Текст книги "«Звезды», покорившие миллионы сердец"

Автор книги: Виталий Вульф

Соавторы: Серафима Чеботарь
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Наполеон сообщает Жозефине о разводе. Гравюра П. Боссельмана, К.А. Шассель

Наполеон писал: «Я требую, чтобы она пожизненно сохранила титул и звание коронованной императрицы, а главное, чтобы она, самый дорогой мой человек, никогда не сомневалась в моем к ней чувстве». Он оставил бывшей жене все титулы и привилегии императрицы, три дворца – Елисейский дворец как городскую резиденцию, Мальмезон как летнюю и Наваррский замок для охоты – и ежегодное содержание в три миллиона франков. Она поселилась в любимом ею Мальмезоне.

Удивительно, но на следующий же день после развода Наполеон написал бывшей жене любовное послание, и писал их еще довольно долго. До самого конца он боялся оставаться с Жозефиной наедине, словно боясь, что не сможет совладать со своими чувствами… Недаром современники вспоминали: «Император не видел в своей супруге никаких недостатков. Она для него не старилась и не менялась и, если бы Жозефина смогла подарить супругу наследника его славы и власти, он никогда не смог бы ее оставить. В своих мечтах он так с ней и не расстался».

Еще не разведясь окончательно с супругой, Наполеон начал подыскивать себе новую жену. Он сватался к сестре русского императора, великой княжне Екатерине Павловне, однако французскому императору деликатно отказали, сославшись на юный возраст невесты. По разным причинам отпали еще несколько кандидатур. Наконец следующей супругой Наполеона в марте 1810 года стала восемнадцатилетняя австрийская принцесса Мария-Луиза. Говорят, что письма к невесте Наполеону помогала писать Жозефина – сам он был не силен в грамматике, и хотя прекрасно умел выражать чувства, слова при этом были нередко написаны с ошибками. В марте 1811 года Мария-Луиза родила Наполеону долгожданного наследника, тут же получившего титул Римского короля.

Но недаром Жозефина говорила Наполеону, когда он просил у нее развода: «Наша совместная судьба слишком необыкновенна, и ее может решать только Провидение. Я слишком боюсь навлечь на нас обоих злой рок, если по своему желанию отделю свою жизнь от твоей». Потеряв Жозефину, Наполеон словно потерял и большую часть своей удачи. Неудачная русская кампания, проигранная Битва Народов у Лейпцига, сдача Парижа – все это Жозефина переживала, быть может, тяжелее, чем сам Наполеон, который всегда непоколебимо верил в свое военное счастье. А она говорила придворным дамам: «Я не раздумывая помчалась бы сквозь оккупированный Париж в Фонтенбло, чтобы никогда не расставаться с ним». 6 апреля 1814 года Наполеон отрекся от престола и вскоре, согласно решению союзников, отплыл на остров Эльба. Мария-Луиза с сыном вернулась в Вену.

Наполеон Бонапарт, ок, 1810 г.

Вид Мальмезона с прогуливающимися Наполеоном и Жозефиной

Узнав об участи Наполеона, Жозефина попросила у государей-победителей – императора Александра I,австрийского императора Франца и прусского короля Фридриха – Вильгельма – разрешения последовать за ним, но ей было галантно, хотя и твердо отказано ввиду ее почтенного возраста и хрупкого здоровья. Правда, это была единственная серьезная просьба Жозефины, которую государи не удовлетворили. Российский император, известный ценитель женского обаяния, был очарован бывшей императрицей, часто навещал ее в Мальмезоне и вел долгие разговоры. После данного в его честь бала Александр несколько часов прогуливался с Жозефиной по аллеям Мальмезона – эта прогулка стала последней. Слишком легко – по тогдашней моде – одетая, разгоряченная после бала Жозефина жестоко простудилась и через несколько дней скончалась. Как говорят, последними ее словами были: «Бонапарт. Эльба. Римский король…»

Узнав о смерти бывшей жены из английских газет, Наполеон произнес: «Жозефина была чудная женщина и очень умная. То, что я бросил ее, принесло мне неудачу. Я горячо оплакиваю ее потерю». С триумфом вернувшись во Францию в 1815 году, Наполеон посетил Мальмезон. Когда император спросил у врача, лечившего Жозефину, что стало причиной её смерти, то получил ответ: «Горе, тоска, страх за Вас».

