Текст книги "Ведьмак"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Глава 23

Первым делом мы немного обмылись, благо с другой стороны островка была более-менее чистая вода. А затем, морально опустошенные, легли отдохнуть. Зосима даже подремал немного. Лишь я, отдыхая, посматривал одним глазам за нашими противниками.

Но бережок был пустынен и тих. Да и вряд ли им придет в голову бредовая идея последовать нашему примеру, чтобы устроить преследование на открытой болотистой местности.

С этого островка я мог перещелкать их с карабина как куропаток. И они это понимали.

Однако и нам не было хода обратно. Я был уверен на все сто процентов, что они устроят наблюдательный пост на бережку, и будут сидеть там, пока мы не умрем с голодухи. Или не сдадимся на милость победителей. Что тоже было равнозначно смертному приговору.

В общем, куда не кинь, везде клин…

Проснувшись, Зосима первым делом занялся своей двустволкой. Он тщательно протер ее от влаги и почистил стволы изнутри (у него с собой всегда была масленка и ветошь). А затем раскурил сигарету и деловито спросил:

– Долго будем бока мять?

– Предлагаешь пойти в атаку? – Я нехотя ухмыльнулся.

– Нет. Надо идти дальше.

– Куда? Кругом болото. Есть только одна дорога – назад. Но она перекрыта.

– Дык, Кондратия Иваныча-то здесь нету…

– Да, почему-то не наблюдается. Наверное, не дошел.

– Он был тута и пошел дальше.

– Откуда знаешь? – спросил я удивленно. – А я думал, что его проглотила трясина…

Я, конечно, шибко не присматривался, но ничего такого, указывающего на пребывание здесь Кондратки, не заметил.

– Хе-хе… – хохотнул довольный Зосима; иногда деда прямо распирает от превосходства надо мной в таких делах; а опыт следопыта у него – будь здоров. – Мотреть надо внимательно. Пойдем, покажу.

Идиомыч навострил уши и немного оживился, но с нами не пошел. Борьба с трясиной ухайдокала его вполне конкретно. Он все никак не мог отдышаться.

Зосима показал мне кусты недалеко от того места, где я выбирался на сушу. Ветки кустарника были поломаны, трава помята, а чуть поодаль, уже на самом островке, на влажной почве, мы нашли и слабый, но вполне приемлемый для идентификации, отпечаток ступни Кондратки.

– Значит, наш мечтатель жив… – Я в изумлении покачал головой. – Счастливчик… Как сказочный колобок: и от бабушки ушел, и от дедушки смайнал, и даже серых волчар объехал на хромой козе. Вот только как насчет лисы?

Я бросил вопросительный взгляд на окружающее нас болото.

– Дык, я так думаю, что он не такой человек, чтобы пропасть, – рассудительно сказал Зосима.

– Не тонет только это самое… в общем, понятно. А Кондратка неплохой мужик. Мне он, например, понравился.

– Хочешь сказать, что хорошие люди на этом свете долго не заживаются? – с ревнивой ноткой в голосе спросил Зосима.

– Что-то в этом роде. Но! – Я многозначительно поднял вверх указательный палец. – Бывают исключения. Когда человек – праведник, его век длится очень долго.

Зосима скромно опустил глаза и сделал вид, что смутился. Увы, редко какой человек не падок на лесть. Мой добрый друг в это число не попадал. Он любил, чтобы его хвалили и им восхищались. Даже в иносказательной форме.

Мысленно расхохотавшись, я спросил:

– Ты и в самом деле думаешь, что мы можем отсюда выбраться другим путем – не тем, который привел нас сюда?

– Уверен. Ежели, конечно, не булькнем.

– М-да… Бульк может получится ого-го какой. А мне почему-то хочется, как любому человеку, иметь могилку на хорошо ухоженном кладбище, и чтобы моя безутешная вдова хотя бы раз в год приходила с поминальным узелком, в котором обязательно должен присутствовать стопарик лично для меня и котлетка на закусь. Но исчезнуть бесследно в этом гнилом болоте… Бр-р-р!

