355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виталий Вавикин » Кара за хебрис » Текст книги (страница 1)
Кара за хебрис
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 23:39

Текст книги "Кара за хебрис"


Автор книги: Виталий Вавикин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Виталий Вавикин
Кара за хебрис

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)

* * *

– Такова кара за hebris, – подытожила она.

– О чем ты?

– Это греческое слово обозначает гордыню. Кара за попытку подняться над местом, уготовленным тебе богами. Быть может, они не желают, чтобы ты захватил контроль над Китовой Пастью, милый Мэтти. Быть может, богам неугодно, чтобы ты превысил свои полномочия.

Филип Дик «Обман Инкорпорейтед»


Часть первая

Глава первая

Грязный потолок нависает над головой. Ты смотришь на него, и в темноте он кажется неестественно низким. Ночь за окном пульсирует, пританцовывает в такт мелодии Вагнера, звучащей в твоих ушах. Сердце бешено бьется. Дыхание неровное. Тело покрыто липким потом. Сон цепляется за сознание. Дивный сон… Но откуда же тогда этот страх? Встань с кровати. Осторожно, стараясь не разбудить женщину, спящую рядом. Свет не включай – ты и так видишь очертания мебели. Теперь дверь. Она открывается на улицу, сгребая с крыльца наметенный за ночь снег. Холодно. Ты стоишь босиком на обледенелых ступенях, и мороз пробирается под кожу. Посмотри на небо – черное и звездное, недосягаемое, бесконечное… Вот откуда этот страх. Ты застрял на этой промерзшей до самого ядра планете, и нет ни одного шанса сбежать отсюда. А сон…

В нем ты был на Афине. Шел по цветущему яблоневому саду, слушал шум морских волн и разговаривал на родном языке… И женщина. Ты слышал ее смех. Видел ее белое платье сквозь ветви деревьев. Теплый ветер трепал длинные белые волосы. Не золотистые, не русые, а кристально белые. И небо. Оно было голубым и чистым. Огромные корабли бесшумно проплывали над твоей головой, напоминая о себе ползущими по земле тенями. И ты был счастлив. Определенно счастлив. Потому что это был твой родной дом… А здесь… Здесь лишь метель и холод. И ни одного шанса на спасение. Ни одного шанса… Словно могила, из которой не выбраться. Ты лежишь в гробу из сосновых досок с таким маленьким окошком напротив твоего лица. Лежишь и смотришь, как люди, там, высоко, скорбят о тебе, бросая на дно могилы комья земли. Она разбивается о крышку гроба, скатывается вниз, копится и копится, наполняя могилу… И вот уже ты погребен заживо. Сгинул в разверзшейся пасти промерзшей планеты…

– Может, закроешь дверь? – слышишь ты женский голос за своей спиной.

Тело начинает дрожать – то ли от холода, то ли от бессильной ярости. Ты хочешь включить свет.

– Не надо, пожалуйста, – говорит женщина.

В заиндевелые окна скребется ветер. Мысли все еще там, на Афине. Мысли… Но ты здесь, в теплой постели, рядом с женщиной, которая просит тебя обнять ее, и тело твое отзывается на ласки какой-то тупой немотой, словно оно и не принадлежит тебе, словно ты просто взял его у кого-то на время. Как и вся эта жизнь – всего лишь одолженная минутная слабость.

Женские соски набухают. Ты сжимаешь их пальцами, выворачиваешь. Слушаешь стоны. Происходящее напоминает о кукле, которую нужно перевернуть, и она скажет: «Мама». Женщина сверху. Женщина снизу. Женщина сбоку. Механика удовлетворения, в которой иногда случаются сбои. Но не сегодня. И поэтому ярости в тебе становится больше. Жаркое дыхание обжигает твою щеку. Зубы кусают мочку уха. Небольно, но достаточно, чтобы усилить ярость. Ты напрягаешься. Кожа, жар, пот. Длинные ногти впиваются в твою грудь. В голове что-то щелкает. Какой-то невидимый тумблер, который отключает самоконтроль. Ярость удесятеряет силы. Женское тело кажется неестественно легким. Ты отталкиваешь его от себя. Швыряешь в дальний угол комнаты, словно надувную куклу. Звук падения сливается с треском ломающейся мебели. «Всего лишь стул, – думаешь ты. – Стол слишком крепкий и старый».

