Текст книги "Слотеры. Бог плоти"

Автор книги: Виталий Обедин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава VIII
Надежда для Веры

Богатые предместья Блистательного и Проклятого начинались к северо-востоку, сразу за синей лентой канала Веспина – рукотворной протоки, отделяющей искусственный полуостров, что облюбовала и обсидела знать, от остальной части города. В народе ее больше знали как канал Пятисот утопленников – по округленному числу рабочих, утонувших во время земляных работ, когда вода подмыла дамбу-перемычку. Позже эти же рабочие – те, кто всплыл, раздувшись от газов, и кого удалось выкопать из грязи прежде, чем разложение зашло слишком далеко, – собственно, и завершили работу над своей братской могилой.

Магистрат не погнушался нанять несколько Блеклых пастырей, чтобы немного сократить расходы и завершить работы в срок.

Сейчас, правда, мрачное прозвище выглядит несколько архаично, поскольку берега канала, облагороженные габионами из мрамора и полированного гранита, опоясанные аккуратными набережными с ажурными периллами по одну сторону и небольшими аллеями по другую, выглядят очень пристойно и ничем не напоминают о трагедии минувших лет.

После густо застроенного Ура, тесно стиснутого камнем и деревом, здесь, в фешенебельных районах, возникало гаденькое ощущение пасторали. Красивые особняки, иные из которых тянули на целые дворцы, гордо высились посреди пышных садов и даже небольших парков, поднявшихся усилиями опытных садовников. Изначально земля здесь не очень щедра – сказываются климат и близость сурового и холодного моря, поэтому жирную почву, благодатную для растений и деревьев, свозили аж из-под Вуувия, большого и дряхлого старика-вулкана, спящего к югу от Блистательного и Проклятого. Хитрая система мелиорации, а также удобрения, разработанные магами Ковена, не давали дождям вымыть из нее питательные вещества, и растительность цвела на удивление богато.

Усаженные по большей части вечнозелеными деревьями и кустарниками, сады и парки и сейчас оставались яркими и пышными, несмотря на подступившую к воротам города осень. После угрюмой серости уранийских улиц яркие краски просто резали глаз.

Людей с деньгами и влиянием в гигантском полисе всегда хватало, а места за каналом Веспина со временем больше не становилось, поэтому поместья следовали одно за другим. Так продолжалось несколько миль – до самой громады скалистого кряжа, который защищал Ур от наскоков свирепого Северного моря и еще более свирепых ветров, бичующих его побережье. Разбивая волну за волной о непоколебимую гранитную тушу кряжа, море рушилось вниз, разбрасывая хлопья пены, и откатывалось назад, чтобы собраться с силами для нового наскока. Ветра же, ударившись о камень, взлетали по отвесным скалам к небу, а затем падали на город снова, уже утратив часть своей буйной силы, но сохранив в порывах принесенный с севера холод и запах морской соли.

А с внутренней стороны к скалам, фасадом к городу, лепилась другая громада – рукотворная, сияющая тысячей начищенных стекол и позолотой оконных рам. То были Монаршие Чертоги – основная резиденция уранийских королей, величественная и неприступная твердыня, выраставшая, казалось, прямо из гранита. Хотя почему «казалось»? Часть внутренних помещений дворца и впрямь уходила в камень – где вырубленная из породы кирками, а где вырванная взрывами пороха…

Впрочем, так далеко забираться мне не требовалось.

Не проделав и двух третей пути от канала Веспина до Чертогов, наемный экипаж Гильдии перевозчиков остановился подле скромного (относительно скромного, понятно) трехэтажного особняка, обнесенного массивной кованой оградой. С железом на нее явно не поскупились: листовидные зубья высоких и грозных пик наводили на мысль о челюсти, выдранной у гигантской хищной рыбы.

На фоне других вилл и резиденций это поместье смотрелось еще и несколько мрачновато. Оно походило на битого, тертого жизнью лоточника, невесть как оказавшегося в компании расфуфыренных негоциантов.