– Дык, это как судьба укажет.

– Тут ты прав. Раз уж она загнала нас в трясину, пусть отсюда и вытаскивает. Верно я говорю?

– Верно, но мудрено.

– Это моя ученость выпирает, как иголки из мешка. Что ж, будем собираться. Но как подумаю, что опять нужно лезть в эту грязь…

Я застонал, словно у меня внезапно разболелся зуб, и понуро поплелся к Идиомычу. Профессор уже не лежал, а сидел и что-то жевал. Подойдя вплотную, я понял, что он обгладывает какие-то ягоды с невысокого кустика.

Интересно, все творческие и ученые личности такие обжоры? Я вопросительно поднял глаза на Зосиму, но тот лишь молча кивнул – мол, пусть жрет, ягоды не ядовитые. И то хорошо. Не хочется терять бойца раньше времени.

– Будем делать плотики? – спросил я Зосиму.

– Конечно.

Мы уже не раз ходили по топким местам, поэтому решили серьезно подстраховаться. Плотик – это кусок тына, сплетенного из лозы. Если нырнешь в трясину, то слеги иногда бывает маловато, чтобы удержать человека на поверхности липкой жижи.

А когда есть плотик, то он несколько дольше задержит погружение в бездонную хлябь. За это время можно, не поря горячку, провести спасательные работы.

Плотики мы соорудили быстро – я рубил лозу, а Идиомыч и Зосима занимались плетением. Я даже удивился: оказывается, у профессора руки выросли из того места, что нужно. Он работал споро и со знанием дела.

– Что там показывает ваше изобретение? – спросил я Идиомыча.

Мне вдруг вспомнился его определитель азимута.

– Увы… – Он огорченно развел руками. – Я намочил прибор, и он перестал работать.

– А загерметизировать крышку и корпус вы не догадались. Ну да, для этого нужно быть не просто ученым, а по меньшей мере академиком…

– В следующий раз учту.

Идиомыч даже не прореагировал на мой выпад. Он чувствовал себя виноватым.

– Следующего раза может и не быть, – буркнул я раздраженно и последовал примеру Зосимы – почистил карабин.

Он еще мог пригодиться нам не раз. А оружие любит, когда за ним ухаживают, когда его холят и лелеют. Винт тоже имеет душу, пусть и железную. Ты к нему относишься хорошо – и он тебя никогда не подведет.

Мы долго выбирали направление, куда нам нужно двигаться. В конце концов возобладала мудрость Зосимы.

Я хотел рвануть напрямик к достаточно большому куску суши, который находился не очень далеко, лелея в душе надежду, что это полуостров, и что он соединяется перешейком с «большой землей», куда мы и доберемся без больших проблем.

Ну, а Зосима возражал, вполне обоснованно считая, что, во-первых, тише едешь, дальше будешь (тут я ехидно добавил: от того места, куда едешь), а во-вторых, наиболее короткое расстояние между двумя точками не прямая, как нас учили в школу, а кривая и даже зигзагообразная линия.

Понятное дело, применительно к нашему случаю.

Тут уж я возразить ничего не мог. Поверхность болота в направлении, куда указывала моя шаловливая ручка, была подозрительно гладкой, а местами так вообще казалось, что по нему можно идти аки посуху.

Однако, это серьезное заблуждение. Как раз в таких местах и бывают бездонные ямины, прикрытые ковром из болотных трав.

Мы пошли по маршруту, который наметил Зосима. Противник видеть нас не мог, так как за нашими спинами находился наш островок-спаситель, поросший кустарником и хилыми деревцами. Это обстоятельство воодушевляло. Чего нельзя сказать о пути.

Только теперь мы поняли, что раньше были семечки, а не трудности. Временами мы брели в грязи по грудь, продвигаясь вперед со скоростью сонной черепахи. А еще приходилось тащить плотики, которые казались неподъемными.

Хорошо, что Зосима предложил нам раздеться до исподнего. Так сопротивление движению было меньше.