Тишина. Ты лежишь на кровати и тяжело дышишь. Ничего не происходит: ни криков, ни обвинений. Лишь ветер скребется в заиндевелые окна. Нет, не ветер. Ты поднимаешь голову. Смотришь на неподвижное женское тело. Страха нет. Ярости нет.

– Эй! – говоришь ты, но тебе никто не отвечает.

Лишь что-то тихо потрескивает внутри проломленной головы. Крохотные электрические разряды сверкают синевой между оголенных микросхем. Ты закрываешь глаза, стараясь не обращать внимания на этот треск…

* * *

Утро. Ветер стих, и по небу плывут темные облака. Ты поднимаешься с кровати. Тени прячутся в углах, но рассвет уже лишил их былой силы. Ночь отступила. Холод пробирается сквозь приоткрытую дверь в комнату, где никого кроме тебя нет. Хьюмер куда-то уполз. Женщина, с которой ты занимался любовью в эту ночь, куда-то уползла.

Ты одеваешься, выходишь на улицу. Чертова машина не могла идти, поэтому ползла, как червяк, – сжималась и растягивалась, сжималась и растягивалась… Выпавший за ночь снег почти скрыл следы этого передвижения. Почти… Ты идешь вдоль заметенного желоба и чувствуешь, как мороз начинает щипать лицо. Клубы пара вырываются изо рта. На закрытых дверях одноэтажного отеля висят таблички: «Свободно». Похоже здесь только ты и хьюмер. Только холод и след, оставленный обнаженным телом робота. Но тела нет, а след прерывается. Ты стоишь и пытаешься понять, куда делся хьюмер.

– Что-то потеряли, мистер? – спрашивает старик.

Ты оборачиваешься. Смотришь на него. Откуда он, черт возьми, взялся?!

– Много снега! – говорит старик, растягивая слова. – Всю ночь мело, а теперь… – он сжимает морщинистой рукой черенок лопаты и тяжело вздыхает.

Ты снова смотришь на след хьюмера у своих ног.

– Кто приезжал сегодня ночью? – спрашиваешь старика.

– Вы последний, мистер, – говорит он, начиная расчищать тротуар.

– Что значит «я последний»?

– Вчера ночью, мистер…

– Вчера?

Ты хочешь сказать, что приехал два дня назад, но не говоришь. Мороз пробирается под одежду. Или он уже там был? Что, черт возьми, здесь происходит?!

Ты возвращаешься в свой номер. Нолан должен приехать после обеда, может быть, ближе к вечеру. Проверь чемодан. Достань из-под кровати, выложи рубашки и завернутый в целлофан костюм… Чувствуешь? Это по спине пробегает бесчисленная армия мурашек, сердце сжимается, к горлу подкатывает тошнота…

– Кто был в моем номере? – спрашиваешь старика.

Он втыкает лопату в снег, опирается на нее, словно это костыль. Смотрит на тебя и молчит.

– Кто был в моем номере? – повторяешь ты, теряя терпение.

– Никого, мистер, – говорит старик.

В его голубых глазах отражается серое небо. На седых ресницах нависла пара снежинок. «Вся эта игра в гляделки ни к чему не приведет», – понимаешь ты. И еще эта женщина – хьюмер, куда она делась, черт бы ее побрал?!

– У вас что-то случилось, мистер? – спрашивает тебя старик.

На какое-то мгновение тебе кажется, что он все знает. Знает о Мэдж, знает о Нолане, знает о твоих планах… Но это всего лишь дряхлый старик с выцветшими глазами и тяжелой для его лет лопатой…

* * *

Вечер. Нолан так и не приехал. Ты сидишь у окна и смотришь, как снег падает на расчищенную стариком дорогу. Потертая фотография Пег лежит на столе. Девочка улыбается, щеголяя беззубой улыбкой, а за ее спиной красуется большой снеговик, которого вылепила ее мать. Она обнимает тебя в тот самый момент, когда ты делаешь эту фотографию. Где-то далеко смеются дети, скатываясь на санях с обледенелой горы. Их голоса звенят в морозном воздухе. Пег крутит головой.

– Смотри на меня, – говоришь ты дочери.

– Она всего лишь ребенок, – говорит тебе жена.

Ее губы прикасаются к твоей щеке. Ты нажимаешь на «спуск». Фотоаппарат щелкает… Вы лежите с женой в постели, и ты вспоминаешь Мэдж…

– О чем ты думаешь, когда занимаешься любовью с женой? – спрашивает Мэдж в отголосках прошлого.