Сада, к примеру, как такового здесь не имелось – только несколько больших клумб и высоких вазонов, расставленных в шахматном порядке, а еще аккуратно подстриженный кустарник по грудь крупному мужчине, образующий причудливый буро-зеленый лабиринт. Даже у неискушенного человека не могло не возникнуть мысли о том, что назначение сей конструкции вовсе не в эстетическом услаждении взора, – здесь куда больше функционального. К примеру, случись нападение на особняк, прятаться за такими кустами будет не очень удобно и уж совсем не умно – с верхнего этажа зеленый лабиринт должен прекрасно просматриваться и простреливаться. А доведись через него продираться штурмовой команде – выйдет та еще мука, больно густые да плотные заросли, можно запросто увязнуть.

Компенсируя отсутствие сада, на крыше особняка зеленела и пестрела яркими кляксами цветов оранжерея, пышно разросшаяся под защитой толстых, до блеска отмытых стекол. Но если присмотреться – и тут не в одной эстетике дело. Благодаря хитро устроенной системе скатов большая часть стекла в случае повреждения оранжереи полетела бы вниз, усеивая подступы к особняку тысячами острых зазубрин, опасных для всякого, кто полезет напролом. А уж атакующих, угодивших под ливень стеклянных осколков, просто порубило бы на куски.

Признаки параноидальной готовности превратить свою обитель в крепость, которую можно оборонять малыми силами хоть от всей королевской гвардии разом, просматривались во всем. Даже высокие стрельчатые окна наводили на мысль о бойницах – слишком узкие.

Иными словами, дом Веры Слотер выглядел как раз так, как и надлежит выглядеть берлоге истинного Выродка, который превыше собственного удобства в жизни только эту самую жизнь и ценит.

Правда, сама Вера оценить собственное жилище со стороны не могла. От рождения слепая, она воспринимала лишь тепло, источаемое живыми объектами. Наверное, это и к лучшему – ей бы не понравилось. Та Вера, которую я знал несколько лет назад, была слишком мирной и тихой по сравнению с прочими Слотерами. Ее не заботила даже общая необходимость подкреплять жестокую репутацию детей Лилит меж смертных, требовавшая от всех представителей кланов время от времени совершать преступления и поступки, достаточно гнусные, чтобы вызвать у людей страх и ненависть, но в то же время недостаточно серьезные, чтобы спровоцировать их на прямое восстание.

Особняк возводил и обустраивал сын Веры, Морт Слотер, молодой человек исключительных дарований, одержимый заботой о матери настолько, что ради нее был готов в любой момент объявить войну всему миру и принять генеральное сражение на пороге собственного дома.

Выбравшись из экипажа, я подошел к воротам, не имевшим ни звонка, ни сигнального шнура, и положил руку на выпуклый элемент грубого орнамента, в какой свивались кованые железные полосы. Кожа немедленно зазудела, откликаясь на источаемую металлом магическую ауру, пальцы даже через перчатку начало покалывать доброй сотней крохотных иголок. Затем ворота беззвучно распахнулись, приглашая войти внутрь.

Чреватое предложение! Стоило шагнуть за ограду, как навстречу, словно из ниоткуда, вынырнули две вытянутые иссиня-черные тени.

Они двигались так быстро и так бесшумно, что в первое мгновение даже мне было трудно распознать в размытых силуэтах пару огромных лобастых псов. А уж я-то знал, кого можно встретить во дворе у Морта и Веры.

Я остановился, замер.

Не долетев буквально пару шагов, собаки прервали свой скользящий бег и угрожающе закружили вокруг, точно две черные акулы, шумно втягивая воздух носами. Влажные глаза, похожие на громадные бусины из полированного оникса, жадно караулили каждое движение незваного гостя. С тяжелых челюстей, усаженных частоколом зубов и наводящих на мысль об охотничьих капканах, вязко капала слюна. Неутомимые мышцы канатами проступали под кожей.

Гладкие, с лоснящейся шерстью и мосластыми мускулистыми лапами, псы не уступали размерами подросшим телятам, а уж свирепостью затмили бы любого быка. Оно и неудивительно: аттафы, грозные псы-людоеды, выводились кланами горных разбойников Северного Тарна не для охраны дома или пастушьего стада, но для войны и кровавых сражений. Я слышал, в щенячьем возрасте им даже оперируют голосовые связки, дабы не вздумали предупредить недруга лаем или рычанием, а сразу атаковали – бесшумно и безжалостно.

Я медленно протянул ладонь к тому аттафу, что выглядел повыше и более поджарым:

– Ко мне, Астарот! Бегемот, лежать!

Ни один смертный не позволит себе оскорбить мертвенный сон великих Герцогов ада, дав их имена песьему племени, но что смертному лихо, то Выродку – баловство.

Нам можно. По-родственному.

Мягкая и мокрая луковица носа ткнулась в ладонь, раздалось негромкое сопение. Затем пес опустил голову и сморщился, словно собираясь чихнуть.

Оба аттафа разом успокоились. Более массивный Бегемот лег на брюхо и положил голову на передние лапы; обнюхавший руку Астарот отступил и сел, настороженный и чуткий.

Когда я прошел мимо, псы встали и слаженным дуэтом двинулись следом, конвоируя меня по обе стороны, не позволяя свернуть с дорожки, выложенной каменной плиткой. Грозные сторожа, не отнять. Однако, признав меня, держаться стали с опасливым уважением.

Наше первое знакомство с черными дьяволами прошло не самым лучшим образом: стоило мне переступить порог особняка, как аттафы, безмолвные и неуловимо быстрые, атаковали меня одновременно, и Морт не шевельнул пальцем, чтобы их унять. Думаю, ему было интересно посмотреть, как известный победами над чудищами и демонами Сет Слотер справится с его новыми питомцами. Помню, псы вылетели, прямо как сейчас, – словно бы из ниоткуда. Парой гигантских прыжков они покрыли разделяющее нас расстояние и взвились в воздух, норовя вцепиться один в горло, другой – под мышку. А челюсти у каждого – даже мою ручищу перекусить в самый раз будет.

Все произошло так стремительно, что у меня не оставалось времени выхватить шпагу или пистолет. Поэтому я сделал единственное, что, собственно, оставалось – шагнул навстречу и, обхватив ладонями жесткие мускулистые шеи, стукнул летящих псов друг о друга головами.

Хорошо так стукнул, аж треск пошел.

Черепа у аттафов тяжелые и твердые как камень, – выдержали. А вот их содержимое крепко перетряхнулось, так что оглушенные демонические псы свалились под ноги, точно два бурдюка с дерьмом. Движимые чистым упрямством и природной свирепостью, они пытались подняться и броситься в бой, но конечности не слушались, и грозные людоеды могли лишь ползать на брюхе, словно пара слепых щенков.

С тех пор к Бегемоту и Астароту вернулись и силы, и уверенность, однако урок они не забыли. Аттафы, ко всему прочему, еще и умны…

Подобный прием, и тогда, и сейчас, достаточно красноречиво свидетельствует – в этом доме меня не любили. И, к сожалению, не любили не одни только собаки.

Добравшись под конвоем тарнийских дьяволов до крыльца, я поднялся по ступеням и протянул руку, намереваясь взяться за дверное бронзовое кольцо. Не успел: прежде одна из створок дверей распахнулась, и на пороге особняка появился хозяин. Огромный и мускулистый, он сразу заполнил собой весь немаленький дверной проем.

Во всем Уре, Блистательном и Проклятом, не так часто встречаются богатыри, способные тягаться со мной ростом и статью, но юный Морт – как раз из числа этих немногих. Кроме того, не уступая мне размахом плеч и шириной грудной клетки, он выглядел куда атлетичнее. Меня тяжелый костяк и плотное телосложение делали похожим на каменный столб – без всякого изящества и рельефа мускулатуры. Просто груда мышц, нахлобученная на добротно сколоченный каркас-скелет. А вот Морт был узок в талии и бедрах, что делало его похожим на статных и могучих героев древности, какими их изображают на старинных гравюрах.

Рядом с ним я выглядел сущим увальнем.

Лицом он тоже получше вышел: в правильных чертах чувствовались изящество и мягкость, несомненно унаследованные от матери. Не то что моя физиономия – бугристая, изрытая шрамами и глубокими морщинами, с массивными надбровными дугами и тяжелой челюстью. Помню, Джад даже как-то пошутил: мол, обрасти Сет немного шерстью – и ему можно смело отбивать самок у горилл в южных джунглях. А я тогда даже не сильно обиделся. Так, дал ему дружески разок по шее, от чего племянник пролетел через всю комнату и расквасил нос о стену…

И, несмотря на вышесказанное, все равно в красавце-атлете Морте угадывалось многое от меня – тот же нос с горбинкой, тот же упрямый подбородок, узкая линия губ и внимательный прищур.

Оно и правильно, Морт Слотер – мой сын.

– Надо же, кого принесло, – хмыкнул он и остался стоять в дверях, заткнув большие пальцы за пояс. – Ты что, получил от меня открытку, Сет?

«Отец» от него я давно уже не слышал.

– Открытку? Поясни.

– Нет, видимо, ты ее не получал! – широко улыбнувшись, воскликнул Морт с деланым участием в голосе. – И правильно! Потому что я не посылал тебе никаких открыток. Убирайся прочь, в этом доме тебе не рады.

Улыбка исчезла, лицо мальчишки стало холодным и мрачным.

Я стиснул кулаки, чтобы не повестись на его дерзость.

– Я тоже тебя люблю, сын. Но сейчас мне важно поговорить с Верой.

Морт не позволял мне произносить при нем и слово «мама».

Тому есть причины.

Морт слишком принципиален. Я бы даже сказал, принципиальный максималист.

Может быть, когда он повзрослеет и станет чуть более рассудителен – научится если не прощать, то понимать… а в шесть с половиной лет трудно быть другим. И совершенно неважно, что при этом ты выглядишь, разговариваешь и даже (на первый взгляд) ведешь себя, как тридцатилетний мужчина.

В нашем не совсем обычном, а вернее, совсем даже необычном, семействе хватает людей, наделенных выдающимися Талантами, да только Морт своим почти всех за пояс заткнул. Настоящий уникум, под стать отцу. Дар, унаследованный им от нашей падшей праматери, можно в равной степени считать и проклятием, и благословением.

С младых ногтей Морт стал заложником и игрушкой силы, против которой бессильна вся мощь клана, с какой считаются не только все смертные, но и самые гнусные обитатели Преисподней.

Имя ей – Время.

Время гнало и подстегивало организм молодого Слотера, как одержимый победой жокей – призового скакуна. Для чего? С какой целью?

Кто знает…

За год мой сын вырастал, как другие – за пять лет, причем духовное и нравственное развитие во многом поспевали за физическим. Думаю, если бы не недостаток самого обычного житейского опыта, сейчас Морт ничем бы не отличался от любого другого мужчины двадцати пяти – тридцати лет.

Поначалу сын очень мучился из-за стремительного роста организма – на глазах отрастающей щетины, беспрерывно лезущих из пальцев ногтей, локонов, снова и снова падающих на спину и плечи, – только успевай обрезать! – и прочих бед, связанных с ускоренным развитием. И хотя несколько сложных магических операций избавили парня от подобных хлопот, однако совсем замедлить для него бег часов, дней и лет не представлялось возможным.

Никто не знал, к чему это приведет. Не сгорит ли, к примеру, Морт в скором времени, превратившись в дряхлую развалину, какой не выглядит даже наш долгожитель-патриарх Эторн, приступивший к размену вот уже четвертого тысячелетия? Или же он все равно будет оставлять за спиной век за веком, как это полагается любому Выродку, пока его жизненный путь не прервет ловкий выпад шпаги, удачно пущенная пуля или умело брошенные чары?

Не знал этого и сам Морт, что немало отравляло ему жизнь. В шесть лет мысль о скорой кончине (пусть и только гипотетической) может здорово угнетать.

Но проклятие Древней крови всегда имеет и обратную сторону. Например, Морту было по силам форсировать время, ускоряясь в несколько раз по сравнению с любым обычным существом. Уже одно это, не считая могучей наследственности (а тут грех не похвастать!), делало моего сына величайшим бойцом, какого только знал Ур. Самой искусной и быстрой руке не опередить мимолетную долю секунды, а Талант Морта позволял растянуть ее в долгие минуты.

На высшем пике своей мощи мальчишка мог даже прорывать завесу времени, заглядывая как в устаканившееся прошлое, так и зыбкое грядущее. Последнее умение могло бы стать могучим оружием клана, не проявляйся оно хаотично и почти независимо от желаний юного Слотера. Да и характер Морта не позволял собой командовать даже во благо всего семейства.

У его Таланта имелись и другие полезные грани, однако страх перед быстрой старостью затмевал преимущества. Уверен, что именно в этом страхе причина вечной угрюмости Морта. Не от меня же она ему передалась.

– Мне нужно поговорить с Верой, – сказал я.

– Еще чего! – не дослушав, огрызнулся Морт. – Мать не будет с тобой разговаривать. Убирайся к своей рыжей потаскухе!

Это он об Абель Слотер.

Родственные отношения Древней крови – тонкая штука. Любой человеческий род от такого количества инцестов выродился и вымер бы сам по себе, ну а мы… мы на то и зовемся Выродками.

– Я бы не стал называть собственную тетушку потаскухой, – резонно заметил я.

Морт только скривился и буркнул:

– Да плевать я на нее хотел.

Тоже не удивительно.

Имея возможность сходиться меж собой физически, в душе большинство Слотеров друг другу крепко опротивели. Дядья на дух не переносят племянников, сыновья – отцов, братья – сестер, и все то же самое верно наоборот. Исключения вроде меня и Джада весьма редки.

Эх, поглядел бы я, как Морти скажет свое «плевать хотел» в лицо Абель. Да эта рыжая фурия через секунду будет рассматривать его глаза на своих ногтях. Никакой форсаж не поможет!

– Хватит препираться, Морт. Я должен поговорить с Верой, – сказал я, примирительно подняв ладонь. – Это важно. По-настоящему важно, понимаешь?

Он и не сделал попытки подвинуться в дверях. Только головой покачал:

– Мать не будет с тобой говорить, Сет. Ты и сам это знаешь.

Знаю.

Самое отвратительное, что я действительно знаю. Вера Слотер в чем-то ужасно похожа на смертных. Любой Выродок может поступиться и честью, и гордостью, и достоинством, если это позволит приблизиться к заветной цели или хотя бы пнуть недруга побольнее. Любой, включая меня.

Но только не она.

Человеку, однажды ее предавшему, места рядом не оставалось. И, если честно, я до сих пор гадаю, ради кого Вера проявляла такую твердость в большей степени. Ради себя? Или все-таки ради меня?

Дело в том, что находиться подле Веры было тяжело. Очень тяжело.

Смерть близкого человека всегда тяготит, но когда эта смерть растягивается на несколько долгих лет, становится по-настоящему невыносимо. Нет никаких сил день за днем видеть вместо любимой и прекрасной когда-то женщины заживо разлагающийся обрубок плоти, истекающий гноем и источающий смрад, какой не заглушить ни духами, ни благовониями. Такое хуже любой муки.

Думаю, никто не понимал этого лучше и острее, чем сама Вера.

Она всегда считалась самой тонкокожей среди Слотеров. Лишенная возможности видеть мир, Вера чувствовала и понимала его больше, чем любой из нас, зрячих. Она знала, как все обстоит со стороны, и когда я наконец не выдержал – великодушно отпустила прочь, захлопнув дверь за спиной. В этом не было ни гордости, ни обиды: Вера поступила так, чтобы никакие муки совести, никакой приступ чувства вины (которые все-таки случаются даже у детей Лилит) не пригнали меня обратно. Чтобы вместо двух несчастных людей оставался только один…

Нет, не двух. Трех.

Потому что наш сын Морт стал непреклонным стражем у этой двери. По своим соображениям.

Недуг Веры не имел никакого отношения к обычным (и даже необычным) хворям и болезням. Слотеры не знают болезней смертных и как-то не обзавелись собственными. Мы даже с похмельем-то толком не знакомы. Однако закон компенсации – главный закон природы. И он гласит: совершенства нет! Любую силу должны уравновешивать слабости, любое преимущество – недостатки. Ни одно живое создание не способно безоговорочно доминировать над всеми остальными. Это верно и для детей Лилит.

Нашим родовым недугом, вековым проклятием, зловещим фатумом испокон веков оставались жуткие инфернальные создания, которым трудно и определение-то подобрать на языке смертных. На енохианском языке их называли ta maelpereji – что-то вроде «пламень пронзающий».

Красные тени.

Или просто – красные.

Они пребывают вне времени и пространства, на изнанке нашего мира, где утрачивает силу материальное, а иллюзии воплощаются в реальность. Это, собственно, все, что мы о них знаем спустя века наблюдений и изучения. Мы потратили много ресурсов и сил, пытаясь узнать больше, но не преуспели и до сих пор толком не понимаем, кто или что они такое, кем созданы и почему питают такую неизбывную вражду ко всякому, в чьих жилах течет пахнущая серой Древняя кровь.