Свои шмотки мы приспособили на головах, а я еще тащил на своей бестолковке и сидор с остатками харчей плюс два ружья с боезапасом. В общем, из меня получилась картина Репина «Двуногий ишак на пленере».

Мы брели, брели, брели, а наша вожделенная цель – клочок суши, покрытый растительностью, казалось, не приближался, а отодвигался все дальше и дальше. Я уже начал сомневаться, что мы когда-нибудь туда дойдем.

Нашу команду возглавлял Зосима. Я не стал возражать, когда он занял место поводыря – у него была хорошо развита интуиция на опасность. А уж болота он знал, как никто другой. Вернее, не знал, а чувствовал их коварную сущность и удачно избегал расставленные по пути ловушки в виде бездонных ямин.

Так было в прошлый раз, два года назад, когда мы драпали через болотистую местность от нехороших людишек, так шло и сейчас. Каким-то сверхъестественным чутьем определяя, куда нужно направить стопы и вдобавок пробуя слегой надежность грунта впереди, Зосима лавировал по болоту как парусная шхуна под вражеским обстрелом.

Мы брели за ним, стараясь идти след в след. Я шел замыкающим. Нам почему-то казалось, что самое слабое звено – это Идиомыч. Но он, на удивление, держался молодцом. То есть, ни разу не оступился и плелся за Зосимой словно привязанный.

Правда, дорога для него была сплошным страданием. Временами он даже скрипел зубами от перегрузок. Но все равно упрямо шел вперед, часто смахивая обильный пот со лба, который заливал ему глаза.

А вот я, такой «козырный» мэн, лопухнулся как последний фраер. Нет, я не зазевался. Я задумался. (В принципе, это одно и то же). Есть у меня такое свойство – отключаться от действительности под впечатлением какой-нибудь бредовой идейки.

Это свойство появилось в последние годы. И даже не под влиянием Каролины и набившей оскомину семейной жизни, а раньше – когда я только поселился в Близозерье. Наверное, здесь климат такой, или земля выделяет какие-то флюиды, если вспомнить о замашках доморощенного философа Зосимы.

Мой добрый друг мог вообще отключаться от всего. Как робот, у которого вырубили питание.

Бывало на средине разговора у Зосимы вдруг появлялось на лице мечтательное выражение, его голубые глаза становились глубокими до полной прозрачности, и, глядя в какие-то неведомые дали, он надолго умолкал, думая непонятно о чем.

В такие моменты я всегда оставлял его в покое. Нельзя бить мечту на взлете. Без нее человек просто быдло, кусок мяса. И неважно, о чем ты мечтаешь. Пусть мечта твоя будет сплошной фантастикой. Лишь бы она была светлой, доброй и приносила твоей душе успокоение, а иногда и исцеление.

Так вот, грешным делом, я тоже немного замечтался. От однообразия. С ума можно сойти: вытащил одну ногу из грязи, передвинул ее вперед сантиметров на тридцать, затем вытащил вторую – тоже передвинул, подтянул к себе плотик, потом снова первую ногу буквально вырвал из липкого месива… вторую… подтянул плотик… первую…

Блин! Как с тоской пел на привалах один мой армейский напарник-хохол, когда нас забросили в проклятые джунгли, где дожди лили, не переставая: «Чому я не сокил, чому нэ литаю…» Ах, как хорошо бы сейчас иметь крылья! Взмыть в небо и спустя несколько минут очутиться в своем бунгало, приземлившись прямо в ванную.

А там горячая вода, душистое мыло, белоснежное махровое полотенце… А на столе бутылочка виски и лед… холодный, холодный. И глухарь, запеченный по Зосиминому рецепту…

Домечтать я не успел. Как получилось, что я сошел с невидимой тропы, проложенной Зосимой, не пойму. За считанные секунды меня затянуло в трясину почти по шею.

Судорожно схватившись за плотик, который мгновенно остановил мое продвижение на тот свет, я закричал:

– Мужики! Зосима! Тону!

