Текст книги "Отработанные"

Автор книги: Виталий Каплан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Виталий Каплан
ОТРАБОТАННЫЕ

1

Солнце, огромное, налившееся тусклой багровостью, падало за горизонт. За ту неразличимую линию между морем и небом, которая, как известно, условна. Впрочем, не более условна, чем все остальное.

Умирал еще один день, еще одно колечко медной цепи, еще один пустой байт. В теплом воздухе набухали сумерки, наполненные комариным звоном и запахом полыни. Странно, на всем острове не было ни стебелька полыни, сплошь буйное тропическое разнотравье, а запах почему-то жил оттудошний, привычный…

Они собрались, как всегда, на Стартовой Площадке. Лэн с Кириллом, бессменные костровые, натаскали сучьев, наломали хвороста для растопки. Хотя в такую жару и сушь это было излишним – чиркни спичкой, и взовьются до небес синие ночи…

Нервно дергая бровью, Игорь настраивал раздолбанную гитару. Помесь нейлоновых и стальных струн не располагала к хорошему звучанию, но выбирать не приходилось.

– Вот лопнет четвертая, и одной проблемой меньше, – проворчал он, пробуя флажолеты на басах. – Да на этой деревяшке ни один уважающий себя человек играть бы не стал.

– Так то человек! – ядовито заметили от сложенных уголком бревен. Падла с Чингизом резались в импровизированные шашки, черные и белые ракушки выстроились на расчерченном стремительными линиями песке.

Игорь не стал отвечать, прислушиваясь к гаснущему в вязкой тишине созвучию. Нечего было ему отвечать.

– Чует мое сердце, пополнение к нам грядет, – ни к кому конкретно не обращаясь, заметил Антон. Закатав выше колен рваные джинсы, он бродил по мелководью, натягивал на ночь сети. Легкая у него оказалась на это дело рука, и народ редко в какой день не баловался рыбкой. «Вот ведь можешь, если постараешься, – временами подзуживал его Чингиз. – Это тебе не вампиров гонять, это у тебя получается». Антон поначалу обижался, но с каждым разом все тише, точно врастая в поставленный Чингизом диагноз.

– С чего бы вдруг? – не отрываясь от шашек, поинтересовался Падла.

– Чутье! – коротко объяснил Антон и, произведя фонтан теплых соленых брызг, кошачьим прыжком выбрался на берег.

– Опять медитировал? – желчно усмехнулся Чингиз. – Ну-ну, для печени оно, конечно, полезно. Впрочем, может, ты и впрямь на Автора настроился?

– А откуда ты знаешь, а вдруг он и по правде умеет? – высказался Кирилл, садясь на траву возле обреченной огню груды сучьев. – Вдруг он все-таки немножко еще может по Сумраку работать? А вдруг он не совсем разучился? Хорошо бы мальчишку сбросили, – помолчав, добавил он. – А то с этим уродом уже и играть неинтересно. Только и знает, что крыльями своими бывшими хвастаться.

– Это кто еще урод? – встрепенулся обжаренный до состояния шоколадки Лэн и деловито отвесил Кириллу крепкого пинка. Босой тренированной пяткой, как раз в ту самую точку, коей жертва соприкасалась с землей. Естественно, жертва взвилась в воздух крылатой ракетой, и спустя миг оба пацана покатились по траве, сосредоточенно пыхтя и попеременно оказываясь то наверху, то на лопатках. Со стороны они гляделись слипшимися в экстазе колобками, и лишь мелькание загорелых рук и ног разрушало иллюзию.

– Ну вы, оба там, уймитесь! – негромко, скорее для порядка скомандовал Антон. – Сейчас ведь все дрова нафиг развалите. А за это без вопросов по шеям.

– Вот именно, – шумно отдуваясь, подтвердила вернувшаяся с пляжа Ольга. В черном купальнике, напоминавшем скорее комбинезон звездолетчика, так и не сумевшая загореть, переливающаяся бледными непросохшими телесами, она гляделась внушительно. – Вообще, распустились они сверх всякого разумного предела. Я бы принципиально предложила более радикальные меры. Ибо ту демократическую мягкотелость по отношению к малолетним оболтусам, которую я имею несчастье здесь наблюдать, назвать педагогикой нельзя. Меры должны приниматься неукоснительно! Гибкие меры, да, но и жесткие!

