Текст книги "Испытание вечностью"

Автор книги: Виталий Храмов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– На даче. На крыше – вертолёт. Ты же видела.

– Твой?

– Вертолёт? Нет, служебный.

– А ты – пилот?

– Нет. Я – Егерь.

– Теперь понятно.

– Что тебе понятно?

– Почему ты такой наглый.

– Солдафон из глухой тайги?

– А что – не так?

– Так, – согласился Миша, вставая, – туалет, ванная – вот. Пойду, завтракать пора.

– У тебя всегда такой бардак?

– Только после обыска.

– У тебя был обыск?

– Как видишь.

– А почему? Ты преступник?

– Да, насильник и убийца.

Девушка, почему-то, прыснула от смеха:

– Ты плохой насильник.

– Уж, какой есть.

– Так почему – обыск?

– Человека нам не удалось спасти.

– За это проводят обыск?

– Как видишь, – ответил Миша, пожав плечами, зажигая плиту под сковородой. «Что приготовить?» – подумал он. Яичница – не получалась – разбитые яйца уже присохли к полу, приклеив ячейки. Ещё вонять будут.

– Никогда бы не подумала. А кем же был этот человек?

– Сталин.

Девушка пискнула, грохот. Миша обернулся. Девушка упала через опрокинутый стул, халат распахнулся до самого пояса. Миша, отводя глаза, краснея, подал ей руку. Девушка воспользовалась помощью, поднялась, села на поднятый Мишей стул. Она так и не запахнулась, так и сверкая своей девичьей честью и красотой. Руки её закрывали рот, разинутый в немом крике ужаса:

– Сталин умер?

– Его убили.

Ещё крик ужаса.

– Кто? – выдохнула она, вдруг оборачиваясь грозной Валькирией.

– По официальной версии – мой отец.

Она упала бы вместе со стулом, если бы Миша не поймал. Она молчала, запахнувшись, наконец. Миша вернулся к приготовлению завтрака – сковорода уже раскалилась. Заскворчало масло, Егерь решил сделать егерский завтрак – вывалил в сковороду две банки консервированной готовой гречневой каши, что выловил из-под мойки – закатились туда при обыске.

– А кто твой отец?

– Кузьмин. Медведь.

Он не смотрел на неё, помешивая кашу. Достаточно красноречивого молчания.

– Судя по твоему поведению – убийца не твой отец? И не вериться, что Медведь способен. А кто?

– Я. Не. Знаю, – раздельно произнёс Миша, с трудом. Так свело скулы. Звякнув, ложка – отлетела, оставив в руках ручку. Не заметил, как сломал ложку из нержавейки.

Молчание затянулось. Миша освободил кухонный столик, нашёл не битую посуду, разложил завтрак, подал вилки. Молча ели. Девушка опасливо посматривала на консервированные зелёные оливки, что кидал в рот Маугли. Поэтому их и не уволокли при обыске – мало кто любит оливки. Из еды остались только экзотические продукты, название и внешний вид которых насторожили сотрудников, проводивших обыск. Фактически – это было воровство. Но, Миша – понимал их, этих оперов. А понять – значит – простить. По их мнению, они не совершили ничего предосудительного – у «буржуя» – много. «А у нас – дети впроголодь живут». Всё одно, всё, что Михаил сейчас не съест – пропадёт. Испортиться. Возвращаться в эту квартиру было больше – не за чем.

– Я так и не знаю твоего имени, – спросила девушка, как-то по-особенному, по-женски, кокетливо, стрельнув глазками.

– Миша Кузьмин.

– Маша Иванова.

– Приятно познакомиться, – кивнул Миша, – а чем Маша Иванова занимается?

– Пока – ничем. Школу закончила, вот, в Москву приехала на Парад, зашла к подруге. А её – дома не оказалось. А тут ты. Сбил с ног, запер на крыше, лапал меня, спал со мной.

Девушка говорила это, смотря в стол, будто обратно впадая в транс, в котором была на крыше. Миша – молча ковырял в тарелке. Он не верил ей. Просто – никто чужой не может пройти в этот дом. Через их вахтёров – не пройти. Если вахтёры не получат приказа – не пустят. А кто может дать приказ пустить девушку? Накануне такого вала событий? Легенда шита белыми нитками. Какое у тебя звание, прекрасная незнакомка?