Неоднократные попытки захватить хотя бы одну тень, чтобы исследовать ее в темных казематах Кэр-Кадазанга, родового замка Слотеров, обернулись неудачей. Попробуй удержи сон, когда приходит время пробудиться. Красныепросто приходили, чтобы убивать таких, как мы, и уходили обратно. К счастью, куда чаще получалось наоборот – мы убивали их.

Уж в чем в чем, а в искусстве убивать Выродкам трудно найти равных. Века естественного отбора и резни дают прекрасную закалку. К тому же, проникая в нашу реальность, ta maelpereji тратят слишком много сил на материализацию и становятся уязвимы. Таким образом, счет почти всегда в нашу пользу. Но иногда на чью-то долю выпадает это самое «почти».

Четыре года назад оно выпало на долю Веры…

В последний момент (всегда успеваю в последний момент!) я все же сумел подоспеть и отогнать от нее клубящиеся сполохи красного, но к тому времени прикосновение твари уже успело пометить мать Морта. Его отметины и по сей день остаются на ее лице, левой руке, груди, бедрах… омерзительная россыпь незаживающих, дурно пахнущих язв, покрывших некогда безупречно гладкую, нежную кожу.

Проклятая зараза медленно, но уверенно расползалась по телу, проявив себя неподвластной ни одному магу-целителю, ни одному лекарю-травнику. Даже опытные старики-хилеры, способные победить проказу и гангрену, только разводили руками – болезнь сильнее их.

Вера разлагалась заживо, не имея ни смелости умереть, ни желания жить. Пытаясь помочь любимой, я бился почти два года, отыскивая лекарственные препараты, привозя лучших целителей из разных стран, покупая, воруя и просто отбирая исцеляющие артефакты – любые, о которых только удавалось прослышать.

Я не преуспел.

А потом, мягко ступая и покачивая бедрами, пришла Абель – прекрасная ровно настолько, насколько безжалостная, с волосами цвета меди и глазами, зелеными, как изумруды. Усмехаясь, она сказала: «Ты и впрямь ублюдок, Сет! Нет, ну только подумай: кто еще из Слотеров так долго боролся бы за жизнь полутрупа, отказывая себе во всем?» Губы Абель казались мне коралловыми, дыхание – свежим бризом, а пахло от нее… После вони бинтов, пропитанных гноем, запах распаленного женского тела, не приглушенный духами, сводил с ума.

Если бы не он, может быть, я еще смог бы устоять.

Не устоял.

И вот теперь я здесь – как побитый пес, не имеющий права ступить дальше крыльца в дом Веры и Морта.

– Мне кажется, я нашел человека, который может помочь Вере, – наконец произнес я.

Морт с хрипотцой выдохнул. На мгновение на его лице появилось мучительное выражение – затаенная надежда, смешанная с недоверием, затем оно снова застыло, скованное неприязнью ко мне.

– Назови имя этого человека, и я поговорю с ним. Если поможет, благодарность пришлю с курьером.

Я покачал головой:

– Так не пойдет.

– Я справлюсь без твоей помощи.

Я снова покачал головой:

– Так не пойдет, Морт.

– Да с чего ты взял? Думаешь, я не справлюсь без твоей помощи?! – начал заводиться мальчишка. – Будь это хоть сам король Джордан…

– Не справишься, – резко оборвал я. – Этот человек – маг Колдовского Ковена. Если он вдруг упрется, ты мало что сможешь сделать.

Морт жестоко и хищно осклабился:

– Это мы еще посмотрим.

– Тут и смотреть нечего. Даже если оторвешь ему голову, парень с легкостью прирастит ее обратно, а за тобой придут если не Псы правосудия, то ковениты с десятком големов на привязи. Ты сожжешь себя в форсаже, пытаясь им противостоять… Зато вот мне этот парень успел крепко задолжать. И вернет должок сторицей.

– Он хилер? – игнорируя мои слова насчет последствий, уточнил Морт. – Хилеров мы уже пробовали.

– Такого не пробовали. Я видел много умельцев, практикующих medicae aktus, но такого – впервые. Он творит чудеса с плотью. Настоящий Мастер.

Красивое лицо Морта вновь исказила борьба эмоций: неприязнь ко мне вступила в схватку с надеждой исцелить Веру. Это продолжалось всего секунду, не больше.

Мать он все же любил больше, чем ненавидел отца.

– Сначала я сам хочу посмотреть твоего чудодея.

– Кровь и пепел! Ты не доверяешь мне даже в этом?!

Я почувствовал, что начинаю злиться. Мальчишка злоупотреблял своим положением!

Младший Слотер покачал головой:

– Ты не понял, Сет. Я очень хочу верить. И знаю, что даже такой мерзавец, как ты, не явился бы сюда, не имея должных оснований. Просто не хочу обманывать маму ложными надеждами. Она достаточно мучается, чтобы проходить еще и через это. Поэтому, прежде чем привести твоего умельца к ней, я хочу быть уверенным, что дело того стоит… Как его зовут и где искать?

Я помедлил с ответом.

Если Морт попытается самостоятельно выйти на Мастера Плоти, парень, и без того перепуганный инцидентом с суккубой и стычкой с Близнецами, чего доброго, ударится в панику. И я его вполне пойму: четыре Выродка за пару дней – это перебор для любого смертного, будь он хоть трижды маг Ковена. Скрываясь от преследования Слотеров, Мастер может попросить перевода в другой город из числа тех, что входят в протекторат Блистательного и Проклятого, или вовсе обратится за помощью и защитой от Древней крови к старшим волшебникам. В этом случае ситуация не то чтобы сильно осложнится, она… ну, скажем… может слегка затянуться.

А для Веры каждый день – пытка.

– Его зовут Мастер Плоти. Я привезу его завтра к полудню. Он покажет тебе пару фокусов – сам решишь, стоит ли доверять его рукам ма… Веру.

– Мастер Плоти? – презрительно фыркнул Морт. – Мне казалось, ковениты не прячут имен. Они считают себя для этого слишком крутыми.

– Этот парень в Ковене совсем недавно. Еще не осознал, какая сила за ним стоит…

Морт изобразил глубокое раздумье (меня так и подмывало влепить ему хорошую оплеуху, чтобы не трепал нервы), а затем важно кивнул:

– Хорошо, Сет. Завтра в полдень. Надеюсь, он будет стоить потраченного времени. Для его же блага…

Младший Слотер протянул руку и взялся за дверную ручку, давая понять – отпущенное мне для «аудиенции» время истекло. Я вздохнул про себя: как все же тяжело дается роль плохого отца, пытающегося хоть что-то исправить.

– Я… может, ты все-таки разрешишь мне войти?

– С какой кстати, Сет? Время, когда эти двери были открыты для тебя, ушло. Ты сам все профукал.

«Я все-таки твой отец».

Вслух я этого не сказал. Прозвучало бы слишком банально.

– Ты слишком часто испытываешь мое терпение, сын.

Морт слегка улыбнулся:

– Прибереги эти приемчики для тех, кому всерьез намерен пустить кровь. Меня больше не смущает твоя репутация, Сет. И ты сам уже не смущаешь. Я вырос. Я, знаешь ли, быстро расту.

– Ладно. Тогда береги маму… и колено. Я слышал, должно болеть в сырую погоду.

Морт мгновенно окрысился, но я не дал ему времени подыскать достойный ответ и оставить последнее слово за собой: повернулся и пошел прочь.

В свое время колено у него точно болело – я прострелил его из пистолета в первой и единственной серьезной стычке с сыном. Морту тогда исполнилось пять лет, а его самоуверенность выросла на все двадцать пять. Этого оказалось достаточно, чтобы нелюбовь вкупе с непочтением к родному отцу наконец вылились в крайнюю форму, и мне пришлось взяться за воспитание всерьез.

Кто-то воспитывает детей ремнем, а я предпочел пистолет.

Строго судить не стоит. Успей сын задействовать свой Талант на секунду раньше – чего доброго, возник бы вопрос: по чьей именно заднице гулять ремню. Конфликты отцов и детей у потомков Лилит обретают самую странную форму…

Черные дьяволы, Астарот и Бегемот, двумя ожившими тенями сопровождали меня до ворот поместья.