– Деревянные меры, – усмехнулся Падла, – это рулез! Тем более, вон их сколько растет, – указал он взглядом на темнеющие в отдалении кусты.

– Это сакс! – гневно завопил кто-то из мальчишек. Кто именно, не разобрал бы и Автор, окажись он тут, в теплых, точно остывающий суп, сумерках.

– Не, ребята, вы неправы, – сделав ход иззубренной ракушкой, заметил Чингиз. – Гибкие друзья детей – это самое то, чего вам не хватает для полного счастья… Добрые мы, блин, – драматически вздохнул он, – а излишняя доброта оборачивается своей противоположностью.

– Вы даже сами не подозреваете, насколько правы, Чингиз, – поддержал его профессор. – Сейчас вы озвучили одно из основных положений гегелевской диалектики. Единство и борьба противоположностей, куда ж без этого. И заметьте, осуществляется она как раз посредством «отрицания отрицания». Тем самым, развитие происходит по спирали…

– А оно происходит? – невинным голосом поинтересовался Падла. Он любил иногда подначить Аркадия Львовича, без этого старик неминуемо впадал в меланхолию.

– А как же иначе, коллега? – профессор Зальцман принялся нервно протирать и без того чистые стекла очков. – Как же иначе? Законы мироздания едины.

– «Действие равно противодействию! – ехидно процитировал Чингиз. – Это физический закон. Но там, где действует физическая сила – физические законы бездействуют!»

– Я не люблю, когда дешевой демагогией подменяют собственную философскую близорукость! – мрачно начала Ольга, примериваясь к собеседникам. Чингиз поморщился, а Падла уже мысленно выпекал ароматную грубость.

Антон решил переключить стрелку, дебаты с Ноновой достали уже всех, хотя на острове Ольга объявилась лишь месяц назад.

– Короче, – парой точно направленных пинков расцепил он младших, – вы меня заколебали. Двадцать отжиманий каждому! – распорядился он, критически оглядывая потрепанных в потасовке пацанов. – А не то…

– А не то что? – нахально пискнул Лэн.

– А не то именно то, – мгновенно, словно дожидаясь этого, откликнулся Антон. – Вернее, те. Которые гибкие друзья. Сейчас вот мы с Чиной забудем на время наши метафизические разногласия, наломаем веток… Потому что вас, обормотов, воспитывать надо, совсем от рук отбились. Кто мне сегодня сети спутал?

– Не мы! – быстро парировал Лэн. – И мы не виноваты, что ты их сам с террасы унести забыл.

– А кто лазил без спросу в подвал? – меланхолически поинтересовался Чингиз. – Сколько раз было сказано: недоработан подвал, опасно туда соваться…

– Кто изображал из себя рок-звезд и уронил мою гитару? – елейным инквизиторским тоном осведомился Игорь. – Главное, дождались, пока я задремлю… Какое низкое коварство! Нет, у нас эти оболтусы хрен бы Знак получили. Мы в их возрасте вели уже вполне осмысленное существование, отрабатывали теорию и практику роддерства, создавали аппробативные методики… А эта мелочь пузатая, которая, кстати сказать, и дробей не знает…

– Это все чепуха! – решительно заявил Падла. Поднявшись на ноги, он подтянул свои невозможных размеров семейные трусы и свирепо уставился на притихших пацанов. – Это все чепуха по сравнению с главным. Кто брал мое пиво?

– А мы-то здесь при чем? – очень убедительно удивился Кирилл. – Я лично вообще «Жигулевского» не пью. Я только лимонад…

– Поди-ка ко мне, цыпочка, – ласково протянул Падла. – Я сейчас тебе в деталях разъясню, при чем здесь конкретно ты.

– Падла, ну не надо! Ну зачем? – забеспокоился Кирилл, ничуть не стремясь приблизиться к возвышающейся подобно грозному утесу фигуре. Может, лучше двадцать отжиманий? – с надеждой обернулся он к хихикнувшему Антону.

– Надо, Кириллка, надо! – грустно подтвердил тот. – Все тайное рано или поздно становится явным, по всем долгам приходится платить. Меня-то словами не уведешь, – он вдруг замолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли прислушиваясь к чему-то.