– Ах, ты, Господи! – всполошился Зосима. – Иво, держись, я сейчас!…

Но с места сдвинуться не спешил. Да и нельзя было ему двигаться, потому что дорогу Зосиме преграждал Идиомыч. Его сначала надо было обойти, а для этого требовалось поработать слегой, чтобы не ухнуть в такую же пропасть, заполненную грязью, как и та, в которую угодил я.

Как же медленно тянется время, когда ждешь спасения, и твоя жизнь висит на волоске! Минуты превращаются в часы, а в голове тикает огромный маятник, который бьет по мозгам, словно кузнечный молот.

Я начал подтягиваться, стараясь забраться на плотик, подтянуться повыше, потому что жидкая грязь сантиметр за сантиметром подбиралась к подбородку, норовя залиться в глотку.

Мои конвульсивные движения ногами неожиданно принесли интересный результат. Я вдруг ударился ногой о что-то твердое.

Отчаянно рванувшись в ту сторону – вправо (я видел, что Зосима может и не успеть добраться до меня вовремя), я нащупал ногами подобие помоста. Еще несколько сверхусилий – и я твердо стал на бревна, которые образовали гать. Причем они лежали на глубине около полуметра.

– Не спеши, – сказал я Зосиме. – Подо мною гать.

– Ну надо же… – сказал запыхавшийся Зосима и перевел дух – Хух… Чудеса.

– Если выберусь из этой передряги живым, пойду к твоему ДЕРЕВУ и принесу ему жертву. Клянусь.

– Это ты правильно решил. Тут без помощи… – Зосима намеревался сказать, чьей именно, но проглотил слова, и я услышал лишь конец фразы: -… не обошлось.

– Что да, то да, – согласился я и попытался достать оброненную слегу.

С трудом дотянувшись до жерди (не без помощи плотика), я начал прощупывать ею бревна, на которых стоял. Оказалось, что гать тянется от того островка, где мы отдыхали, куда-то дальше.

– Как думаешь, – спросил я Зосиму, – куда она ведет?

– Дык, это, дураку понятно, что не в безвылазную трясину. Думаю, гать идет через все болото. Я когда-то слышал… м-м… – Зосима пожевал губами. – Да не верил.

– Что ты слышал?

– Про нее, про эту дорожку.

– А если конкретней?

Зосима оглянулся на Идиомыча, который стоял, словно столб, на том же месте, где его застал мой «хелп» [6]6
  Хелп – крик о помощи (англ.)


[Закрыть], и ответил почти шепотом:

– Ее сам леший мостил. Давно это было, даже деды не помнили когда.

– Верю. Даже в лешего верю. Я теперь во все, что угодно, поверю. Но у меня есть вопрос – зачем он ее мостил? Или к старости захотелось комфорта? Приятно, знаете ли, прокатиться с ветерком под полной луной по этой гати на тройке, в которую запряжены царевны-лягушки. Думаю, что в те далекие времена гать шла поверх болота. Это сейчас ее засосала грязь.

– Зачем мостил – не знаю, – ответил Зосима; и добавил рассудительно: – А вот то, что гать подмогнет нам преодолеть топкие места, это как пить дать.

– Если она не сгнила… – буркнул я, продолжая орудовать слегой.

Но сколько я не стучал жердью по бревнам, они не крошились и не ломались.

– Напрасно стараешьси, – сказал Зосима. – Раньше все делалось на совесть.

Они с Идиомычем уже перебрались на гать. А Зосима от полноты чувств даже закурил. Глядя на их нелепые, вымазанные грязью, фигуры, я вдруг заржал.

– Ты это чего? – подозрительно спросил Зосима. – Ты чего, а?

– Представляешь, что будет, если кто-то из местных заметит нас посреди Пимкиного болота? – сказал я, насмеявшись вволю; похоже, мой смех был реакцией на смертельную опасность, которая благополучно миновала.

– Что будет, что будет… Ничего не будет, – сердито ответил Зосима. – Пущай не лупят зенки, куды им не надо.

