Текст книги "Колыбель богов"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 5
АТЕНАИС

Проснувшись, Даро какое-то время пребывал под впечатлением кошмарного сна, который посетил его под утро, и даже начал думать, не пойти ли ему к жрице, толковательнице сновидений. Но тут же отбросил эту мысль, как ненужную вещь. Для такого дела потребуется жертва Рато – лучше всего какая-нибудь ценность, лично принадлежащая тому человеку, который видел дурной сон (когда сновидения были приятными, никто к жрице не обращался; чего ради?). Конечно, у Даро имелось что положить на алтарь богини, однако он был слишком юн, чтобы напрямую общаться со столь важной персоной. Обычно сны детей и юнцов рассказывали жрице родители, но дед живёт далеко от Коносо (правильно истолковать сон можно только сразу после пробуждения, и ни в коем случае не на второй или третий день), а до отца и вовсе не добраться; да и жив ли он?

Но чем особенно хороша юность, так это тем, что всё плохое быстро забывается, остаётся позади, и освободившаяся от дурных мыслей голова наполняется новыми впечатлениями, желаниями и устремлениями. Уже во время завтрака – Мелита приготовила рыбу с овощами и пирог с мягким сыром – он вдруг вспомнил наказ Акару. И его словно обожгло изнутри – Атенаис! Она была дочерью Кбида, мастера-вазописца по прозвищу Кариец.

Собственно говоря, Кбид и в самом деле был карийцем, представителем древнейшего народа, с незапамятных времён населявшего острова Киклад[45]45
  Киклады, Кикладские острова (греч. Κυκλάδες – «лежащие кругом») – архипелаг в южной части Эгейского моря. Более 200 островов, образующих несколько вытянутых с северо-запада на юго-восток гирлянд. Они окружали остров Дилос (отсюда и название – «круговые»), имевший в древности огромное культурное и политическое значение для греков и многих других народов Средиземноморья.


[Закрыть]. Карийцы сильно гордились тем, что были выходцами из Крита (как и ликийцы, которые прежде назывались лукки), и жили там до прихода кефтиу, в чём последние сильно сомневались. Главным занятием обитателей малоплодородных островов, скудное богатство которых составляли запасы разных пород строительного камня, рыба и ценные сорта винограда, произраставшие на вулканическом пепле, был морской разбой.

Карийцы были самыми завзятыми пиратами Великого моря. Первому Миносу пришлось приложить немало сил и усердия для того, чтобы очистить Крит и близлежащие острова от этого разбойничьего племени. У карийцев был сильный флот и поначалу они даже были союзниками Миноса, поставляя ему великолепных гребцов и сильных воинов, за что не платили никакой другой дани. Но их разбойничьи привычки в конечном итоге привели к войне.

Длинные корабли воинственных карийцев можно было встретить в любом из морей, составлявших Великое море, или Уадж-Ур, как его называли в Айгюптосе. Во время своих плаваний они чередовали торговлю с пиратскими набегами на ближних и более удалённых соседей. Однажды карийцы попали даже в Чёрные Земли, куда были занесены бурей во время своих пиратских странствий. С той поры там появились их поселения-колонии. Вместе с ахейцами и финикийцами карийцы служили в наёмных войсках египетских фараонов и отличались большой храбростью.

Несмотря на бедность Киклад природными ресурсами, карийцы проявили немало изобретательности и находчивости, сумев с толком и большой прибылью использовать даже то немногое, что было в их распоряжении, для налаживания торговых сделок с соседними племенами. Карийцы кроме отличного вина, пользующегося большим спросом, продавали вулканическое стекло, великолепный мрамор, другие породы камня, пригодные для всяких ремесленных поделок, и металл – на нескольких островах архипелага добывали медь, серебро и золото.

Изюминкой карийцев считались изделия, изготовленные из материалов, которыми были богаты Киклады. Они одними из первых в Великом море освоили выплавку и обработку бронзы. Изготовленные ими бронзовые кинжалы, наконечники копий, различные инструменты не уступали лучшим образцам. И всё же наиболее ценным и желанным товаром карийцев торговцы племён, населявших берега и острова Великого моря, считали кикладскую керамику. На тёмную, отливающую металлическим блеском поверхность сосудов наносился резцом оригинальный орнамент, затем рисунок заполнялся белой пастой, после чего сосуд ставился в печь и подвергался обжигу. Кикладские вазы, амфоры, гидрии, кувшины различного назначения торговцы скупали оптом, почти не торгуясь.