Она не была единственной женщиной Наполеона, не была первой, не была последней. Но она была единственной, кого он по-настоящему любил, кого называл «несравненной», кого он за руку привел на вершину славы. Она была рядом с ним в радости, была бы и в горе, до последнего вздоха думая лишь о нем. Когда смерть пришла к Бонапарту, она была похожа на нее: недаром последним словом умирающего императора было ее имя – Жозефина…

Елизавета Алексеевна

Печальная императрица

Она не была Великой, как Екатерина II. Она не прославилась благотворительностью, как ее свекровь Мария Федоровна, или обаянием, как ее невестка Александра Федоровна, жена следующего императора (Николая I. Ее супруга, императора (Александра I, называли Великолепным и Победителем, самым красивым монархом Европы и самым обаятельным мужчиной России. (А она была его женой – любимой, нежеланной, прекрасной и очень несчастной, самой печальной императрицей Российской империи.

…В 1790 году Екатерина Великая задумала женить своего старшего внука. Александр был еще мал – всего тринадцать лет, но Екатерина уже успела объяснить ему его великое предназначение: стать императором Российской империи и править огромной страной мудро и справедливо, подобно великому Александру Македонскому. Внук, которого Екатерина, забрав у родителей, воспитывала сама в духе французских просветителей, предназначался ею в наследники – в обход ее собственного сына Павла. Александр был талантлив, образован, обаятелен, но его душа с раннего детства была расколота необходимостью угождать разом вольнодумной бабке и строгому педанту-отцу, которые между собой ладили весьма редко. Необходимость льстить и приспосабливаться к двум столь противоположным обществам рано воспитала в Александре скрытность и сдержанность, недоверчивость к людям, а также весьма противоречивые взгляды. От своих учителей великий князь усвоил идеи просвещения и гуманизма, высокие рыцарские идеалы и принципы уважения к человеку, а от отца – пристрастие к строгой дисциплине, военным парадам, тщеславие и некое безволие. Все важные решения принимали за него родители или бабка – так было и в вопросе выбора ему достойной супруги. Внуку еще не исполнилось и десяти лет, а Екатерина уже поручила своим дипломатам собрать сведения о всех европейских принцессах подходящего возраста. Особенное внимание императрицы привлекли три дочери баденского маркграфа, из которых особенно выделялась третья, Луиза, которая с ранних лет славилась на всю Европу и красотой, и умом. Граф Н.П. Румянцев, чрезвычайный посланник при германском сейме, по поручению Екатерины посетил Карлсруэ – столицу Баденского графства – и отписал императрице: «Madame, принцесса Луиза крепка и развита лучше, чем другие дети ее возраста. Она очень мила, хотя и не абсолютная красавица. Народ ее любит больше чем сестер. Хвалят характер и расценивают ее фигуру и свежесть как надежную гарантию здоровья». Сопровождавший Румянцева граф Е. Комаровский добавил: «Я ничего не видывал прелестнее и воздушнее ее талии, ловкости и приятности в обращении».

Екатерина осталась довольна полученными сведениями, к тому же графы Баденские славились здоровьем, плодовитостью и отсутствием вредных привычек и были с Романовыми в свойстве: сестра супруги маркграфа Вильгельмина-Луиза Гессен-Дармштадская, в крещении Наталья Алексеевна, была первой женой сына Екатерины Павла Петровича. В этом усмотрели промысел Божий, и юную принцессу с матерью и младшей сестрой пригласили в Россию на смотрины.