– Ни о чем, – говоришь ты.

– А я о тебе.

– С Бартоном?

– С мужем, – Мэдж мечтательно закрывает глаза.

Горячий шоколад блестит на ее губах. Ты не думаешь о ее муже, но ты не можешь не думать о Бартоне. Где-то рядом гудит офисный принтер, выплевывая белые листы.

– Хочешь узнать, как мы это делаем? – спрашивает Мэдж, не открывая глаз.

Ты молчишь. Она вздыхает. Шоколад остывает в ваших чашках. Верн проходит мимо, забирает листы из принтера и снова прячется за ширмой своего рабочего места…

– Что с тобой? – спрашивает жена.

Ты качаешь головой и поворачиваешься на бок. Лежишь и слушаешь, как шелестят листы книги, которую она читает. От постельного белья пахнет чем-то сладким. За окном долгая холодная ночь…

Старик стучит в дверь и говорит, что кто-то поцарапал твою машину. Ты одеваешься и идешь на стоянку. Снег скрипит под ногами. Ты думаешь о хьюмере, думаешь о Нолане, думаешь о планах покинуть эту планету.

– Вот, – говорит старик, указывая на помятую дверь пикапа. На черной лакированной поверхности блестит оставшаяся от другой машины серебристая краска. – Хотите, чтобы я позвонил куда следует, мистер? – спрашивает старик.

– А чья это была машина? – спрашиваешь ты. Седые брови хмурятся. Ответа нет.

– Так мне вызвать службу контроля?

– Не стоит.

– Как знаете, мистер, – старик вздыхает. – Хорошая была машина. Дорогая.

Ты киваешь. Он заглядывает в салон. Видит детское сиденье.

– Как раз для большой семьи, – его губы растягиваются в улыбке, обнажая вставные зубы. – Соскучились, небось?

– Да, – ты заставляешь себя улыбнуться, возвращаешься в номер и доедаешь остывший ужин.

Может быть, старик тоже хьюмер? Может быть, Нолан прав, и весь этот мир наполнен этими чертовыми машинами? Но Нолана нет. И ты один. Здесь, в этом отеле, среди снегов и бесконечной зимы. Только ты…

* * *

Расслабься. Знаешь, как сказал один из героев Филипа Дика, «мы обязаны двигаться вперед в независимости от нашего паршивого самочувствия». Тем более что назад все равно дороги нет. Да ты бы и не захотел. Помнишь свой дом? Нет, не на Афине. Здесь, на этой промерзшей планете. Сколько лет ты просыпался в одной и той же постели с одной и той же женщиной? Пять? Семь лет? Знаешь, одна знакомая мне как-то сказала: «Каждый из нас рано или поздно перестает замечать дни. Лишь недели, месяцы, годы…» Так и ты. Все сливается в один нескончаемый круговорот: дом – работа, дом – работа, дом – работа…

Помнишь, как встретился с Мэдж? Рядом с ней, казалось, любой черно-белый мир преобразится красками. Даже работа – и та стала радовать. Помнишь, вы дожидались, когда сотрудники разойдутся по домам, и трахались на рабочих столах как кролики. И ты даже готов был забыть о Прис. Почти готов… А вечером, дома, ты ел еду, которую готовила твоя жена Хельда, и забавлялся над Пег, которая еще только училась ходить. И лишь сны напоминали о прошлом. Яркие, теплые сны в долгие холодные ночи. Но с ними можно было бороться. Так же, как с Бартоном. Сколько раз ты хотел спросить Мэдж, кто из вас двоих был первым? Нет, нисколько. Она все равно бы не призналась. Снова сказала бы какую-нибудь пошлость и поставила перед выбором: либо ты принимаешь все как есть, либо… Поэтому ты научился игнорировать. Бартона, сны, свою жену, мужа Мэдж… И тебе это нравилось. Тебе и сейчас это нравится. Даже когда ты знаешь, что Мэдж – просто машина.

Смешно, правда? Ты почти влюбился в машину. Оглядись! Ты сидишь в одноместном номере. Один. Без денег. Ждешь Нолана, который не придет. И все еще во что-то веришь. Не лучше ли послать все это к черту? Взять из пикапа веревку для буксировки и вздернуться на одной из потолочных балок? Молчишь? Что ж, ты всегда был слишком настырным, чтобы искать легкий выход. Всегда…

Помнишь, что говорил тебе Нолан? «Не доверяй на этой планете никому!»

