Текст книги "Город мясников"

Автор книги: Виталий Сертаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

27
МАЛЬЧИК

Одна смерть – это трагедия, миллионы смертей – это статистика.

И. Сталин

Три дня наверху горело, лязгали гусеницы бронетранспортеров, сминая огороды и хилые постройки, стрекотали пулеметные очереди, полыхали хутора на склонах гор, спрятанные среди густых лесов. Потом стало тихо и в тишине завыли женщины. Никос вылез из бомбоубежища. Он научился ловко душить крыс, но крысиное мясо оказалось мерзким. Он выбрался и очутился в пустыне.

От родного дома уцелел лишь фундамент. Сада больше не существовало. Обугленный забор походил на почерневшие зубы курильщика. Над городом клубился дым и кружила бирема со звездной эмблемой конфедерации. Никос пошел туда, где раньше была кухня. Ноги вязли в пепле. Он не смог добраться до люка, поперек крышки упала массивная чердачная балка.

Маленькие братья задохнулись. Никос чувствовал их смерть сквозь камни фундамента. Еще он чувствовал живых людей. Люди выходили из домов и куда-то шли. Напуганные, обозленные, растерянные, плачущие.

Он толкнул калитку и побрел вслед за жидкой толпой. Его ноги двигались автоматически, он даже не ощущал, куда ступает. Некоторые оглядывались на его закопченное лицо, истлевшую рубаху и прибавляли шаг. Некоторые узнавали его и торопливо отходили в сторону.

– Страшила живой… – один раз услышал он.

В этой школе учились когда-то дети прихожан из храма Всеблагого мученика, а потом многие годы учились все подряд, даже дети остепенившихся, отставших от таборов романов. Но в последний год оказалось, что детям прихожан из храма Единого недостойно учиться вместе с безбожниками, и снова в школе остались только те, кто чтил угловые иконы…

Люди медленно и молча входили, пробирались мимо разбитых ворот, как будто их тянуло внутрь магнитом. Они не глядели друг другу в глаза, точно были голые.

В школе снарядом вырвало ворота и кусок кровли. Парты, спортивные снаряды, глобусы и прочий деревянный инвентарь тлел в куче посреди спортзала. Очевидно, совсем недавно тут полыхал веселый костер. Никос увидел спрессованные огнем корешки сотен нераспакованных учебников. К дальней стене были прибиты двое – старенький директор школы и женщина, преподававшая историю. Никосу только предстояло у нее учиться, он наслушался от сестер о ее придирчивости и захватывающе интересных уроках.

Никос встретился с директором глазами, и это показалось ему особенно страшным. Распятый старик еще был жив, он узнавал людей, и он оказался не каким-то чужестранцем, а напротив, прожил в городке почти шестьдесят лет, а Никос гонял мяч с его внуками, до того как все это началось…

Горожане окаменели, даже не предпринимая попыток приблизиться к несчастным, прибитым крюками к темной древесине. Никосу показалось в тот миг, что планета замерла, приостановила свой бег. Никак не могло случиться, чтобы после подобного все шло, как прежде. Но все действительно шло, как прежде, и в настороженной тишине, между всхлипами и стенаниями женщин, стало слышно, как стартует в Ласковицах очередная ракета.

Вскоре приземлилась голубая бирема с эмблемой миротворческой миссии Сената. Как всегда, они явились вовремя. Никос вернулся к дому, но дома было тихо. Мертвые лежали, присыпанные золой. Явились парни в бронежилетах и шлемах, в белых масках, с собаками. Многих маленьких детей они отправляли в интернат, кого-то увозили в столицу. На голубой биреме прилетела девушка-журналист, без спросу забралась в кухню и стала краситься перед зеркальцем. Она курила, держа руку на отлете, пока помощница укладывала ей волосы, оператор и осветители тоже курили и передавали друг другу бутылку с ромом. Никос глядел на них, не моргая, точно рассматривал инопланетян.

– Как я, нормально? – деловито осведомилась девушка у оператора, он показал ей большой палец. Тогда журналистка сделала тревожное лицо и с придыханием поведала миру о «новых бесчинствах распоясавшихся националистов…».

Никос повернулся и вышел через заднюю калитку. Он прошел по выжженному огороду, по стерне, и, не останавливаясь, начал подниматься в гору.

– Мальчик! – кричали внизу. – Мальчик, вернись!

– Я вам не мальчик, – шептал он, обдирая ладони и колени. – Я вам не мальчик. Я – Волкарь!

28
ОНО ЖДЕТ ТЕБЯ

Умение хорошо жить и хорошо умереть – это одна и та же наука.

Эпикур

Мы ворвались в город Мясников под стройный басовитый речитатив и грохот ходуль. Улица-кишка в последний момент извернулась, два шагателя покатились кубарем, но парни не растерялись, выровняли машины. Бот нырнул за нами, занял позицию и теперь мощными прожекторами подсвечивал дорогу. Жаль, что Свиная Нога не сможет прикрывать нас до самого комбината. Еще одно подлое свойство города. Летать в его черте могут исключительно живые существа. Ящеров и птиц воздух держит, а техника проваливается.

Бот будет ждать нас в устье первой же улицы.

Город изнутри – это совершенно не то же самое, что город снаружи. Он может быть больше раза в два, как город Шакалов, и может быть больше раз в восемь, как город Висельников. Город Мясников внутри развернулся двадцатикратно. Карты сегментов заложены в память моего процессора, нас готовили к атаке, но действительность все равно поразила. Изнутри столица Семнадцати островов показалась мне бескрайней. Изогнутые шпили, лежащие на боку арки и спокойно дрейфующие шары тянулись до горизонта, среди них, змеиными изгибами, раскручивались кишки закрытых улиц и неторопливо, с ужасающей непреклонностью, росли косые пирамиды. Росли, но не падали. Где-то далеко, за бурой тыквообразной сферой, возвышались купола обогатительного комбината.

Комбинат был от нас гораздо дальше, чем раньше.

– Волкарь, моя карта врет! – зашумел Гвоздь. – Старый поворот пропал. Здесь не должно быть поворота вниз и этих башен!

И прежняя улица-кишка, судя по карте, выводившая прямо к воротам комбината, исчезла. Изнутри, на неровной поверхности трубы, еще видна надпись, сделанная кем-то из краскораспылителя. Здесь должен быть поворот, но его нет. Вместо боковой трубы – несколько разрушенных туземных домишек, словно скорлупки, раздавленные сапогом.

– Хобот, проверь!

Хобот выпустил саперные манипуляторы, он я Гвоздь зашагали первыми, на острие опасности. Мы компактно двинулись следом, внутри полутемной улицы, огоньки прицелов заметались по шершавым стенам.

Почти сразу мы наткнулись на трупы. Три или четыре тощих туземца погибли от ударов тазера; тела были так сильно обуглены, что я даже не стал их осматривать. Пушка над головой Гвоздя сипло постанывала, дюжина стволов вертелась, готовясь прикрыть всех нас панцирем из потоков огня. Впереди, по стенам трубы, стали видны прилепившиеся хибарки туземцев, так похожие издалека на гнезда ласточек. Некоторые висели над головой, на потолке, входными лазами вниз.

Привычные шутки города. Гравитация становилась нестабильной, на левом информационном дисплее моего скафандра возникла голубая полоска и цифры. Ноль-девяносто два собственного веса, ноль-восемьдесят девять, ноль-восемьдесят семь…

– Волкарь, впереди вас – смещение гравитационной оси, – забубнил из бота Свиная Нога. – Скоро пойдете по потолку, как мухи.

Слава Юпитеру, хоть местная связь не отключилась!

– Мы уже заметили, спасибо.

– Это ненадолго, – снова забормотал бортмеханик. – Ярдов через сто ожидайте невесомости и смены конфигурации. Ваша улица, похоже, собралась родить переулок…

– Как нам пробраться к главному входу в комбинат? Ты видишь его?

– Запустил два зонда, слежу за вами сверху… – Свиная Нога откашлялся. – Вы уже близко, выбрали верный проход. Еще раз направо после развилки и окажетесь на… гм… на площади.

Я следил, как Хобот один за другим вскрывает манипулятором круглые домики горожан, как они осыпаются и коричневая пыль бесится в лучах наших прожекторов. Дно улицы-трубы на фут глубины было завалено мусором, костями, тряпками, кусками обгорелой рогожи, кукурузными початками, стоптанными деревянными сандалиями.

Я попытался вызвать центуриона, но не услышал ничего, кроме шепотов и далекого гнусного смеха. Так смеяться мог бы нашкодивший гном из сказки. Влажный ветер свистел в треугольных дырах, свежие глянцевые стены цвета бордо отражали наши изогнутые силуэты. Затем улица-труба вздрогнула, и мы вздрогнули вместе с ней.

Где-то впереди родился новый переулок. Какое-то время он будет слепо тыкаться из стороны в сторону, сотрясая целый сегмент города, затем неведомым образом выберет себе направление и цель, например, слиться с какой-то полой пирамидой или уткнуться в перевернутую неровную полусферу…

Шагавший крайним справа Карман показал мне через свой визор несколько фиолетовых трупиков. Очевидно, горожане погибли, не просто не сопротивляясь, но даже не заметив нападавших. Я запомнил девочку в шерстяном плаще, она сидела на лавке, внутри своей глиняной мазанки, обняв прялку или что-то вроде. Из-за гравитационных возмущений казалось, что девочка прядет прямо у нас над головами, но, чем ближе мы подбирались, тем сильнее нам самим пришлось забирать влево, по стене улицы, ставшей полом…

У девчонки с прялкой и ее родственников были вскрыты черепа. И основательно вылизаны внутри, досуха вылизаны.

Мои парни притихли. Почти все они сталкивались со смертью. Но смерть обычно внятна и предсказуема.

– Тысяча дьяволов, что здесь происходит?..

– Волкарь, это глюк? Прочисти нам мозги органом.

– Господин декурион, вы сталкивались с таким?

Мертвые дикари – это еще не повод поднимать панику, подумал я. Они могли передраться между собой, перед тем как затеять бунт. Могли подвергнуться нападению лесняков или просто заболели какой-то неизвестной нам болезнью. Фиолетовые уродцы – они все на одно лицо, и даже если их население сократится вдвое или вдвое вырастет, мы этого не заметим. Что интересного в убогой второсортной расе, неспособной даже выстроить уборную?

Гораздо важнее понять, что стало с персоналом комбината.

– Волкарь, за вами что-то движется. Точнее – над вами, по внешней стороне кишки… Разреши, я поднимусь повыше, взгляну?

– Нет. Взлет не разрешаю, в любой момент двигатели могут отказать. У тебя есть связь с центурионом?

– Связи нет. Будто смеется кто-то, на всех диапазонах… Волкарь, оно неживое, мозговой активности – ноль. Движется за вами, очень быстро.

– Я понял.

– Стрелять на поражение! – отчеканил я. – Что бы там ни было!

Но парни не успели вылезти наверх. Оно само спустилось к нам.

У ближайшей развилки стояла маленькая старушка. Белокожая, в аккуратном длинном платье, такие надевают только пожилые дамы, да и то редко, на семейных торжествах. И она ни капли не походила на дикарей. У фиолетовых дикарей плоские лица, маленькие головы и ноздреватые отвисшие носы, похожие на перезрелые баклажаны. Кроме того, они носят исключительно грубые шерстяные накидки.

Насколько мне помнилось, сотрудникам Первой обогатительной разрешили завезти семьи месяц назад, после того как устойчиво заработали легкие и была налажена поставка чистой воды. Вполне вероятно, бабуся сумела спрятаться во время бунта, а сейчас вот вылезла и бродила здесь, потерянная и напуганная… без скафандра. На ней, помимо светлого длинного платья, был голубой передничек и лакированные туфли. Седые волосы заплетены в две ровные косички, на темечке волосы разделял ровный пробор. Что-то мне напомнили эти косички, эти светленькие хмурые бровки, эти морщинки вокруг курносого носика и голубой передничек.

А еще у бабушки был зашит рот.

Толстыми черными нитками.

29
ВОЛКАРЬ

Каждый человек может быть самим собою, только пока он одинок.

А. Шопенгауэр

Никос долго бродил один.

Его сердце стало подобно опустевшей голубятне. Иногда могло показаться, что, как на голубятне, хлопают в сумраке крылья, но это был всего лишь вихрь воспоминаний, катавший засохшие перья по настилам рассохшихся надежд. Вероятно, он провел один в горах зиму, но позже не мог точно вспомнить, как и что он делал. Он ночевал на охотничьих заимках, всякий раз просыпаясь заранее, до того момента, как к его временному пристанищу приближались люди. Он научился спать на ветках и в дуплах деревьев, засыпав себя листьями. Трижды он спускался в села и воровал с плетней одежду. А когда он понял, что может это делать незаметно и без труда издалека успокаивать собак, он стал спокойно брать себе еду. Доил коз, уносил птицу, сыр и рыбу из коптилен. До того как он открыл в себе способность предвидеть события на несколько минут вперед, ему приходилось туго. Случались недели, когда он питался замерзшей ягодой и уснувшими под снегом грызунами.

Может быть, все происходило несколько иначе, но встреченным в горах людям Никос все рассказал именно так.

В горах парень встретил тех, кому было наплевать на солдат в синем и солдат в красном, наплевать на бога и на далекий Сенат. Партизаны, подобравшие мальчика на тропе, дали ему на вид двенадцать лет, но когда заглянули ему в глаза, отшатнулись, ибо оттуда щурилась мертвая вечность…

– Но ведь есть же у тебя настоящее имя? – допытывались бородатые дядьки, вооруженные трофейными тазерами и боксерами.

– Зовите меня Волкарь, – упрямо твердил он.

– Знаешь ли ты, кого звали Волкарь-страшила? – расхохотался главарь партизан. – Это был человек, проклятый родными.

– Мне наплевать, – ответил парень. – У меня больше нет родных.

– Что с ними случилось?

Он рассказал. Спокойно, со всеми подробностями.

– Возможно, у тебя остались живые двоюродные братья? Если их увезли в интернат, ты мог бы…

– Если вы меня прогоните, я буду драться один, – перебил Волкарь. – Продайте мне оружие. У меня есть деньги.

– У нас нет лишнего оружия.

– У вас есть. Прячете под елью, на обрыве. Там кто-то из вас закопал.

Партизаны переглянулись, а главный крякнул и признался, что он действительно приберег для общей пользы сколько-то стволов.

– Кто тебе рассказал?

– Никто.

– Он не врет, – кивнул атаман. – И подглядеть он не мог.. Но зачем тебе оружие? В кого ты будешь стрелять?

– Без оружия мне трудно убивать.

Когда он так ответил, бородатым мужчинам показалось, что в воздухе снова запахло зимой.

– А кого ты намерен убить? – осторожно осведомился главарь.

– Я буду с вами говорить, если вы перестанете прятать нож в рукаве, – холодно ответил мальчик. – А вашему человеку по имени Витек скажите, чтобы он перестал прятаться в канаве и чтобы не целился в меня. Он все равно не попадет, и я его вижу.

– Мне кажется, ты знал, что мы пойдем этой тропой, – заметил атаман и спрятал свой нож в сапог. А про себя он подумал, что сказки про Волкаря-страшилу вполне могут оказаться совсем и не сказками. Он приказал Витеку вылезти из канавы и объявил всем, что новый член банды будет ночевать с ними, в тайной землянке.

– Отчего же ты не выкопал оружие, раз знал, где оно лежит? – спросил атаман после сытного ужина.

– Мне не справиться одному с тяжелым боксером и тазером, – рассудительно заметил мальчик. – Я хотел найти тех, кто согласится воевать вместе со мной.

– Черт побери, но война закончилась! – воскликнул главарь разбойников. – Нет никакого смысла убивать офицеров или новых чиновников, их слишком много. Ты знаешь, мы тут смотрим телевизор и слушаем новости… Я скажу тебе так. Славия проиграла эту войну давно, еще до начала резни. Мы понадеялись на нашего Большого северного друга, который несколько раз выручал нас, еще в прошлом веке. Большой северный друг был прекрасно осведомлен, что дети Единого затевают бучу, но на сей раз он не пришел на помощь. Это все политика, малыш. Кое-кому было выгодно разорвать союз шести крайщин, вот они и поссорили людей…

– Это правда, что нашего президента посадили в тюрьму? – спросил Никос.

– Откуда тебе это известно? – удивился атаман. – Это правда. Его будут судить за то, что он послал солдат на усмирение бунта, и те расстреляли мирных граждан.

– Мне сказал о президенте человек, которого я убил, – просто ответил Никос. – Это был один из тех, кто замучил мою сестру.

– Но как… как же ты его нашел?

– Очень просто. У меня был его платок, которым он завязывал лицо. Он уехал далеко, но я шел за ним по горам. Потом я долго ждал, когда он поедет один. Мы познакомились. Я убил его ножом, когда он нагнулся к источнику за водой. Там все набирают воду.

Разбойники не проронили ни слова. Они не привыкли убивать людей по идейным соображениям.

– А остальные? – не выдержал кто-то. – Ведь их же было много, а платок у тебя один.

– Это уже неважно, – Волкарь впервые улыбнулся. Улыбка у него получилась такая же мертвая, как и взгляд. – Теперь я найду их везде.

– Боюсь, нам с тобой не по пути, – поежился атаман и принялся подкладывать дрова в очаг. – Но я могу свести тебя с теми, кого ты ищешь. Это настоящие партизаны, все в красных повязках, среди них даже есть священники. Они не прячутся в лесу, насколько мне известно, они собираются для выполнения акций и снова скрываются по домам. Эти безумцы ходят по краю, от них отвернулись все. Если ты пойдешь к ним, тебя прикончат не синие тюрбаны, а миротворцы. Кто-то захотел сильно щелкнуть по носу Большого северного друга, это политика, малыш. Сейчас, малыш, не то время, чтобы умирать за чужие знамена…

– Дайте мне оружие, – сказал Волкарь. – Для смерти у меня всегда найдется время.

30
СТАРУШКА С ЗАШИТЫМ РТОМ

Лучше сразу умереть, чем жить ожиданием смерти.

Цезарь

– Дьявол, что это?

– Рыба, Мокрик, прикрывать тылы! – приказал я, до упора приблизив изображение старухи.

Гвоздь выдвинулся вперед, балансируя на грани выстрела. Все были напряжены, но строй не сломался, каждый держал под контролем внешний сектор, отведенный ему по правилам «черепахи», боевого компактного построения. Это я к тому, что парни четко действовали по уставу, и ничьей вины в том, что произошло в следующую минуту в улице-трубе, я усмотреть не могу.

Мы просто не были готовы к такому.

– Волкарь, это не женщина!

– Господин декурион, это глюк?

– Эти гады ее пытали?

Я приказал всем заткнуться.

– Гвоздь, без команды не стрелять!

– Понял, не стрелять.

В уши лезли далекие шепоты и тоненький плач.

Я ее где-то встречал, хрупкую седую старушку в передничке. Но почему-то мне совсем не хотелось вспоминать, где же мы могли встретиться. На долю секунды возникло сумасбродное предположение, что старушку я оставил в периоде законсервированной памяти, но я тут же отмел подобную глупость. Это просто нереально; медики в академии надежно запирают ненужные воспоминания на три уровня замков…

Ее сморщенные губки посинели и разбухли. Из отверстий, там, где грубая нить прошла сквозь кожу, сочилась кровь. Бабусе проткнули сухие щечки шилом не меньше дюжины раз, ее ручки дрожали, из подслеповатых глаз градом катились слезы.

Но плакала в эфире не она. Кроме того, плач опять сменился едкими смешками. Сквозь разноголосый смех, мне казалось, прорывались далекие команды центуриона. Проклятый город!

– Волкарь, что там у вас? Не вижу! – разнылся Свиная Нога.

– Пока все в порядке… – Мы медленно продвигались к развилке, а сила тяжести все уменьшалась.

В наушниках хихикали гномы.

– Эй, слышали? Вроде бы на площади села вторая декурия!..

Я тоже слышал. Низкий гул тормозных пульсаторов. Стало быть, как минимум, еще один бот прорвался в город неподалеку от нас.

– Волкарь, впереди развилка. Снаружи по вашей улице еще что-то движется… похоже на ребенка. Нет, не ребенок, это пожилая дама в старинном платье. Похожа на театральную актрису. Она несет… не вижу! Волкарь, ты слышишь? Там бабка, без средств защиты, она только что нырнула в один из люков в кишку позади вас!

– Мокрик, если позади увидишь хоть что-то огонь на поражение! – командую я.

– Понял, исполняю!

До старухи, поджидающей нас на развилке, осталось не больше пятнадцати ярдов.

– Волкарь, она плачет…

– Смотрите, эти подонки зашили ей рот…

– У нее весь передник в крови!

Это был явный глюк, но я не мог поверить. Слишком высока опасность застрелить кого-то из белых поселенцев. Цена такой ошибки – лишение премии, а могут и разжаловать.

– Хобот, дай импульс, на малой мощности.

В наушниках раздалось дребезжание, словно кто-то выронил на каменный пол груду ржавых пружин. Вдали по бетонным плитам площади загремели ходули шагателей, затем донесся звук, который ни с чем не спутаешь – стенание стволов малой автопушки; вторая декурия вступила в бой. Хотел бы я знать – с кем?

Бабушка с зашитым ртом не исчезла, даже после второго импульса органа.

– Волкарь, это не глюк. Плотность материи – один-ноль-два.

…Что означает, примерно равна плотности человеческого тела. И все же, чуть больше. Одна целая, две сотых. Впрочем, в трубе с каждой секундой нарастают гравитационные возмущения, еще немного – и пойдем по потолку.

– Волкарь, местным инженерам позволено завозить сюда стариков?

– Вроде бы – да, им разрешили…

Бабушка в старинном наряде попятилась. Мелкими шажками она начала отступать в темный боковой проход. Там из широкой улицы-трубы вырастала более узкая, на шагателях мы бы туда не пропихнулись. Туфелька бабушки наступила на торчащую из груды мусора голую ногу туземца.

– Эй, мадам, не бойтесь нас! Мы из Отборной центурии разведки…

– Волкарь, мы ей кажемся великанами. Она нас боятся.

– Точно… – Я представил себя глазами пожилой мирной женщины. Огромные длинноногие уроды, с гибкими клешнями вместо рук, и человеческие фигуры в седлах, наполовину скрытые броневыми щитками.

– Господин декурион, разрешите проверить?

– Хобот, не ты. Пойдет… Пойдет Рыба. Хобот, прикроешь.

Рыба выступил вперед, но не успел спуститься с седла шагателя. Никто из нас не успел ничего сделать. Бабушка подпрыгнула, не напрягаясь, на высоту в два своих роста. Под платьицем у нее обнаружился сложенный кольцами узкий черный хвост, похожий на бич, которым пользуются здешние крестьяне, подгоняя на полях быков. Бич развернулся, как живой, словно молния промелькнула.

Ничьей вины тут нет. Наши аномальные способности не помогли.

Рыба спрыгнул, оторвал оба тяжелых ботинка от стремян, и на мгновение стало заметно, как сильно исказилось гравитационное поле. Мой клибанарий готовился встать туда, где шершавая, вся в наростах и вмятинах, стена достигла наклона в тридцать градусов.

Черный бич разрезал его пополам вместе со скафандром и частью шагателя. Разрезал, не замедляясь, точно прошел сквозь туман или сквозь растопленное масло.

– Бауэр, сзади!!

– Ах ты гадина! Тут еще две, бегут по потолку!

Раздался грохот картечниц у меня за спиной, это открыли огонь Карман и Бауэр. В трубе-улице мигом образовались сотни отверстий, открылись прекрасные виды на задымленные небеса, на косой дождь и на горящую крышу энергостанции.

– Вон она! Слева!

Рыба неторопливо развалился на две части. Его ботинки еще некоторое время скребли бурую грязь на дне трубы. На несколько секунд я впал в ступор. Рыба погиб только по моей вине. Я поверил, что это не глюк, я пренебрег безопасностью…

– Дави ее! Ах, гадина!

Гвоздь ударил из пушки. Похоже, мы попали в старуху одновременно, ее в один миг разметало мелкими ошметками. Краем глаза я заметил на правом мониторе яркие сполохи, зажглись данные о первых потерях и технических неисправностях.

Еще одна тварь с зашитым ртом, в таком же окровавленном переднике, хвостом отсекла ходули Карману, и он завалился на бок, стреляя и изощряясь в самой грязной ругани. Оставшаяся без корпуса ходуля нелепо покачивалась, потеряв корпус, похожая на огромную отрубленную куриную ногу; из псевдомышц толчками выплескивалась голубая технологическая плазма.

– Мокрик, забери к себе Кармана!

Карман орал, его придавило к земле корпусом упавшего шагателя. Мокрик растерялся, пока он хлопал глазами, голубенький фартучек уже оказался прямо перед ним, а из-под фартучка с убийственной медлительностью раскручивался черный крысиный хвост.

Ее разнес на куски Бауэр. Он стрелял и смеялся. Даже после того, как крошечного глюка не стало, упругие звенящие петли еще некоторое время бесновались в воздухе, затем бич, или хвост, упал в мусорную реку на дне трубы и растворился на глазах. Мокрик стал белый, как кусок мела. Я нарочно приблизил в визоре его трусливую рожу, чтобы не пропустить момент, когда вколоть ему транк. Пока он, кажется, справлялся без химии.

– Волкарь, что там у вас?! – надрывался Свиная Нога.

Внутренним чутьем я вычислил направление следующей атаки. Очередной глюк мог запрыгнуть в улицу-трубу из десятков треугольных дыр, но запрыгнула она именно там, где я ее ждал. И как раз в этот миг гравитационная воронка накрыла нас окончательно.

Бабушка в черных туфельках, с нелепыми косичками, бежала по потолку, вверх ногами, как муха, а прикрывавшие меня Гвоздь и Хобот не успевали задрать головы вместе с прицельными планками, я их опередил…

– Еще одна! Справа еще одна!

Эту не удалось подстрелить сразу. Было немного жутко наблюдать, как половина бабушки встает, опираясь раздробленной рукой на собственные внутренности, оскальзывается на чем-то зеленом, желеобразном, совсем не похожем на человеческие кишки, и упорно раскручивает торчащий из-под коротенького передничка хвост…

– Дьявол, да убейте же ее!

Деревянный ударил прямой наводкой из палинтона. Три мины разорвали улицу-трубу пополам. Выяснилось, что мы висим в сотне футов над землей, точнее – над переплетением других труб-улиц, и по ближайшей, наклонной, с пугающей молчаливой настойчивостью к нам семенят еще несколько старушечьих фигурок.

– Гвоздь, огонь веером! Все отходим вниз, к площади!

Первый стрелок Хлор обожает свою пушку, стрельба ему доставляет истинное наслаждение. Он тут же выскочил на край опасно подрагивающей трубы и шарахнул по настырным глюкам. Шарахнул так, что обе наклонные трубы, повисшие чуть ниже, рассыпались на куски.

Еще ниже на две неровные части развалился морщинистый конус, в котором соединялась целая гроздь узких улочек. Орудие проделало колоссальную брешь в теле города, отовсюду доносился скрип и стон его рвущихся нервов и сухожилий. Зашатались даже далекие шпили. Противоположный край нашей трубы, оторванный взрывом, удалялся, раскачиваясь, словно втягивался в материнское тело общей городской сети. Из него сыпались куски неказистой мебели, ошметки туземной одежды, их бестолковый домашний скарб. Улица искала, куда присоединиться. Так всегда случается, когда случайно рвется кишка, они быстро усыхают, а затем дают новые побеги в новом месте.

– Эй, парни, вытащите меня, я застрял!

– Эта гадина убила Рыбу!

Теперь я заметил, что Гвоздя тоже задело. Задело не только корпус его машины, но пробило бронированный щиток и полоснуло по руке. Индикатор транка на процессоре Гвоздя показывал бешеный расход. Он накачивал себя обезболивающим, чтобы продолжать стрельбу и не выпасть раньше времени в осадок.

– Гвоздь, как ты?

– Все в норме, снял еще троих!

– Вот она, тварь! Ползет снизу, по отвесу!

Он жахнул из всех стволов, слишком сильно, забыв, что вектор гравитации сместился. Шипованные копыта его шагателя оторвались от бородавчатого пола улицы, отдачей машину швырнуло назад, прямо на нас. Вместе с Гвоздем едва не свалились Деревянный и Мамонт, они вопили и матерились, а в рваное отверстие трубы вползал лиловый туман и красная пыль от соседних разрушенных улиц.

Последняя старушка упала рядом. Она умирала совсем не так, как человек. Это походило больше на отчаянные рывки пробитого парового двигателя. Кукла, созданная чужим разумом, приподнималась на бледных ножках, ее смертельно опасный хвост вздрагивал, распрямлялся над мусорными кучами, щелкал легонько и снова опадал. Старуха пристально изучала нас серыми глазами, полными слез, но слезы не капали и не стекали по ее сморщенным нежным щечкам. Потом она упала лицом вниз; в ее узкой спинке, затянутой в корсет, зияла рваная дымящаяся дыра. Кроме того, миной ей оторвало половину затылка. На срез внутренности ее черепа походили на зеленоватое желе, каким кормят в карантине на дрейфующей базе.

Глюк полежал немножко и снова начал вставать. Черный хвост торчал из того места, где у человека копчик. Я непроизвольно поставил визор на запись и позже четыре раза прокрутил этот момент, до того, как Хобот саданул в нее в упор из огнемета.

Платье сгорело, хвост у бабушки болтался, а больше ничего не было. Как у пластмассового пупса, одни наметки между ног. Она вставала, дергаясь, нелепо выворачивая суставы, встряхивала остатком головы и снова пыталась достать нас черным бичом, торчащим из обугленной задницы.

– Волкарь, ведь это не глюк, да?

– Командир, может, это разновидность лесняков?

Что я мог им сказать? Я смотрел на мертвого Рыбу. Я ему внезапно позавидовал. Он умер сразу, легко и быстро.

– Хобот, сожги эту дрянь.

– Исполнено, командир!

Вектор гравитации снова резко сместился. Чтобы удержаться в вертикальном положении, я выпустил оба манипулятора и ухватился за края ближайших окошек; вес машины составлял уже не больше половины от расчетного, и гравитационная составляющая продолжала уменьшаться.

Наши академики, пока сами не высадились в городе Шакалов, не могли понять, как же балансируют на верхушках перевернутые башни, спирали и трапеции, как переплетения улиц ползут вверх, множатся и не осыпаются под собственной тяжестью. А все объяснялось просто, хотя никто не может объяснить причин явления. В городской черте нестабильно поле тяготения и отсутствует постоянный вектор гравитации. Встречаются воронки, где объекты с массой покоя в сотню тысяч фунтов не весят ничего. Позже ученые выработали даже маршруты безопасных передвижений для сотрудников миссий, чтобы не провалиться ненароком в локальную «черную дыру» или не зависнуть на сутки в невесомости…

В который раз я спрашиваю богов, кто же выстроил все это плачущее королевство?