– А чем планируешь заняться? – спросил Михаил, бросая тарелку в раковину, занявшись поиском зёрен кофе. Кофе у нас – ещё не народный напиток. Могли и побрезговать. Чай, вот – весь исчез. Вместе со всей коллекцией спиртного и всеми табачными изделиями. Отец говорил про кубинские сигары. Миша – вздохнул – жаль.

– В каком смысле? Вообще? Пока не знаю. Так много всего хочется. Так много интересного в мире, всё хочется попробовать.

– А где ты остановилась? – спросил Михаил.

А вот и холщевой мешочек с трафаретом кофейных зёрен чёрной краской. Отбросили в сторону. Настоящий, бразильский!

– Хотела у подруги.

Девушка назвала фамилию. Миша покачал головой:

– Они всей семьёй уехали в Анатолию, на побережье Золотого Рога. Семён Архипыч там участок получил. Будет дом строить. Дом, сад, море. Как раз – для пенсионера занятие.

– А тебе не нравиться? Море, Солнце?

– Может быть, – пожал плечами Миша, хрустя кофемолкой.

Девушка задумчиво смотрела на него.

– Что? – спросил Миша.

– Меня впервые кормит мужчина.

– Да? А что такого? Остальные мужики такие невоспитанные?

Она – обиделась. Фыркнула, вскочила, убежала в ванную. Миша прошёл до шкафа матери, выбрал три полотенца. Большие, мягкие, махровые – отец привёз из очередного путешествия. Открыл дверь, под девичий визг, положил полотенца и свежий халат, вышел. Ух, хороша! Аж, лошадиные мурашки по телу пробежали – как хороша под струями воды!

Кофе сварился, Миша налил себе кофе, достал из вчерашней коробки плоскую чёрную пластинку с надкусанным яблоком на одной из граней. Это – один из артефактов Медведя. И Медведицы. Её личный артефакт. Это – телефон. На который может позвонить только один абонемент – Бася. Миша нажал на среднюю кнопку на нижней части одной из плоскостей, черный экран, занимающий почти полностью одну из сторон артефакта, зажёгся. Миша набрал код доступа. А потом ещё и приложил палец на считывание. Артефакт подтвердил, что Михаил Викторович Кузьмин – может пользоваться аппаратом.

Искать долго не пришлось. Последние файлы. Видеофрагмент.

Маша вылетела из ванной – мокрая, раскрасневшаяся, завёрнутая в полотенце, с полотенцем на голове:

– Ты что себе позволяешь? Ты!.. Ой, а что это?

– А то ты не знаешь! – равнодушно ответил Миша, – это то, зачем ты здесь. Но, прежде чем я позволю тебе просмотреть – ты должна ответить, максимально честно, на мои вопросы.

– С чего это вдруг? – она упёрла руки в бока, халат распахнулся, – Ой!

Экран погас, сберегая заряд батареи.

– Ты что из себя возомнил, солдафон меднолобый? – закричала она, – Я – честная девушка! С тобой в одной постели оказалась – не по своей воле! И не надо мне намёков на других мужиков! Я ещё – девушка! И – горжусь этим, понял ты, похабник?!

– Верю, – кивнул Миша, – как и в то, что ты случайно оказалась на моём пути, что тебя пустили сюда наши вахтёры, что ты не подставилась, чтобы я тебя сбил с ног, что ты случайно оказалась на крыше и что ты не носишь погон. И что ты не знаешь, кто такие – Медведь и Маугли.

Девушка удивилась, села на постель, нога на ногу, запахнулась, поставила локти на ногу, кулаки упёрла в челюсть.

– Так ты – Маугли.

– Майор Егерей Кузьмин Михаил Викторович. Позывной – Маугли. Если я не захочу – живой ты отсюда не уйдёшь.

– Ты настолько страшен?

– Даже страшнее, чем ты думаешь. Кофе будешь?

– Буду! А он не отравлен?

– Не к чему. Я легко убью тебя и так. Несмотря на всю твою подготовку, коллега.

– Вкусный кофе. Отец научил? – спросила Маша, проигнорировав реплику про подготовку и обращение «коллега».

– И не только этому. И так – звание? Не советую врать. Тебе не удастся. Пока ты мне будешь говорить правду – будешь жить. Начнёшь юлить – раздавлю и не пожалею. И твои фокусы с твоим, бесспорно – шикарным, телом – тебе не помогут.