А что сделал ты? Привез хьюмера в этот отель! Конечно, ты скажешь: «Я не знал и все такое…», но признайся – несмотря на весь свой ум, ты всю жизнь поступаешь так, как не нужно поступать. Да. И поступки эти – они как снежный ком, который катится с горы и становится все больше и больше. Не оглядывайся! Не оглядывайся, потому что ком этот прямо за твоей спиной, и сейчас он как никогда близок к своей цели – раздавить тебя, смять, сделать своей частью. Смотри вперед. Делай то, что умеешь делать, – находи выход. Как на Афине. Помнишь? Тогда тоже все было плохо. А снежный ком… Считай, что он катится за каждым из нас, соизмеряя свои размеры с тяжестью наших поступков. Вот такая простая истина. Твоя истина…

Помнишь, как впервые встретился с Бартоном? Вас познакомил доктор Милт. Да. Именно. Все начинается с доктора и заканчивается доктором. Ты знал его еще в те времена, когда жил на Афине. Думал, что знал. Без него тебя бы, наверное, давно уже вздернули на родной планете, но он помог тебе выбраться, спас тебя от твоих же соплеменников и привез на эту планету. Помнишь его сына? Да. С этого и началась твоя работа здесь. Работа… Нет. Давай лучше все по порядку.

* * *

Ты лежишь в каюте грузопассажирского космического корабля «И-318» и слушаешь голос капитана из динамика под потолком: «До прибытия на планету Крит осталось чуть меньше суток». Доктор Милт предлагает выпить за удачное освобождение. Афин остался позади. Если бы они хотели выслать за тобой сторожевой корабль, то давно бы это сделали, но они, похоже, все еще ищут тебя на своей планете. А Крит никогда не выдает беглецов. Так, по крайней мере, сказал доктор Милт, и капитан «И-318» подтвердил его слова. Так что старая жизнь осталась позади…

Скотч обжигает горло. Ты держишь в руках старую фотографию Прис, сделанную на фоне цветущего яблоневого сада, а доктор Милт говорит, что самым разумным сейчас будет сжечь ее.

– Почему? – спрашиваешь ты.

– Потому что это единственное, что осталось у тебя от прошлого, – говорит он и протягивает старую именную зажигалку. Синее пламя сжирает бумагу. Доктор Милт кивает. – Скоро у тебя будет новая жизнь, Арвал, – говорит он. – А Афин… Знаешь, они никогда не умели ценить свои таланты. Разбрасываются ими, словно это всего лишь… – он сокрушенно качает головой. – У нас все иначе, Арвал. Увидишь. Все иначе…

Он уходит поговорить с капитаном, оставляя с тобой свою молодую спутницу. Фрея смотрит на тебя и говорит, что она почти как зажигалка, которую доктор Милт дал тебе, чтобы сжечь старую фотографию. Ты молчишь, вспоминая именную надпись на золотой зажигалке. Фрея перебирается к тебе на колени. Ее теплые губы сжимают мочку твоего уха. Темные волосы пахнут фиалками. Вы не разговариваете. Выключаете свет и занимаетесь любовью, привыкая друг к другу. Ты пытаешься вспомнить, когда в последний раз был с женщиной, но не помнишь. Все сгорело, как фотография Прис…

Капитан «И-318» заходит в твою каюту и говорит, что во время посадки на Крит тебе не нужно будет прятаться в товарном отсеке, как при бегстве с Афина.

– Останешься здесь, – говорит он и смотрит на «золотую зажигалку» доктора Милта. – Останешься до тех пор, пока я сам не приду за тобой и не выведу с корабля. Не хочу, чтобы любопытные знали, кто помогает таким как ты.

Фрея прикрывает руками обнаженную грудь. Встает с кровати и начинает одеваться. Всего лишь именная зажигалка. Она проходит мимо капитана, не поднимая глаз. Ты натягиваешь брюки.

– У тебя остались родственники на Афине? – спрашивает капитан.

– Только дальние, – говоришь ты.

– Тем лучше, – говорит он и собирается уйти.

– Лучше для кого?

– Для них, – капитан стоит на пороге, не позволяя двери закрыться. – На твоем месте я бы выбрал смерть, – говорит он.