– Да, его не уведешь, – рассеянно подтвердил Чингиз, отрываясь от шашечных расчетов. – Его разве что проведешь… Ольга, может, вы и правы. В кои-то веки… Хватит, в самом деле, потакать разгильдяйству, многозначительно указал он взглядом на изобилующие гибкими ветками кусты.

Как знать, чем бы это кончилось… Но дрогнул темнеющий воздух, заискрился радужными переливами, протяжно выдохнуло плоское небо – и на песок, с высоты чуть более трех метров, шлепнулся мальчишка. Лет этак двенадцати, худенький и длинноволосый. Упал на четыре точки, ойкнул и растерянно поднялся, отряхивая лиловый пуховик.

– С приземлением! – желчно поприветствовал его Падла. – Велкам ту наш гостеприимный остров. Не очень ушибся-то?

– Здрасте, – растерянно выдавил из себя мальчишка и заозирался. – А это где? А вы кто? А зачем зонтик?

– Сейчас, – хмыкнул Игорь, – сейчас все узнаешь. Но сперва, ясноглазый ты наш рыцарь, скажи, звать-то тебя как?

– Егор… – протянул новоприбывший. Он удивленно крутил головой, таращил серые глаза и мелко дрожал, не в силах осмыслить ситуацию.

– Какие люди и без охраны! – хохотнул Антон. – Я давно тебя поджидал.

Мальчишка недоуменно уставился на него.

– Не бойся, у нас тут классно! – подбодрил новичка Кирилл. Привыкнешь. Главное, ни уроков тут, ни киллеров, ни прочих глупостей…

– И зубы можно не чистить! – высказался Лэн. Нонова метнула в его сторону осуждающий взгляд и уже открыла было рот…

– У вас там, значит, февраль? – деловито поинтересовался Антон.

– Не, март, – отозвался пацан. – А что?

– А то, что шкур на тебе нацеплено… – объяснил Антон. – А у нас тут двадцать семь по Цельсию. Ныне и присно, и во веки веков. Так что давай, скидывай одежку-то. Вон, на ребят посмотри, – кивнул он на прожаренных солнцем Лэна с Кириллом. – Здесь у нас так ходят. Как бы тропики, блин…

– Я… – тихо прошептал Егор, – я не знаю. Я лучше домой… Можно?

– Нельзя, Егорушка, – печально проговорил Чингиз, жестом останавливая готового отпустить сомнительную шутку Антона. – Увы, отсюда не возвращаются.

– А почему? – смаргивая навернувшиеся слезы, спросил пацан.

– Потому что ты отработан, – сухо пояснил Чингиз. – Как и все мы тут.

– А что значит отработан? – хмуро спросил Егор, подозрительно шмыгнув носом.

– Вот что, пойдем, погуляем, я тебе дорогой все объясню. – Чингиз положил мальчишке руку на плечо и повел куда-то вдоль прибрежной полосы.

На западе еще расплывалось рыжее пятно, капля томатного сока на чернильно-синей скатерти неба, но темень уже обволакивала остров, сухая, беззвездная и безлунная. Просто синева, незаметно становящаяся чернотой.

– Молодежь, кончай дуться, занялись бы костром, что ли, – миролюбиво предложил Падла. Он не глядя хлопнул присосавшегося к волосатой ляжке комара и высказался в пустое, душное пространство:

– Ничего, привыкнет пацан. Все мы через это прошли. В конце концов, могло быть и хуже.

– Почему хуже? – сейчас же вклинился Кирилл. – Разве бывает хуже?

– Бывает, – заметил Падла. – Растаяли бы, и все дела.

Игорь мрачно усмехнулся.

– Ты и в самом деле полагаешь это худшим вариантом?

Откинув наползающую на глаза седую прядь волос, он отвернулся в сторону моря, пытаясь что-то разглядеть за иссиня-багровым рубцом заката.

– А разве нет? – неожиданно миролюбиво заметил Падла. – Имхо, лучше икстишка, чем «Агат». Другие вон растворились. Типа мороженого во рту… Нам, ребята, еще повезло, Автор достался более-менее, с некоторой фантазией. Что, скажете, плохой остров слепил?

– Все-таки какая-никакая, а жизнь… – деликатно кашлянув, согласился с ним профессор. – Да, раньше нам всем было лучше, но поймите, молодые люди, нельзя же вечно кататься с горки… Наступает пора возить саночки.

– Аркадий Львович, – мрачно перебил его Игорь, – знаете, в чем неустранимый порок вашей философии? Вы способны оправдать что угодно, где угодно и когда угодно. Господи, да ведь мы тысячу раз все это обмусоливали. И я тысячу раз вам говорил – прощать Автору свинство не намерен. Я не просил этого курорта, меня вполне устраивала тихая, уютная смерть от атомарника. Ну неужели вы не понимаете – стыдно брать подачку. Там мы жили по-всякому, пускай иногда и плохо, но знали, что мы – настоящие, и все вокруг нас настоящее. Верили, дрались, любили, трусили – все было истинным. И насколько милосерднее было бы просто вычеркнуть нас. Если уж он никак не мог не придумывать. Так нет же, этот лауреат полкило булыжников подарил нам списанный остров. Вместе с сознанием нашей иллюзорности. Он, наверное, пьян был, скотина.

Зальцман вновь принялся протирать очки – похоже, ему просто необходимо было чем-то занять руки. Низенький, худой, он напоминал сейчас подростка, за минуту постаревшего на шестьдесят лет. И лишь окаймляющие лысину снежно-седые пряди разрушали иллюзию.

– Игорь, дорогой, мы и в самом деле тысячу раз все это обсуждали. И вы тысячу раз отказывались меня понять. Что ж, давайте начнем в тысячу первый. И прежде всего – откуда взялось это деление – настоящая жизнь, квазижизнь? Никто еще не опроверг старика Декарта. Мыслю – стало быть, существую. Вот и мы поскольку мыслим, то и существуем, живем… Я не считаю остров иллюзией большей, чем Ботанический сад, где в меня всадил несколько пуль этот довольно странный молодой человек.

Вы говорите, унизительно? Позвольте, коллега, никто не может унизить меня, пока я сам не растопчу свою душу. Автор, говорите? Во-первых, все это не более чем предположение. Да, каждый из нас смутно вспоминает нечто, да, из этих фрагментов складывается довольно занятная мозаика. Но с неменьшим успехом можно выдвинуть и иные версии. А даже если и принять в качестве рабочей гипотезы… Тогда получается примерно так. Мы для нашего Автора всего лишь плоды его натренированной фантазии, о нашей реальности он, бедняга, и не подозревает. Он придумал нас? А если все наоборот и это мы придумали его? Или есть некто, кто сочинил и его, и содержимое его грез, то есть нас? А может, воображение и реальность – лишь разные измерения чего-то единого, непостижимого нашим рассудком? Может, наш Автор ничего и не сочиняет, а просто инициирует уже существующие виртуальные вселенные? Грубо говоря, он давит кнопки на компьютере, но компьютер-то изобрели другие. Просто он оказался в нужное время в нужном месте. Так чего же на него злиться? Кому от этого станет лучше? Да, он выкинул нас из головы, выкинул сюда, на остров. Так он никогда и не верил в нас по-настоящему. А представьте, он все понял и осознал? Вам его не жаль, Игорь? С ума ведь сойдет человек. В лучшем случае сопьется. А то и как один из твоих старших друзей, мальчик, – сухоньким пальцем он неожиданно ткнул в притихшего Кирилла. – Творческие люди, они непредсказуемы. И, кстати говоря, что тогда случится со всеми нами? Впрочем, и это не главное. Поймите, Игорь, я философ, я не могу давать волю эмоциям, мой долг – рассмотреть проблему профессионально…

– А дальше? На ученом совете доложите? – буркнул под нос Падла, но вообще-то глуховатый Зальцман его услышал.

– Вы зря смеетесь, юноша. Понимание ценно само по себе, утилитарный подход здесь неуместен. Темнота, невежество недостойны человека. В какую бы скверную историю мы ни влипли, первый и необходимый шаг к спасению – это Знание. Заметьте, не Сила, не Власть, и даже не Развитие. Ибо лишняя информация – это лишняя степень свободы.

– Свобода лишней не бывает, – нервно заметил Антон.