Третья дочь маркграфа Баденского Луиза-Мария-Августа родилась 13 января 1779 года в маленьком городке Карлсруэ. Девочка была слаба, и врачи опасались за ее жизнь, однако она выжила и уже скоро радовала семью резвостью ума и красотой, выделявшей ее даже в этом, славившемся красивыми женщинами, семействе. У Луизы были правильные, сравнимые с античными статуями, черты лица, роскошные белокурые волосы, огромные голубые глаза, тонкий стан и необыкновенная грациозность и легкость движений. Юную принцессу учили истории, географии, философии, литературе и языкам, в особенности французскому – с соседней Францией у маленького немецкого княжества были давние культурные связи. В тринадцать лет Луиза впервые покинула родную страну – чтобы навсегда обрести новую родину в далекой России.

В Петербург Луиза и ее младшая сестра Фредерика-Доротея прибыли 31 октября 1792 года. Им было тринадцать и одиннадцать лет – конечно, для брака они были слишком молоды, однако императрице не терпелось на них взглянуть. Румянцеву она писала: «Конечно, ввиду возраста принцесс, можно было бы еще отложить года на два приезд их в Россию, но я думаю, что, прибыв сюда ныне же, в самом этом возрасте, та или другая скорее привыкнет к стране, в которой ей предназначено провести остальную свою жизнь… Вы скажете, что я охотно принимаю на себя окончание их воспитания и устройство участи обеих. Склонность моего внука Александра будет руководить его выбором; ту, которая за выбором останется, я своевременно пристрою». Кроме того, в деле была замешана и политика: женатого великого князя народ воспринял бы уже как взрослого, следовательно, его с меньшими трудностями можно было бы короновать в обход отца.

На российскую императрицу и весь русский двор Луиза произвела самое хорошее впечатление. Императрица писала: «Эта старшая показалась всем, видевшим ее, очаровательным ребенком или, скорее, очаровательной молодой девушкой: я знаю, что дорогой она всех пленила… Из этого я вывожу заключение, что наш молодой человек будет очень разборчив, если она не победит его…». По словам статс-секретаря императрицы А.В. Храповицкого, «никто при виде ее не мог устоять перед ее обаянием». Графиня Головина, ставшая в дальнейшем близкой подругой принцессы Луизы, писала в своих воспоминаниях: «Мне бросились в глаза прелесть и грация принцессы Луизы; такое впечатление она произвела и на всех, которые видели ее до меня…Принцесса Луиза, соединяла невыразимую прелесть и грацию со сдержанностью и тактичностью… Ее ум, мягкий и тонкий, с крайней быстротой схватывал все, что могло его украсить… В ее разговоре отражалась свежесть ее юности, и к этому она присоединяла большую правильность понятий…У нее восхитительная талия, пепельно-серые волосы, спадающие локонами на шею, молочно-белая кожа, розовые щеки и очень приятно очерченный рот».

Будущему супругу и его семье Луизу представили через два дня. Юная принцесса сразу же очаровала Павла и его супругу, которая отозвалась о будущей невестке так: «Она не только хороша собой, но во всей ее фигуре есть особая привлекательность, которая способна возбудить любовь к ней. Она чарует обходительностью и чистосердечием». Впрочем, Александр и Луиза в первую встречу едва осмелились сказать друг другу пару слов, но уже скоро все замечали, с каким пылом будущие супруги смотрели друг на друга. Уже через неделю после знакомства, 9 ноября, Александр пишет матери: «La princesse Louise est tout afait charmante» (принцесса Луиза, безусловно, очаровательна). В свою очередь, Александр Павлович, который первоначально, по словам Луизы «не показался мне таким красивым, как мне его описали», впоследствии произвел сильное впечатление на юную принцессу: Александр был «наделен природным изяществом в высшей степени. Он высок ростом, строен, широкоплеч, у него легкая походка, благородные, правильные и нежные черты лица, гладко причесанные светло-каштановые волосы, глубоко сидящие голубые глаза и чарующая улыбка.

Акварель по портрету М.-Л.-Е. Виже-Лебрен, 1795 г.