Ты молчишь, потому что ничего не знаешь о планете, на которую летишь. Но жизнь в любом случае лучше, чем смерть.

– Не всегда, – говорит капитан, словно читая твои мысли.

– Я всего лишь инженер, – говоришь ты.

Он кивает и уходит, оставляя тебя одного.

* * *

Снег. Ты едешь на машине с доктором Милтом и думаешь, что здесь не так уж и плохо.

– Я никогда раньше не видел снег, – говоришь ты доктору.

– Здесь его много, – говорит он улыбаясь. – Можно сказать, даже слишком много.

Ветра нет, и, когда вы выходите из машины, кажется, что мир этот кристально чист.

– Хотел бы я знать, какое здесь лето, – говоришь ты.

– А лета нет, – говорит доктор. – Только снег.

Лифт поднимает вас на девятнадцатый этаж.

– Вы привыкнете, мистер Арвал, – обещает доктор. – Мы сделаем все, чтобы вы привыкли.

Вы идете по коридору, стены которого обиты бледно-зеленой тканью.

– Здесь все иначе, мистер Арвал, – говорит доктор Милт. – Вечный холод заставляет ценить тепло. Беречь его.

Он открывает дверь в твои новые апартаменты.

– Впечатляет, – признаешься ты.

– Вы получите все, что пожелаете, мистер Арвал, – обещает доктор. – И уж поверьте, мы сделаем все, чтобы вам не пришлось бежать отсюда, как с родной планеты. И не считайте это одолжением. Это плата за ваши таланты. Поверьте, здесь умеют ценить подобное. Ценить и прощать. Ведь никто из нас не безгрешен, мистер Арвал. Ни я, ни вы.

– Могу я побыть один? – спрашиваешь ты.

– Конечно, – говорит доктор Милт. – Это же теперь ваш дом. Ваша жизнь…

Он улыбается и уходит. Ты бродишь по своей новой квартире, пытаясь отыскать среди множества комнат ванную. Холодная вода приводит в чувства. Жесткие струи бьют в лицо, стекают по телу, смывая грязь. В гостиной возле телефона лежит белый лист бумаги: «Чтобы связаться с обслуживающим персоналом – набрать один, чтобы заказать обед – набрать два, чтобы связаться с доктором Милтом – набрать три…»

Ты стоишь у окна и ждешь, когда доставят заказанный обед. Молодая девушка в синей юбке чуть выше колен вкатывает в гостиную тележку. Она улыбается, демонстрируя идеально белые зубы.

– Что-нибудь еще, мистер Арвал? – спрашивает девушка.

Ты качаешь головой. Смотришь, как она уходит… Входная дверь остается открытой. На пороге стоит Фрея. Белое платье с глубоким вырезом практически обнажает грудь. Черные вьющиеся волосы рассыпаны по бледным плечам.

– Я могу войти? – спрашивает она.

– Входи, – говоришь ты. Смотришь, как она закрывает дверь, подходит к тебе.

– Обед на двоих, – говорит Фрея. – Плюс бутылка хорошего вина, которую прислал доктор Милт. Ты любишь красное или белое?

– Красное, – говоришь ты. Фрея достает погруженную в лед бутылку.

– Какая удача, – говорит она….

* * *

Сын доктора Милта смотрит на тебя сквозь стальные решетки. Железные зубы щелкают. Изо рта течет слюна. Ноздри вздуваются. В груди что-то вздрагивает. Пара электронных органов пристегнута ремнем к поясу.

– Видите, мистер Арвал, – говорит доктор Милт. – Никаких секретов. Я открыт перед вами и жду ответной открытости.

Его сын протягивает тебе полумеханическую-получеловеческую руку. Желтая кожа обтягивает мышцы и кости. Снаружи тянутся черные пластины.

– Его тело очень хрупкое и слабое, – говорит доктор. – Если убрать все эти механические приспособления, то он не сможет даже поднять руку, но так… – доктор отталкивает тебя в сторону. Пальцы его сына хватают воздух там, где еще секунду назад было твое плечо. Пластины щелкают. – Он может сломать вам кости и даже не заметить этого, – говорит доктор Милт. – Моя жена… – он смотрит на сына-монстра и предлагает тебе продолжить разговор в его кабинете.

Двери закрываются за вами.