Кбид переселился на Крит в молодости. Но уже тогда его мастерство поражало изысканностью и красотой. Со временем он стал одним из лучших мастеров-вазописцев острова и пользовался большим расположением самого миноса. Но, в отличие от многих других ремесленников, снедаемых тщеславием, он не высказал желания поселиться во дворце. Его мастерская стояла на отшибе; Кариец любил свободу и простор – как на своей родине.

И всё же главным «произведением» мастера была его дочь Атенаис. Кбид женился на девушке из хорошей семьи коренных островитян, и Атенаис впитала в себе лучшие черты двух народов. Она была гибкая, стройная и быстрая, как настоящая кефтиу, но имела кожу не изысканно беломраморную, покрытую лёгким загаром, а смуглую – оливковую, которой отличались карийцы. В её огромных зелёных глазах, быстро меняющих цвет, – от яркой зелени начала лета до тёмной с рыжинкой, как трава на горных пастбищах в предчувствии приближения зимы, – можно было утонуть. Что, собственно говоря, и случилось с Даро.

Он познакомился с девушкой ещё в детстве, когда начал заниматься у Апикаразоро. Девочка приходила вместе с подружками «пообщаться» с быками. Ведь спустя годы некоторым из них предстояло стать жрицами и участвовать в таврокатапсиях – исполнять священные танцы перед разъярённым тавросом, что требовало не только смелости, но и определённой выучки. А часть из них и вовсе должны были исполнять те же акробатические трюки, что и юноши, – прыгать через быка. Именно часть, считанные единицы, потому что девушек берегли и позволяли играть с тавросом только тем, кто мог это делать благодаря своим физическим данным и тренированности.

Атенаис не стала жрицей, хотя и могла бы – с её-то красотой и грацией… Но отец решил иначе. У Атенаис с детства проявился большой художественный талант к настенной росписи. Особенно хорошо ей удавались изображения женщин и птиц. А ещё она помогала отцу расписывать амфоры и пифосы[46]46
  Пифос – большой сосуд (мог быть размером с человека и более) для хранения продуктов – зерна, вина, воды, соли, оливкового масла, мёда и солёной рыбы. У пифоса могло быть от четырёх до шести ручек. Его поверхность могла быть гладкой или украшенной ленточным узором. Пифосы были бежевого, песочного, коричневого и красноватого цвета. На пифосах, выполненных в минойскую эпоху, обычно изображались рыбы.


[Закрыть] для Лабиринта, потому что заказов у него было хоть отбавляй: от миноса, придворных, а также от других жителей острова, и не только состоятельных. Многим хотелось иметь изделия прославленного Карийца, за них часто отдавали последние ценности.

Когда Даро стал постарше, его начало с неистовой силой тянуть к Атенаис. Это было сродни наваждению. Но девушка оказывала ему точно такие знаки внимания, как и другим юношам. То есть относилась по-товарищески, и не более того. Даро весь извёлся от её холодности. Он не знал, с какой стороны подойти к Атенаис, чтобы она соблаговолила хоть немного оттаять и стала уделять ему больше внимания, нежели бездушным глиняным сосудам, приготовленным под роспись, или оштукатуренным стенам Лабиринта – с некоторого времени она расписывала их наравне с признанными мастерами.

Дед заказал Карийцу две небольшие амфоры для вина. Он был большим любителем и ценителем этого чудесного напитка, дара богов. В его вилле, на первом этаже, находился подвал, где рядами стояли пифосы с продуктами (запас на «чёрный день») и сосуды разных форм и размеров с вином и мёдом.

– А, сын моего доброго друга Видамаро! – доброжелательно улыбнулся Кариец, заметив Даро, который смущённо переминался с ноги на ногу на пороге его мастерской. – Хайре, Даро!

– Хайре… – Даро низко поклонился.

Поклон этот был необязательным. При всём том сын кибернетоса и сам будущий кормчий в иерархии Крита стоял выше мастера-вазописца, но в данном случае Даро кланялся не ремесленнику, хотя и очень известному мастеру, а отцу Атенаис, возможно, будущему родственнику, на что юноша очень надеялся; правда, без должных на то оснований.