От лица его веет силой и грацией, радушием и таинственностью». Юная пара проводила много времени вместе, гуляя и беседуя на возвышенные, как тогда полагалось, темы – впрочем, под бдительным присмотром свиты. Александр писал Луизе: «Мой милый друг. Я буду Вас любить всю жизнь», и в ответ получал: «Я тоже люблю Вас всем сердцем и буду любить Вас всю мою жизнь. Вы составите счастье моей жизни, если будете меня любить всегда, я не могу жить без вашей дружбы. Ваша преданнейшая и покорнейшая суженая Луиза». Мария Федоровна, мать Александра, в письме к Екатерине сообщала: «Господин Александр, во вчерашнем своем письме, пишет нам, что с «каждым днем прелестная Луиза все более и более ему нравится; в ней есть особенная кротость и скромность, которые чаруют, и что надобно быть каменным, чтобы не любить ее». Таковы подлинные выражения моего сына, и потому осмеливаюсь признаться вам, дражайшая матушка, что я сужу об удовольствии, которое доставит вам это признание, по тому удовольствию, которое оно мне доставило… Наш молодой человек начинает чувствовать истинную привязанность и сознает всю цену того дара, который вы ему предназначаете».

Екатерина не планировала поженить Александра и Луизу сразу: слишком молоды они были. Предполагалось, что Луиза поживет при русском дворе, усвоит его обычаи, выучит русский язык, поближе познакомится с будущим супругом и, только достигнув возраста, выйдет замуж. Однако замеченная всеми взаимная любовь двух подростков подвигла Екатерину не тянуть с обручением и свадьбой. Вот что вспоминала Елизавета: «Однажды вечером, спустя примерно шесть недель после нашего приезда, за круглым столом в Бриллиантовой комнате, где мы рисовали вместе с остальным обществом, Александр потихоньку от других сунул мне только что написанную им записку с объяснением. Он писал, что имел разрешение своих родителей сказать мне, что меня любит, и спрашивает, могу ли я ответить на его чувство и может ли он надеяться, что я буду счастлива, выйдя за него замуж. Я, тоже на клочке бумаги, ответила ему утвердительно, прибавив, что исполню желание родителей, приславших меня сюда. С этого момента на нас стали смотреть как на жениха и невесту и мне дали учителя русского языка и Закона Божия».

9 мая 1793 года Луизу обратили в православие под именем Елизаветы Алексеевны: «Принцесса, посреди дворцовой церкви, громко произнесла символ веры. Она была хороша собою, как ангел, одета в розовое платье, вышитое большими белыми розами, с белой юбкой, вышитой таким же образом розовыми цветами; ни одного бриллианта в распущенных русых волосах. Это была Психея! Великий князь был одет в костюм из серебряной парчи, вышитый серебром. Принцесса была наречена именем Елисаветы, в память императрицы, избравшей Екатерину…» – писал Ф.Г. Головкин. На следующий день Луизу и Александра обручили: «Все говорили, что обручают двух ангелов. Ничего нельзя вообразить прелестнее этого 15-летнего жениха и 14-летней невесты; притом, они очень любят друг друга. Тотчас после обручения принцессы она получила титул великой княжны», – с гордостью писала Екатерина. Еще через четыре месяца, 28 сентября 1793 года, их обвенчали. «В церкви Зимнего дворца сделали возвышение, чтобы церемония брака была видна всем. Как только жених и невеста взошли туда, их вид вызвал всеобщее умиление. Они были прекрасны, как ангелы» – так описывал это событие шведский посол. А Екатерина позднее писала барону Гримму: «Эта пара прекрасна, как ясный день, в ней пропасть очарования и ума… Это сама Психея, соединившаяся с любовью».

М.-Л.-Е. Виже-Лебрен. Портрет Великой княгини Елизаветы Алексеевны

После свадьбы Александр и Елизавета закружились в вихре приемов, игр и удовольствий, полностью соответствующих возрасту этой семейной пары: бегали наперегонки, лазали в окна, объедались сладостями, танцевали и охотились. Уже в первые дни стало понятно, что Елизавета обожает Александра: «Счастье моей жизни в его руках, если он перестанет меня любить, то я буду несчастной навсегда. Я перенесу все, все, но только не это», – писала она в письме. Сам великий князь к жене относился с любовью, нежностью, уважением – но любовь и уважение были братские, а не супружеские. Он снова попал в капкан собственного воспитания: насмотревшись на вольные нравы при дворе Екатерины и впитав строгость поведения при дворе отца, Александр, физически развитый и даже сексуально просвещенный (стараниями Екатерины, поручившей это деликатное дело одной из своих фрейлин) не мог относиться к своей жене, чистой и неиспорченной девушке, действительно похожей на ангела, как к сексуальному объекту. Впоследствии это причинит супругам немало горя; пока же они были вполне счастливы, упиваясь своими невинными чувствами.

Однако не все, кто любовался красавицей Елизаветой, испытывал к ней чувства столь же невинные. Платон Зубов, последний фаворит Екатерины, прославившийся своей красотой и наглостью, влюбился в молоденькую великую княжну и буквально не давал ей прохода, чем весьма ей досаждал. «Вот уже год и несколько месяцев граф Зубов влюблен в мою жену. Посудите, в каком затруднительном положении находится моя жена, которая воистину ведет себя, как ангел», – жаловался Александр графу В.П. Кочубею. Когда известие об увлечении Зубова дошла до императрицы, та строжайше отчитала его и впредь запретила преследовать Елизавету своими признаниями. Зубову пришлось отступить.

Однако он был не единственным, кого покорила Елизавета. В то время в Петербурге находились – в качестве почетных заложников после раздела Польши – молодые князья Адам и Константин Чарторыйские. Адам, свободолюбивый, прекрасно образованный, быстро стал одним из ближайших друзей Александра и страстным поклонником его красавицы-жены. Поначалу она избегала его; но поскольку Александр часто с ним виделся и даже, словно специально, оставлял Елизавету и Адама наедине, ей волей-неволей приходилось с ним общаться, и Адам довольно скоро завоевал ее расположение. Остроумный и преданный, красавец того типа, который лет через десять назовут «байроническим», он не мог не пробуждать в женских душах сочувствие своим страданиям, а следом – и любовь. Биограф Елизаветы великий князь Николай Михайлович уверен, что грани допустимого Елизавета и Адам не перешли; однако молва упорно говорила об их страстном романе, который, по мнению одних, был спровоцирован самим Александром из дружеских чувств к Адаму, а по другим – чтобы жена не мешала ему самому волочиться за женщинами, к чему он вскоре после свадьбы стал большой охотник.

Адам Чарторыйский

Вскоре после свадьбы Александр совершенно прекратил занятия со своим наставником Лагарпом, а его супруга, наоборот, занялась самообразованием, почувствовав явные пробелы в знаниях. Занятия были настолько усердными, что даже знаменитая княгиня Екатерина Романовна Дашкова, стоявшая во главе двух российских академий и отличавшаяся острым языком и категоричностью суждений, необыкновенно тепло отзывалась о Елизавете: «Меня привлекли к ней ум, образование, скромность, приветливость и такт, соединенный с редкой для такой молодой женщины осторожностью. Она уже правильно говорила по-русски, без малейшего иностранного акцента».

6 ноября 1796 года скончалась Екатерина Великая, и на престол взошел ее сын, император Павел I. Для ставшего наследником Александра и его супруги начались совсем другие времена: Павел требовал неукоснительной дисциплины, строгого следования этикету – в письме к матери Елизавета жаловалась, что новая императрица Мария Федоровна требует, чтобы она носила придворный туалет и драгоценности весь день. Свекровь явно мстила невестке за то, что ее любила покойная императрица, и откровенно третировала юную великую княгиню. Первым звоночком был случай перед коронацией, когда Мария Федоровна грубо сорвала букет роз, которым Елизавета украсила корсаж своего платья, а летом 1797 года их отношения совсем испортились. Дело в том, что шведский король попросил руки сестры Елизаветы – той самой Фредерики, которая когда-то вместе с нею прибыла к русскому двору, а ведь только год назад король был обручен с великой княжной Александрой Павловной! Был уже составлен брачный контракт, но брак так и не состоялся из-за противоречий в вопросе религии будущей королевы и происков антирусской партии при шведском дворе. Конечно, Елизавета была ни при чем; однако ее свекрови было все равно. Жизнь юной княгини, по словам графини Головиной, превратилась «в тяжелый долгий сон, который она боялась признать действительностью. Каждую минуту встречала она противоречие и чувствовала себя нравственно оскорбленной. От этого увеличилась ее гордость. Она старалась по возможности удалиться от порядка вещей, который ей не нравился. Она исполняла все обязанности, сопряженные с ее рангом, но в возмещение она создала себе внутренний мир, где воображение имело больше власти, чем рассудок».

Павел оставался милостив к невестке, но это мало что давало. Он требовал, чтобы сын с женой ежедневно бывали в Гатчине, резиденции императора, где обстановка была крайне тяжелой для воспитанной в ласке и свободе Елизаветы. Постоянные протокольные приемы и церемонии плохо действовали на ее слабое здоровье. При новом дворе Елизавету недолюбливали и за сдержанность, и за нельстивость, и особенно за то, что у нее до сих пор не было детей.

Наконец, 18 мая 1799 года – через шесть лет после свадьбы – у Елизаветы и Александра родилась дочь, названная в честь императрицы Марией. До Павла новость о рождении внучки дошла одновременно с известием о победе Суворова в Италии: император счел это благим знаком и объявил себя покровителем новорожденной. Однако скоро поползли слухи, которые немедленно дошли до Павла: дочь светловолосых и голубоглазых родителей была темноглаза и темноволоса. Молва не сомневалась в том, что отцом ребенка был Чарторыйский. Мария Федоровна не преминула потребовать ребенка к себе и показать девочку императору. Разгневанный Павел устроил Елизавете унизительную сцену, а Адама хотел сослать в Сибирь – его спасло только заступничество графа Ростопчина, и Чарторыйский «отделался» назначением посланником в Сардинию. С Елизаветой Павел не разговаривал три месяца.

М.-Л.-Е. Виже-Лебрен. Портрет Великой княгини Елизаветы Алексеевны, 1798 г.

Оскорбленная великая княгиня замкнулась в себе; она почти не выходила из детской, стараясь как можно меньше соприкасаться с императором и его семьей. Она общалась лишь с мужем и с невесткой, великой княгиней Анной Федоровной – супругой Константина Павловича. Но через год, 27 мая 1800 года, девочка умерла. Елизавета очень глубоко переживала смерть дочери; матери она писала: «О, мама, как ужасна непоправимая потеря: я первый раз переношу нечто подобное. Вы легко можете понять, какая пустота, какая смерть распространилась в моем существовании. Вы теряли ребенка, но у вас оставались другие дети, а у меня их нет, и я даже теряю надежду иметь детей в будущем. Но даже если б у меня и был другой ребенок, то ее, моей обожаемой Mauschen, более не существует»… С тех пор стали говорить, что «печать ранней грусти легла на ее образ». Горе Елизаветы еще больше отделило ее от двора. Александр тоже горевал; но ни утешить Елизавету, ни разделить с ней горе он не мог и не хотел.

Однако уже вскоре Александру понадобилась вся сила характера, любовь и стойкость его жены. 11 марта император Павел I был убит заговорщиками. Александр был раздавлен, он бился в истерике, отказывался от короны… Его мать тоже была не в себе, она ругалась с гвардейцами и кричала по-немецки: «Я хочу царствовать!» Единственным, кто в страшной суматохе не потерял самообладания и присутствия духа, была Елизавета. «Из членов императорской фамилии, среди ужасного беспорядка и смятения, царивших в эту ночь во дворце, только одна молодая императрица сохранила присутствие духа, – вспоминал Адам Чарторыйский. – Император Александр часто говорил об этом. Она не оставляла его всю ночь и отходила от него лишь на минуту, чтобы успокоить свекровь, удержать ее в ее комнатах, уговорить ее прекратить свои вспышки, которые могли стать опасными, когда заговорщики, опьяненные успехом и знавшие, как они должны опасаться ее мести, являлись хозяевами во дворце;…в эту ночь только императрица Елизавета сохранила самообладание и проявила моральную силу, которую все признали. Она явилась тогда посредницей между мужем, свекровью и заговорщиками и старалась примирить одних и утешить других». Александру она объяснила, что принять правление – его долг перед страной, что власть, от которой он жаждал отказаться, – не незаслуженная награда, а искупление, что слабость и нерешительность в такое время – это преступление перед Россией. Только благодаря ей Александр, по природе слабохарактерный, боящийся решительных действий, легко теряющийся в опасных ситуациях, смог взять себя в руки и принять управление страной, только благодаря Елизавете он осмелился начать свои преобразования.