– Нет, тут ты ошибаешься. Сразу же пойдет гулять окрест слух, что на Пимкином болоте черти шабаш свой справляли прямо средь бела дня. Вот будет потеха. Народ вообще перестанет в лес ходить. Даже за грибами. А нам станет лучше – никто не будет дичь распугивать.

– Не выдумывай. Пора двигать. Тока не спрыгни опять в омут! Не лови гав.

– Слушаюсь, гражданин начальник! – Я шутливо козырнул. – Николай Карлович, проснитесь, мы снова выходим на маршрут.

– Что? А, да…

Идиомыч выглядел неважно. Он уже отвык от больших нагрузок, так как его молодость осталась далеко позади, поэтому каждый шаг давался ему со скрипом – в прямом смысле слова.

Увы, с годами человек накапливает не только деньги в банке, но и солевые отложения на суставах.

Как нам повезло! Гать была неширокой, но, вопреки моим опасениям, века ее не тронули. Или, скажем так, почти не тронули. Похоже, бревна под нами были дубовые.

Да, не жалели в прошлые времена леса, не жалели…

И нынче нам, потомкам, остались лишь былины, в которых рассказывается о густых кудрявых дубравах, где таился Соловей-разбойник, да редкие экземпляры богатырской породы, как Зосимино ДЕРЕВО, каким-то чудом избежавшее цепких корыстных рук человека.

Теперь мы шли быстрее – только слегами постукивали. Шли, как слепцы, почти вплотную друг к другу. Примерно через два часа мы, наконец, достигли вожделенной цели – того острова, который манил нас зеленой древесной шапкой и высоким берегом.

Вскарабкавшись на бережок, мы без сил упали в траву и долго лежали без единого движения, радостно впитывая всем телом надежную земную твердь.

Грязь, покрывающая наши тела, начала подсыхать, причиняя беспокойство, и только это обстоятельство заставило нас оторваться от земли и найти место, где можно было искупаться, а также постирать одежду.

Примерно через час, отдохнувшие и чистые до неприличия, мы двинулись вглубь островка, надеясь, что он все же окажется полуостровом.

Но нашим надеждам не суждено было сбыться. До ближайшей «большой земли» было еще километра два. Я даже сел, когда увидел, что наши страдания будут иметь продолжение – ноги вдруг отказали.

Ведь это опять надо бултыхаться в грязи неизвестно как долго!

Мать моя женщина…

Глава 24

Костерок соорудил Зосима. Я был в отчаянии, поэтому угрюмо сидел на бережку и неотрывно смотрел на дальние леса, словно надеялся, что они, повинуясь моей магической силе, придвинуться поближе к острову.

Но деревья наплевательски отнеслись к моему отчаянному душевному призыву и по-прежнему торчали там, где их когда-то посадили лесные божества (если верить Зосиме). А кто же еще?

У нас леса только рубят, а их воспроизводством пусть занимается кто угодно, хоть сам леший. Всем наплевать, что мы рубим сук, на котором сидим. Главное не зеленое дерево, а зеленые баксы в кармане… чтоб они сгорели вместе с фабрикой, где их штампуют.

Вот с такими мрачными мыслями я и сел к костру, чтобы обсушиться. Пока суть, да дело, Зосима сварганил супец – банка тушенки на котелок воды, немного грибов, которые вылезли из-под земли рядом с нашим биваком, специи, соль и горсть пшена. Между прочим, получилось вкусно.

Хотя с голодухи некоторые товарищи даже кожаные голенища сапог жевали. А куда денешься – мамона, что в желудке сидит, не принимает никаких разумных доводов. Вынь ей харчи, да положь, и все тут.

Ели мы, предварительно пропустив по пятьдесят грамм водки уже из моего НЗ, в полном молчании. А о чем было говорить? И так ясно, что наши мучения продолжаются.

Ну, гады, вырвусь с болота, перестреляю всех на хрен! А дальше будь, что будет. Пусть сажают. Зато я получу моральное удовлетворение.

Это мне вспомнились черноризцы и их пахан-ведьмак. Это какой же сволочью нужно быть, чтобы по невинным людям шмалять из винта за здорово живешь. Уроды, мать их перемать!…

Насытившись, я выбрал место, где земля помягче и трава погуще, и прилег. Идиомыч, который хлебал супец дольше всех, поискал глазами, где бы приткнуться, но я сделал вид, что не заметил его вопросительных взглядов.

Нужны мне больно его вздохи, как у больной коровы, и привычка хрустеть пальцами. Это меня раздражало. В конце концов Идиомыч улегся неподалеку и естественно выбрал себе местечко, на котором можно было устраивать танцплощадку. Там был сплошной камень.

Что за странное образование посреди болота? – мельком подумал я, с затаенным смешком наблюдая за тем, как ворочается Идиомыч. Да, брат, жестковато…

– Ну что, теперь вы довольны? – не удержался я от вопроса, который давно уже вертелся на кончике языка.

– Вы о чем? – недоуменно воззрился на меня Идимыч.

– А все о том же. По вашей милости нас занесло на это чертово болото, мы едва геройски не погибли под пулями, я чуть не утонул в трясине – и что? Каков результат наших страданий? Ноль, зеро, дупель пусто. Где этот ваш разлюбезный Кондратий Иванович?

Неожиданно в кустах раздался хруст сухого валежника и знакомый радостный голос объявил:

– Здесь я, здесь!

У меня едва не приключился родимчик. Картина была еще та. Она мне живо напомнила сцену возвращения бравого солдата Швейка после многих его злоключений, когда он предстал перед своим непосредственным начальником поручиком Лукашем.

Явление Кондратки народу было потрясающим. Идиомыч, который хотел что-то мне ответить, щелкнул зубами и прикусил язык, а Зосима упустил свой заветный кисет с заграничным табачком в догорающий костер.

На охоте он курил трубку только в исключительных случаях, под большой кайф. Я так понял, что сейчас у него на душе царил праздник спасения от очередной напасти, которых у моего доброго друга за его долгую жизнь было не счесть. Зосима был оптимистом и считал, что главные напасти позади. Хотелось бы в это верить.

Казалось, что Кондратку порвали псы. Вся его одежда представляла собой лоскуты, а сам он был грязный донельзя и весь исцарапанный.

– Кондратий Иваныч! – прорвало первым Илдиомыча. – Слава Богу, вы живы!

Он подбежал к Кондратке и проникновенно, с чувством, потряс его руку. (А обнять не решился, подумал я брюзгливо. Тоже мне, кент… С такими трудами нашел дорогого кореша, а постиранную одежонку замарать не хочет. Вот и верь потом в подлинность человеческих чувств. Театр, право слово, театр…)

Мы с Зосимой тоже поручкались с Кондратием Ивановичем. Правда, Зосима сделал это с довольно мрачным видом – вышитый бисером кисет старика сильно обгорел; да и сам он немного пострадал от огня, когда доставал его из костра.

Что касается меня, то я облегченно вздохнул – баба с воза, кобыле легче. Теперь у нас осталась только одна задача – убраться из этого болота. По крайней мере, на ближайшую перспективу.

Ну, а потом видно будет…

– У вас… – Кондратка вдруг замялся, словно в одночасье стал чересчур стеснительным; но все-таки продолжил свою речь: – У вас не найдется чего-нибудь пожевать?

– Вам повезло… – Я с пониманием ухмыльнулся. – В котелке суп, там еще много осталось. Так что приятного вам аппетита.

Водку я не стал ему предлагать – еще чего. Тогда этот живоглот сожрет и нас.

При виде супца Кондратий Иванович заурчал как кот. С горящими от вожделения глазами он цепко схватил ложку, краюху хлеба и начал метать с невероятной быстротой.

Еще бы – с его-то способностями к этому приятному занятию…

Конечно же, он не насытился. Но на его умоляющий взгляд отреагировал только Зосима. Сокрушенно вздохнув, он покопался в сидоре и выудил оттуда банку сгущенки.