– Не говорите глупостей! – сейчас же вклинилась в разговор Нонова. Несмотря на успевшее уже уползти под горизонт солнце, она так и не рассталась со своим защитным зонтиком и сейчас вертела его в пухлых белых руках, точно истинный ценитель – замысловатое холодное оружие. – Любой нормальный человек прекрасно понимает, что мера допустимой свободы – это строго ограниченная величина, коррелирующая с психотипом индивидуума. Я читала об этом в одной книжке, и стало быть, сомнения неуместны. Вы же, Антон, как особь, испорченная своими былыми сверхвозможностями, уже неспособны оценивать себя критически и довольствоваться реальным. Скромнее надо быть, воздержаннее на язык…

– Чья бы корова… – невоспитанно заявил Падла и рывком принял вертикальное положение. – Устал я от ваших философий, вот так вот. Пойду, что ли, моцион совершу… – и он уковылял куда-то вбок. Спустя минуту и Ольга, так и не дождавшаяся от Антона выпадов, удалилась во тьму – в те же пышные, шелестящие иззубренно-острыми листьями кусты. Оставшиеся на площадке деликатно повернулись в противоположную сторону – туда, где растаяли во мраке Чингиз с Егором.

Чингиз шагал медленно, тяжело. Здесь, на широкой прибрежной полосе, можно было не бояться наколоть ногу сучком или острым камнем, но все равно – торопиться некуда, времени – хоть горстями черпай, а разлившаяся вокруг ночь скрадывала пространство.

– Вот, значит, такие дела, Егорка, – устало протянул Чингиз. – Грустно вот так сразу все обнаружить. Сваливается на тебя как лавина, и чувствуешь себя мухой между стеклами.

– Это вы про что? Про то, что все было ненастоящее?

– Про то, что ты сам ненастоящий, – вздохнул Чингиз, – ты сам лишь игрушка, и жизнь твою сочинили, и говоришь ты слова, которые в тебя Автор вложил, и думаешь только то, что положено. Им положено. Люди в том, в реальном мире прочтут про тебя, чаю хлебнут, бутерброд съедят. Им, может, и понравится… Обидно, Егорка. Я вон тоже когда-то думал, что все по правде, что живу я в роскошной двухэтажной квартире, держу московский рынок компакт-дисков, пью отборное пиво в компании верных друзей. А как выдастся свободная минутка – сажусь к компу, вспомнить молодость, чего-нибудь напрограммить, или, к примеру, хакнуть… Самое смешное, Автор-то наш полный ламер в этих делах, руки кривые по дефолту. А я вот, его творение… Или дядя Падла… Тот тем более…

– А у нас в школе тоже информатика была, – не утерпев, поделился Егор. – Я даже самую настоящую программу написал, на бейсике, там паровозик по экрану едет и гудит.

– Забавно, забавно, – грустно улыбнулся Чингиз, и темнота съела его улыбку. – Но это все неважно, забудь. Все это раньше было, когда Автор тебя сочинял, а остальные верили. А потом ты ему надоел, роман написан, издан, гонорар обмыт, у него уже другие замыслы… Тут у нас, кстати, земляк твой есть, на острове, так вот он это так сформулировал…

– Какой такой земляк? – дернулся Егор. – По городу?

– По роману. Помнишь такого дядю Антона? Ну вот, он тоже здесь, и разоваривал с тобой. Странно, что ты его не узнал… Шок, разумеется… Да и Антон, полагаю, изрядно тут оброс… Тоже отработан. Сюда иногда закидывает людей из одной книги. Вот, профессор наш с Кириллом, или мы с дядей Падлой… Теперь вы с Антоном… Ну ладно, я вот про что. Антон четко сформулировал: «в исходном мире нас держит лишь ментальная связь с Автором. Односторонний разрыв этой метапсихической нити выкидывает нас либо на остров, либо…» – Чингиз помолчал, пожевал сухими губами.

– Либо куда? – напряженно повернулся к нему Егор.

– Либо никуда. Пустота. Это значит, Автор полностью тебя из мозгов выбросил. Нам еще повезло. Видимо, в какой-то момент прошибло его, что-то он вдруг осознал… Ну, срочно сочинил нам этот остров, на скорую руку. Типа пенсии, да. Успокоился… В общем, ты и сам, наверное, чувствовал, как эта связь слабеет, как все вокруг серым становится. Помнишь, небось последние недели тебе тоскливо как-то вдруг сделалось, пусто на душе?

– Мне даже в третьих героезов играть не хотелось, – чуть слышно признался Егор.

