаться все враги.

– Действительно, этот надменный Боб-набоб – страшный невежда и безнадёжный глупец, – обрадовался Горох. – Это наше счастье, дорогой Жёлудь, потому что врать тебе пока удаётся гораздо лучше, чем говорить правду.

Однако враги и не думали разбегаться. В конце поля загромыхали пушки, посыпался град пуль и снарядов, начался бой.

Носились кони без всадников, ползали всадники без коней; вокруг раздавались крики и стоны. А к полю боя скакали всё новые и новые полки.

Стоя на большущем камне, Боб-набоб не отрывался от бинокля и кричал:

– Вперёд, вперёд! К окончательной победе!

– Что думает главнокомандующий о ходе боя? – спросил Жёлудь.

– Гул орудий для меня прекраснее любой музыки. Огонь войны для солдата милее хлеба, – напыщенно ответил Боб-набоб.

Вдруг над их головами разорвался шрапнельный снаряд, заряженный ядовитыми семенами белены. Испуганные кони метнулись в сторону и понесли всех в самое пекло боя.

– Отбой! Отбой! – не своим голосом закричал правитель Бобового царства. Трубить отбой!

Но было уже поздно. Жёлудь вылетел из седла, перевернулся в воздухе и, грохнувшись на землю, потерял сознание. Только выпавшая к вечеру роса привела его в чувство. Вокруг было тихо и пусто. Где-то неподалёку чуть слышно стонал раненый, где-то ржал конь. Жёлудь крикнул раз, другой, но никто не откликнулся.

Собравшись с силами, он медленно пополз на стоны. В большой воронке, вырытой снарядом, лежал Горошек.

– Куда ты ранен? – спросил Жёлудь. Горох ничего не ответил, только жалобно застонал. Жёлудь увидел распоротый бок товарища и, не выдержав, упал как подкошенный.

ПЛЕН

Когда голова у Жёлудя перестала кружиться, Горошек уже не стонал. Он терпел, стиснув зубы, и даже пытался улыбнуться.

– Теперь я ничего не боюсь, – с надеждой промолвил Бегунок. – Ведь ты знаменитый доктор и быстро вылечишь меня.

– Разумеется, – пообещал Жёлудь и, взявшись руками за голову, глубоко задумался.

В эту минуту он ненавидел себя. Жизнь Горошка висела на волоске, а он не мог помочь другу, потому что, кроме как врать и хвастаться, ничего больше не умел. Правда, Жёлудь однажды видел, как люди залечили его папаше подгнивший бок цементным пластырем, но не мог придумать, где достать это чудесное лекарство.

А Горошку становилось всё хуже и хуже. Жёлудь сбегал к ручью и принёс ему полный берет воды.

– Только не умирай, – умолял он друга. – Только, будь так добр, не умирай.

– Даже и не думаю, – бодрился Бегунок. – Ведь ты сейчас начнёшь меня лечить?…

Так и нашла их в воронке санитарка Фасолька. Она достала из своей сумки комочек воска, одному залепила бок, другому – пробитую голову и семь суток, не присаживаясь, ухаживала за ними, пока оба друга не встали на ноги. Однако за это время фронт откатился назад, и все они очутились на территории противника.

– Почему ты не отступила со своими? – спросил Жёлудь санитарку.

– Как я могла оставить в беде друзей нашего Тур-Боб-набоба? – удивилась Фасолька. – Ведь вы были тяжело ранены.

– Троекратное ура! Троекратное ура! До чего же ты добра! – Жёлудь не удержался и выразил своё восхищение в стихах.

– Не понимаю, – покачала головой Фасолька.

– На языке поэтов это означает, что ты славная девушка. Ты спасла нас от смерти.

Санитарка только потупилась и ничего не сказала.

– Дайте мне карту: я хочу посмотреть, где мы сейчас находимся, потребовал Жёлудь.

– А что это за карта?

– Чтобы научиться её читать, надо по меньшей мере четыре года ходить в школу.

– А ты ходил? – спросила Фасолька.

