Текст книги "Архивных сведений не имеется"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

7

С продуктами вышла неувязка: взрыв на перевале, который уничтожил следы главарей белобандитов, напугал оленей, и две упряжки свалились в пропасть. Но беда не ходит в одиночку: примерно через две недели после случая на перевале ночью волчья стая разогнала ездовых оленей. Поутру удалось разыскать только двух, остальные или присоединились к своим диким сородичам, или стали волчьей добычей.

Почерневший от мороза Деревянов рычал, словно затравленный зверь, – на одной из утраченных упряжек хранился запас спирта, и вынужденное трезвое существование бесило его больше, чем значительное ограничение дневного пайка.

Молчаливый Кукольников проявлял чудеса выносливости, прокладывая лыжню практически бессменно. Казалось, что его бледно-желтые щеки вовсе не чувствительны к свирепому морозу; может, потому, что он каждое утро подолгу втирал в кожу вонючий нерпичий жир, от которого Деревянова тянуло на рвоту.

Безразличный ко всему Христоня, закутавшись в башлык так, что виднелись только его блудливые глаза, прислуживал как всегда безотказно и сноровисто. Если и проскальзывала какая мысль в его чубатой голове, так это, пожалуй, всего лишь одна – перехватить лишний кусок с пайки господ офицеров.

Бирюлеву приходилось тяжелее всех: пытаясь остановить взбесившихся от страха оленей, он свалился в расщелину и подвернул ногу. Теперь Бирюлев хромал с каждым днем сильнее, тащился позади, налегая на самодельный костыль. Нога распухла, стала толстой, неуклюжей, не влезала в торбас, пришлось обмотать ее огрызками оленьих шкур – остатками пиршества волчьей стаи.

Проводник, старый якут Колыннах, которого силой заставили вести эту компанию на поиски золотой жилы, обнаруженной Сафи-Бориской, шел вслед за Кукольниковым. Морщинистое лицо с реденькой седой бородкой было непроницаемо спокойно; узкие глаза, несмотря на преклонные годы каюра, смотрели молодо и остро. Поутру перед очередным выходом на тропу Колыннах подолгу молился, стоя на коленях перед крохотным амулетом – искусно вырезанной из моржового бивня фигуркой какого-то якутского божества, которую он носил на кожаном шнурке под кухлянкой. Вспыльчивый Деревянов однажды попытался прервать этот языческий обряд старого якута, но Колыннах с невозмутимым видом уселся на снег и отказался идти дальше даже под угрозой расстрела. Пришлось всей компании битый час ползать по сугробам в поисках костяного идола, выброшенного Деревяновым. С той поры каюра оставили в покое.

Последнего оленя прирезали уже на полпути к цели – везти было практически нечего, а желудки все чаще давали о себе знать голодными спазмами; ноги дрожали, подкашивались, привалы участились, и за день они проходили ровно половину того расстояния, что в начале пути.

Как ни старались экономить, но вожделенное мясо исчезло уже к концу второй недели после забоя последнего оленя.

Выручал старый Колыннах, которому, поколебавшись, все-таки вручили карабин, обойму патронов и приставили Христоню в качестве надзирателя – кто его знает, что у этого туземца на уме…

Но вскоре поднялись на плоскогорье, дичи стало значительно меньше, и добыть ее даже для такого многоопытного охотника, как Колыннах, стало весьма трудной задачей.

Первым сдал Бирюлев. Он только слегка постанывал, когда Кукольников пытался его поставить на ноги. Тогда бывший жандармский ротмистр, покривив тонкие шершавые губы, что должно было означать сожаление и печаль, вынул маузер и выстрелил в рот ближайшему сподвижнику.

– Нужно идти. Уже недолго. Неподалеку склад. Дойдем… – сухо чеканил Кукольников.

– Господин поручик… замыкающий…

Деревянов вяло кивнул – абсолютное безразличие ко всему происходящему овладело им, и он даже не одернул, как обычно, ротмистра, который постепенно оттеснил его, своего командира, на второй план…

К тайному продовольственному складу, который загодя оборудовал предусмотрительный Кукольников, добрались только на четвертые сутки после смерти Бирюлева.

Кукольников, которого в последнее время стала мучить одышка, долго стоял, прислонившись к двери длинной приземистой избушки, не решаясь зайти внутрь: а вдруг кто-нибудь их опередил?

Но все оказалось в целости, сохранности и в том количестве, которое было согласовано с фирмой "Олаф Свенсон и К°", поставившей припасы в обмен на награбленную бандой Деревянова у туземцев пушнину. Отъедались и отсыпались в парной теплыни избушки почти месяц – мороз временами опускался за отметку -60°С, и густой неподвижный туман покрывал речную долину и распадки. А до цели еще оставалось добрых три сотни верст.

8

Итоги прошедшей недели особой радости, как и предполагал Савин, ему не принесли. В актив можно было занести только временное перемирие с Наташкой и прибытие из служебной командировки старшего лейтенанта Петрищева, на широкие плечи которого и. о. начальника ОУР взвалил дело о квартирных кражах. Мышкин, пробегая по коридорам райотдела, при встрече виновато отворачивал взгляд и на немой вопрос Савина скорбно кривился.

И все же папка "Дело № 108/51К" постепенно приобретала вполне приличный упитанный вид. Впрочем, вместо определенной ясности ее содержимое принесло такой водоворот новых пунктов и подпунктов в плане розыскных мероприятий, что впору было подключать к расследованию весь отдел. Поэтому Савин, повздыхав и поплакавшись в жилетку коллегам, которые приглашали его на открытие охотничьего сезона, ранним воскресным утром поплелся в райотдел и принялся систематизировать накопившиеся за эти дни материалы.

Пуля. Выпущена из охотничьего ружья 16-го калибра со сверловкой ствола "парадокс". Редкое ружьишко. В районе и окрестностях приграничных, увы, не числится. Проверено. Значит, можно предположить, что убийца из местных жителей, старых колымчан. Кое-кто еще хранит спрятанные в охотничьих зимовьях ружья с такой сверловкой, преимущественно американского производства, – мечту каждого охотника (особенно браконьера). Убойная сила и дальность полета пули почти соответствуют нарезным штуцерам.

Итак, предположим… Стоп, Савин, стоп! И здесь вариантов хватает: убийца купил ружье у кого-то по случаю, нашел в тайге, украл, наконец, каким-то образом ухитрился переправить из центральных районов страны… Достаточно? Вполне. С лихвой. Отставим предположения, законспектируем как факт.

Резиновые "болотки". Изготовлены на Московском заводе резинотехнических изделий. Модель… Партия… Год выпуска…

Рубашка, брюки… Размер 54, рост 4. Производство… Москва! Опять Москва. Похоже, что вариант "москвич" наиболее вероятен. Очень похоже…

Срочный запрос в Государственный исторический архив. Ответ: "…Сообщаем, что вышеозначенный герб… принадлежит графской фамилии Воронцовых-Вельяминовых".

Вчерашняя почта. Спецсвязь. Центральный архив Министерства внутренних дел. "На ваш запрос, исходящий №… от…

…Генерал-лейтенант Николай Воронцов-Вельяминов… погиб в 1905 году… Жена графа, Анастасия Воронцова-Вельяминова, урожденная Тучкова, 1865 года рождения, умерла в 1922 году… Дочь Наталья, 1889 года рождения, эмигрировала в 1919 году… Сведений не имеется…

Сын Владимир, 1884 года рождения, подполковник, осужден в 1915 году за убийство барона фон Типпельскирха, полковника Генерального штаба… Каторжные работы… Сведений не имеется… Жена Владимира Воронцова-Вельяминова, Александра, урожденная Малахова, из мелкопоместных дворян Тверской губернии, 1895 года рождения. Сведений не имеется…

Сын графа Воронцова-Вельяминова, Алексей, 1914 года рождения. Сведений не имеется"…

Все. Не густо. Спросить ГР. В. В.-В, каким образом его вещички оказались в колымской тайге, явно не удастся.

Но кто же все-таки почил вечным сном? То, что убийцу разыскать – все равно, что поймать в темной комнате черную кошку, которой там нет, как говорил Конфуций, почти неоспоримо. Увы. Как ни обидно это сознавать, но факт. По крайней мере, до поры, до времени. (Савин, в тебе заговорило профессиональное самолюбие?).

Значит, единственно возможный правильный вариант – сосредоточиться на личности потерпевшего. Кто "за", прошу поднять руки. Савин – раз, Седлецкий… Горячо любимый шеф, как всегда, имеет особое мнение.

– Мечтаешь?

– Ба, начальник ЭКО, товарищ Мышкин! Каким ветром?

– Здравствуй, Боря.

– Привет. Почему не на природе?

– Обстоятельства…

– Что нового на вашем фронте?

– Зайди ко мне в лабораторию.

– Удивишь?

– Возможно…

Стараниями неутомимого Мышкина лаборатория ЭКО имела вполне современный вид. И не только вид, но и оборудование, на зависть коллегам из других райотделов области, которые тщетно пытались выведать у КаВэ секреты его снабженческих подвигов.

Мышкин открыл сейф, извлек оттуда часы и лупу убитого и молча положил их на стол перед Савиным.

– Предлагаешь отремонтировать? – не удержался Савин, усаживаясь на стул-вертушку.

– Предлагаю тебе еще одну задачку.

С этими словами Мышкин осторожно открыл крышку часов, пододвинул их поближе к Савину и ткнул ему в руку лупу.

– Смотри внимательно. Не там, левее… Видишь, фирменная гравировка орнамента ограничена лентой? Сейчас я включу лампу. Так… И на ленте…

– Костя, это же… какой-то план!

– Не ори, гений сыска. План. И текст. Вот фотография. Увеличение стократное.

– План местности… Координаты! Это же здорово, Костя!

– Не очень, Савин, не очень здорово…

– Почему?

– Потому что текст – сплошная белиберда, набор букв, а координаты… Координаты или зашифрованы, или придется тебя командировать в Центральную Африку, чтобы лично познакомился с местностью, на которую они указывают.

– Значит, шифр?

– Очень похоже.

– Ключ?

– Увы, неизвестен. Текст расшифровке не поддается. Я уже пытался. Правда, мои познания в этом деле довольно скромны…

– Не прибедняйся, Костя, здесь все свои. Слушай, а что если ключ к шифру – гравировка на застежке портмоне?

– Проверял. Не получается. Думаю, что нужно все это отправить в облуправление.

– А оттуда в Москву… Время, время, Костя! Сроки у нас знаешь какие? А если здесь кроется разгадка?

– Все равно я сомневаюсь, что у меня что-либо получится. Не тот уровень, Боря, честное слово. Там люди поопытней по этой части.

– М-да… Может, ты и прав… А жаль.

– Мне тоже, но – увы…

– Костя, а если попробовать сопоставить план на гравировке с картой на местности, где найден убитый?

– Идея хорошая, но для ЭВМ. На это года не хватит. Сам знаешь, сколько ручейков и речушек сплетено в кружево на этой местности. А если учесть, что на гравировке все это изображено довольно условно, и главное, видимо, заключено в тексте, то суди сам, насколько нам подходит этот вариант.

– Согласен, – уныло кивнул Савин.

– И все же из этого плана удалось кое-что выцарапать.

– Ну!

– Техника, Боря… Нам удалось установить тождество почерков гравера на крышке часов и на застежке портмоне.

– Значит, все-таки на застежке ключ к шифру?

– Ключ не ключ, это еще требуется доказать. Но то, что гравер – умелец, каких поискать, можно сказать с уверенностью. Так тонко и чисто выполнить гравировку, да еще в таком микроскопическом масштабе и вдобавок ко всему искусно замаскировать, под силу только незаурядному специалисту граверного дела. А таких у нас в Союзе, поверь, Боря, немного.

– Думаешь, ниточка?

– Почти уверен…

9

Рана Владимира затянулась по истечении второй недели. Но Макар Медов выздоравливал трудно. Дни и ночи напролет сидел возле него Владимир, прислушиваясь к тяжелому хриплому дыханию старого каюра. Сидел до тех пор, пока не стали подходить к концу продукты, загодя запасенные якутом. Растирал тело мазями, которые хранились у Макара на такой случай в котомке, поил целебными настоями трав и медвежьим жиром, прикладывал к ране толченную в порошок кору деревьев, смоченную спиртом.

А дни шли своим чередом. Шальной разгул октябрьских метелей утихомирил звонкий и веселый ноябрьский мороз, которому на смену пришел хмурый, туманный декабрь.

После рождества Владимир впервые вышел на охотничью тропу. Макару полегчало; рана затянулась, и якут, придерживаясь за стенки избушки, пошатываясь и кряхтя, пытался в его отсутствие ходить, за что не раз получал нагоняй. Но дело явно шло на поправку. Или причиной тому были вкусные и питательные бульоны из глухарей и рябчиков, добытых Владимиром, или лечебные процедуры дали наконец желанный результат, а возможно и то, что зима медленно и уверенно скатывалась к весне, но как бы там ни было, а в начале февраля Макар стал на широкие охотничьи лыжи и отправился ставить петли на зайцев…

Олень ринулся напролом через кустарник, но пуля оказалась проворнее; отшвырнув в сторону ненужные лыжи, Владимир, зарываясь по пояс в сугробы и царапая лицо и руки о ветви, полез к добыче. Второй выстрел не понадобился – когда он добрался до оленя, тот дернулся в последний раз и затих.

Быстро и сноровисто освежевав оленя, Владимир разрубил тушу на куски и принялся перетаскивать мясо поближе к лыжне.

Неясный, приглушенный густым частоколом молодого подлеска говор и шорох лыж заставил его прервать свое занятие. Опрометью нырнув в заросли. Владимир дослал в ствол карабина патрон и, сдерживая бурное дыхание, затаился под вывороченным сухостоем. "Неужели опять Делибаш с компанией?!" – недобро прищурив глаза, он поднял карабин и взял на прицел неширокую просеку, откуда должны были появиться с минуты на минуту незваные пришельцы…

На этот раз впереди шел Колыннах: заметив свеженакатанную лыжню, Кукольников зло выругался и на всякий случай решил обезопасить себя и остальных, спрятавшись за спиной старого якута. Держа карабины наизготовку, бандиты, осторожно посматривая по сторонам, медленно скользили по просеке.

Все еще зоркие глаза Колыннаха не подвели его и на этот раз: свежие оленьи следы и пар освежеванной туши, который завис легким облачком в прозрачном неподвижном воздухе возле лыжни, подсказали ему, что удачливый охотник где-то поблизости. А зная таежные обычаи, он не сомневался, что вот-вот может заговорить и его карабин.

– Твоя не стреляй! Моя якута! Моя Ко-лын-нах!

Владимир уже и сам видел, что это не Делибаш с напарниками. Но при этом он не мог не отметить как человек с определенным военным опытом, что попутчики старого якута отнюдь не новички в военном деле: как только Колыннах прокричал первую фразу, они словно по мановению волшебной палочки исчезли с лыжни, и только желтый дождь сухих лиственных иголок указывал, что пришельцы тут же расползлись по сторонам, охватывая просеку полукольцом.

Поколебавшись какое-то мгновение и решив, что прятаться нет смысла, Владимир поднялся на ноги и подошел к Колыннаху, которого он знал давно, не выпуская при этом из виду его попутчиков, затаившихся в засаде.

– Ладимир! – радостно закричал Колыннах. – Улахан Ладимир… – прослезился старый якут. И начал звать своих попутчиков:

– Ваша сюда! Бойся нету!..

Кукольников исподлобья всматривался в спокойное, мужественное лицо бородача, который, твердо упираясь ногами в землю, стоял возле старого каюра. Жандармский ротмистр, которому нельзя было отказать в проницательности, сразу смекнул, что перед ним человек незаурядный, не какой-нибудь таежный бродяга, личину которого тот надел на себя. Впрочем, в то время это было неудивительно: сколько их благородий скрывалось в колымской глухомани после разгрома белого движения! Поэтому Кукольников неожиданно вежливо спросил:

– С кем имею честь?

Офицерская выправка ротмистра была видна даже под меховой одеждой, и Владимир понял, что перед ним один из защитников "единой и неделимой", которых немало повидал и о которых был наслышан за последние пять лет. Симпатий к этому сброду он не питал, впрочем, как и к большевикам, о которых имел весьма смутное представление по той простой причине, что слухи о них доходили в колымские дебри разноречивые, да и те пресекались белогвардейцами самым жестоким образом.

Но зная, с кем предстоит иметь дело, он решил схитрить, поскольку численный перевес был явно не на его стороне, а замыслы пришельцев ему были неизвестны. С горькой иронией в душе он назвался:

– Подполковник граф Воронцов-Вельяминов.

– Ротмистр Кукольников! – мгновенно подтянулся бывший служака Жандармского корпуса – чинопочитание в царской армии было одним из главных столпов офицерства.

– Поручик Деревянов! – выпучил глаза в сторону графа и бывший главарь белобандитов, не столько от рвения, сколько от неожиданности.

– Прошу за мной, господа! Отдохнуть с дороги и перекусить, чем бог послал…

– Спасибо, господин подполковник! – Кукольников был явно не похож сам на себя, и Деревянов едва не почесал затылок, глядя, как ротмистр угодничает перед этим графом-подполковником, который невесть откуда свалился на их головы.

– Полноте, господа, не за что. Долг гостеприимства… Прихватив с собой охотничью добычу графа (то есть взвалив ее на плечи непривычно грустного и унылого Христони), все двинулись вниз по распадку, стараясь приноровиться к его легкому размашистому шагу…

Макару Медову и старому Колыннаху поставили палатку неподалеку от избушки – господа офицеры не пожелали делить ложе с туземцами. Владимир и не настаивал на обратном – в избушке и впрямь было тесновато, а морозы уже пошли на убыль; якуты жгли в палатке костерок с вечера, и в ней до утра было жарко, как в хорошо протопленной бане.

Христоня решил присоединиться к якутам – лишь бы подальше от глаз господ офицеров. Владимир в душе хвалил себя за предусмотрительность – кожаный мешок с добытым золотом он хранил после ночной стычки с компанией Делибаша в потайном месте, в скалах, а судя по разговорам и многочисленным намекам и выпытываниям, вновь прибывшие именно за этим сюда и шли. Конечно, скрыть то, что он занимается старательским промыслом, ему не удалось – промывочный лоток и кирку незаметно спрятать он не мог. Но так как в избушке оказалось совсем немного золота – четверть фунта – добыча последней недели, Владимир показал его Деревянову и ротмистру и посетовал на фатальное невезение. Поверили ему или нет, неважно – нужно было выиграть время, чтобы убраться подобру-поздорову и подальше от этих пришельцев. За Макара Владимир был спокоен – якут не отличался болтливостью, а предупрежденный им, тем более. То, что господа офицеры, не обладая старательским опытом, в скором времени доберутся к золотоносной дайке, тоже было маловероятным, да еще в зимний период – на это потребовался бы не один месяц и то при условии, что им знаком метод пробных промывок. Или точное местонахождение золотоносной жилы.

Но Владимир Воронцов-Вельяминов не учел одно обстоятельство, а именно: ему противостоял человек иезуитской изворотливости и проницательности, которому удивлялись даже в Жандармском корпусе, – ротмистр Кукольников. Не обладая громкими титулами и даже не имея чести называться дворянином, что в царской России было отнюдь немаловажным подспорьем в продвижении по служебной лестнице, худой и болезненный, с виду делопроизводитель, мелкая сошка, архивная крыса, неожиданно для всех своих коллег сделал стремительную карьеру по части политического сыска. Способность к анализу, хорошая память, невероятное самообладание и сильно развитое честолюбие единственного сына рано овдовевшего мещанина за сравнительно короткий срок службы в Жандармском корпусе позволили ему подняться вровень со старыми титулованными служаками и даже обойти их.

Агентурная сеть ротмистра его стараниями стала одной из самых разветвленных и мобильных – людей для этих цепей он умел подбирать, как никто другой, в самых разных слоях общества. Плоды его "деяний" не замедлили сказаться на внутриполитической арене предвоенной России: были разгромлены большевистские центры в Туле, Пскове, Новгороде, захвачены склады оружия и подпольная типография эсеров в Петрограде, и сам Савинков с трудом сумел ускользнуть из ловушки, которую соорудил для него Кукольников. Одесские анархисты, организацию которых он вырубил под корень, пытались устроить на него покушение, но самодельная бомба, изготовленная в мастерской Яшки Менделя, что само собой служило гарантией безотказности, неожиданно (для анархистов) взорвалась в руках боевиков.

Кукольников был инициатором и обширного рапорта на высочайшее имя самодержца всея Руси: уже в конце 1915 года он предвидел грядущую революцию и всеми силами стремился оградить русскую армию от большевистских агитаторов, которых партия направляла для работы среди солдат; для этого предлагалось создавать из политических неблагонадежных, в основном рабочих и мастеровых, специальные воинские подразделения смертников.

К глубокому сожалению Кукольникова, эта затея не выгорела, и разгневанный шеф жандармов, который не был уведомлен о затее с рапортом, отправил самонадеянного выскочку с понижением в должности во Владивосток.

Революционные события в Петрограде застали Кукольникова на Камчатке, где ротмистр с обычными для него упорством и предусмотрительностью создавал агентурную сеть – владивостокский шеф опального жандарма, не желая иметь под боком весьма опасного заместителя, который явно метил на его место, избавился от него таким, довольно простым, способом.

Несмотря на то, что Кукольников принимал самое активное участие в белом движении, особых иллюзий он не питал: чересчур уж хорошо ему были известны те паскудные силы, которые привели к краху русскую монархию. Можно сказать, что все эти годы он плыл по течению, потому что иного пути для него не было, а оставаться в бездействии не позволяла его энергичная и целеустремленная, несмотря на внешнюю инертность и холодность, натура. Особо не надеялся он и на интервенцию, так как сразу раскусил далеко идущие намерения американцев и японцев, которых события в центре России интересовали поскольку-постольку: сорвать пожирнее куш и отхватить кусок земли русской побольше – все, о чем они мечтали, по мнению ротмистра.

Владеющий свободно тремя языками – немецким, французским и английским – и довольно сносно говорящий по-японски, хорошо начитанный для жандармов, Кукольников тешил себя примером Французской буржуазной революции, которая потерпела поражение. Конечно, твердил он себе, и время иное, и условия не те, но больной ране извне примочки мало помогут, если сам организм не сумеет перебороть хворь. Рано или поздно, но это должно случиться, в чем Кукольников был твердо уверен. И нужно было набраться терпения и ждать.

Но ждать где-либо на заграничных задворках и, вдобавок ко всему, без гроша в кармане, – этого ротмистр позволить себе не мог. Кое-какие сбережения у него имелись в одном из швейцарских банков, где он завел себе счет во время заграничных командировок. Небольшую сумму удалось переправить и в Харбин – выручку от проданной фирме "Свенсон и К°" тайком от Деревянова пушнины. Но это были крохи. Нужен был запас денежных средств посолиднев.

И тут подвернулся случай с татарином Сафи Шафигул-линым, Бориской, который Кукольников, конечно же, упустить не мог: богатая золотая жила, открытая старателем в колымских дебрях, сулила бывшему жандарму безбедное существование в ожидании грядущих перемен в России.

И этот случай, эту удачу ротмистр не хотел делить ни с туповатым Деревяновым, ни тем более с графом Воронцовым-Вельяминовым, намерения которого, конечно же, не составляли трудной загадки для многоопытного ловца человеческих душ из Жандармского корпуса.