Через несколько дней Елизавета описала произошедшее в письме к матери: «Теперь все спокойно, ночь же с третьего дня на вчера была ужасна. Случилось то, чего можно было давно ожидать: произведен переворот, руководимый гвардией, т. е. вернее офицерами гвардии. В полночь они проникли к Государю в Михайловский дворец, а когда толпа вышла из его покоев, его уже не было в живых. Уверяют, будто от испуга с ним сделался удар; но есть признаки преступления, от которого все мало-мальски чувствительные души содрогаются; в моей душе же это никогда не изгладится.

Я. Орт. Портрет Елизаветы Алексеевны, 1800–1801 гг.

Вероятно, Россия вздохнет после 4-летнего гнета и если бы Император кончил жизнь естественной смертью, я, может быть, не испытывала бы того, что испытываю сейчас, ибо мысль о преступлении ужасна. Вы можете себе представить состояние императрицы: несмотря на то, что она не всегда с ним была счастлива, привязанность ее к Государю была чрезвычайная. Великий князь Александр Павлович, ныне Государь, был совершенно подавлен смертью своего отца, то есть обстоятельствами его смерти: чувствительная душа его будет этим навсегда растерзана. Я была у себя в комнате и слышала одни крики ура. Вскоре после того, входит ко мне великий князь и объявляет о смерти своего отца. Боже! Вы не можете себе представить нашего отчаяния.

Никогда я не думала, что это будет мне стоить столь ужасных минут. Великий князь едет в Зимний дворец в надежде увлечь за собой народ; он не знал, что делал, думал найти в этом облегчение. Я поднимаюсь к императрице; она еще спала, однако воспитательница ее дочерей пошла подготовить ее к ужасному известию. Императрица сошла ко мне с помутившимся разумом, и мы провели с нею всю ночь следующим образом: она – перед закрытой дверью, ведущей на потайную лестницу, разглагольствуя с солдатами, не пропускавшими ее к телу Государя, осыпая ругательствами офицеров, нас, прибежавшего доктора, словом всех, кто к ней подходил (она была как в бреду, и это понятно). Мы с Анной (великой княгиней Анной Федоровной. – Авт.) умоляли офицеров пропустить ее по крайней мере к детям, на что они возражали нам то будто бы полученными приказами (Бог знает от кого: в такие минуты все дают приказания), то иными доводами.

Одним словом, беспорядок царил как во сне. Я спрашивала советов, разговаривала с людьми, с которыми никогда не говорила и, может быть, никогда в жизни не буду говорить, умоляла императрицу успокоиться, принимала сотни решений. Никогда не забуду этой ночи!

Вчерашний день был спокойнее, хотя тоже ужасный. Мы переехали, наконец, сюда, в Зимний дворец, после того как императрица увидела тело Государя, ибо до этого ее не могли убедить покинуть Михайловский дворец. Я провела ночь в слезах то вместе с прекрасным Александром, то с императрицей. Его может поддержать только мысль о возвращении благосостояния отечеству; ничто другое не в силах дать ему твердости. А твердость ему нужна, ибо, великий Боже, в каком состоянии получил он империю!»

Пятнадцатого сентября 1801 года состоялась коронация Александра Первого и Елизаветы Алексеевны. Взойдя на престол, Александр первым делом стал избавляться от наследства своего отца: многие его указы были отменены, из ссылок были возвращены все, кто оказался там по самодурству предыдущего императора. Вернулся и Адам Чарторыйский, чьи чувства к Елизавете не остыли. Однако теперь она, закаленная пережитыми испытаниями, держалась твердо и на его пылкие признания не отвечала.