– Даже так?

– Именно – так. Звание?

– Старший лейтенант.

– Задание?

– Ты.

– Конкретнее!

– Всё. Никакой конкретики. Просто познакомиться и всё.

– Кто твой командир?

Она ответила, Миша долго вспоминал, перетрясая в памяти структуру ГБ. Вспомнил. Коль-Коль. Его иерархия. Краем самым, но – его.

– Сколько лет?

– У девушки…

– Старший лейтенант, отвечать на поставленный вопрос!

– Двадцать!

– Рановато для старлея. Настоящая фамилия?

– Иванова. Сирота я. С войны. Детдомовская.

– Позывной?

– Валькирия.

Миша рассмеялся. Батя! Его «приколы». Он сдержал своё обещание!

– Где проходила подготовку? Кто руководит операцией? Когда сеанс связи? Сколько было половых связей?

– Пошёл ты! Не веришь? На, проверь!

Она откинулась на спину, раскинув ноги.

– Очень грубо, старлей!

– Это я – грубо? А ты?! – она села, запахнулась, встала, стала сушить полотенцем волосы: – Ну, догадался ты. Молодец. Не врут про тебя сводки. Зачем этот цирк? Что сейчас жилы тянешь? Что ночью не проверил? Не воспользовался, а? Или – честь мундира? Тогда береги честь до конца – не позорь себя сейчас этими похабными вопросами.

– Вот сейчас – молодец! Вот такой – ты мне больше нравишься.

– А мне параллельно – нравлюсь или нет. Задание провалено. Я – ухожу.

– А я тебя ещё не отпускал.

– Удерживать будешь? Или, правда – убьёшь?

Миша не ответил. Маша с большим сомнением посмотрела на свои вещи, что так и валялись мокрыми половыми тряпками. Вдруг она выпрямилась:

– А про Сталина – правда?

– Правда.

Она опять села, закрыв лицо ладонями.

– Что ж это происходит? – спросила она, наконец. Она опять перестала выглядеть грозной воительницей-амазонкой, а стала испуганной девочкой.

– Сам не понимаю. Вот, хотел подсказку друга посмотреть.

– Это то, что я думаю?

– Я не знаю, что ты думаешь. Я тебе не советую лезть в это. Жизнь твоя никогда не станет прежней.

Она кинула в него полотенцем:

– Ну и гад же ты! Умеешь девушку заинтриговать! Теперь – точно не отвертишься от меня!

– Тогда…, – Миша опустился перед ней на колено, – Маша Иванова, примешь мою руку и сердце? Станешь моей женой? Разделишь моё горе и мою радость? Пока Смерть не разлучит нас?

Она встала перед ним на колени, взяла его руку, смотрит прямо в глаза. В её глазах навернулись слёзы.

– Вот так? Сразу? Зачем? Ты же не любишь меня?

– Люблю. Ты – единственная из девушек, с которой я вообще могу говорить. Я уже люблю тебя!

– И всё?

– Этого мало? Мне нравишься ты, твой образ, твои глаза, твои движения, твоё тело. Мне нравиться твой запах, значит – мои дети в тебе – примутся.

Она отшатнулась.

– Ты – не романтичен. Сразу – быка за рога. Я ещё тебе не дала согласия, а ты сразу – дети.

– Ты уже согласна, осталось себе самой признаться.

Маша встала, стала ходить по комнате перед коленопреклонённым Мишей:

– Ты – невыносим! Ты – несносен! Никакой романтики! Как танк – напролом! Бронебойным!

Резко встала перед Мишей, закричала ему в лицо:

– Да! Я – согласна! Я влюбилась! Сегодня – впервые! Не знаю, как надолго, но я – люблю тебя, несносный мальчишка! А как же – ухаживания, цветы, сваты?

– У нас – нет времени. Мрак! Слышала?

– Нет. А что это?

– А то, что мы будем вместе, до самой смерти. И возможно – скорой. Поэтому и спешу. Подумай ещё раз! Я – не шучу! Я – не буду искать другую. Ты, возможно, найдёшь другого. С которым проживёшь до старости и умрёте древними стариками в один день. Я тебе этого гарантировать не смогу. Я – Егерь. Это – моё призвание. Мой долг – Родину защищать. А Егеря – в постели не умирают.

Она прыгнула на него, повалила, вцепилась губами в его губы.