– Я знаменитый… гм… – Хвастун кашлянул, снова желая что-то соврать, но, услышав стон Горошка, осекся и сказал правду: – Один год. Карта нам очень помогла бы. «На хорошей карте каждый куст отмечен», – говаривал мой учитель Ворон.

Опасаясь что-либо соврать, Жёлудь встал и, ковыляя, пошёл по полю. Горох следовал сзади, опершись на плечо Фасольки.

Возле срубленной осколком снаряда былинки лежал раненый всадник-фасоль. Его кузнечик, опустив голову, стоял рядом. В боку солдата торчал штык пехотинца – еловая иголка. Жёлудь попросил у Фасольки воску, вытащил иглу, залепил рану, наложил на неё повязку из паутины и стал расспрашивать раненого:

– Ты какого полка?

– Не знаю, я неграмотный.

– Что это за война у вас?

– Столетняя.

– О-о! И с кем же вы воюете?

– Грядка с грядкой.

– Между собой?

– Ну да!

– Из-за чего же вы не поладили?

– Я и сам не знаю. Тысячи наших братьев-всадников уже сложили головы, пехотинцев пало ещё больше, но этим сражениям ни конца ни края не видно. Такова, стало быть, воля обоих Бобовых правителей Тур-Боб-набобов.

При этом имени фасоль даже затрясся от страха.

– Почему обоих?

– И у пехотинцев есть такой же повелитель.

– Послушай, что ты рассчитываешь выиграть войной? – спросил у раненого Горох.

– Ничего, – рассердился кавалерист. – Ничего я не хочу, только побыстрей вернуться домой и повидать деток.

– Но твой повелитель говорит совсем иначе.

– На то он и повелитель. А вы кто будете?

– Мы… – Жёлудь хотел снова что-то придумать, но сдержался: на него с упрёком смотрели глаза Горошка. – Мы твои добрые друзья.

– Только никому не говорите о том, что я вам расскажу, – начал всадник. – Это старая история. Мы жили очень мирно, и только по старинке одни звались кавалерией, а другие – пехотой. Но в нашу землю откуда-то явились два чудных Боба: один – красный с чёрными точками, а другой – чёрный с красными точками. Явились и провозгласили себя нашими правителями. Один говорит, что пехотинцы будут господами всего Бобового царства, а другой – что всадники. А мы, дураки, сражаемся! Уже целых сто лет! – Раненый придвинулся поближе, приложил руку ко рту и зашептал: – Говорят, ни один из них не похож ни на всадника, ни на пехотинца.

– Так почему же вы слушаетесь этих чужаков? – удивился Жёлудь.

– А почему вы сочинили для Тур-Боба такую песню? – вмешалась Фасолька. Распевая её, всадники будут воевать ещё сто лет.

– Он на меня с мечом бросился, – пытался оправдываться Жёлудь, но Горох подтолкнул его и сказал:

– У нашего Жёлудя от всяких изобретений и учёных званий голова идёт кругом. Поэтому он иногда сам не знает, что делает.

Друзья подняли раненого на коня и двинулись дальше. В густых травяных зарослях их вдруг окружили пехотинцы.

– Руки вверх! Головы в плечи! – скомандовал старший.

Пехотинцы связали пленникам руки и погнали на свою сторону.

– Посмотрим, что ты сам теперь запоёшь! – поддел приятеля Жёлудь.

– А я посмотрю, как ты опишешь свою собственную кончину, – лопнуло терпение и у Горошка.

– Ты только за свою шкуру дрожишь, – не уступал Жёлудь.

– А ты и свою не бережёшь, и чужую не жалеешь.

– А ты трус!

– А ты задавака!

– А ты неуч!

– А ты столько всяких званий себе понавыдумы-вал, что сам запутался, не зная, каким назваться, хвастун!

«Ты такой, а ты сякой, ты так, а ты этак!» Как начали оба пререкаться, как начали дразнить друг друга – чуть было до драки не дошло. Пехотинцам пришлось прикладами умерить пыл пленников. Слушая их, Фасолька покраснела и сказала:

– Это что, всегда у вас так? Драчуны молчали.

– Пока всё хорошо – вы друзья, а когда плохо– вы враги? – пристыдила их Фасолька. – Надо держаться заодно, ведь мы в плену.