В первые годы правления Александра Елизавета все время была рядом с мужем, поддерживая его дух, советуя и помогая в делах. Между ними были очень теплые, доверительные отношения. Елизавета постоянно участвовала в заседаниях «тайного комитета», прозванного Комитетом общественного спасения, который решал будущее России. С Александром их объединяли не только общие интересы и принципы, но и нелюбовь к пышности, этикету и официальным почестям. Как писал великий князь Николай Михайлович, «как и Александр, Елизавета ненавидела всякий этикет и церемонию; она любила жить просто и тогда получала полное удовлетворение», а фрейлина императрицы княгиня Софья Мадатова вспоминала, что «вкусы императрицы были до крайности просты, она никогда не требовала даже самых пустячных вещей для убранства своих комнат, даже не приказывала никогда приносить цветы и растения. Однако надобно заметить, что это делалось ею отнюдь не из равнодушия к этим предметам, а единственно из желания никого не беспокоить. Она никогда не обнаруживала неудовольствия, если что выходило не по ней, напротив, настроение духа всегда было ровное. Приятный звук ее голоса мог очаровать самого равнодушного человека, а ее симпатичный взгляд располагал в ее пользу самых холодных людей. Любимейшими ее удовольствиями были морские купания и верховая езда». Такой скромностью Елизавета, к слову, разительно отличалась от Марии Федоровны, потребовавшей от сына сохранения за нею всех привилегий действующей императрицы, включая полный штат фрейлин, царские драгоценности и первое – рядом с императором – место на всех церемониях, что было просто бестактным, если не смешным. На все возражения сына она начинала намекать на его роль в смерти Павла – и Александр сдавался. Так Елизавета все дальше уходила с первого плана истории в тень своих покоев… А когда в конце 1801 года в результате несчастного случая скончался ее отец, из-за траура Елизавета совсем перестала появляться в свете. Она общалась лишь с несколькими ближайшими подругами (к числу которых принадлежали, кроме великой княгини Анны, графиня Варвара Николаевна Головина, графиня Софья Владимировна Строганова и княжна Наталья Федоровна Шаховская, в замужестве княгиня Голицына), а свободное время проводила в чтении или прогулках.

Став императором, Александр быстро обрел лоск и уверенность в себе, а вместе с этим – славу покорителя женских сердец. Статный красавец, невероятно обаятельный, с ласковыми манерами, император мог покорить любую, и ему это невероятно льстило. Первый из его громких романов случился вскоре после воцарения, когда Александр был в Пруссии. Королева Луиза была очень красива и умна; чтобы добиться желаемого союза, Александр очаровал Луизу, но и сам влюбился в нее так, что хранил память о ней до самой смерти. Потом были графиня Мария Голицына и актриса мадемуазель Жорж, которая незадолго до этого была любовницей самого Наполеона, но всех их затмила самая, пожалуй, долгая и глубокая привязанность императора – Мария Антоновна Нарышкина, в девичестве польская княжна Святополк-Четвертинекая. Эта редкостная красавица, «северная Аспазия», как ее называл в своих стихах Державин, прославилась своими любовными похождениями. Александр был у нее далеко не первый и не единственный, но никакие измены Нарышкиной не могли поколебать любви Александра. Когда же Мария Антоновна забеременела, счастью его не было предела. Сама Нарышкина не упустила случая уколоть императрицу: «Она имела глупость сообщить мне первой о своей беременности, – писала Елизавета матери, – столь ранней, что я при всем желании ничего бы не заметила. Полагаю, что для такого поступка надо обладать бесстыдством, которого я и вообразить не могла. Это произошло на балу, тогда еще ее положение не было общеизвестным фактом, как ныне, я говорила с ней, как со всеми прочими, спросила о ее здоровье, она пожаловалась на недомогание: «По-моему, я беременна». Как вы находите, Мама, каким неслыханным бесстыдством надо обладать?! Она прекрасно знала, что мне небезызвестно, от кого она могла быть беременна. Не знаю, к чему это приведет и чем кончится, но знаю только, что я не стану убиваться из-за особы, которая того не стоит, ведь ежели я до сих пор не возненавидела людей и не превратилась в ипохондрика, то это просто везение».