С удивлением Миша констатировал, что она его не обманывала – он был первым. Такая дерзкая, такая любвеобильная, такая страстная! Такая сладкая и желанная.

– Так что там за сверхсекретная помощь друга? – спросила она, с отвращением подняв своё бельё, что мокрым от дождя кулем так и валялось на полу.

– Зря ты, – сказал он, потянувшись за пластиной артефакта, – за это тебя – могут убить.

– Теперь – пусть убивают, – промурлыкала она, укусив его пониже пояса, – ты – мой!

– Твой, – согласился Миша, – ты такая страстная и – девочка. Как?

– Я – детдомовская. Всё – на виду. Богатый теоретический материал.

– А что с практикой – не заладилось?

– Какой же ты есть! Для тебя – берегла!

– Ну, спасибо.

– А тебе – начхать?

– Да.

– Ненавижу тебя! Козёл! – она сунула ему кулак в рёбра, – Давай, показывай, пока не обиделась на тебя совсем!

А потом – отстранилась, выпрямилась, прищурившись от своей догадки, глядя на Михаила подозрительно:

– А, ведь ты – врёшь! Если бы тебе было параллельно – не спрашивал бы, сколько половых связей.

– Вру.

– Не честно! Мне врать – нельзя, а ты – врёшь! – она даже задохнулась от возмущения, встала на пол.

– А я тебе обещал равноправия? – равнодушно пожал плечами Егерь, – Нет. У нас есть муж, а есть жена. Я тебе могу дать только своё сердце. Моё тело, мои руки, мой разум и душа – принадлежат не мне. Как и моя жизнь. Ни о какой честности – речи не было. И вообще, старлей, старшим по званию – не перечат!

– Речи вообще ни о чём не было. Как дикарь какой – пришёл, увидел, поимел. Теперь ещё званием своим тыкает. В суд на тебя подам! За принуждение к сожительству с использованием служебного положения! – она, вроде, и ругалась на него, но ходила голая по комнате, разбирая имеющийся после обыска бардак.

– Плевать, если я заболею, я сам себе поставить банки сумею, – пропел Миша. То, что он – молчун, не значит, что петь не умеет. Умеет. Любит песни, музыка – всегда сопровождает его. Он всегда напевает про себя. И только в исключительных случаях – вслух.

– Что? – обернулась Маша.

– Лишь бы ты ходила голая рядом, – пропел Миша.

– Ой! – Маша схватила халат, прикрылась. Миша засмеялся, Маша – подхватила, тоже залилась смехом, очаровательным – для Миши.

– Я тебя – совсем не стесняюсь. Я даже когда одна – всегда одета. А с тобой – я – не я.

– Всё измениться, Валькирия моя! Не могу обещать, что к лучшему, но скучно не будет. Оставь ты это! Скоро Лидия Михайловна придёт и разберёт. Иди сюда.

– Лидия Михайловна? – спросила Маша, прижимаясь к Мише.

– Горничная. А ты думаешь, что этот ангар, по ошибке называемый квартирой – мать убирает?

– Думала – да. Или ты.

– Я тут несколько лет не был. Отец – тоже налётами. Пару раз в год. Мать – только, когда отец должен прилететь.

– Вот как? И эти хоромы – пустуют?

– Это не хоромы. Это – квартира. Ведомственная. Тут всюду номера инвентарные. Как в гостинице. Как кто из наших бывает в Москве – тут останавливается. Все мои братья и сёстры. Да – сёстры! Надо поискать, может, тебе, что из их вещей подойдёт?

– И много у тебя сестёр? – с ревностью, удивившей Мишу, спросила Маша.

– Много, – рассмеялся Миша, – уже тысячи. И братьев. И все – разные. И отец, и мать – Войной искалечены. Детей у них быть не может. Мать во время Войны стала начальником сиротского приюта, а отец начал всех её воспитанников – усыновлять. И удочерять. Медвежата – не слышала?

– Слышала. Но, думала, что так называют всех, кто с Медведем работает.

– И это – тоже. С Батей – много кто работает. В том числе и твои командиры. Да, Батя! Что там он нам оставил?