– Зачем пожаловал? – спросил Кбид.

Поприветствовав юношу, он решил, что долг гостеприимства выполнил в полной мере, и вернулся к работе. Мастер расписывал ларнак – терракотовую погребальная урну, своего рода небольшой саркофаг. Он был прямоугольным, длиной чуть более двух локтей, с выпуклой двускатной крышкой, на ножках в виде львиных лап и с боковыми ручками. Кариец работал над росписью с огромным тщанием. Похоже, ларнак предназначался для какой-то очень важной персоны, потому что в росписи присутствовала и позолота.

– Дед заказывал две амфоры…

– Амфоры, амфоры… – пробормотал Кбид. – А, вспомнил! Всё верно, Акару просил расписать две амфоры для вина. По-моему, они уже готовы. Ими занималась Атенаис. Если это так, то я дам тебе двух слуг, они помогут доставить амфоры до твоего дома. Заказ уже оплачен, поэтому не вижу никаких препятствий.

И он снова углубился в своё занятие. Даро в некоторой растерянности помолчал, а затем всё-таки решился нарушить тишину:

– А где они?

– Амфоры… м-да… где они? – Мастер недовольно наморщил лоб; он не любил, когда его отвлекали от работы. – Зайди вон в ту дверь, там находится хозяйство Атенаис. Скажи, что я распорядился насчёт носильщиков.

Обрадованный Даро (ему выпала большая удача – увидеться с Атенаис!), ощущая невольный трепет, отворил дверь следующего помещения, которое было личной мастерской девушки. Он знал, что Атенаис потребовала от отца в категорической форме, чтобы тот выделил ей отдельную комнату для работы. И конечно же Кбид не смог ей отказать. Дочь мастера была увлекающейся натурой, как и сам Кариец, поэтому не терпела присутствия в мастерской посторонних, когда она занималась творчеством.

Из-под её ловких рук выходили настоящие шедевры, которые особенно нравились правительнице острова. Она была настолько милостива к Атенаис, что возвела её в придворный сан, и теперь девушка могла беспрепятственно посещать дворец в любое время.

Правда, Даро думал, что таких милостей Атенаис сподобилась лишь по той причине, что заканчивался ремонт личных покоев жены миноса и их нужно было расписать. А кто мог лучше всех это сделать? Только Атенаис. Она подбирала удивительные цвета, живо и ярко изображала природу, животных, и её росписи стали бы украшением любого дворца.

Конечно же, Атенаис работала. «Кто бы сомневался», – подумал Даро. Высунув от усердия кончик языка, девушка работала над большой амфорой, явно предназначенной для дворца миноса; такие сосуды были очень дорогими. Атенаис уже изобразила пёстрого фазана, блистающего всеми цветами радуги, а теперь рисовала кошку, которая подстерегала его, выглядывая из густой травы.

– Кхм! – прокашлялся Даро, дабы обратить на себя внимание.

Девушка недовольно повела плечами (похоже, она хотела сказать «брысь!», словно коту, и её сдержало только то, что Атенаис пока не видела вошедшего в её мастерскую; а вдруг это отец?) и нехотя оторвалась от своего занятия.

– Даро?! – Огромные глазищи Атенаис округлились от удивления; юноша переступил порог её мастерской впервые.

Это было непозволительное нахальство, и она уже готова была в сердцах выпроводить его вон, но тут Даро, смекнув, что девушка может ему нагрубить и тогда между ними будет всё кончено, быстро выпалил:

– Я пришёл забрать заказ! – И добавил извинительным тоном:

– Отец твой прислал…

– Заказ? Заказ… – Атенаис тряхнула головой, отчего её чёрные густые волосы рассыпались по спине длинными вьющимися прядями, пытаясь понять, о чём идёт речь.

Наконец до неё дошло.

– Амфоры… Да-да, конечно, амфоры! – молвила она с облегчением. – Они уже высохли, стоят вон там, в углу… – Девушка указала направление своим изящным пальчиком, вымазанным в краске.

– Мастер распорядился дать слуг, чтобы они донесли амфоры до моего дома…

– И где они?

Даро развёл руками.

– А я откуда знаю? – ответил он виновато.

– Всё у вас, мужчин, не так, как у людей! – сердито сказала Атенаис. – Отец распорядился… Некогда мне! Сам найди этих бездельников, приведи их сюда, и уматывайте. У меня работа стоит! Надолго прервусь – и всё пойдёт насмарку. Краска начнёт отслаиваться. Что потом буду делать? А заказ срочный.

– Всё, всё, ухожу…

Обиженный таким приёмом, Даро выскочил из мастерской и отправился искать слуг Карийца. Юноша уже знал, где они могут находиться. Сзади к мастерской была прилеплена кладовая, в которой хранилась разная дребедень. Её-то и облюбовали слуги мастера – ещё те лентяи.

Вообще-то они были в обучении у Кбида и числились подмастерьями, но к настоящему делу их пока не подпускали. Слуги занимались самыми тяжёлыми и неблагодарными работами (от которых постоянно увиливали): перетирали краску курантами[47]47
  Курант – притёртый к каменной плите камень или пест. Служит для очень тонкого растирания красок и связующего в живописи и иконописи, которого не достигнуть в ступке. Также камень вместе с плитой. Крупные куранты делались из камней прочных пород – лабрадор, порфир и т.п. Мелкие – из стекла, агата и металла.


[Закрыть], учились наносить на стены известковую штукатурку в семь тонких слоёв, добавляя в неё молоко, толчёный кирпич и пемзу, причём для верхнего слоя они готовили мраморную крошку, что было очень нелегко, и выглаживали его до блеска.

А ещё Кбид учил их готовить разные животные и рыбьи клеи и покрывать готовую роспись смесью масла с воском, после чего стену подвергали нагреву и расплавленный воск промокали. Работа эта была трудоёмкой и неблагодарной, зато фрески после такой обработки не боялись ни зноя, ни холода, ни высокой влажности.

Всё это Даро рассказали год назад подмастерья Карийца, жалуясь на свою нелёгкую судьбину. Любознательный юноша, которому всё было интересно и которому хотелось узнать как можно больше о жизни Крита, скрытой от его глаз (особенно он жаждал разобраться в тонкостях ремесла, которым занималась Атенаис, чтобы потом в разговоре с ней не выглядеть тупицей), познакомился с подмастерьями очень просто – угостил их вином Акару. А оно могло развязать языки кому угодно. К тому же подмастерьям было лестно, что сын известного кибернетоса, который в чести у самого миноса, спустился с заоблачных высот в их глиняно-черепяное царство.

Появление Даро они встретили радостными возгласами; слуги Кбида думали, что юноша и в этот раз пришёл не с пустыми руками. И тут же разочарованно завздыхали, услышав наказ мастера.

– Чуток погоди, – буркнул недовольно один из них. – Доиграем – и пойдём…

Пришлось Даро присесть на колченогий табурет и стать свидетелем окончания игры, которую называли «петтея». Она была поистине народной; в неё играли и стар и млад. Игровое поле представляло собой квадратную доску, расчерченную на шестьдесят четыре клетки. С одного и другого концов доски устанавливались в ряд друг против друга по восемь керамических кругляшек, которые отличались цветом и оттиснутыми на них изображениями. У одного из подмастерьев на чёрных кругляшках была изображена голова быка, а у второго – на красных – воин в шлеме. Судя по всему, изображения представляли собой Минотавра и Тесея, хотя оттиски были не очень качественными.

Игроки двигали свои кругляшки только прямо или в стороны; перепрыгивать друг через друга «воинам» не разрешалось. Выигрывал тот, кто первым окружит или уберёт кругляшки противника с поля боя. «Воин» считался окружённым, когда ему некуда было двигаться. Его также убирали с доски, когда он попадал в «ворота» между двумя противниками или когда рядом с ним уже находился чужак, а на той же линии с другой стороны на соседнем квадрате появлялся второй «воин» соперника. Однако нельзя было убрать кругляшку соперника, прижав её своим «воином» к краю доски; обязательно требовались «ворота». Если у игрока оставалась всего одна кругляшка, он проигрывал. И главное: «воины» могли возвращаться назад только тогда, когда дошли до противоположного края доски.

Обычно перед началом «сражения» игроки делали ставки. За каждого убранного с поля боя противника игрок получал от соперника дополнительного «воина». Подсчёт сражённых «воинов» производился по окончании игры. Именно этот момент и довелось наблюдать Даро.

Проиграл подмастерье по имени Кеко. Ворча, как старый дед, он нехотя распустил завязки кошелька и отсчитал сопернику десять каменных кружочков с вырезанными на них цифрами. Это были мелкие деньги Крита. В основном их использовали небогатые жители острова для покупки продуктов на местном рынке. У торговцев и знати в ходу были другие деньги: золотые бычьи головы размером с небольшой вяленый плод смоквы и куски меди, напоминающие растянутую шкуру быка, весом в один талантон[48]48
  Талантон, талант – (греч. τάλαντον означает «весы»); единица массы и счётно-денежная единица, использовавшаяся в античные времена в Европе, Передней Азии и Северной Африке. Вес таланта на острове Крит в минойскую эпоху составлял около 29 кг.


[Закрыть]. На них даже наносили резцами штрихи, чтобы обозначить шерсть животного.

– Что нести, куда идти? – недовольно переспросил Кеко; мыслями он всё ещё был в игре, которая закончилась для него обидным проигрышем.

Даро ответил на вопрос «страдальца» с искренним сочувствием; «петтея» была очень захватывающей игрой, и проигрыш некоторыми игроками воспринимался как сильная обида и даже личная трагедия. Ведь для успеха в игре требовались быстрый ум и недюжинная смекалка, поэтому проигравший чувствовал себя ущербным; кому понравится, чтобы его считали умственно отсталым? И хотя в «петтею» мог проиграть даже общепризнанный умник, легче ему от этого не становилось.

Подмастерья обернули амфоры в листья винограда, аккуратно уложили их в две корзины и вышли во двор мастерской. А Даро с решительным видом достал из своей набедренной повязки маленькую пиксиду[49]49
  Пиксида – небольшая круглая (изначально самшитовая) коробочка с крышкой для хранения украшений, пряностей, мазей или порошков. Пиксиды также делали из керамики, алебастра, металла и слоновой кости.


[Закрыть] из самшита и отдал её Атенаис со словами:

– Это тебе. Подарок…

И, как ошпаренный, выскочил из мастерской. Атенаис в недоумении посмотрела ему вслед, затем открыла пиксиду – и невольно вскрикнула от неожиданности и восхищения. Внутри круглой коробочки покоилась великолепная чёрная жемчужина!

Огромную чёрную жемчужину и большую часть улова Акару оставил себе, однако и юношам кое-что перепало. Но перед тем, как отправиться домой, Даро набрался смелости и попросил у деда ещё одну жемчужину – чёрную. Старый кибернетос внимательно посмотрел на внука, улыбнулся – он сразу понял, для чего она нужна Даро – и выбрал ему из маленькой кучки чёрных жемчужин самую красивую.

Атенаис какое-то время любовалось жемчужиной, а затем, словно вспомнив что-то очень важное, выбежала вслед за Даро. Но его уже и след простыл. «Милый, милый Даро… – с нежностью прошептала красавица. – Ты даже не представляешь, как я к тебе отношусь…»

На подходе к дому Даро увидел целую процессию. Он сразу узнал моряков, которые ушли вместе с отцом в плавание. Отец вернулся! Это была первая – радостная – мысль. А вторая ударила по голове, словно обухом, – с отцом случилась какая-то беда! Его несли на носилках четверо дюжих рабов, хотя позади процессии двигалась повозка с сеном, запряжённая волами. Видимо, отец был сильно изранен, если не мог передвигаться в повозке даже лёжа на мягкой подстилке.

Даро подлетел к носилкам, словно на крыльях, и увидел серое измождённое лицо Видамаро.

– Что с тобой, отец?! – воскликнул юноша.

Видамаро слабо улыбнулся и ответил:

– Ничего такого, что можно назвать непоправимым. Меня ранили в сражении с пиратами. Хайре, сынок! Ну-ну, не вздумай пустить слезу! Ты же мужчина. Прочь печаль! Я пока жив и дома, а значит, боги ко мне по-прежнему милостивы. Немного поваляюсь (это ведь не впервые) – и опять в море. Путешествие в Пунт принесло несомненную удачу, и если бы не морские разбойники…

Отец умолк и закрыл глаза; похоже, ему стало худо. Со двора выскочила Мелита и заохала, запричитала. Видамаро внесли в дом и уложили на постель.

– Беги во дворец и приведи оттуда знающего лекаря! – приказным тоном сказала сильно встревоженная Мелита.

– Кого именно?

– Найди жреца Апикоту. Твой дед говорил, что он лучший лекарь Коносо.

– Уже бегу!

И Даро умчался. Ему очень хотелось поговорить с моряками, которые неприкаянно топтались во дворе, ожидая, пока освободится Мелита, – они точно знали, что служанка угостит их добрым вином. Но ему нужно было торопиться; похоже, отец, хоть и бодрился, пребывал между жизнью и смертью.

Глава 6
ДИКТЕЙСКАЯ ПЕЩЕРА

Во дворце миноса Даро был несколько раз – с отцом. В детстве его пугала громада Лабиринта: множество двух-, трёх– и четырёхэтажных зданий, объединённых галереями и запутанными коридорами, ряды огромных колонн, на фоне которых маленький Даро чувствовал себя букашкой, надменные жрецы в своих странных одеяниях, стража, закованная в бронзовые латы с плюмажами на шлемах, потрясающе красивые придворные дамы в ярких пёстрых платьях, некоторые с обнажённой грудью… Они даже на знаменитого кибернетоса Видамаро смотрели как на пустое место, а уж представителей более низкого сословия и вовсе не стеснялись, вели себя так, будто их не было рядом. А вокруг Лабиринта – чудесные сады и парки с экзотическими деревьями и растениями, привезёнными торговцами в основном из Та-Кем.

Огромный массив дворца был виден издалека. Здания Лабиринта стояли на каменных фундаментах и были сложены из сырцовых кирпичей, скреплённых деревянным каркасом. Их белые стены ярко светились под солнцем, а балконы, портики, открытые лоджии и веранды, украшенные настенной росписью, большие окна, широкие входные лестницы, пандусы, ряды красных колонн и башнеобразные сооружения на крышах всякий раз производили огромное впечатление даже на отца, хотя он видел прекрасные дворцы египетских фараонов и в Лабиринте бывал довольно часто – почти после каждого плавания в дальние страны.

Минос был очень любопытен, и кибернетосу приходилось подолгу рассказывать ему о том, что он видел в своих путешествиях. Все его длинные повествования несколько писцов терпеливо записывали на глиняных табличках, которые потом передавались в хозяйство жреца – хранителя дворца, чтобы по истечении некоторого времени, когда глина хорошо подсохнет, таблички могли прочесть советники миноса и высказать ему свои суждения и рекомендации: с какой страной выгодно торговать, с кем дружить и на кого можно напустить военный флот Крита, чтобы правитель той земли не забывал, чья сила главная в Великом море.

У Лабиринта было несколько входов. Каждый из них имел своё предназначение и предусматривал определённый круг входящих через него лиц. Даро знал это и сразу же направился к боковой лестнице, по обеим сторонам которой располагалась колоннада, поддерживающая крышу. Через этот вход стража обычно пропускала жрецов невысокого ранга, мореплавателей и небогатых торговцев. Ярко-красные колонны покоились на белоснежных пьедесталах, а их капители[50]50
  Капитель – венчающая часть колонны.


[Закрыть] были окрашены в чёрный цвет. Синие архитравы[51]51
  Архитрав – прямолинейная перекладина, балка, лежащая на капителях колонн.


[Закрыть] с белой полосой посередине подчёркивали стройность и монументальность колонн, а нарисованные на них священные символы покрывала позолота.

– Ты кто такой? – спросил один из стражей, решительно преграждая юноше путь наверх.

Даро не стал с ним говорить, лишь не без некоторого высокомерия показал знак своего достоинства – кольцо с печатью из оникса, на которой было искусно вырезано изображение корабля и его имя с помощью древнего символа. Подобные печати имели все, кто был вхож во дворец, в том числе и кибернетосы. Они являлись пропуском во дворец. Своё кольцо Даро получил только тогда, когда прошёл все науки, полагающиеся кормчему.

Недоверчиво хмыкнув, страж оглядел его с ног до головы, – больно юн для кибернетоса, угадал его мысли Даро, – но промолчал и, почтительно поклонившись, ответил на короткий вопрос, где можно найти жреца Апикоту.

Миновав стражу из четырёх воинов в полном боевом облачении, расположившихся в начале лестницы, Даро продолжил подъём, пока не оказался на просторной веранде. С неё открывался чудесный вид на речку, город, обширную равнину за ним и синеющие вдали горные хребты, а также две самые высокие горы – священную Иду, облюбованную богом Дивеем, и Юкту. Но любоваться красотами природы Даро было недосуг. С правой стороны веранды находился новый лестничный марш, более узкий и крутой, чем прежний, но юноша взлетел по нему наверх как на крыльях. Наконец-то он добрался туда, куда ему нужно!

Не задерживаясь, Даро прошёл длинный коридор, такой широкий, что по нему можно было проехать повозкой, в которую запряжена пара быков, пересёк несколько богато расписанных фресками помещений, поднялся снова по лестнице и наконец оказался во владениях жреца-лекаря, который следил за здоровьем самого миноса.

Помещение, в котором оказался Даро, оказалось достаточно просторным. Оно было сплошь заставлено различными сосудами (конечно же, с лекарственными отварами, настойками и мазями) – от крохотных ионийских алабастронов[52]52
  Алабастрон – небольшой сосуд для масла и благовоний; мужчины обычно использовали арибалл.


[Закрыть], амфорисков[53]53
  Амфориск – миниатюрная амфора для благовоний.


[Закрыть] и арибаллов[54]54
  Арибалл – сосуд для масла, используемый во время гимнастических упражнений. Носился в мешочке за поясом набедренной повязки.


[Закрыть], до больших микенских лекифов[55]55
  Лекиф – вместительный сосуд для хранения ароматического масла.


[Закрыть] и критских амфор. Всё это многообразие теснилось на полу, на скамьях и в нишах, устроенных в стенах помещения на разной высоте. Жрецы-лекари, кроме своих непосредственных обязанностей по врачеванию больных, были ещё и поставщиками мазей, притираний, благовоний и омолаживающих средств для придворных прелестниц и самой правительницы.

Из комнаты хорошо просматривался балкон, на котором в тени были развешаны для просушки связки лекарственных трав и кореньев. В помещении стоял такой густой, терпкий аромат, что Даро невольно чихнул, чем привлёк к себе внимание жреца.

Апикота был сухощав, подтянут и носил небольшую пегую бородку. Его хитон тёмного цвета – длинное (до лодыжек) одеяние по ахейской моде из простой материи, полагающееся жрецам-лекарям, – был подпоясан красным витым шнуром и сколот на плече серебряной пряжкой с изображением головы быка.

Даро почтительно поклонился жрецу, произнёс необходимое в таких случаях приветствие и застыл в позе просителя. Негоже было приступать к делу сразу, несмотря на срочность; старший по возрасту и гораздо выше по положению жрец должен был начать разговор первым. Если, конечно, пожелает. А он, судя по хмурому выражению на смуглом лице, не был расположен к общению. Тем более с незнакомым юнцом, который не был придворным и который явился без приглашения. Тогда Даро как бы невзначай положил правую руку на пояс набедренной повязки – чтобы жрец обратил внимание на перстень-печатку.

Его замысел оказался удачным. Глаза почтенного Апикоты всё ещё были зоркими и он разглядел изображение корабля, вырезанное искусным мастером на красновато-коричневом ониксе.

– Юный кибернетос… – В голосе жреца послышалось удивление. – Чей ты сын?

– Кибернетоса Видамаро, – ответил юноша. – Он тяжело ранен и нуждается в помощи.

Жрец без лишних слов начал собираться. Вскоре они уже шагали по дороге к дому Даро. Юноша тащил на плече тяжёлую сумку лекаря с лекарствами, поэтому немолодой лекарь шёл быстро.

Отец был без сознания. Бледная, как полотно, Мелита беспомощно толклась возле ложа хозяина, прикладывая к его горячему лбу кусочки ткани, намоченные в холодной воде. Она напоила Видамаро бодрящим напитком собственного изготовления, – отвар и впрямь обладал целебными свойствами, но толку от этого было немного.

Апикота приказал раздеть кибернетоса и осмотрел рваную рану в боку. Она была нанесена стрелой с тяжёлым зазубренным наконечником и, похоже, задела жизненно важные органы. Наверное, рана получилась рваной, когда наконечник стрелы извлекали из тела. Сокрушённо покачивая головой, жрец тщательно очистил рану от запёкшейся крови, промыл её крепкой винной настойкой, сшил края раны суровой ниткой (пребывающий в беспамятстве Видамаро даже не застонал) и наложил повязку с целебной мазью.

– Повязку менять каждое утро, – распорядился Апикота. – Оставляю вам мазь и кувшин с лекарственным отваром. Как только он очнётся, дайте ему попить отвар – вместо вина. Но немного, вот столько… – Он провёл ногтем черту на чаше. – И так семь раз в день. Из еды предпочтителен мёд и несолёный козий сыр. Это всё. Большего сделать я не в состоянии – рана чересчур глубокая. Будем надеяться на милость богов и крепкий организм твоего отца, юный кибернетос.

Получив обязательную плату (Даро расплатился щедро, чем весьма расположил к себе Апикоту, – он обещал наведываться к раненому каждый день) и дав несколько дельных советов по уходу за Видамаро, жрец удалился. А юноша, немного поразмыслив, позвал одного из моряков, которые всё-таки получили своё вино (теперь они сидели в тенёчке, наслаждаясь столь желанным отдыхом на твёрдой земле), и отправил его в Аминисо, чтобы он сообщил деду о ранении отца.

В ожидании Акару, который слыл весьма сведущим во врачевании ран, хотя он и не был лекарем (сказывалось его боевое прошлое), Даро и Мелита провели остаток дня в большой тревоге. Видамаро то приходил в себя, то снова терял сознание и даже начинал бредить. Он весь горел, и служанка постоянно прикладывала к его голове холодные примочки и протирала всё тело «кислым вином». Так на Крите называли винный уксус. Его широко использовали как противовоспалительное средство и для обеззараживания воды. Кроме того, он хорошо утолял жажду. Для этого достаточно было капнуть в чашу с водой несколько капель «кислого вина».

Акару только глянул на Видамаро, сразу же безапелляционно сказал:

– Здесь не поможет даже Апикота. Хотя он и считается великим лекарем и пользует самого миноса. Конечно, разные хвори Апикота лечит успешно, но что касается тяжёлых ранений, то на Крите есть только одно место, где обитают врачеватели, которым жрецы Лабиринта не чета.

– И где это место? – спросил Даро, который за день почернел от горя, неожиданно свалившегося на их семью; казалось, что он даже повзрослел.

– Диктейская пещера, – коротко и сухо ответил старый кибернетос.

Он знал, что Даро поймёт его без лишних объяснений. Они и впрямь ему не потребовались. В Диктейской пещере родился Дивей, по преданиям, отец первого Миноса. Там был его жертвенник и там же находились жрецы Отца Дня. Во время праздника, посвящённого рождению Дивея, в Диктейскую пещеру заводили быка, предназначенного для жертвоприношения, на алтарь возлагали зёрна ячменя, смешанные пополам с зёрнами пшеницы, и оставляли его без охраны. Бык начинал поедать зёрна, и тогда один из жрецов убивал его лабрисом. А затем, бросив топор возле алтаря, убегал. Появившиеся в пещере спустя какое-то время жрецы, будто не зная человека, который убил священное животное, привлекали к суду за это «святотатство» лабрис.

К Диктейской пещере постоянно приходили жертвователи, в основном небогатый люд, и приносили свои дары: вино, хлебы, сыр, рыбу, овощи, фрукты… А также разную посуду, глиняные фигурка разных богов и животных – чтобы эти жертвы Дивею вернулись к ним многократно и в натуральном виде. На алтарь возлагали только зёрна. Остальное шло в пищу «святым людям» – жрецам. А поскольку поток жертвователей никогда не иссякал, обосновавшиеся возле Диктейской пещеры жрецы жили безбедно. Они ухаживали за священным местом и прослыли как великие врачеватели, что было истинной правдой.

Уж непонятно, что помогало больше больным и увечным – целительный воздух высокогорья, несомненная святость пещеры или бальзамы, состав которых был тайной диктейских жрецов, но люди чаще всего выздоравливали, притом быстро.

– Но отца нельзя тревожить! – возразил Даро. – Апикота сказал, что ему требуется покой.

– Два-три дня – не больше! – решительно сказал Акару. – Как только жар спадёт – а это непременно случится, отвар Апикоты очень действенен, проверено, – так и отправимся в путь. Чтобы его выдержать, у Видамаро вполне хватит сил.