– Признаться честно, – говорит доктор Милт, и лицо его искажается в дикой гримасе заботы и отвращения, – я люблю этого ребенка точно так же, как и ненавижу. Мое семя, мистер Арвал… Оно было не единственным, что дало жизнь этому… – он наливает себе выпить и жестом приглашает тебя присоединиться. – Вы слышали о планете Хейцкал?

Ты говоришь «нет» и слушаешь долгую историю о пейзажах и бесконечных красотах на этой планете. Непроходимые леса, водопады…

– Вас, конечно, это ничуть не удивит, мистер Арвал, – говорит доктор Милт. – Но для нас с Кит все это великолепие было сравнимо с райскими кущами. Бесконечная и необъятная свобода… – он становится мрачным. – Тогда-то это и случилось. Кит вступила в связь с одним из местных жителей… Анализы подтвердили мое отцовство на пятьдесят процентов. Понимаете, мистер Арвал? А ведь мы так долго ждали этого ребенка! Так долго…

Ты наливаешь себе выпить. Слушаешь историю доктора.

– Кит умерла при родах, – говорит он. – Так что теперь этот ребенок – единственное, что напоминает мне о ней, о том, что у нас было и…

Ты киваешь, избавляя доктора от необходимости подбирать слова.

– Я понимаю.

– Да, мистер Арвал. Думаю, что понимаете…

Какое-то время вы молчите, а потом доктор Милт рассказывает о естественном спутнике Крита под названием Хес.

Я хочу, чтобы вы возглавили проект строительства исследовательского комплекса на нем, – говорит он. – Создали базу, на которой я смогу содержать своего сына.

– Что плохого в этой планете? – спрашиваешь ты.

– Законы, – кривится доктор Милт. – Вы, должно быть, привыкли, что законы меняются на Афине чаще, чем времена года, но здесь жизнь слишком постоянна. Я генеральный секретарь Крита, но если я не перевезу своего сына на Хес, то через два года буду вынужден собственноручно подписать приказ о его ликвидации. К тому же там я смогу возобновить свои попытки сохранить ему жизнь, может быть, создать для него новое тело… – он тяжело вздыхает. – Так уж устроен мир, мистер Арвал…

* * *

Бартон протягивает руку и говорит, что он возглавляет проект строительства на Хесе. Доктор Милт стоит в стороне и наблюдает за вами, изучает, словно крыс в своей лаборатории.

– Считай, что все это началось с меня, – говорит тебе Бартон. – Ты – талантливый инженер, я – талантливый организатор. По правде сказать, здесь все талантливые, так что привыкай не считать себя особенным.

– А я и не считаю, – говоришь ты.

– Ну значит, тогда мы поладим, – он улыбается. Румянец заливает покрытые оспами щеки. – Как насчет чего-нибудь выпить?

– Выпить? – ты оборачиваешься и смотришь на доктора Милта.

– Я ни в чем не ограничиваю вас, – говорит он. – Каждому гению требуется свой стимул. И каждый гений борется со своими запретами. Законы и правитель нужны плебеям, вам же нужна работа и востребованность. Так что если вы хотите выпить, то вы можете выпить. Если вам нужна женщина…

– Люблю этого парня! – говорит тебе Бартон, обрывая доктора Милта на полуслове.

Вы идете в бар и заказываете два скотча. Бартон спрашивает тебя о Фрее.

– Неплохой аванс, – говорит он.

– Да. Неплохой, – соглашаешься ты.

– Когда тебе надоест жить с ней, – говорит Бартон, – я буду не против перенять эстафету, если, конечно, доктор Милт не станет возражать.

– Думаю, это будет нескоро.

– Значит, хороша чертовка! – Бартон цокает языком, смакуя последнее слово. – Мой отец всегда говорил мне, что настоящего мужчину могут погубить лишь три вещи: алкоголь, женщины и своя собственная тупость. С тупостью я научился бороться, но вот алкоголь и женщины… Как бы это сказать…

– Неразрешимо?

– Да, наверное… Как говорит доктор Милт, наши таланты возносят нас над миром, но делают своими рабами.

– Так ты раб своей работы?

– Не работы, Арвал. Алкоголя и женщин, – он смеется. – Иногда мне кажется, что я талантлив лишь в этом! А все остальное – это так… бонус… Дополнение к бутылке и цветам, – он хитро прищуривается. – Скажи, а Фрея, она хороша только в постели или еще в чем-то?

Ты пожимаешь плечами.

