Текст книги "Аршин, сын Вершка"

Автор книги: Витаутас Петкявичюс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

ЗАЧЕМ СЛОНУ УШИ?

Чем больше ел, тем толще становился Аршин. Пухнул как на дрожжах. Родители ни белья, ни одежды напастись не могли на него. Только сошьют, принесут домой, обрядят сыночка – смотришь, через день обновка по всем швам трещит, локти рваны, колени драны, спина пополам разлезлась. С плеч да в печь.

Однажды отец повёл сына в сельмаг ботинки покупать, самые большие выбрал. Пятьдесят последнего размера!

Аршин втиснул ногу, прошёлся по магазину, ногами повертел и радуется:

– Ух ты, красивые-то какие!

– Не в красоте толк, – наставляет отец, отсчитывая последние деньги. Важно, чтобы хороши были.

– Хороши, хороши, – чуть не плачет Аршин.

– Покажи, где палец, где пятка? – проверяет отец.

А сын подмётками скрипит, сам улыбается сквозь слезы и нахваливает:

– И блеск, и треск – до чего же хороша обувка!

– Вправду хороша? – последний раз спрашивает отец.

– Лучше некуда!

Заплатили денежки и ушли. Не успели до дому дойти, как Аршинов палец наружу вылез. Будто нож из ножен распоротых. Отец за голову схватился:

– Я же говорил – малы, не хороши тебе!

– Башмаки-то хороши, – отвечает сын, – только палец великоват, – и дальше пошёл, прихрамывая.

Ничего ему Кризас на это не сказал, опасаясь, как бы самому нахлобучки дома не было за такую покупку. Но Дарата даже не глянула на башмаки. Ей не терпелось примерить сыну новую одёжу – широкую, свободную, мешковатую, правда, малость, так она и впрямь была из мешковины, самой прочной. Собака не прокусит.

Только выбежал Аршин за дверь, глядь, тут же назад идёт весь измазанный, оборванный. Как чучело гороховое.

– О господи! – напугалась мать. – Где ты так изодрался?

– По заборам лазил.

– А измазался где?

– Дворец лепил.

– А меня там вылепил? – просветлел отец.

– Нет, грязи не хватило, – объяснил сын, – всю на Яцкуса извёл.

– Нет больше моей моченьки!.. – зарыдала Дарата. – Теперь ты, отец, ломай голову, во что сына одеть.

Думал, думал Кризас, наконец додумался. Сторговал у соседа по дешёвке телячью шкуру, выделал, отнёс портному и заказал штаны для сына. Проволокой сшитые, гвоздями сбитые. Когда обновка была готова, Вершок надел на сына штаны и сказал ему:

– Хоть верхом катайся – не протрутся!

Но недолго радовался бедняга.

На другой же день Аршин воротился домой с прорехой на заду. Хотел незаметно боком в дверь шмыгнуть, да споткнулся о порог и грохнулся во всю избу. От сеней и до задней стенки.

Тут отец, конечно, увидел, что штаны разорваны.

– Кожаные?! Железные?! – закричал он, попытался было схватить за шиворот безобразника, но не дотянулся. – Да ясновельможный Яцкус все наряды от деда унаследовал, сам носил и внукам оставил, так в той одежде они и за море смывались, когда у нас тут панов прижали. А ты телячьей кожи штаны за один день ухлопал!

– Я их не хлопал, я катался… ~ захныкал Аршин, и слезы из глаз, как бобы, посыпались.

– Это на новых-то штанах?!

– Да не на штанах, на точиле! Ребята крутили, а я сидел только.

У отца и руки опустились: ну что ты будешь делать…

– Кожаные!.. Железные!.. – бормотал Кризас, а про себя уже торговал у соседа бычью шкуру. Из которой подмётки кроят.

На этот раз куртку Аршину шорник шил, штаны – скорняк, а шапку тачал сапожник. В воде вымачивал, потом на тыкву, как на колодку, напялив, молотком отбивал, шилом дырки протыкал и смолёной дратвой стягивал.

Можно подумать, не треух мальчонке – покрышку для тракторного колеса готовил.

Не прошло и двух дней, прибегает с улицы Аршин – на нём не шапка, а какой-то ком, соломой набитый. Гнездо воронье.

– На голове он, что ли, ходил? – всплеснула руками мать.

– Ты где шапку измочалил? – не на шутку разозлился отец.

– Это не я, это всё мальчишки, – оправдывался Аршин.

– Они что – на головах ходили в ней?

– Нет, в футбол играли.

– Твоей шапкой?

– Моей… Ещё и листьев сухих в неё набили.

– Конец света… – всхлипнула мать и плюхнулась на лавку. – А ты что делал, когда мальчишки шапку твою пинали?

– Я на воротах стоял, – ответил сын и заплакал в три ручья. Заревел белугой.

Но на сей раз и слезы не спасли Аршина. Отец влез на лавку и схватил неслуха за уши. Отвислые, холодные.

– Сейчас я тебя выдеру! Говорили тебе, не озорничай?! – тряс он Аршина.

– Говорили.

– Ну что теперь с тобой делать? – Отец уже из сил выбился, а сыну хоть бы хны.

– Да ничего, – говорит Аршин. – Я забыл и нарушил своё слово, и ты своё забудь и нарушь…

Но Кризас выполнил обещанное: цепом сына отдубасил и в угол поставил.

– Стой и думай, за что тебя драли! – топнул ногой Вершок и пальцем погрозил Аршину.

Стоял увалень, стоял верзила, пока яму в углу не вытоптал, а потом придумал всё-таки.

– А слона за уши дерут? – спрашивает Кризаса.

– Нет, – отвечает отец.

– Эх жалость, – вздохнул Аршин. – Такие большие уши и зазря пропадают. Ты бы за них обеими руками ухватиться мог.

Умилился, растрогался Вершок, смахнул ладонью непрошеную слезу и выпустил Аршина из угла. Похлёбку есть

КАК ШАРИК ГРОШ АРШИНУ ЗАРАБОТАЛ

Страда была в самом разгаре. Все трудились – стар и млад, кто здоров и кто болен. Даже камни шевелились на колхозных полях. Один Аршин день-деньской на боку валяется, бьёт баклуши. Точь-в-точь ясновельможный пан Яцкус.

Мать усталая с работы пришла, а дома кавардак: горшки закопчены, посуда немытая, под кроватью грибы растут, мох по стенам зеленеет, паутина – как шпагат в углах. Сам чёрт ногу сломит.

Разозлилась Дарата, сунула Аршину тряпку в руки и, плюнув на мужнины увещевания, приказала дармоеду-сыну посуду мыть. Горшки драить…

А сама схватилась за веник и стала пол мести.

– Пан Яцкус даже пяток себе сам не чесал… – завёл было Кризас, но, завидев, как Дарата машет веником у него под носом, приумолк и тоже работу себе нашёл. Трубку чистить.

Пролежавший все бока Аршин с радостью принялся за дело. Засучил рукава, нагрел воды и давай плескаться, как в дождевой луже.

Все окна забрызгал.

– Смотри не упади с тарелкой-то! – предупреждает мать.

– Как же я упаду, если я за неё обеими руками держусь? – недоумевает Аршин.

Не успел он это сказать, как загляделся в окно, нога за ногу заплелась – и грохнулся. Тарелка – трах об пол! И на кусочки.

– Ну что я говорила?! – подбежала к нему Дарата. – Как это тебя угораздило? – а сама даже приподнять Аршина не в силах.

– Да вот так, – вскочил на ноги Аршин и, схватив другую тарелку, снова брякнулся на пол. Тарелка – вдребезги, а сам чуть стену головой не вышиб и вторую гулю набил. Со страусово яйцо, не меньше.

– Хватит, хватит, не показывай больше! – Мать махнула рукой и сама помыла посуду.

А Кризас, посасывая трубку, не замедлил мудрое слово вставить:

– Давно бы так! Разве это мужское дело – посуду мыть? Аршинчик, дай-ка мне уголёк из печки – трубку раскурить. Да, будь добр, выбери который погорячей.

Аршин, смотрит в печку: угли все как на подбор. Огнём горят. Недолго думая выгреб целый совок и поднёс отцу. Что ни говори – мужское дело!

– Куда мне столько? – удивился Кризас.

– Чтоб ты сам погорячее выбрал, – не моргнув глазом, ответил сын и высыпал всё в отцову пригоршню. Ещё ладно, увернуться старик успел, а то бы сын ему не только деревянные башмаки, но и руки сжёг. Долго ли умеючи!

– Разве это ребячье дело – играть с огнём? – отчитывала Кризаса жена.

А на другой день, отправляясь в поле, снова велела Аршину посуду мыть, правда алюминиевую на этот раз.

Кризасов сынок все кастрюли, миски на пол свалил, кипятком обдал, золой посыпал и сам посреди избы улёгся; лёжа матери помогать решил. Чтобы не сверзиться и не перебить посуду. «Ниже пола не упаду», – рассудил он, посвистывая. Собаку подзывая.

Шарик тут как тут, прибегает со двора, видит – жирные тарелки на полу, и давай вылизывать. Любо-дорого поглядеть, как пёс старается. Аршин по шёрстке его поглаживает и посудину за посудиной ему под нос подсовывает, а тот знай языком орудует.

Аршину только блеск рукавом навести осталось. Попотчевал Шарика за верную службу огрызком колбасы, а сам – на боковую. Такой храп стоял, что вся изба ходуном ходила.

Вечером приходят родители с работы и глазам не верят: впервые в жизни дождались от сына помощи. Мать на радостях клёцками работягу ублажала, а щедрый Кризас ему грош отвалил. Не целый, ломаный, ещё лет сто назад от времени позеленевший.

Поужинав, стал Вершок в ночное собираться. Надел тёплые носки, полушубок накинул и просит сына:

– Достань-ка мне, Аршинчик, сапоги с печки. А то мои деревяшки совсем уже прохудились.

– А это мужское дело? – справился Аршин.

– Мужское, мужское, – заверил Кризас. – Поторопись, меня люди ждут, стоят за дверью.

– Так чего спешить, коли ждут? – пожал плечами сын. – Иное дело, если б не ждали…

Побрёл к печке и сбросил оттуда два правых сапога. Один – материн, другой – отцовский.

– Ты что одинаковые мне даёшь? – спрашивает Кризас.

– Где же одинаковые? Один – большой, другой – маленький, – объясняет Аршин.

– Да, но оба правые! – кипятится Кризас.

– А откуда здесь левым взяться, ежели они на печи остались? – недоумевает сын.

Так и не разрешил отец этой загадки – без сапог отправился в ночное. В галошах на босу ногу.

Вышел во двор, свистнул Шарика, привязал его верёвкой за шею и хотел уже идти, а сын выскочил на порог;

– Оставь собаку!

– Как так – оставь? – заспорил Кризас. ~ А кто мне ночью лошадей будет караулить?

– А кто мне после ужина будет посуду мыть? – выпалил Аршин.

Отец так и поперхнулся, поняв, из какой тарелки ел, но грошик всё же не отобрал. Хоть и не похвалил Аршина за его выдумку.

– Кто ж так делает? – наставлял он будущего пана. – Каждому своё занятие: лошади – поклажу возить, собаке – дом стеречь, кошке – мышей ловить, пану пановать да брюхо себе поглаживать. Один ты всё путаешь. У меня мурашки по телу бегают, как подумаю, что на старости лет из одной тарелки с собакой ел.

– А ты дуста за шиворот насыпь, вот и не будут бегать, – успокоил сын. И в избу Шарика загнал.

Наутро мать наказала перед уходом:

– Подметёшь пол и погреб проветришь. Отоспавшись, с боку на бок поворочавшись,

Аршин встал, схватил метлу и так размахался ею, что в доме пыль столбом, дым коромыслом.

Колхозные пожарники увидали такое дело – бух в колокол, народ сзывать; а как стали из лужи воду черпать, так и завязли в тине. По самые уши.

Кризас примчался домой, не чувствуя под собою ног, влетает в сени, а там Аршин стоит и, точно крылом, лопатой машет – ветер гонит. Погреб проветривает.

– Ничего не стряслось? – хватается за сердце старик.

– Ничего.

– Всё в порядке? – не поверил Кризас.

– Не всё, – подумав, признался сын.

– Не томи, говори скорее, что случилось?!

– Да вот мышь угодила в молоко.

– Тьфу ты! – плюнул Вершок. Вытер холодный пот и махнул рукой. – Я уж думал, изба горит. А мышь-то хоть выудил?

– Нет, я кошку засунул в крынку. И крышкой накрыл.

– Ты что, рехнулся?! – завопил Кризас. – Без обеда нас всех оставил!

– Ты же сам учил, что это не моё, а кошкино занятие мышей ловить, вот я и не стал выуживать, – объясняет Аршин.

И вины за собой не знает.

– Ну, если ты такой разиня, так хоть блины испеки, ~ обозлился старый Вершок.

Замесил Аршин блины – дюжину яиц, фунт соли, сахару вбухал в тесто, – и рад-радёшенек, что всё ему сходит с рук. Пальцы в саже, нос в муке – над плитой колдует. Только куртка кожаная дымится.

Пёк, пёк, пока на сковородке один уголь не остался. Отец первый блин повертел в руках, на зуб попробовал, сморщился и выбросил за окошко. Псу под хвост.

Тут и сын недолго думая пошвырял Шарику хлеб, тарелки, блины и сало.

– Что ты делаешь? – всполошился Кризас.

– А разве мы сегодня не в конуре обедаем? – удивился Аршин и выскочил в окно.

Кубарем выкатился.

Отец стукнул в сердцах кулаком по подоконнику и закричал:

– Не бывать тебе паном, лопоухий осёл! Аршин зубы скалит, не верит его словам.

– Шутки шутишь, батюшка! Да будь я осёл, ты бы меня и сыном не признал и в паны не прочил.

Только и оставалось Кризасу, что от всей души проклинать свою старую затею да, пригорюнясь, дожидаться, пока жена придёт и накормит обоих. Как гусей, нашпигует клёцками.

ШКОЛА

Долго ли; коротко, пришла пора Аршину в школу собираться. Мать принарядила сына, соседские ребята книг ему надарили, отец новый ранец справил, всякой снедью набил и крынку молока туда же – вдруг пить захочется! Снарядили мальчика в школу.

Как на ярмарку, провожали.

– Ты уж, гляди, ногами камни не гоняй, – наказывал отец. – Ботинки-то новые куплены!

– Ноги новые не купишь – мне их больше жалко, – ничего не обещав, ответил сын.

– И пожалуйста, не запачкайся, – уговаривала мать. – В школе все ходят чистенькие, беленькие, а ежели невзначай измажешься, тут же пойди и руки вымой. Да об пиджак не вытирай, вот носовой платок тебе кладу.

– Не бойся, я грязные руки в карманы спрячу, никто и не увидит, – заверил сын.

– Будешь идти – смотри по сторонам. Не спеши дорогу переходить, подожди, пока машина проедет, а то недолго и под колёса угодить.

Сын только покивал головой, заранее на всё согласный, нахлобучил фуражку и пошёл. Как солдат на приступ, зашагал.

– Может, из него человека в школе сделают, – вздохнула мать.

– Все паны с образованием, – ввернул отец.

Проводить-то проводили, а встретить выпустили из виду. Ждут сыночка к обеду – нет его, ужин скоро – не видать Аршина. Другие школьники давно уже дома, а его всё нет и нет. Как сквозь землю провалился.

Пошёл Кризас паныча своего искать, на всякий случай котомку с едой и квасу жбан прихватил в дорогу. Подходит к перекрёстку, видит – их верста перед кюветом застрял, туда-сюда башкой вертит и плачет в голос. За слезами не видит ничего.

– Вот те на! – удивился отец. – Ты чего ревёшь?

– Да-а, ты велел не спешить, подождать, пока машина проедет. Целый день её жду, а она всё не едет и не едет, одни тракторы.

– Так ты и в школу не попал?

– Как же я попаду, если через дорогу перейти нельзя?

Привёл отец своё чадо ненаглядное домой и молчит, ничего не говорит – не хочет признаться, что глупый совет дал. На следующее утро сам вывел сына на перекрёсток и сказал:

– Ступай и не глазей по сторонам! Теперь уже наоборот советовал.

Аршин и попёр куда ноги несут. Топал, топал, пока дорога не привела его к мельнице. Ученик вошёл, книги под лавку бросил, еду на стол выложил, на ладони поплевал и целый день с мельником мешки ворочал, молол пшеницу, драл крупу, рожь пеклевал, а вечером выбил пыль из одежды и, придя домой, радостно сообщил родителям:

– Правду матушка говорила, что все беленькие в школе… С учителя белый порошок так и сыплется. А до чего же большая эта школа, до чего красивая!.. Всё там вертится, грохочет – только успевай мешки таскать. Вот какая тонкая наука – точь-в-точь мука! – Вытряхнул пыль из карманов, шапку выколотил об стол и скромно ждёт, когда отец похвалит его, мать по головушке погладит.

– Значит, ты не в школе, а на мельнице целый день провёл?! – догадался Кризас. Чуть не лопнул от досады.

– Может, это и мельница была, но очень мне там понравилось, даже про еду забыл, – весело рассказывал Аршин.

Мать послушала, послушала да и кинулась в ноги мужу, стала его просить-молить:

– Ради бога, отец, отдай ты сына мельнику в ученики, коли эта работа по душе ребёнку, не будем из него перед всем колхозом посмешище устраивать.

– Ну нет уж! – рассвирепел Кризас. – Либо пан, либо пропал! – и ещё добрый час ногами топал, кулаками тряс.

Не столько жене, сколько сыну про пользу науки вдалбливал.

На третий день Вершок за руку притащил Аршина в школу. Подпрыгнув, ткнул его кулаком в спину и направил к учителю.

– Скажи «добрый день», оболтус!

– Добрый день, оболтус! – повторил Аршин и поклонился.

Отец готов был сквозь землю провалиться.

– Ну, последнее слово мог бы и не говорить, – усмехнулся учитель. Учиться хочешь?

– Да не то чтобы очень… – замялся Аршин.

– Может быть, ты всё уже знаешь?

– А чего там знать!.. – ковырял пол ботинком Кризасов сын.

– Так, так… Чему же тебя учили дома?

– Панствовать! – гаркнул Аршин и так шмыгнул носом, что у самого уши заложило.

Даже поросята взвизгнули на скотном дворе: думали, мать-свинья им хрюкнула.

Учитель тоже покачал головой и сказал:

– Куда же тебя, такого большого пана, посадить? Отправляйся-ка ты на заднюю парту да помалкивай там. Сиди тихо, как мышь под метлой!

Огляделся Аршин и, нигде не найдя метлы, решил забиться под собственный ранец. Как гусь, упрятал голову под крыле.

Учитель сделал новичку замечание, показал ему, как правильно сидят за партой, а потом стал спрашивать у Аршина имя, фамилию, кто его родители, чем занимаются в колхозе. Только Аршин помалкивал. Словно воды в рот набрал.

Ребятам наскучило глазеть на новенького, начали перешёптываться, шуметь, мешать учителю. Разжужжались, как пчёлы в улье.

– Тихо, дети, – приказал учитель, – положите руки на парты и сидите так, чтобы слышно было, как муха пролетит.

Класс замер, а Аршин одной рукой рот зажал, а другую – к уху приставил, чтобы лучше слышать, но, так ничего и не услышав, спросил учителя

– А когда вы муху-то пустите?

Ребята так и покатились со смеху. Одному Аршину невдомёк, над кем они хохочут. На следующем уроке учитель задал загадку классу;

– Кто семь дней по пескам без еды, без воды поклажу тащит?

Аршин опять отличился: не дожидаясь, пока его спросят, выскочил и выпалил:

– Ерунда это! Я вот знаю; кто семь дней жрет, пьёт и ни черта не делает. Пальцем о палец не ударит!

За такую выходку учитель; наверняка бы отправил его в угол, но тут раздался звонок; Только тем и спасся Аршин.

На большой перемене ребята достали свои завтраки и едят спокойно за партами, а председателев сынок маслом сало намазывает и хвастается:

– Дом у нас – полная чаша!

– А у нас – бочка целая! – не остался в долгу Аршин и, вынув из ранца селёдку, посыпал её солью.

Все лишь головами качали.

На последнем уроке Аршин не выдержал и со всех ног помчался домой. А перед этим весь школьный бак выхлестал.

– Ты что так рано? – удивилась мать,

– Жажда ученья одолела, – объяснил сын, припав к ведру с водой. Так через край и выдул всю.

– Ну как, понравилось тебе в школе? – вернувшись с работы, спрашивает отец.

– Да не то чтобы очень, – кривит нос Аршин. – Учитель только и делает, что у меня всё спрашивает, а сам, видать, ни черта не знает.

– Ну и ну!.. – покачала головой мать. – Да я бы в угол тебя; за такие речи! Ведь должен учитель вас проверить.

– Проверять так проверять, – заметил сын. – Пусть уж лучше тогда заставит нас карманы вывернуть.

– Молодец, сынок– похвалил его Кризас, поглаживая лысину. – Ясновельможный пан Яцкус тоже батраков проверял, так он даже рубаху снимать велел. А ты небось как по писаному на все вопросы отвечал? – радовался он сыновьим успехам.

– Да мне с ним связываться не хотелось, – напыжился Аршин. – Я всё молчал, молчал, ну он и отстал; ему надоело спрашивать, а мне молчать – нисколечко. Я бы и ещё полдня помалкивал.

– Больше ничего в школе не было?

– Да вроде ничего. Не успел я что-то сказать, как все за животики схватились от смеха. Некоторые и до сих пор хохочут.

– И весь день так?

– Ага. Ещё про какого-то букваря учитель толковал, но я ему сразу заявил, что такой специальности у нас в деревне отродясь не слыхивали. И на районном фестивале буквари не поминались.

– Правильно, сынок! – подтвердил отец. – Бондарь, дегтярь, пахарь, грабарь – этих мы знаем, а про букваря впервые слышу. Наверно, что-нибудь вроде слесаря…

Так натаскивал своего единственного сына старый Вершок: в школе и не в школе, дома и не дома никто ничего не знает, ничего не понимает, одному Аршину всё ясно, он самый толковый, самый умный, самый учёный. В общем профессор кислых щей!

А время шло. Наступила веcна, последняя чет-верть на исходе. Вызывает учитель старого Кризаса в школу и говорит:

– Видно, придется вашего сына оставить на второй год. Он хоть и вымахал до потолка, а никак за малышами не поспевает. Выйти к доске не может.

– Воля ваша, – развёл руками Вершок, – а только с чего бы это? Может, мы чем не показались вам или просто робеет мальчик? Вы при мне его поспрашивайте, авось он себя покажет, У нас в роду никто ещё в грязь лицом не ударял.

– Ну хорошо, – сжалился учитель. – Аршин, ты знаешь, что Земля вертится вокруг Солнца. А вокруг чего вертится Луна?

Думал-думал лоботряс и ответил:

– Это всё ерунда. А вот вокруг чего Земля ночью вертится, когда Солнца нет?

Учитель только руками развёл, а старый Вершок подкрутил усы и похвалил сына:

– Даже сам Считайка, наш колхозный бухгалтер, и тот лучше не ответит. Как из стенгазеты читает мальчик.

– Сколько будет, если ты от четырёх яблок отнимешь два? – снова спрашивает учитель-мучитель.

Аршин лоб наморщил, палец в рот засунул, чтобы вернее думалось, и мигом решил: – Четыре.:

– Ну как же так? У тебя было четыре яблока, два из них ты отдал товарищу, сколько у тебя осталось? – Четыре.

– Да ведь ты два отдаёшь!

– Нет уж, дудки, – спорит Аршин, – я и сам их съем.

– Правильно, сынок, нечего яблоки всяким побирушкам раздавать, – поддержал отец. – Мальчик знает, что делает, его не собьёшь. За такие ответы хоть шестёрку ставь!

– Ну вот тебе последнее задание, – вздохнул учитель. – Возьми мел и напиши своё имя и фамилию.

Ученик расставил руки, отмерил на доске аршин и провёл длинную линию. Затем отмерил вершок и провёл вторую – покороче.

– Что это ты начертил? – не понял учитель.

– Длинная черта – Аршин, короткая чёрточка – Вершок.

– А буквами ты умеешь? – допытывался учитель.

– Да при чём тут буквы, если и так понятно? – не выдержал старый Кризас. Грамота облегчать должна, а не затруднять человеку жизнь. Будь моя воля, я бы и линии упростил, одни точки от них оставил.

Сколько ни убеждали старый и малый, учитель всё же оставил Аршина на второй год. А тому понравилось: он и третий, и четвёртый срок проторчал в том же классе; так и сидел бы там до седых волос, да семь лет спустя Кризас сам забрал его из школы. Как барана, домой пригнал.

– Хватит, научился! – заявил Дарате. – Три крестика поставит, как неграмотный, и будет с него. Главное, пусть деньги считать умеет, когда зарабатывать начнёт. Чтобы их куры не клевали.

– Стыд и срам! – убивается Дарата.

– Эка невидаль! – пожимает плечами неуч. – Наш учитель десять лет в одном классе сидит, и никто ему дурного слова не скажет. Наоборот, люди шапку снимают перед ним. А чем я хуже его? Если на то пошло, могу и ещё семь лет в том же классе от-бухать. Только парту побольше пускай дадут, а то ноги не влазят…