– Вот-вот! – желчно усмехнулся Чингиз. – Так со всеми бывает, перед тем, как сюда… Я, к примеру, запил по-черному, а дядя Падла, наоборот, пиво разлюбил. Потом, конечно, мы исправились. С нами-то уж вовсе по-сволочному вышло, про нас и книжку еще издать не успели, как он нас забыл. Переключился на космооперу… Понимаешь, Автор нам сочиняет жизнь, возраст, прическу, болезни… Мы живем в как бы настоящем мире, с электричками, родителями, двойками и стихами. А про «как бы» узнаем уже здесь, на острове.

– Знаете, – вдруг доверительно шепнул ему Егор, – а я умею многое такое, что обычные люди не умеют. Я в Сумрак могу уходить, только пока ненадолго. Может, через Сумрак отсюда и уйти?

– Ушел один такой, – взъерошил ему волосы Чингиз. – Антон куда лучше тебя работает с Сумраком. Точнее, работал. Видишь ли, все мы здесь свои свойства теряем. Это раньше мы были Иные, Крылатые, «дайверы», «двойники»… А теперь – просто двуногие без перьев. Забудь. Хорошо если хоть в душе что-то остается. Кириллка вон стихи писать не бросил, профессор наш разрабатывает ТМВПР…

– Чего?

– ТМВПР, – с удовольствием продекламировал Чингиз, – Теорию Многомерных Взаимопроникающих Реальностей. Он же философом был, доктором наук… Осмыслить хочет.

Они помолчали. Ничто не нарушало тишины, даже комары попритихли, и лишь невидимые сейчас волны мягко накатывались на пологий берег.

– И что, совсем никак нельзя вернуться? – всхлипнув, поинтересовался Егор. – Ну неужели никаких путей нет?

– Никак, – жестко обронил Чингиз. – Разве что Автор снова про тебя вспомнит, в очередной роман вставит. А самому никак… Ты вот попробуй сейчас, войди в Сумрак… – он рассеянно вырвал коснувшийся пальцев высокий стебелек, механически сунув в рот, пожевал и выплюнул: горько. – Ну, убедился? Пойми, не хочу я тебя сказками кормить, потом все равно хуже будет. Дядя Игорь вон в первые дни тоже пытался уйти… это такой на Деда Мороза похожий, с длинными волосами, седой. Представляешь – пошел просто так, по воде. Он же у нас профессиональный бродяга, роддер номер один, хозяин дорог, блин. Так он уверовал в теорию, что силой воли сумеет изменить здешние законы природы. И изменил, что интересно! Зашагал по морю аки посуху, вода под ним только и гнется… А смысл? Гулял-гулял, а пришел сюда же, на наш остров, только с другого конца. Этот мир замкнут.

– А как же звезды?! – точно за соломинку хватаясь, выдохнул Егор.

– Подними голову, мальчик! Здесь нет звезд. И луны нет. Автор забыл их придумать.

– Значит, бесполезно? – подавленно прошептал пацан.

– Угу… – Чингиз помедлил, словно думая что-то еще сказать, но так и не решился. – Впрочем, не расстраивайся, уж лучше так, чем никак. Все-таки мы есть, мы живы. Да не так уж здесь и плохо, если вникнуть. Тебе должно понравиться. Всегда тепло, купаться можно до посинения, кормежка высший класс. Автор нам сочинил этакий шкаф, где утром еда появляется, о которой ты накануне думал.

– И ананасы? – заинтересованно встрепенулся Егор.

– И ананасы, – серьезно кивнул Чингиз. – Только тебе это быстро надоест. Каждый, кто сюда попадает, сперва на жратву бросается, точно голодающий. Сочиняет себе всякое вкусное… А потом, когда привыкнешь, никакого кайфа. Мы ведь с дядей Падлой первыми сюда попали. Странно, написал он про нас позже всех, а попали мы первыми… Ну вот, и себя пронаблюдали, и остальных. Скажем, тетя Оля, та сперва обжиралась так, что страшно за нее становилось, не лопнула бы. Хотя умом понимаешь: нечему там лопаться, одна видимость, но все-таки… А вот Антон, тот исключение. Тот с самого начала вбил себе в голову, что унизительно это, подачками от Автора пользоваться. Смастерил сети, рыбку ловит, жарит на углях, вкусно получается. Только один хрен, что из шкафа, что из моря. И то, и другое тот же Автор придумал.

– А чем вы тут вообще занимаетесь? – скорее из вежливости спросил Егор. Уж очень затянулась вязкая, убивающая остаток надежды пауза.

– Ну, так… ерундой страдаем… – мрачно признался Чингиз. – В шашки вон играем с дядей Падлой. Какой хакер был, блин, какой хакер! Я тоже кое-что могу, но я ему и в подметки… А-а… Что вспоминать? Теперь вот кроме шашек и мозги не к чему приложить. Дядя Игорь вот на гитаре днем и ночью наяривает, ты послушай, он прикольные песенки знает. Твой Антон, тот в медитацию ударился. Лежит брюхом к солнышку и воображает, что у него духовная сила… что он этой духовной силой Автора ка-а-к долбанет… И говорит, получается. У него видения бывают, говорит. То Автору соседка под дверь мусор насыпет, то коннект оборвется, то в издательстве денег не доплатят, или в бане какая неприятность… Скорее всего, просто снится Антоше. Молодой еще, агрессивный, энергию не на что сбросить… Ну а ребятишки бесятся, само собой. Ты с ними быстро сдружишься, вместе носиться будете. Вам, маленьким, еще ничего. Весело, хотя бы первое время.

– А когда повзрослеем? – неожиданно серьезно спросил Егор.

– А вы не повзрослеете, – нехотя выдавил из себя Чингиз. – Тут не взрослеют, не стареют. Может, оно и к лучшему. Пацаны особо и не горюют. Наоборот, радуются. Напакостят – радуются, уши надерешь – снова довольны. Просто тому, что что-то с ними происходит, что они живы…

– И что же, это навсегда? – сглотнув соленый ком в горле, спросил Егор.

– Честно говоря, шут его знает… – Чингиз задумчиво взглянул на нелепого в своем зимнем пуховике пацана. – Этот вопрос Зальцман тоже разрабатывает. Когда Автор умрет, все это может и остаться… И море, и дом, и заросли «гибких друзей», – усмехнулся он в усы. – Слишком уж плотно придумано, замкнутый цикл. Конечно, всякие варианты вероятны… Ну, ничего. Пойдем-ка, знаешь, обратно. Наши, наверное, заждались…

Костер деловито потрескивал, роняя в черное небо бездымные розовые языки. Время от времени какой-нибудь не согласный на кремацию сучок выстреливал себя в воздух, прочерчивал светлой искоркой тьму, но тяготение побеждало – и он обрушивался в ровно гудящее пламя.

Антон, точно в гипнотическом трансе, не отводил глаз от мелькания рыжих огненных волн, Игорь перебирал струны, и его глуховатый баритон медленно выбрасывал в темноту слова. Ольга, так и не расставшаяся со своим чудовищным зонтиком, недовольно вслушивалась в песню, явно дожидаясь паузы, чтобы внести свои поправки. Но подходящей паузы все не было. Аркадий Львович, не решаясь довериться бревну, сидел на раскладном парусиновом стульчике и кивал в такт словам, но думал, похоже, совсем о другом, о далеком…

Мальчишки, прижавшись с обеих сторон к такому огромному, такому надежному и такому беспомощному Падле, протяжно зевали, терли кулаками глаза, но явно не собирались на боковую, хотя Антон периодически и напоминал, что «котятам пора спать».

 
Кто они? Где их очаг?
Где голубое их небо?
Кто из них в небе том не был?
Кто в пустоте не кричал
Так, чтобы громко, взахлеб,
Ветры чтоб в горле гуляли?
…Лесом брели и полями,
Песни слагали за хлеб…
 

Чингиз с Егором остановились на самой границе озаренного огнем круга. Там, впереди, была жизнь – ненастоящая, конечно, но душная чернота за спиной казалась еще страшнее.

А нервные пальцы Игоря срывали с невидимых струн один аккорд за другим, и песня улетала ввысь вместе с длинными языками огня, и вместе с ними гасла, отражаясь от пустого неба.

 
Кто они? Как их зовут,
Белых и легких как тени?
В зарослях лунных растений
Плачут они и живут.
В темень летят и кричат,
Плачут о небе и доле.
Белые клочья над полем,
Кто они? Где их очаг?