– Вот так всегда! – гогочет Бартон. – Либо секс, либо кухонная плита – третьего не дано!

– Не всегда, – говоришь ты, вспоминая Прис.

– Всегда! – упорствует Бартон. – И не пытайся найти то, чего нет. Женщины останутся женщинами, мужчины – мужчинами.

– Была у меня одна женщина… – начинаешь ты.

– Только одна?! – издевается Бартон.

Ты посылаешь его к черту и заказываешь еще выпить.

– Вот это уже лучше! – одобряет Бартон. – И не нужно ничего выдумывать. Принимай жизнь такой, какая она есть, – он поднимает стакан и предлагает выпить за это…

* * *

Холодные ночи становятся неестественно долгими. Коротая их, ты либо пьешь, либо отдаешься во власть цветных снов о родной планете. Фрея кажется чужой и лишней, так же как пустующие комнаты в твоей новой квартире, в которые ты никогда не заходишь.

– Ты больше не хочешь меня? – спрашивает Фрея, выходя в ночной рубашке в гостиную.

– Нет, – говоришь ты, проглатывая очередной глоток скотча.

– Значит, я могу уйти?

Ты киваешь. Смотришь, как она собирает вещи, и думаешь о Бартоне. «Секс или кухонная плита», – слышишь ты его голос. Что ж, первое уже пройдено.

– А ты умеешь готовить? – спрашиваешь ты Фрею.

– Я могу научиться, – говорит она, продолжая собирать вещи. – Хочешь, чтобы я попробовала?

– Нет.

– Ладно, – она поворачивается к тебе спиной и начинает переодеваться. Все то же тело, что и четыре месяца назад. Все то же белое платье, в котором она пришла к тебе. Ничего лишнего. Ничего нужного.

– Бартон надеется получить тебя, – говоришь ты.

– Причем тут я? – спрашивает Фрея.

– Верно, – соглашаешься ты и вспоминаешь доктора Милта. – Секс и кухонная плита.

– Что?

– Ничего, – ты наливаешь себе еще выпить.

– Уверен, что не передумаешь? – спрашивает Фрея.

– Уверен, – говоришь ты. Она целует тебя в щеку и уходит.

Ты засыпаешь на диване, и тебе снится яблоневый сад. Белые зубы Прис прокусывают налитый румянцем плод. Яблоневый сок блестит у нее на губах.

– Хочешь? – спрашивает она, протягивая тебе яблоко.

– Я ничего не чувствую, – говоришь ты, пережевывая безвкусную мякоть.

Прис пожимает плечами. Небольшая грудь просвечивает сквозь летнее платье.

– Неплохо, неплохо… – говорит Бартон.

Он стоит за твоей спиной и разглядывает Прис, словно лошадь, которую собирается купить.

– Хочешь? – спрашивает она, протягивая ему яблоко.

Он вгрызается в него зубами. Пережевывает, умиленно прикрывая глаза.

– Сердце женщины тверже, чем камень, Арвал, – говорит Бартон, протягивает руку и прикасается к левой груди Прис. – Но сердце внутри, – говорит он, обрисовывая небольшой сосок. – А снаружи все даже очень неплохо, – он сбрасывает прозрачную бретельку с женского плеча.

Прис улыбается ему. Голубые глаза блестят. Розовый сосок набухает под грубыми пальцами.

– Главное – не заглядывать слишком глубоко. Не придумывать то, чего на самом деле нет.

– Секс или обед? – спрашивает его Прис.

– Даже не знаю, – говорит он, пропуская ее волосы между пальцев. – Может, дашь мне попробовать всего понемногу?

– Всего понемногу? – кокетничает Прис.

– Именно, – улыбается Бартон, показывая яблоко. – Накормить ты меня уже накормила, теперь остается…

– Ну если только чуть-чуть, – улыбается Прис. – Если только чуть-чуть…

* * *

Хельда появляется на строительной площадке спустя три месяца после того, как ты расстался с Фреей. Она приносит кучу чертежей и какой-то незримый порядок.

– Не смотрите на меня так, – говорит она, деловито раскладывая на твоем столе одобренные доктором Милтом чертежи внутренних помещений.

– Не смотреть как? – спрашиваешь ты.

– Как на женщину, которая ничего не понимает в том, чем вы занимаетесь.

– А вы понимаете?