От Миши не укрылось, как напряглась Маша. Он усмехнулся, перевернул её, овладевая сопротивляющейся девушкой. Она на задании – в этом для Миши было какое-то особое удовольствие. Как перевербовка агента. Только эта живая, как капля ртути, как блик морской воды, девушка, красивая, как рассвет, столь же яркой, чистой и величественной красотой, умная и волевая – будет ему не агентом, а – его подругой, женой и матерью его детям. Он – так решил! И Батя – так решил. Он сдержал обещание – подобрал для Маугли жену. И его предложение Миша нашёл оптимальным.

– Спасибо, Медведь! – закричал Миша на пике.

– Не поняла, – надула губы Маша.

– Батя помог нам встретиться. Так и бродили бы тенями друг друга по жизни, так и не встретившись.

 
Мы – эхо, мы – эхо,
Мы – долгое эхо друг друга.
 

Маша прижалась к нему, положив голову Мише на грудь.

– А что это? Яблоко – это что? Американское?

– Нет. Это – артефакт.

– Что это значит?

– Это значит, что это предмет прямо из сказки. Помнишь – блюдечко с голубой каёмочкой? Яблоко по кругу катиться, сказки показывает. Давай, посмотрим сказочку.

Миша, держа на весу аппарат, разблокировал. Залез в меню. Есть два свежих сообщения. От Баси. Миша усмехнулся. Только Бася может передавать SMS в стандартах связи, которых не существует. Первое сообщение: «Мрак». Это мы уже знаем. Когда отправлено? Получено в момент, когда Батя вываливался из вертолёта. Всё Батя понял сразу. Второе сообщение ещё короче: «2». Миша не удержался, засмеялся, поцеловал удивлённую, недоумевающую Машу.

Теперь – видеофрагменты. Одно мама записала на камеру артефакта, второе – скачала из Сети. Миша запустил скаченное. Съёмка – Баси. Грохот вертолёта, земля, не чёрная, как было на самом деле, а серая, как в пасмурный осенний день, стремительно летела в лицо, потом плавно замерла, вот уже деревья мелькают, будто летишь на кроссовом мотоцикле. Только вместо рычания мотора – ритмичное дыхание человека. Дом, охрана, танк, зенитная самоходка – стремительно проносятся мимо. Миша и Маша, влипшие в экран, влетели в окно. Изображение закрутилось. На полу лежит маленький старик, в котором с большим трудом можно узнать Великого Сталина.

Маша вскрикнула, отпрыгнула. На лице – ужас, рот раскрыт в немом крике невыносимой боли, глаза – бездна отчаяния.

– Это правда? Сталин? – её трясло. Миша остановил воспроизведение видео, сходил на кухню, принёс воды.

Миша передвинул бегунок назад, отмотав пропущенный эпизод, запустил снова. Опять мельтешение, тело старика на полу (в голове Миши никак не хотело укладываться, что этот беспомощный старик – Сталин, психика не принимала неизбежного). Краски меркнут, тело растворяется в воздухе, видно внутренние органы, видно сердце – оно не трепещет уже, потом – и эта плоть растворяются, виден скелет, мгновение – всё вернулось к привычному виду.

Миша скосил глаза, чтобы увидеть размер глаз Маши. Он знает, как действует на непосвящённых демонстрация возможностей Баси. Получив ожидаемый эффект, получив толику удовольствия от этого, усиленную мстительностью – он и сам когда-то так же был шокирован. И не раз.

Миша вернулся к просмотру. Ужасная, уродливая лапа монстра, чёрная, когтистая, покрытая чешуйками и наростами, протянулась к телу старика, когти разорвали френч, какой-то предмет был помещён на старческую грудь. Пошли строки данных. Миша остановил запись, тщетно вглядываясь в слова и цифры. Разочарованно поджал губы – ничего не понял.

Строки данных – пробежали. Осталась одна мигающая надпись. Миша её прочёл с трудом, не то, что произнести. Незнакомое слово. Изображение поплыло, сканируя помещение.

Грохот, крики, рёв голоса отца, изменённого Басей. Так называемый – «боевой речевой мод». От Медведя требуют сдаться, сложить оружие. Комната – полна людей, сразу стала тесной, многие – направили пистолеты и револьверы на Мишу и Машу. Не на них, конечно, а на камеру.

Медведь – насмешлив и ироничен. Это – обман. Батя – в ярости. Не просто зол. В неописуемом гневе. Только в таком состоянии – он так арктически выдержан.

– Лошадь, какие люди! Кадет, давно не виделись! Чем обязан?