– Прости меня, – извинился Жёлудь перед Горохом. – Голова моя столько времени была дырявой: может, ветер и выдул мозги. Я больше так не буду.

– И у меня в боку была дырка, и я больше так не буду, – опустил голову Горох.

Пехотинцы заточили Фасольку в глиняную крепость, а обоих друзей погнали к роскошной палатке, сделанной из перевёрнутого цветка жёлтого тюльпана. Возле палатки сидел предводитель пехотинцев. Раненый всадник сказал правду: этот Тур-Боб был в мундире, испещрённом красными точками, на голове у него был шлем из синеватого цветка. За ним повсюду следовали сразу двое слуг, увешанных его крестами и знаками отличия. Только тем он и отличался от предводителя всадников.

– Расстрелять шпионов! – крикнул он. Жёлудь поклонился и сказал:

– Послушай, о повелитель, не поторопился ли ты? Я всемирный корреспондент, доктор и мастер газетных дел, а это мой друг, несравненный поэт Горох. Мы желаем, чтобы твои ордена и кресты не уместились и на третьем слуге…

– Извините, пожалуйста, я не знал, что и вы заморского рода. Прошу вас, входите.

Горошек ущипнул Жёлудя и шепнул:

– Снова влипли. Неужели мне теперь придётся на турецком языке сочинять стихи для этого глупого выскочки? Я сразу признаюсь, что ни бельмеса не смыслю по-турецки.

– А ты думаешь, он сам смыслит что-нибудь? Палатка была устлана коврами из лепестков роз, увешана оружием и картинами. Слуги принесли трубки и чашки с кофе. Жёлудь сел поудобнее и торжественно произнёс:

– Шахер-махер-тарарам!

Горошек фыркнул в кулак, сославшись при этом на то, что у него насморк, и столь же торжественно ответствовал:

– Махер-шахер-рататам!

Повелитель пехотинцев разинул рот, выпучил глаза и опомнился спустя лишь добрых полчаса:

– Я вас прекрасно понимаю, но мне хочется, чтобы вы говорили на бобовом языке, так как мои подданные могут не понять вас и не сразу выполнить вашу волю.

Жёлудь подмигнул Гороху и перевёл его речь:

– Мой друг сочинил в вашу честь стихи, которые называются «Ужас врагов», только он сам не может их прочесть.

– Разрешаю это сделать вам, – ответил повелитель.

Жёлудь откашлялся и выпалил:

 
Чернощёкий
Тур-набоб,
В красных точках
Медный лоб.
Всех врагов
Загонит в гроб
Косоглазый
Боб-набоб!
 

– За такое оскорбление я прикажу засунуть вас в дуло пушки и выстрелить против ветра!

– Эту песню он сложил на страх вашим врагам, чтобы они тряслись, как осиновый лист! – поспешно объяснил Жёлудь.

И правителю пехотинцев понравилась песня. Он приказал своим солдатам как можно быстрее выучить её, а Жёлудю велел записать и разослать всем газетам мира следующее заявление:

«Я – единственный правитель Бобового царства Кривдина государства и никого больше знать не знаю. Я владыка владык всех бобовых, несравненный Тур-Боб-набоб. Я расколошмачу этого заросшего паутиной выскочку, заставлю его съесть подошву собственного сапога! Но это только начало. Потом я объявлю войну всему миру. Вперёд, вперёд к окончательной победе!»

Все слуги вскочили, стали на руки, задрыгали в воздухе ногами и взревели:

– Ура набобу!

Так у них было принято приветствовать Тур-Боб-набоба.

Жёлудя и Гороха поместили в отдельной палатке. Друзья сели и долго ещё смеялись.

– Скажи, – начал Жёлудь, – неужели я выгляжу так же глупо, когда вру и хвастаюсь?

– Глуповато, – сказал Горошек. – А в общем, кто тебя знает…

– Э, братец, нам с тобой обманывать друг друга не к лицу. Ведь это дело дураков.

Жёлудь тут же хотел выложить о себе всю правду от начала до конца, но Тур-Боб повёл их осматривать укрепления.

В глубоких траншеях сидели тысячи пехотинцев, вооружённых винтовками из былинок, к которым были примкнуты штыки из еловых игл. Солдаты смертельно устали и спали где придётся, однако они и во сне дрыгали ногами, отдавая честь своему предводителю. Перед линией окопов тянулись заграждения из шиповника, а в промежутках между ними стояли орудия всех калибров из стволов одуванчика, конского щавеля и бузины. С тыла подползали колонны танков – громадных улиток, на которых сидели танкисты-фасоли.

– Из-за них я никак не могу перейти в наступление. Каждый раз опаздывают к бою! Но ничего. Мои военные инженеры и учёные работают над новым видом оружия. Скоро мы начнём уничтожать этих всадников с воздуха.

Боб-набоб повёл гостей в глубокое подземелье, вырытое Кротом. Стены были выложены светящимися гнилушками. При этом свете, зеленоватом, немигающем, трудилось множество военных учёных. Они пускали мыльные пузыри и старались прицепить к ним большие корзины. Но как только пузырь соприкасался с крючком, он тут же лопался и обдавал всех брызгами. Тогда учёные бросались к чертежам; уткнувшись носами, усердно проверяли расчёты, долго спорили и начинали всё сначала.

Увидев Тур-Боба, они стали на руки, задрыгали ногами, выкрикнули боевой клич и снова взялись за дело.

– Прошу прощения, – спросил практичный Горошек, – почему они, приветствуя вас, подымают вверх ноги, а не руки?

– Это моё изобретение, – похвалился Боб-набоб. – Руки солдата всегда должны быть свободны, чтобы держать оружие. Но это ещё не всё. Спустимся глубже. Прошу вас.

За пятнадцатью двойными дверьми, под охраной сотни солдат сидели пожелтевшие от старости учёные и что-то чертили. Они не стали на руки, только задрали ноги к седым головам и снова склонились над чертежами, что свидетельствовало об особой милости набоба.

– Эти учёные мужи создают аппарат, с помощью которого можно будет притянуть Солнце к Земле. Если это удастся, мы не только забросаем своих врагов бомбами, но и сожжём их, как солому.

– Как же так? – задрожал Жёлудь. – Если вы притянете Солнце, сгорит вся Земля, а с ней и мы все!

– Неважно, зато наши враги будут сожжены первыми! Я в этом не сомневаюсь.

– А нельзя ли договориться по-хорошему? – несмело спросил Горох.

– Можно, но зачем? Вы, поэты, ничего не понимаете. Оружие куётся для войны, а не для игрушек. Если солдат гибнет на войне, то так ему и положено. В моём царстве только женщины и калеки умирают в постели.

Жёлудь не успевал всё записывать в свою тетрадь. От глупых речей Тур-Боба у него дрожали руки. Он засунул перо за ухо и сказал:

– Простите, а для чего вам завоёвывать мир и что вы будете делать потом?

– Во-первых, мир для того и создан, чтобы его кто-нибудь завоевал. А когда он будет в моих руках, тогда я объявлю войну Луне.

– А дальше?

– Мне не важно, с кем воевать. Я знаю, что воинскую славу можно обрести только на войне, поэтому и воюю.

– И я хочу спросить, – скромно вмешался Горох. – Неужели ваши учёные не могут придумать такую машину, которая сама бы выращивала хлеб или, допустим, пахала землю?

– Могут, но не хотят. За такие штуки им не достанется ни орденов, ни денег.

И снова запели трубы и начался бой. Шли вереницы пехотинцев, шли, как стадо баранов, и падали под мечами всадников. От грохота у всех заложило уши. Орудия разных калибров, заряженные порохом из чёртова табака, гремели до позднего вечера.

Когда один из осколков продырявил жёлтую палатку и выбил трубку изо рта отважного полководца Тур-Боб-набоба, тот завопил не своим голосом:

– Отбой! Отбой! Солдатам надо отдохнуть! Теперь Жёлудь прекрасно понимал, с кем его свёл случай. И у него возникло неудержимое желание устроить обоим Тур-Бобам такое, чтобы им больше не только воевать, но и драться не захотелось.