– Да, – говорит она и к чему-то принюхивается. – Доктор Милт не говорил, что вы курите в своем кабинете.

– Это Бартон, – говоришь ты. Хельда морщит нос.

– Мерзкий тип, – говорит она, поднимает голову и встречается с тобой взглядом. – Надеюсь, вы с ним не друзья?

– Нет.

– Очень хорошо, – она снова возвращается к своим чертежам.

– Постель и плита, – говоришь ты.

– Что?

– Бартон считает, что женщины годятся лишь для двух вещей: удовлетворять мужчину в кровати и готовить еду, – поясняешь ты.

– Это не так, – говорит она и смахивает с невыразительного лица прядь жидких волос. – Уверяю вас, мистер Арвал, все совершенно не так…

Вы лежите в постели и разговариваете о далеких планетах, на которых могли бы побывать после замужества. И слово «замужество» кажется каким-то само собой разумеющимся. И даже сны о родной планете становятся редкими и ненужными.

– Я бы, наверное, никогда не решился, – признается тебе как-то Бартон. – Хотя нет. Была одна. Туземка. Не помню, как называлась та планета… Дикая, неосвоенная… Мы отдыхали там с друзьями, и я подумал: а почему бы не послать весь мир к черту и не остаться здесь с этой дикаркой и ее племенем?!

– И почему не остался? – спрашиваешь ты.

– Да потому что, как бы ты ни был пьян, всегда наступает утро, заставляя смотреть на мир трезвыми глазами! – гогочет Бартон.

Ты улыбаешься и спрашиваешь его, был ли он когда-нибудь на Афине.

– Ни разу!

– Правда?

– На кой черт мне сдалась планета, где даже выпить с друзьями считается зазорным?!

– Да, – говоришь ты, приходишь домой и смотришь на спящую Пег.

Хельда гремит на кухне, стерилизуя бутылки для вскармливания.

– Никогда не видел таких легких и быстрых родов, – сказал тебе доктор Милт месяц назад.

Хельда входит в спальню, берет на руки вашу дочь.

– Помоги мне искупать ее, – говорит она.

Пег плещется в воде, а ты вспоминаешь дикарку, о которой рассказывал Бартон. Интересно, существует ли вообще эта планета? Интересно, кто-нибудь знает, когда Бартон врет, а когда говорит правду? Пег цепляется за твои пальцы и пытается подняться. «Это всего лишь плата за твои таланты», – звучит в ушах голос доктора Милта. Прис бы так не сказала. Да и Хельда тоже…

– Я лягу на диване, – говоришь ты жене и долго не можешь заснуть, накачивая себя скотчем. Слишком долго…

* * *

Мэдж. Проект на Хесе закончен, и тебя переводят на Крит. Хельда занята воспитанием ребенка, и доктор Милт назначает на место твоего помощника нового сотрудника. Ты почему-то ждешь, что это будет еще одна женщина, но доктор Милт снова удивляет тебя. Нового помощника зовут Верн, и он лишь на несколько лет старше тебя. Он приносит с собой кипы чертежей и неуемное желание работать, вернее, зарабатывать. Ты смотришь на его лысеющую русоволосую голову и почему-то вспоминаешь свою жену.

– Ты прав, – говорит доктор Милт. – Я специально подбирал его так, чтобы тебе не пришлось привыкать к новым особенностям помощника, – он самодовольно улыбается. – Правда, они очень похожи с Хельдой?

Ты киваешь. Без эмоций, без разочарований и радости.

– Ты хотел чего-то другого? – спрашивает тебя доктор Милт.

– Пока не знаю, – говоришь ты.

– Мы можем все исправить, Арвал.

– Дайте мне неделю.

Ты ведешь Верна в тот же самый бар, куда тебя водил Бартон, и рассказываешь ему историю о дикарке на одной из далеких планет, где чуть не женился один твой знакомый. Верн потягивает пиво и внимательно слушает, даже заинтересовано.

– Ну и что ты думаешь об этом? – спрашиваешь ты.

– Я бы так не поступил, – говорит Верн. – Охотиться и собирать бананы для пропитания – это, мягко сказать, не мое.

– А как же семья?

– У меня есть семья, – Верн улыбается. – И, чтобы прокормить их, мне не нужно точить копья и запоминать тайные тропы.

– Знаешь, почему доктор Милт выбрал тебя?

– Потому что я хороший инженер, – уверенно говорит Верн.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю