Текст книги "1941–1945. Священная война"

Автор книги: Виталий Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Перескочив через него, первым выбежал наружу. За ним Михаил и Владимир. Почувствовав свободу, бежали, что было сил. Страх подгонял, свобода манила. Елисеев бежал не оборачиваясь, не чувствуя растертых ног. За спиной слышал топот. Вдогонку раздались одиночные выстрелы. Пули со свистом пролетели рядом, не задев их.

В это время перед закрытым выходным семафором остановился воинский эшелон, следовавший на запад. Из него, не разобравшись, открыли по нам огонь.

– Не стреляйте! – закричали они и замахали руками.

Услышали! Поняли, по своим стреляют! Стрельба прекратилась. Подбежал командир.

– Станция занята десантниками, – задыхаясь от быстрого бега, с трудом выдавил из себя Елисеев и показал на нее рукой.

Командир и несколько красноармейцев с винтовками в руках побежали к зданию вокзала. В это время диверсантов в нем уже не было. За вокзалом началась перестрелка. Через некоторое время командир и красноармейцы вернулись.

– Одного застрелили. Остальные сбежали, сволочи! – зло выругался командир. – В кармане у него обнаружили пачку документов.

– Это наши документы, десантники отобрали их у нас, когда допрашивали в вокзале, – проговорил Буянов и протянул за ними руку.

– Не имею права отдать их, даже если они ваши. Я взял их не у вас, а у десантника, – проговорил командир, непреклонный в своем решении.

– Как же нам оставаться без документов? – проговорил Буянов. – Без них нас арестуют.

– Вы убегали от десантников без документов. Так бы и пошли дальше, – убил его командир железной логикой.

Оставался единственный выход просить взять их в эшелон.

– Не имею права брать посторонних на воинский эшелон, – отрезал командир, дав им понять, что хватит базарить. Свое решение он не изменит.

Разговор был окончен. Командир вдвоем с машинистом пошли в вокзал связаться с дежурным.

Взяв свои вещи, которые были брошены в зале ожиданий, Василий, Михаил и Владимир, пока стоял эшелон, прошли по кустам. Недалеко от Саши лежал дежурный по станции в окровавленной одежде. Их положили рядом и забросали ветками.

– Жаль Сашу, – с горечью в голосе проговорил Михаил, – своей смертью он предупредил и спас нас. Ничего о нем не знаем, даже фамилии, чтобы сообщить родным.

Мученическая смерть Саши, ставшего за дни их совместных скитаний близким человеком, потрясла, сделав скупыми на слова.

Из вокзала вышли командир и машинист, что-то живо обсуждая. Раздалась команда «По вагонам!» Паровоз дал гудок и состав, медленно набирая скорость, проехал под закрытый семафор. А они пошли дальше на восток, подгоняемые страхом возможной встречи с десантниками, которые могли устроить им засаду.

Днем остановились передохнуть. Разговор пошел о пережитом.

– Василий, я ведь посчитал тебя немецким шпионом и готов был задушить тебя, поняв, что из вокзала нам живыми не выйти. Так пусть будет меньше на одного гада! – признался Михаил. – Откуда у тебя такие знания немецкого языка?

– Об этом я не хотел рассказывать, чтобы не вызвать подозрения, – проговорил Елисеев.

Пришлось ему рассказать об учебе в гимназии, полугодичной командировке в Германию. Рассказал он и о том, какие ему вопросы задавали десантники, что они ему предлагали и о последнем вопросе, который был задан ему.

– Я нагнул голову, чтобы показать десантнику на рубашке, которую привез из Германии, этикетку, как доказательство. Это была моя ошибка. Женщина сразу поняла обман, но опоздала. И тут увидел рядом с собой над моей головой нижнюю челюсть десантника. Остальное вы знаете.

Достав из чемодана рубашки и сняв с себя, оторвал этикетки и выбросил их.

Глава 7. Собаке – собачья смерть!

На восьмой день пришли в Смоленск. Жители покидали его. Через город нескончаемым потоком шли на восток беженцы, нагруженные скарбом, с тележками, детьми.

Двери магазинов были распахнуты настежь. Зашли в первый попавшийся продовольственный магазин. Все, что в нем было: консервы, водка, хлеб, печенье выдавали бесплатно, чтобы не достались врагу. Взяли водки, консервов разных, хлеб, спустились вниз и расположились на берег Днепра. Первый раз за последние дни они наелись вволю. Выпили.

Передохнув на берегу, вспомнив о Саше, стали думать, куда им прибиться.

Пошли по городу. Навстречу толпа человек десять. В Смоленске в это время было много провокаторов. Впереди баба такая боевая, размахивает руками и всех куда-то зовет. Едва они поравнялись с ними, она закричала истошным голосом, указывая на Орочко. Толпа остановилась. Женщина кричит: «Это фашист! Его убить надо!» Толпа пришла в возбуждение.

Местные жители в предчувствии приближающейся опасности, готовы были видеть в каждом незнакомом диверсанта.

Переживаемые потрясения делают людей похожими. В толпе оказалась женщина, точь в точь похожая на деревенского мужичонку, который также призывал к расправе над ними.

Володя был одет в клетчатое модное пальто, длинные волосы скрывали уши, в руке небольшой чемодан. Все в нем было не так, как у всех, к чему привыкла эта женщина. На это она и обратила внимание.

Его окружили, стали обыскивать. Нашли в сумке печенье. Та же баба громче всех кричит из толпы: «Диверсант фашистский! Печенье не наше! Убить гада надо!» – призывала к расправе, а сама печенье и в глаза не видела.

Володя стоял бледный, не зная, как ему вести себя перед разъяренной толпой, подогретой спиртным.

– Чего ж ты разоряешься! Печенье «Московское»! Мы идем из Москвы на формирование! – попытался Василий осадить бабу.

Это еще больше разъярило толпу. Она забурлила, призывая к расправе над диверсантами.

Трудно предположить, чем все могло окончиться. Им повезло. Мимо проходили вооруженные красноармейцы.

– Слушай, командир, надо разогнать толпу! – метнулся Елисеев к военным.

– Разойтись! – раздалась команда. – Иначе будет применена сила!

Толпа мигом рассыпалась. Командир, окинув их недоверчивым взглядом, потребовал документы. Ему объяснили, почему у них их нет. Он не стал вникать. Под конвоем препроводил в комендатуру.

Посадили их за решетки по разным местам. Военный следователь первым подробно допросил Буянова, а после повел с ними по одиночке перекрестный допрос: фамилии, имя и отчество, кто первый отдал документы диверсантам, что было на голове у женщины. Задавал вопросы до тех пор, пока не убедился, что перед ним ни диверсанты. После этого их с конвоиром препроводили на сборный пункт, который располагался в Смоленском кремле.

Там их зарегистрировали и выдали военную форму. Елисеев и Буянов получили направление на Брянск в 15 воздушную армию. 17 район авиабаз.

Орочко направили под Витебск начхимом дивизии. А город в это время был уже взят немецкими войсками.

В Смоленске пришлось им быть свидетелями расстрела, превращенного в массовку для устрашения, призванного наглядно продемонстрировать, так будет с каждым из них, кто изменит Родине.

По команде вывели мобилизованных из Кремля. Построили возле стены полукругом, оставив в середине проход.

Ждали на солнцепеке долго.

Из кабины подъехавшей крытой грузовой машины вышел военный прокурор и объявил о предстоящем расстреле перед строем изменника Родины.

Исполнение приговора задерживалось. Ожидали Буденного. После того, как стало известно, что он не приедет, расстрельная команда вывела из машины осужденного. Одет он был в военную форму без нашивок и ремня. У него была забинтована голова. Его поставили к стене Смоленского Кремля. Напротив выстроилась расстрельная команда.

В старшем расстрельной команды промелькнуло что-то знакомое и позабытое. Елисеев напряг память. «И тут он смог найти безопасное для себя место», – промелькнуло в сознании. Хлуев, вспомнил он фамилию следователя, глубоко запавшую ему в память. Но тут его внимание переключилось на прокурора, который перед строем стал зачитывать приговор военно-полевого суда. Вина осужденного состояла в следующем.

Под его командой большая группа красноармейцев выходил из окружения. Тяжело раненых несли на носилках, многие опирались на палки. И сам он был ранен в голову. На его беду догнала их легковая машина, в которой ехал генерал. Рядом с ним сидела молодая женщина, жена или любовница. Для них, озверевших, голодных, испытавших в первые дни войны неимоверное душевное потрясение, генерал, «сматывающийся» с передовой на машине, в их сознании был олицетворением вины за то, что они, всеми брошенные, выходили из окружения, не зная, куда им идти и что их ждет там. Он приказал им разойтись, а они уже не были красноармейцами, не подчинялись командам. Весь свой гнев, всю свою злобу они обратили против него. Когда его вытягивали из машины, женщина забилась в угол. Ее глаза были полны ужаса. Вытащив его, заставили бежать и стали стрелять по живой мишени, не задумываясь о последствиях.

– Собаке – собачья смерть! – громким призывом завершил прокурор чтение приговора. Это каждого ждет, кто изменит Советской власти. Последнее он не сказал, но наглядный пример был сильнее любых слов.

Приговоренный к расстрелу мужественно выслушал приговор и его окончание.

Ему завязали глаза.

Расстрельная команда была готова привести приговор в исполнение. Хлуев построил ее. Лязгнули передергиваемые затворы, посылая патроны в патронник. У многих от этого звука по телу побежали мурашки. Тяжело и неприятно было смотреть на приготовление к смертной казни. Лучше ничего этого не видеть.

– Приготовиться! Пли! – скомандовал Хлуев.

Последовал залп одновременно прозвучавших выстрелов. Осужденный качнулся, но продолжал стоять. Держался до последнего.

Хлуев подбежал к нему с пистолетом в руке и добил выстрелом в висок. Осужденный упал, не подавая признаков жизни.

Четверо из расстрельной команды, подхватив его за руки и за ноги, поволокли к машине и перебросили внутрь кузова через борт.

После того, как расстрельная команда уехала, оставив на траве следы крови и тяжелое воспоминание, не сравнимое даже с бомбежками, была подана команда: «Построиться!» и колонна обратно направилась внутрь Кремля на призывной пункт.

Глава 8. Начальник ГСМ батальона аэродромного обслуживания

Из Смоленска Елисеева, Буянова, других мобилизованных повезли на машине под Брянск в поселок Сельцо, где располагался аэродром.

По прибытии в войсковую часть, Елисеева назначили начальником ГСМ батальона аэродромного обслуживания 215-го штурмового авиаполка 11 смешанной авиадивизии, которой командовал летчик, дважды Герой Советского Союза генерал-майор Г. П. Кравченко.

Там Елисеев попал в круговорот войны.

Штурмовые авиаполки базировались в непосредственной близости от передовой.

При отступлении войск, БАО обеспечивали боевой работой авиачасти передовых аэродромов, прикрывающих отход наземных частей. Они готовили и тыловые запасные аэродромы.

После того, как на прифронтовых аэродромах прекращались полеты и самолеты улетали на запасные аэродромы, тут же грузились на машины и отправлялись туда же остатки ГСМ, боеприпасы, техническое имущество.

При отступлении наших войск на аэродроме в районе Погар была взорвана взлетная полоса и ангары. Последние машины отъезжали, когда немецкие войска были на другой стороне аэродрома.

Глава 9. Война дошла до Мытищ

В больницу стали поступать первые раненые, пострадавшие от воздушных налетов. Первым из палаты выписали Батурлина, а через день меня с незарубцевавшимися швами, не долечив до конца. С трудом, с помощью мамы, еле дошел до дома. Потом ходил на перевязки, пока не сняли швы.

Мои товарищи рассказали мне о подстроенной ловушке. Нижняя часть четырехлитровой стеклянной бутыли с острыми краями и двумя большими зубцами была поставлена в воду возле берега и замаскирована. Они ее достали из-под воды. Взрослые говорили, что такой жестокий способ избавиться от детворы могли придумать только Максимовские.

С середины июля ежедневно с наступлением короткой летней ночи пронзительным воем сирены объявлялась «Воздушная тревога». Она то затихала, то разрывала тишину с новой силой. Ей громко вторили гудками паровозы на станции. В одно и то же время с завидной пунктуальностью небо раскалывал гул моторов приближавшихся самолетов.

На заводе по сигналу «Воздушная тревога» ночная смена укрывалась в бомбоубежище, а нам, волею судеб оказавшимся в центре завода, спрятаться было негде. Оставаться в доме было опасно. Мама брала брата на руки, мы выходили из дома и садились под елку, росшую во дворе. На территории завода включались прожектора. Темное небо расцвечивали яркие лучи, буквально, вспарывая его в поисках самолетов. Стоило самолету попасть в луч одного прожектора, как тут же на него наводился второй. Попав в перекрестие лучей, самолет вспыхивал ярким блеском на фоне темного неба. С земли хорошо было видно, как летчик немыслимыми, отчаянными увертками бросал самолет вбок, вверх, стремительно падал вниз, пытаясь вырваться из цепких лап поймавших его прожекторов. По самолетам начинали бить зенитки. Небо вокруг самолета озарялось яркими вспышками от разрывов снарядов.

В воздухе и на земле идет беспощадная борьба за жизнь. На земле, чтобы бомбы не попали в цель и не погибли люди, в воздухе уйти от прожекторов, зениток и возвратиться, хотя бы сегодня, живым. А завтра? Завтра не известно, что может произойти. На то она и война.

Когда видишь над головой разворачивающийся в ночном небе бой, не испытываешь ни малейшего страха. Интересно наблюдать за происходящим. Бурно реагируешь, когда самолет, объятый пламенем, устремляется к земле. Это ощущение ребенка, а не взрослого.

На землю беспорядочно сбрасываются бомбы. Самолеты стремительно улетают из зоны досягаемости зениток, спасаясь бегством.

Не всегда так заканчивается. Бомбы падают на завод, неся разрушения и гибель людей.

По сигналу отбоя «Воздушная тревога» возвращались в дом. На следующую ночь все повторялось в той же последовательности.

Страшно стало, когда по сигналу «Воздушная тревога» стали прятаться у Антоновых в подвале под сараем всем переулком. Одиноко горит свеча, готовая потухнуть от любого дуновения, не в состоянии разогнать темноту. Все стоят как в переполненном автобусе. Сесть не на что и негде. Духота.

В мерцающем, колеблющемся свете крохотного огонька, темные тени на стенах устрашающе двигаются. Плачут перепуганные маленькие дети. Над головами дощатое перекрытие и крыша сарая. Отсюда ничего не видно, но хорошо слышен гул моторов, стрельба зениток, разрывы бомб. Под ногами дрожит земля. Страшно! Очень страшно!

Налеты становились продолжительнее и жестче. Недалеко от переулка в каких-нибудь пятидесяти метрах упала тонная бомба. К счастью, не взорвалась.

Возникли трудности с питанием. Запасы были на исходе. По продовольственным карточкам, которые ввели с начала войны, должны были бесплатно выдавать продукты, а выдавали только черный хлеб, чтобы не умерли от голода.

От папы не было писем. Где он, что с ним? Деньги, которые оставались, быстро таяли. Жить с каждым днем становилось труднее.

Мама договорилась с соседкой, чтобы та посидела с братом, а сама поехала в Москву в институт, где работал папа, получить за него не выплаченную ему зарплату. На эти деньги мы какое-то время могли прожить.

Но впереди нас ждало самое страшное – зима. В сарае не было дров. Не продавали, как прежде, керосин. Электричество отключили. В пору было маме обхватить голову и громко кричать: «Как жить дальше, если война до зимы не кончится и папа не вернется домой!»

Мама, красивая жизнерадостная молодая 32-летняя женщина, изменилась на глазах. Похудела, стала молчаливой в заботах о нас.

Заверение Сталина о том, что любая война, где бы она не произошла, она не будет на нашей территории, не стало пророческим.

Надежды на скорое окончание войны уже не было. Немецкие войска были под Москвой. Сказка о молниеносной нашей победе закончилась.

Оставаться дальше в Мытищах с одним маленьким, а другим еще не оправившемся после операции, было смерти подобно, тем более, с наступлением зимы.

В конце июля к нам приехала бабушка Анисья. Она долго разговаривала с мамой. Меня на это время выпроводили на улицу. Мама собрала документы, небольшие вещички, фарфоровый бюст Сталина, все завернула в клеенку и закопала в подвале.

Когда я возвратился в дом, первое, что мне бросилось в глаза, это отсутствие бюста Сталина на самом видном месте.

Неизъяснимая любовь к вождю, вера в него, даже тогда, когда все вокруг рушится, немецкие войска под Москвой, постоянные бомбежки, а бюст закапывается в землю, чтобы сохранить его и встретить с ним День Победы.

Собрав вещи, которые можно было увести с собой, закрыли на замок дверь. Уезжая в Загорск, не знали, придется ли когда-нибудь возвратиться обратно.

Жизнь в Загорске была намного безопаснее, хотя каждую ночь над городом высоко в небе пролетали немецкие самолеты.

Загорск они не бомбили, а летели куда-то дальше на Александров.

Бабушка продолжала держать корову. Каждый день ставила молоко в крынках в русскую печь. В них образовывалась темного цвета пенка. Крынок в коридоре стояло несколько. Под пенкой собирались сливки. Ну можно ли было пройти мимо такой крынки и не съесть пенку вместе со сливками. А вечером бабушка в моем присутствии говорила: «Опять кто-то слизнул пенку!» Она прекрасно знала, кто это сделал, но никогда за это не ругала меня.

Вскоре корову отвели на базар и продали. Пасти ее было негде. Бабушка плакала. Ей жаль было расставаться с кормилицей, но обстоятельства были выше ее возможностей.

Глава 10. Из воспоминаний В. И. Елисеева

о первом месяце войны.

В июле 1941 года на скорую руку соорудили и оборудовали аэродром на окраине Сельца, поселке городского типа в Брянской области на реке Десне. Принимали средние бомбардировщики.

Недалеко от аэродрома был детский сад. В один из июльских дней дети с воспитательницей гуляли по территории. Неожиданно налетели немецкие самолеты. Когда начали бомбить аэродром, воспитательница испугалась и потащила детишек в дом. А рядом за забором, метрах в ста пятидесяти наша часть отрыла траншеи с накатом из толстых бревен для укрытия личного состава.

Мы увидели, как воспитательница потащила детишек в дом. Под бомбежкой взял с собой солдат и побежал к ней на помощь. Скомандовал ей быстро выводить из дома детей и бежать с ними в траншею. Дети были перепуганы гулом самолетов, взрывами бомб. Плачут. Солдаты им помогали. Кто был в это время в саду, тоже не остались в стороне.

Налет кончился. И тут же за первой волной самолетов налетела вторая, более жесткая. Бомба попала в здание детского сада, куда воспитательница привела детей. В щепки разнесла его и надворные постройки. Для них это было вторым рождением.

Когда бомбежка окончилась, им уже некуда было идти. В траншее дети находились до вечера, пока их не забрали родители.

В Сельце, на правой стороне Десны, был развернут полевой госпиталь. Там провел несколько бесед о Куликовской битве, о Дмитрии Донском. Беседы нравились. Это были патриотические темы.

А обстановка на фронте становилась все более нестабильной. Это отражалось на состоянии людей.

Во время моего дежурства в штабе БАО, звонит главврач госпиталя. Голос срывается.

– Что там у Вас?

– Танки немецкие прорвались и движутся к нам! Необходима помощь! Без нее, – главврач не договорил, связь прервалась.

Бегу к командиру подполковнику, по фамилии Филиппов, доложить обстановку, а тот сидит с бутылкой. Увидев дежурного, попытался спрятать ее.

Когда доложил ему обстановку, в ответ услышал: «Да что там танки! Что там танки! Ты лучше выпей со мной!»

– Я не буду и Вам не рекомендую.

Послали машину разузнать, что там происходит на самом деле.

А в это время танки уже давили госпиталь своими гусеницами, стирая его с лица земли, вместе с ранеными, которые не могли бежать.

Покончив с госпиталем, подошли к мосту. В их задачу входило перейти на другую сторону реки, неожиданно ворваться на аэродром и уничтожить все находящиеся на нем самолеты.

На противоположной стороне реки стояла зенитка для защиты моста при воздушных налетах. Зенитчики не растерялись и прямой наводкой подожгли один танк. Оставшиеся два не рискнули подойти к мосту и скрежеща гусеницами, повернули назад.

На брянщине при приближении немецких войск стали организовываться партизанские отряды. Немцы были уже в Жуковке в 28 километрах западнее Сельца. В это время по делам поехал на машине в Брянск в 25 километрах восточнее Сельца. Возвращался через день.

Перед мостом через Десну машину остановили партизаны.

– Куда едете?

– К себе в Сельцо, – ответил им.

– Там немцы!

Если бы не встретились партизаны, проскочили бы прямо в Сельцо к немцам. В такой панике, которая в тот момент была, люди были растеряны.

За время, пока мы отсутствовали, аэродром перебазировали в Хотынец в 70 километрах от Брянска в сторону Орла. Из Сельца повернули догонять своих.

А там та же неспокойная обстановка. Немцы разбрасывали с самолетов листовки: «Возьмем Хотынец – конец войне!»