Текст книги "Кара за хебрис"

Автор книги: Виталий Вавикин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Ты смотришь на него, и он все больше и больше напоминает тебе жену. Не внешне, нет. Какой-то внутренней самоуверенностью. Ты приходишь домой и рассказываешь Хельде о новом помощнике. Она пожимает плечами, кормит грудью вашу дочь и жалуется на растрескавшиеся соски.

– Вас что-то беспокоит, мистер Арвал? – спрашивает доктор Милт на второй месяц работы с Верном.

– Даже не знаю, – говоришь ты.

– Всего одно слово, – говорит тебе доктор.

Ты говоришь, что тебе нужно подумать, и едешь в космопорт. Рейсов на Афин нет, но ты все равно бы не улетел. Тебя ждут только здесь. Ты нужен только здесь. Ты живешь только здесь.

– Эй, беглец! – зовет тебя капитан «И-318». – Хочешь вернуться на родину?

– Нет, – говоришь ты, но признаешься, что рад встрече. – Здесь недалеко есть хороший бар, могу я угостить вас в знак признательности?

– Почему? – спрашивает капитан. Ты пожимаешь плечами и признаешься, что он сейчас единственный человек на этой планете, с кем ты хочешь общаться.

– Ну, раз так…

* * *

И снова Мэдж.

– Ты всего лишь инструмент, которым пользуется доктор Милт, – вспоминаешь ты слова капитана «И-318». – Он носит тебя на руках до тех пор, пока ты ему нужен, а затем выбросит на свалку, как затупившийся скальпель.

– Хочешь кофе? – спрашивает тебя Мэдж, а вокруг рабочие снуют и снуют, расширяя вверенный тебе отдел. – Или горячий шоколад…. – она пожимает плечами. – Кажется, там еще осталось немного.

Вы сидите за столом и ждете, когда согреется чайник. Где-то далеко гремит голос Бартона, понося на чем свет стоит рабочих за их медлительность.

– Прямо как в рассказе «О неутомимой лягушке», – говорит Мэдж.

– Любишь читать? – спрашиваешь ты.

– Не я, – улыбается она и рассказывает о парне, с которым встречалась до того, как встретила своего мужа. – Мы учились с ним вместе на Гимере, – говорит Мэдж. – Ему удалось сделать несколько технологических открытий… – она мрачнеет. – Но он так и не сумел запатентовать их. Знаешь, как это было много лет назад, когда нефть определяла экономическую политику на многих планетах. Наука не стояла на месте, но правительство отказывалось что-то менять… Экономика сложнее физики, – вздыхает Мэдж и говорит, что ей пришлось избавиться от ребенка. – Не то чтобы я боялась трудностей, просто иногда заглядываешь в будущее и не видишь там ничего. Понимаешь? А Ленд, отец ребенка, он ничего не хотел менять. Боролся за свои открытия, пока они не потеряли ценность. Он был убежден, что правительство замораживает прогресс: в науке, литературе, медицине… Во всем! Новые двигатели не выпускаются, потому что тогда придется закрывать старые заводы; лекарства от смертельных болезней отвергают, чтобы люди покупали вакцины, продлевающие жизнь, но не излечивающие до конца, превращая в потенциальных рабов; даже книги – и те допускают к печати с учетом, чтобы продать старые экземпляры, выручив вложенные в них деньги, а новые идеи замораживают до тех пор, пока их не накопится достаточное количество для того, чтобы запустить в массовое производство, причем, как правило, после нищенской смерти авторов, которые могли бы стать миллионерами, опубликуй их при жизни. Ленд часто говорил, перефразируя какого-то писателя, что правительства большинства планет относятся к гениальности как к трипперу – социальной болезни, с которой нужно бороться всеми возможными способами.

– Поэтому ты и прилетела сюда? – спрашиваешь ты.

– Да, – говорит Мэдж. – На Крите все иначе. Думаю, если бы Ленд был жив, то он смог бы найти здесь свое призвание. А так… – она замолкает и смотрит на дно чашки, где остывает недопитый шоколад.

– Жалеешь, что оставила его? – спрашиваешь ты, вспоминая Прис.

– Нет, – говорит Мэдж. – Что прожито, то прожито. Теперь у меня новая семья и новая жизнь. И поверь, я люблю их так же, как любила бы Ленда и жизнь с ним, будь все немного иначе…

* * *

– Ты играешь с огнем, – говорит Верн на следующий день после того, как застал вас с Мэдж в одном из недостроенных кабинетов. – Ее муж работает на доктора Милта, и твоя работа…

– С моей работой все будет в порядке, – обрываешь ты его на полуслове.

– Я бы так не поступил, – говорит Верн.

Вы сидите в баре, и сейчас он уже не твой подчиненный. Он твой друг, который старше тебя на пару-тройку лет.

Была у меня одна женщина…

– Только одна?! – смеешься ты, но Верн продолжает рассказывать… – Так ты испугался? – спрашиваешь, когда история закончена.

– А ты бы не испугался?

– Наверное, нет.

– И отправился бы к той дикарке, о которой ты мне рассказывал, собирать бананы? – Верн закуривает недорогую сигарету. – Знаешь, Арвал, – говорит он, избегая встречаться с тобой взглядом, – в жизни есть много вещей, которые лучше никогда не делать. Минутная слабость всегда может обернуться огромным крахом. Один неосторожный шаг – и все, что ты с таким трудом добывал в своей жизни, ускользнет из твоих рук, и ты окажешься на всеми забытой планете с дикарями и бананами.

– Ну, тогда за бананы! – говоришь ты, поднимая стакан скотча.

– Ты как Бартон, – качает головой Верн. – Совсем не умеешь ценить то, что у тебя уже есть.

– Знаешь, что говорит о таких, как я и Бартон, доктор Милт?

– Все звезды рано или поздно гаснут, и нам приходится искать новые.

– Это он сам тебе так сказал?

– Да.

– Странно, – говоришь ты и вспоминаешь слова капитана «И-318». – А ты знаешь, от кого зависит твоя работа здесь? – спрашиваешь ты Верна.

– Знаю.

– Вот как?

– Доктор Милт рассказал мне все о тебе и о Бартоне. Он выбрал меня, Арвал, чтобы, когда один из вас сломается, я занял освободившееся место и продолжил работу.

– Ты не сможешь.

– Теперь смогу. Я много работаю и постоянно совершенствую свои знания, в то время как вы тратите свои таланты на выпивку и таких, как Мэдж.

– Я думал, она тебе нравится, – говоришь ты, неосознанно желая сменить тему разговора.

– Она хороший и старательный сотрудник, Арвал.

– И это все?

– Почти.

– Вот видишь, – говоришь ты, пытаясь ни о чем не думать. – Даже сейчас ты видишь в ней нечто большее, чем хочешь видеть, а стоит тебе занять мое место или место Бартона, как этих желаний станет намного больше.

Ты поднимаешься и уходишь.

– Я всего лишь пытаюсь быть твоим другом! – кричит Верн за спиной. – Всего лишь пытаюсь… – но дверь уже закрывается.

* * *

Пег о чем-то рассказывает тебе. Ты делаешь вид, что слушаешь, но не понимаешь ни слова.

– Иди ко мне, сладенькая, – говорит ей Хельда и высказывает тебе, что отец должен воспитывать ребенка наравне с матерью.

Она укладывает Пег спать и гремит на кухне, загружая посудомоечную машину. Ужин становится лишним и ненужным.

– Принеси мне одежду Пег, я постираю! – кричит Хельда.

– Я не знаю, где она лежит.

– Ты ничего не знаешь! – Хельда закрывает в гостиную дверь, оставляя тебя одного. Ты звонишь Бартону и спрашиваешь, что он сейчас делает.

– Трахаю Йенси, – говорит он.

– Кто такая Йенси?

– А черт ее знает! – смеется он и вешает трубку.

Проходит минута, другая. Звонит Мэдж.

– Какие планы на вечер? – спрашивает она.

– Да никаких, – говоришь ты.

– Устал от меня?

– С чего ты взяла?

– Все мужики рано или поздно устают от любовниц.

– А у тебя их много?

– Ты параноик.

– Так много или нет?

– Тебе не все равно?!

– Нет.

– Ладно, – она называет тебе адрес и говорит, что будет ждать там.

Ты приезжаешь спустя час, сказав Хельде, что должен побыть один.

– Какие же вы, мужики, хлюпики! – кричит Хельда напоследок.

Мэдж стоит под фонарем и постукивает замерзшими ногами.

– Ты опоздал, – говорит она. Ты пожимаешь плечами. – Библиотека закроется через четверть часа.

– Причем тут библиотека?

– Я замерзла, – она берет тебя под руку.

Высокие двери закрываются, отсекая следующий за вами холод. Мэдж идет между упирающихся в потолок стеллажей.

– Вот здесь будет хорошо, – говорит она.

– Что хорошо? – спрашиваешь ты.

– Вот это, – она оборачивается и обнимает тебя за шею. От ее волос пахнет морем и зимней свежестью. – На мне нет белья, – шепчет она, продолжая целовать тебя. – И юбка… Ее можно поднять… Вот так…

И чуть позже, все еще прижимаясь к тебе:

– Это Бартон.

– Что?

– Ты и Бартон, – Мэдж одергивает короткую юбку, поправляет полушубок.

Вы выходите на улицу. Холод вгрызается в раскрасневшиеся лица. «Сердце женщины тверже, чем камень», – вспоминаешь ты слова Бартона.

– Я люблю тебя, – говорит Мэдж. – Сама не знаю почему, но люблю…

* * *

В цветочной вазе стоит распустившаяся календула. Из окна открывается вид на замерзшее озеро и снежные горы далеко за ним. Мебели почти нет, но это не портит, а наоборот, подчеркивает предназначение этой квартиры.

– На кухне два новых набора посуды, – говорит хозяйка. – В ванной новые полотенца, мыло, шампунь и пара зубных щеток. Постельное белье в шкафу… – она еще что-то говорит, но ты уже не слушаешь ее. – Что-нибудь еще, мистер Арвал?

– Нет. Меня все устраивает.

– Хорошо, – говорит хозяйка, оставляет тебе ключи и уходит.

Ты слышишь, как закрывается за ней дверь. Смотришь, как на замерзшем озере катаются на коньках дети, и думаешь о Мэдж, Верне, Хельде и Бартоне. Когда-нибудь Пег вырастит и выйдет замуж за одного из тех мальчишек на озере. Гениальность передается через поколение, значит, у твоей дочери будет самая нормальная жизнь. Со своим пастухом и со своими законами. Ей не будет сниться Афин, и в голове у нее будет полный порядок. Как у Фреи. Никаких хаотичных желаний. Все подчинено железной логике. Еще одна именная зажигалка, которая рождается зажигалкой и умирает зажигалкой. Она пройдет по жизни и ни разу не усомнится в том, куда сделать следующий шаг, потому что каждая дорога будет уже истоптана тысячью ног тех, кто прошел здесь прежде. Потому что каждая дорога будет указана ей кем-то вроде доктора Милта. Тысячи плебеев маршируют под однообразную мелодию, отбивая каблуками дробь. Любить снег, любить холод, любить то, что окружает тебя… И молчать, вынашивая в себе маленькие трагедии, о которых никто никогда не узнает, потому что они имеют значение лишь в той голове, где они были рождены. Всего лишь звенящая мелочь в карманах. Как книги, которые пишутся коллективным разумом. Миллионы слов, тысячи желаний, разменянных дозировкой суррогатного счастья, созданного на правительственных фабриках и одобренного на бесконечных дебатах большинством голосов…

Выйди на улицу и слейся с толпой. Все это абстракция. Ты ничего не знаешь о них. Всего лишь коллективное «Я», которое стремится поглотить каждого. И ты идешь в этом потоке и задыхаешься от бессильной ярости. Хельда пришла на рабочее место с чертежами и порядком. Чертежи были полным дерьмом, а от порядка осталась грязная посуда на кухне. Мэдж избавилась от ребенка, отец которого, возможно, был бы жив, не сделай она этого. Бартон живет с какой-то местной бабой, трахает за ее спиной Мэдж и спрашивает у тебя ключи от квартиры, которую ты снял, чтобы встречаться с Мэдж. Спрашивает и говорит: «Спасибо, друг». Говорит, думая, что ты ничего не знаешь, но ты знаешь, потому что Мэдж сама сказала тебе об этом.

– Она любит меня, – говорит Бартон.

– Я ненавижу его, – говорит Мэдж.

– Верн метит на мое место, – говоришь ты.

– Я купила для Пег новые тапочки, – говорит Хельда…

А доктор Милт наблюдает за вами, и вы для него просто крысы, которые бегают в его лаборатории. Бегают до тех пор, пока они нужны для опытов.

– Вот поэтому я и пью, – говорит Бартон.

– Нужно много работать, – говорит Верн.

А Йенси – баба, с которой живет Бартон – ничего не говорит. Она лишь тихо постанывает, и ты слышишь это в телефонную трубку, когда звонишь Бартону, хотя может быть, это и не Йенси. Может быть, это Мэдж, но тебе уже все равно. Давно все равно…

* * *

Ферри. Он находит тебя в одном из местных баров, где ты безуспешно клеишь какую-то девку. Среднего роста, с неприметным лицом и глазами невротика.

– Они уже добрались до тебя? – спрашивает он.

– Кто добрался? – спрашиваешь ты и смотришь на девку, которая теряет к тебе интерес.

– Хьюмеры, – говорит Ферри.

– Закажи мне выпить, – говорит девка подсевшему к ней светловолосому парню.

– Кто такие хьюмеры? – спрашиваешь ты Ферри.

– Роботы! Машины! – он нервно и быстро моргает. Раз – раз, два, три. Раз – раз, два, три… Девка смеется.

– Ты пошляк! – говорит она парню. Он наклоняется к ней и что-то шепчет на ухо. – А мне нравится! – говорит девка.

– О чем ты думаешь? – спрашивает тебя Ферри.

– Нужно было ее сразу отвести в снятую квартиру, – говоришь ты.

– Кого?

– Ее, – ты показываешь на девку. Ферри не мигает. Просто смотрит на девку стеклянными глазами и все.

– Она хьюмер! – говорит он.

– Кто?

– Чертова машина! – Ферри сжимает твое плечо. – Они повсюду! Везде!

Вы идете по улице, и Ферри говорит, что когда-то был таким же, как ты.

– Доктор Милт дал мне все, чего я хотел, а потом, когда мои возможности были исчерпаны, выбросил на улицу, как надоевшего питомца!

– Почему ты не улетел домой? – спрашиваешь ты.

– А кто сказал, что мне позволили бы улететь?! Думаешь, кто-то покидает эту планету? Мы пленники, Арвал! Здесь, среди снегов, холода и этих чертовых машин! Как думаешь, сколько тебе осталось? Уверен, доктор Милт подыскал тебе замену. Знаешь, как он говорит: все звезды рано или поздно гаснут, и нам приходится искать новые!

– Я уже слышал это.

– От доктора?

– От своего помощника.

– Ну вот! Значит твой конец намного ближе, чем ты думаешь! Поверь, мы лишь крысы в клетке доктора Милта. Он подбирает нас так, чтобы мы не перегрызли друг другу глотки. Строит наши жизни, находит нам друзей, любовниц, жен… Но все это иллюзия, обман. На самом деле ничего этого нет. Мы здесь, потому что машины не умеют создавать. Они лишь подчиняются и исполняют. Вся эта планета – одна большая авторизованная фабрика! Здесь нет людей, Арвал. Ни одного! Только те, кого привозит доктор Милт, чтобы они помогали ему создавать империю. Знаешь, каково это – узнать, что твоя жена робот, а твой ребенок – творение доктора Милта, который никогда не растет, а лишь заменяется на более зрелую модель?!

– Я тебе не верю, – говоришь.

– Не веришь или не хочешь верить? – тонкие губы Ферри изгибаются в грустной улыбке. – Я тоже когда-то не хотел верить. Да и не поверил бы, наверное, если бы не увидел все это своими глазами. Знаешь, доктор Милт был прав в одном: у гениев свой взгляд на мир. Поэтому никто из нас не задерживается здесь надолго.

– А как же Бартон?

– А что Бартон? Думаешь, почему он пьет?! Доктор Милт нашел его на какой-то богом забытой планете, среди дикарей, умирающего от рака печени. Он вылечил его, заменив изношенные органы искусственными, оставив за собой право в любой момент остановить их работу. Так что Бартон считай на половину такая же машина, как и все эти чертовы создания вокруг! Думаешь, твоя жена и ребенок люди?! – горький смех Ферри заполняет пустоту, звенящую в твоей голове.

– Твоя планета… – говоришь ты. – На ней есть лето?

– Конечно, есть, – говорит Ферри. – Только нам никогда не попасть туда.

– Я знаю одного капитана… – ты невольно вглядываешься в лица прохожих. – Думаю, с ним можно будет договориться.

Глава вторая

Бартон открыл глаза. Веки были тяжелыми. Голова гудела. Смуглая аборигенка спала рядом. Ни лишнего веса, ни выпирающих бедер, ни прыщей. Бартон вспомнил древнюю легенду о том, что боги, создавая в доменной печи людей, извлекли белых чуть раньше положенного срока, и потому они такие несовершенные. Он положил тяжелую руку на гладкую женскую ягодицу, но похмелье было слишком сильным, чтобы желать еще одной близости с этой дикаркой. Он попытался вспомнить прошлую ночь. Из чего, интересно, они гонят то пойло, которым потчуют всех приезжих?!

Дикарка открыла глаза, посмотрела на Бартона и улыбнулась. Какая-то животная нежность сверкнула в черных глазах. Наполненные молоком груди вздрогнули. Она поднялась с кровати. Младенец спал в колыбели, сплетенной из неошкуренных веток кустарника, растущего возле деревни. Розовые губы обхватили набухший сосок. И снова глаза. Черные, дикие, с животным инстинктом оберегать свое дитя. Кучерявый мальчуган лет пяти вбежал в хижину и начал что-то выпрашивать у матери.

– Молоко. Молоко, – разобрал Бартон.

Он вышел из хижины, когда мальчуган присосался к свободной груди дикарки и заурчал, как довольное животное.

– Мне здесь не нравится, – сказала ему Милли, наливая мутную воду из кувшина в его сложенные лодочкой ладони.

Бартон сполоснул лицо, забрал у Милли кувшин и вылил его на свою гудящую голову.

– Где Тайлер? – спросил он недовольную женщину, посмотрел на часы и тихо выругался. – Принеси мне костюм.

– Уже слишком поздно.

– Я сказал, принеси мне костюм!

– Нет, – Милли деловито выставила вперед маленькую грудь.

– Беложопая сука! – буркнул Бартон, сгреб женщину в охапку и отодвинул в сторону, убирая с пути.

Пригретые теплыми лучами далекой звезды мухи зажужжали, оставляя облюбованный ими кусок брезента, закрывающий вход в хижину Милли. Испуганный туземец, прячась под пожелтевшей простыней, уставился на Бартона черными глазами.

– Пошел вон отсюда! – верещала за спиной Милли.

– И давно ты приводишь их сюда?

– Я сказала…

– Значит, давно, – Бартон открыл свой чемодан, достал костюм, выбрал менее засаленную рубашку и вышел из хижины. – На твоем месте, – сказал он Милли, – я бы поджарил ему бекон и собрал пару цитрусовых… Могу показать, где они растут…

– Пошел к черту!

– Только после тебя.

* * *

Посадочные двигатели туристического корабля выжигали разогретый далекой звездой бетон. Рубашка прилипла к вспотевшей спине, и безупречный костюм начал казаться на пару размеров меньше. Подул сильный ветер, поднимая с бетона осевшую пыль. Тайлер прикрыл рукой глаза. Мужчина и женщина. Они спускались по трапу, улыбаясь встречающим их аборигенам. Танцы. Иногда Тайлер спрашивал их, с трудом подбирая слова на местном наречии, почему они встречают всех туристов танцем «кайрам»? Черные тела извиваются, вздрагивают, напоминая дикие любовные игры местных животных.

– Какая мерзость! – скривилась женщина. Ее черные глаза скользнули по танцующим аборигенам и остановились на Тайлере. – А вот это уже лучше, – сказала она.

Тайлер представился. Рука женщины была холодной. Она протянула ее с какой-то беспечной небрежностью. Но глаза… В них Тайлер видел любопытство, которое грело его лучше, чем десятки страстных объятий местных чернокожих дикарок…

– Очень приятно! – затряс руку Тайлера мужчина. – Меня зовут Адам Милт, а это моя жена Кит. – Тайлер помрачнел.

– Вы прилетели только вдвоем? – спросил он Милта. Получил утвердительный ответ и сказал, что это должно быть очень дорого.

– Разве эмоции не бесценны?! – снисходительно улыбнулся Милт, словно деньги не имеют значения. Его жена недовольно поджала губы, и Тайлер решил, что слова Милта не более чем фарс.

– Маленькие глупости, – сказал Тайлер. – Вот что по-настоящему бесценно, а все остальное лишь обстоятельства и пейзажи.

– Так вы – философ? – спросил его Милт.

– Всего лишь человек, – он посмотрел на женщину.

Она улыбнулась ему. Аборигены заканчивали танцевать кайрам.

– Что будет после? – спросила Тайлера Кит, проходя мимо лоснящихся от пота дикарей.

– Может быть, на одного аборигена больше, – он коснулся ее холодной руки. – Надеюсь, вас это не оскорбляет?

– Нет.

– А вас? – неожиданно спросил Милт. Он обернулся и смотрел на Тайлера, ожидая ответа.

– Я уже привык, – Тайлер пожал плечами и посмотрел на Кит. – Дайте этому миру пару дней, и вы не заметите, как станете его частью.

– Думаете, моя жена будет танцевать кайрам? – спросил Милт.

– Это всего лишь маленькая глупость…

* * *

В номере восьмиугольной одноэтажной гостиницы из белого камня не было ни кондиционера, ни душа. Кит сбросила платье и легла на жесткую кровать.

– Что ты делаешь? – спросил Милт.

– Ничего, – Кит взбила густые черные волосы. Капли пота блестели на ее груди. – Я подумала… – она облизала полные губы. – Если ты не можешь любить меня дома, то может быть, здесь…

Милт не дослушал ее. Вышел на улицу и, запрокинув голову, посмотрел на небо. Полуобнаженная дикарка набрала в кувшин воды и, увидев Милта, улыбнулась ему. Открытая, непорочная улыбка, которая не значит ровным счетом ничего.

– Когда-нибудь я познакомлю тебя со своей женой, и ты научишь ее улыбаться также, – сказал дикарке Милт.

Она что-то пролепетала на своем языке и ушла.

– Надеешься, что с другими получится лучше, чем со мной? – спросила Кит, проходя мимо мужа. Одежды на ней не было. Смуглая кожа лоснилась от пота.

– Что ты делаешь? – спросил Милт.

– Хочу искупаться, – Кит подошла к озеру.

Пара аборигенов ловила рыбу.

– Как думаешь, – сказала она мужу, – если я хорошо попрошу их, то они научат меня танцевать кайрам?

Милт промолчал.

– Эй! – прокричала Кит аборигенам, и, когда они обернулись, помахала им рукой. Два дикаря посмотрели друг на друга, свернули удочки и нырнули в подобравшиеся к гостинице заросли.

– По-моему, ты их напугала, – сказал Милт.

– По-моему, тебе пора пойти написать об этом в своем дурацком дневнике.

Кит нырнула в озеро, вздымая фонтан серебристых брызг. Милт смотрел, как его жена плывет под водой, извиваясь, словно огромная человекоподобная рыба.

– Не очень хорошая идея – плавать в этом озере, – сказал Бартон, дождался, когда Милт обернется, и представился. Далеко от берега Кит вынырнула на искрящуюся поверхность.

– Вы друг Тайлера? – спросил Милт.

– В какой-то мере, – Бартон приложил козырьком руку, разглядывая женщину. – Вы знаете, что дикари считают это озеро священным? Пару лет назад здесь была страшная засуха и все водоемы пересохли. Все кроме этого…

Кит помахала Бартону рукой, и он помахал ей в ответ.

– Ваша жена?

– Да, – Милт обернулся и посмотрел на озеро. – Когда она выберется на берег, я скажу, чтобы она больше не плавала здесь.

– А она красавица, – Бартон достал сигарету, предложил Милту, и когда тот отказался, закурил сам. – Я здесь почти год, и последние туристы, которые прилетали сюда, были так давно, что я почти забыл, как выглядит настоящая женщина.

– О чем это вы? – спросила Кит, подплывая к берегу.

– Мистер Бартон рассказывает о том, как много времени он провел здесь, – сказал Милт.

– Вот как?! – не доставая до дна, Кит перебирала ногами, оставаясь на поверхности воды. – И вам нравится здесь, мистер Бартон?

– Не жалуюсь.

– Не жалуетесь! – она рассмеялась.

Бартон молчал. Вода искажала тело Кит, словно он видел ее в кривом зеркале.

– У меня есть хороший коньяк, мистер Бартон, – предложил Милт.

– Коньяк? – Бартон посмотрел на Милта, на его жену, почесал щетинистый подбородок и улыбнулся. – Коньяк – это хорошо. У местных дикарей такое отвратительное пойло…

* * *

– Что будет, когда мы улетим отсюда? – спросил Тайлер.

Милли пожала плечами.

– Устроимся на работу и будем жалеть себя, – она улыбнулась.

– Я имею в виду, что будет между тобой и Бартоном? – Тайлер покосился на остывающий обед друга, который приготовила Милли.

– Ничего не будет, – тихо сказала она. – Наш брак был ошибкой, и я благодарна этой планете, что она показала нам это раньше, чем мы решились заводить детей и проживать свои жизни ненавидя друг друга.

Туземец выбрался из ее хижины и как-то по-щенячьи преданно потерся щекой о ее руку.

– Я знаю, – сказала ему Милли. – Знаю.

Туземец улыбнулся. Милли протянула ему кулек с едой.

– На вот, иди, накорми своих детей, – сказала она.

Туземец недоверчиво смотрел на кулек.

– Это твое, – Милли взяла его руку. – Твое.

Она недовольно посмотрела на Тайлера.

– Скажи ему!

Тайлер щелкнул пальцами, привлекая к себе внимание туземца, и заговорил на местном наречии. Дикарь благодарственно закивал, снова потерся щекой о руку Милли, взял кулек с едой и ушел.

– Ты так заботишься о нем… – сказал Тайлер.

– Я знаю, – сказала Милли, провожая туземца взглядом. – Если бы Бартон был хоть немного похож в своей благодарности на этих людей, то, может быть, у нас и получилось что-то, а так…

Они замолчали, доедая остывающий обед.

– Не могу воспринимать их как одних из нас, – признался Тайлер, вытирая сальные руки грязным полотенцем.

– Они как дети, – сказала Милли. – Такие же чистые и такие же наивные.

– Поэтому и не могу.

– А мне, наоборот, нравится, – Милли прикрыла глаза. – Ничего противоестественного. Понимаешь? Никакой ненависти. Никакой злобы.

– Мне почему-то именно этого и не хватает.

– Вам, мужикам, всегда этого не хватает! – Милли грустно рассмеялась и начала мыть посуду.

* * *

Бартон срыгнул и повалился на кровать. Боль исказила его лицо.

– Сколько он выпил? – спросила Кит мужа.

Милт показал на пустую бутылку. Тело Бартона сжалось, забилось в агонии.

– Может, сделаешь что-нибудь?!

– Что?

– Откуда я знаю?! Ты же доктор, не я! – Кит махнула рукой и вышла из комнаты.

Милт достал саквояж, сделал Бартону инъекцию анальгетика.

– Ты всего лишь крыса, – сказал он ему. – Крыса в моей лаборатории.

Милт позвал жену и велел ей раздеть Бартона.

– И не подумаю!

– Ты хочешь, чтобы наша постель провоняла его грязной одеждой?

– Почему бы и нет?

– Значит, ты такая же свинья, как и он.

– Может быть, – Кит улыбнулась. Темные глаза изучали лицо Бартона. – Думаю, если его отмыть и приодеть, то он будет в общем даже и ничего, – она прикурила сигарету, жадно затянулась и шумно выдохнула синий дым.

– Ты же хотела бросить.

– Да что ты понимаешь в этом?!

– Верно, – Милт сел за стол, открыл дневник и сделал какую-то запись. Кит неспеша шла к выходу. – Куда ты? – спросил ее, не оборачиваясь, Милт.

– Не знаю, – тонкие каблуки цокали по грубо обработанному камню.

На вытоптанной тропинке Кит сняла туфли и шла к озеру босиком. Теплый ветер колыхал водную гладь, нарушая ее монолитность. Тысячи ярких бликов слепили глаза. Далекая звезда нещадно поливала планету своим теплом. Несколько чернокожих детей играли в ветвях высокого старого дерева. Они гонялись друг за другом, как стая непоседливых мартышек: с той же грацией и с той же неминуемой близостью падения. Кит подобрала подол платья и села на мягкую траву. Новый порыв ветра принес букет цветочных ароматов – свежесть, пыль и что-то приторно-сладкое, от чего во рту начала скапливаться слюна. «Сейчас бы глоток холодной минералки», – подумала Кит, но возвращаться в номер не хотелось.

Она легла на спину и закрыла глаза. Сон подкрадывался незаметно, но она слышала его осторожные шаги. Какое-то насекомое взобралось по ее ступне и теперь медленно ползло, перебираясь с пальца на палец. Кит пошевелила ногой, прогоняя его. Зажужжав, оно пролетело мимо ее лица. Кит вспомнила туземцев, которые ловили рыбу, когда она купалась в озере. Нет, не вспомнила. Она снова видела их. Они стояли на другом берегу и, обнимая своих женщин, танцевали непристойный кайрам.

Осторожно ступая босыми ногами по жесткой траве, Кит шла вдоль кромки воды, желая подойти к туземцам поближе. Она уже слышала их тяжелые дыхания. Видела подробности. Дети на ветвях старого дерева что-то кричали и хлопали в ладоши, подбадривая родителей. «Как все просто, – думала Кит. – Никаких стереотипов. Никакой морали». Черные руки нежно коснулись ее бедер. Туземец за спиной громко цокал языком, задавая ритм, словно удары барабана у тянущегося в ночное небо костра. И никаких запретов. Никаких ограничений. Кит выгнула спину, прижалась к туземцу. «Это сон, – думала она. – Всего лишь сон. И в этом сне я хочу стать частью этого танца. Хотя бы во сне…»

– Веди меня, – прошептала она туземцу, готовая подчиниться его рукам, его ритмам, его желаниям… Но танец был слишком сложным. И вместо ожидаемой животной страсти Кит чувствовала лишь возрастающее раздражение…

Она открыла глаза, увидев над собой черное лицо местной дикарки. Женщина о чем-то спросила на своем языке, но Кит не поняла ее. Дорогое платье прилипло к вспотевшему телу. Ноги были плотно сжаты и болели от напряжения. Кит попыталась подняться. Чернокожая женщина снова что-то сказала, опустила на землю кувшин с водой и налила немного в глиняный стакан. Кит жадно сделала несколько глотков.

– Спасибо, – сказала она.

Дикарка улыбнулась и закивала головой.

– Аштар, – услышала Кит мужской голос.

– Что это значит? – спросила она Тайлера.

– Это значит «спасибо», – он протянул ей руку, помогая подняться.

Чернокожая женщина снова что-то залепетала на своем языке.

– О чем она говорит? – спросила Кит.

– Она говорит, что у нас могли бы родиться хорошие дети, – сказал Тайлер.

– Вот как? – Кит улыбнулась и поправила платье. – Выгляжу ужасно?

– Нет.

– Мне приснилось, что я танцевала кайрам у ночного костра.

– Нам снится то, что мы видим.

– Наверное… – Кит посмотрела на ночное небо. – Здесь холодные ночи?

– Если только спать одному.

– Я замужем.

– Я знаю, – Тайлер улыбнулся и пошел прочь.

– Куда ты? – позвала Кит.

– Нужно разбудить Бартона и отвести в деревню.

– Почему вы не живете в гостинице? – Кит шла за ним следом, пытаясь догнать.

– А почему вы не живете в деревне?

– Не знаю.

– Вот и я не знаю.

– А женщина? У тебя кто-то есть или так?

– Скорее, так.

– Не жалеешь, или же тебе хватает местных дикарок?

– Это Бартон у нас спец по дикаркам.

– Ему сегодня было очень плохо.

– Я знаю.

– Знаешь?

– Долгая история.

– Мой муж врач, и если твой друг захочет пройти обследование, то…

– Это уж ты сама ему скажи.

– Я говорю это тебе.

– Ты замужем.

– Это что-то меняет?

– Нет.

* * *

Милли подняла бокал с вином, поддерживая тост доктора Милта.

– И как давно вы замужем? – спросил он.

– Лучше не спрашивайте! – отмахнулась она.

– Вас, я думаю, тоже лучше не спрашивать? – Милт вопросительно посмотрел на Бартона.

– Ну почему же? – он отставил бутылку вина, посмотрел на часы и улыбнулся. – Тринадцать месяцев, семь дней и двенадцать с половиной часов.

– Впечатляет, – признался Милт.

– Это он специально, – скривилась Милли. – Постоянно хочет оправдать себя в глазах незнакомцев.

– У меня просто хорошая память, – обиделся Бартон.

– Железная логика!

– Может, хватит оскорблять меня?!

– А кто оскорбляет?! – Милли посмотрела на доктора Милта, словно ища у него поддержки. – Если бы ты пил поменьше да не волочился за каждой юбкой, то…

– Я был лучшим на своем курсе, – похвалился Бартон.

– Вот именно – был! – съязвила Милли.

– И есть, – настырно сказал Бартон, но взгляд у него стал тяжелым и мрачным.

– Сожалеете об упущенных возможностях? – спросил его Милт.

– Не жалел бы, если бы не женился на этой… – Бартон кивнул в сторону Милли.

Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но Милт прервал ее.

– Знаете, как говорят об этом у меня на родине? – спросил он, обращаясь к Бартону.

– Сердце женщины тверже, чем камень?

– Вы были на Крите?!

– Нет, но по-моему, это рано или поздно понимает каждый здравомыслящий мужчина в этом мире.