– Сдай оружие! – говорит оплывший толстяк в прокурорском мундире.

– Лошадь, ты же знаешь, что я не вооружён. Но, очень – опасен!

– Снимай броню!

– Это – не возможно. И это вы все – знаете. А вот и то, что я искал. Лошадь, а в чём ВЫ меня обвиняете?

– В убийстве товарища Сталина!

– Да-а? Это я ему – эту книгу ядом пропитал? Да, я знал, что он любит перед сном почитать именно этот томик. Не многие знали. Не многие. Круг узок. Они все – умрут. И их хозяева – умрут. Все умрут! А вы – просто пешки, которых подставили под меня. На убой! Пшли вон!

Что-то изменилось. Воздух дрогнул. Лица людей исказились выражениями неописуемого ужаса. Все побежали, сталкиваясь, образовав затор в дверях. Комната опустела. На экран поплыло окно, потом лес.

– Он просто ушёл, – рассмеялся Миша, – но, как Карлсон – обещал вернутся! Ха-ха! Ха-ха-ха! Медведя в броне Баси они взять хотели! Его танковая армия не остановит! Ха-ха-ха! Ищи теперь ветра в поле! Ха-ха-ха!

– Объясни мне, – попросила Маша.

– Сейчас, мамино сообщение – глянем.

Миша запустил запись:

– Здравствуй, Мышонок. Как ты понял – «Мрак». Я посмотрела запись отца. Как и любой, кто имеет доступ к Сети. Это – яд. Не быстрый, но сильный. Новый. Противоядия – нет. Яд – наш, советский, гэбешный. Совсем новый. Книга была пропитана ядом. Они знали, что Сталин слюнявит пальцы, листая страницы. Это – контрреволюционный переворот. Но, Медведь – объявил не «Рассвет», а «Мрак». Очень прошу, Мишенька – не лезь! Витя этим занялся. Не лезь! Раздавят – не заметят. Мокрого места не останется. Сделай то, что должен. Как мы все. Мы возвращаемся Домой. Люблю тебя, сынок!

– Поняла? – спросил Миша, удаляя файлы. Сообщение матери – вообще личное, никого не касается, запись Баси – из Сети. Значит, есть в Сети.

– Это – Медведица?

– Это – Мама.

– А ты – Мышонок.

– Мышонок, – вздохнул Миша, – для них – всегда буду Мышонок. Даже Герой Союза.

– Ты – Герой Союза? – удивилась Маша.

– Есть такое.

– А за что дали Героя?

– Почти даром. Авансом. За умение быстро бегать по пересечённой местности.

– Это как? Ты так шутишь?

– Есть такое дело.

– А что теперь будет?

– А ты не слышала? Не отсвечивать. Плывём по течению, как говно, – Миша разозлился, пнул разбитый терминал.

– А я? Мне – теперь что делать? – спросила Маша, заворачиваясь в одеяло, будто ей вдруг стало зябко.

– Исполнять свой долг. Иди, доложи командирам, что задание выполнено.

– Что? Ты что такое говоришь? Ты меня вот так вот отпустишь? После всего? Выгоняешь, фактически! А если я не вернусь? Если я всё, как было – расскажу?

– Ты именно так и сделаешь. Всё расскажешь, как было. И вернёшься.

– А – не вернусь? Ты не боишься, что предам тебя?

Миша натянул всё ещё влажные штаны, встал перед Машей, раскачиваясь с пятки на носок, провёл руками по волосам, резко бросил руки вниз, говоря рублено, как отдавая приказы в бою, голосом полным стали и… боли:

– Вчера мой мир рухнул. Потом – появилась ты. Мне стала, вновь, интересна жизнь. Если ты окажешься сукой – зачем такая жизнь?

Миша развернулся и ушёл в туалет. Когда он вышел, Маша всё так же сидела, обняв ноги, закутанная в одеяло. Услышав его, подняла заплаканные глаза:

– Я никуда не пойду. Я – увольняюсь! Слышите, Вы! Мне всё равно, что хотите, делайте – я уволилась!

– Нет, ты – пойдёшь. Ты – доложишь. Твоим кураторам интересно, что тут происходило. И не кричи. Все их жучки – погорели. Ещё вчера вечером, когда я первый раз вошёл в квартиру.

– И ты молчал? Почему не сказал?

– И лишить себя удовольствия наблюдать твои актёрские таланты?

– Ах ты, козёл!

Одеяло полетело в сторону, девушка, обернувшаяся дикой рысью, кинулась на Мишу. Ха, напугала Маугли рысью! Мы тигров ломали! Их борьба закончилась очередным утверждением, что они – одно целое. Очередным слиянием двух половинок в один сплетённый клубок.

– Время, – сказал Миша, с сожалением в голосе, когда всё закончилось, – скоро обслуга придёт.

– Надо прибраться, – подскочила Маша, – неудобно.

– Головы не забивай. И улики не трогай. Горничная – старший сержант госбезопасности. Не мешай её работе.

Маша села подавленная.

– Что, все – служат?

– Это особый дом. Тут живут не простые люди. Поэтому ваша легенда с подружкой – халтура. Чужие – тут не ходят, милая моя. Только свои.

– Как так жить? Когда всё – на виду.

– Привыкай. Привыкнешь. Я же тебе говорил – твоя жизнь изменилась навсегда. Милая, очнись, вставай, поищи себе что-нибудь одеться. Не важно, что. Нужное – купим.

– А деньги? У меня – не на что покупать. Всё отдала за платье. Вот это платье!

– А что – деньги? Забудь. Для тебя теперь деньги – не будут ничего значить. Должна привыкнуть, что деньги – ничего не значат, или они тебя – сожрут.

– Кто?

– Деньги. Когда их столько, сколько будет в твоём ведении – они могут погубить. Надо привыкнуть, к ним относиться – равнодушно. Деньги – ничто. Есть вещи более ценные, более значимые. Когда денег будет столько, что тебе их – не потратить, начинаешь ценить то, что невозможно купить. И что – не продаётся.

– И что это?

– Банальности: Любовь, Семья, Родители, Дружба, Родина, Земля, Долг, Совесть, Честь. Давай помогу. Примеряй эти штаны. Вот. А эту майку?

– Как? Прямо так?

– Такую грудь – можно и так. Позже купим. Да, хрен, мы что нормального купим тут! Ладно, в Гвардейске – купим. Или закажем. Прямо по тебе сошьют. Вот эту ветровочку – прикинь.

– Броская.

– А ты – какая? Блин, никаких туфель нет. Ладно, меряй бегунки. Ах, Ленка, немытые швырнула в шкаф! Матери – вломлю! А она – ей вломит! Неряха! Носки, носки! Да, годиться. Велико – не мало. А штаны теперь – не идут. На, вот эти вот штаны. Наши заклятые друзья их называют – джинсы. Мерзкое слово какое-то. Вот, годиться! Иди, сообрази что пожевать, типа бутербродов, я на вахту звякну. Смотри, малыш, полный бардак, а мундир мой – как пальцем не тронутый!

– Ух, ты! Золотая Звезда! Настоящая?

– Нет, конечно. Муляж. Копия. Тоже – золотая, но – копия. Настоящая – в музее Гвардейска.

– За Сталинград? Как? Тебе сколько лет?

– Скоро кино выйдет. Вместе сходим, увидишь – как. Михалыч? Здравствуй, дорогой! – Миша уже кричал в трубку, Михалыч оглох на одно ухо после ранения, потом Маугли накрыл микрофон рукой, обратился к девушке, – Маша, пожевать бы!

– Солдафон! Держиморда! Всё, закончилась романтика? Женщина, на кухню, к плите! Знай своё место?

– Ага, прошла любовь, завяли помидоры, Маш, отстань! Михалыч, как тебе новый протез? Этот – не трёт? Отлично! А вот это – не твоё дело! И им передай – сама она всё доложит. Да-да, в письменной форме. В трёх экземплярах. А как там моя Ласточка? Не конфисковали? Или мне мотор в ведомстве заказывать? На месте – это хорошо. Не, не надо. Сам ещё не разучился ходить. Сам и прогрею. Да вашим механикам такую тонкую технику разве можно доверять? Им бы всё мотор Тарана на морозе перебирать. А это – не танк! Это – песня! Влюбишься – тоже разговоришься! Сочувствую! Бывает так, что не судьба. А у меня вот – судьба! Ща-аз! Я её теперь никому не отдам! Моя она! Сами виноваты! Я, гля, Маугли. мне палей в рот не клади – по локоть отхерачу! Давай, Михалыч, не кашляй!