– Какаву будем пить, – сказал он сурово – это чтобы Кондратка не выхватил банку из рук, подумав, что она предназначена лично для него. – Все будем пить, – уточнил Зосима.

Кондратка немного притух, но все равно, пока не вскипела вода в котелке, он был неразговорчив и пристально наблюдал за процессом парообразования и превращения обычной болотной воды в кипяток, условно пригодный для питья.

Увы, увы, другой воды, более приспособленной для человеческого желудка, на этом клочке суши найти было нельзя. Нам оставалось уповать лишь на огонь, который должен был убить все микробы.

Зосима расщедрился и приготовил полкотелка какао. Мы выпили всего лишь по кружке, а остальное прикончил Кондратка. Он пил прямо из котелка, так как по запарке столовый прибор для четвертого человека мы не припасли. (Впрочем, если честно, ни я, ни Зосима не верили, что мы его найдем).

Мы с нетерпением ждали, когда наконец насытится его бездонная утроба, чтобы услышать, что с ним стряслось и как он очутился на этом островке. Оторвавшись от пустого котелка, Кондратка длинно выдохнул «ху-у-у-у…» и сразу же брыкнул на землю – отвалился как пиявка, которая насосалась крови по самое некуда.

– Други мои, как я рад вас видеть, – сказал он, блаженно щурясь.

– А уж как мы рады… – ответил я за всех с угрюмым выражением на лице. – Ни в сказке рассказать, ни пером описать. Растолкуйте нам, какого хрена вас занесло в такое гиблое место?

– Все очень просто… – Кондратка поерзал, устраиваясь поудобней. – Они за мной погнались, ну, а мне некуда было деваться.

– Кто это «они»?

– Эти, черные… – Кондратий Иванович вздрогнул. – Я думал, мне крышка. Испугался сильно. Сам не помню, как влез в болото и как добрался до первого островка.

– Что им от вас было нужно?

– Не знаю. Думаю, им не нравится, что я путаюсь у них под ногами.

– Вы считаете, что они – ваши конкуренты?

Кондратка замялся, но все же ответил:

– В какой-то мере, да.

– То есть, вы в этом не совсем уверены?

– Они что-то ищут. Что именно, сказать не берусь. Возможно… – Тут он с сомнением покосился на Идиомыча, который, похоже, ничего не знал о рукописных книгах монаха Авеля. – Возможно, то же самое, что и я.

– Я предполагаю, что у вас с ними уже были стычки…

– Да. Меня серьезно предупредили, чтобы я больше в Пимкино болото не совался.

– А вы, значит, не вняли…

– Они не имеют права! Болото ведь не частное владение. Его никто не приватизировал.

– Как знать… В наше время все возможно.

– Нет, нет, это исключено. Я знаю.

– Наверное, вы правы. Землю вместе с лесами, горами, реками, озерами и болотами, к счастью, наши нувориши еще не успели рассовать по карманам. Если такое случится, я первым возьму ствол и пойду на баррикады. Потому что тогда простому человеку останется только его клетка в многоэтажке и кусочек газона возле дома, загаженный домашними псами. А почему вы сразу не вернулись?

Я умолчал о том, что его уже ждали с карабином в руках. Зачем травмировать человека лишний раз?

– Так ведь я забыл тот путь, по которому шел на островок. Раз – и все из головы вылетело. Со мной такое случилось впервые. Ну, а потом я нашел гать…

– Надо же… – Я был сильно удивлен. – Как это вам удалось?

– Случайно. Я искал место, где поглубже, чтобы искупаться. Вошел в воду и сразу же на нее наткнулся.

Везет же людям… Похоже, это «колобок» и от лисы уйдет – вместе с нами.

– Но ведь гать должна была не вывести вас из западни, в которую вы попали, а завести вглубь болота. Вы это понимали?

– Так ведь я и хотел туда попасть, – простодушно ответил Кондратий Иванович.

– Не понял… Чего ради?

– Чтобы долго и нудно не объяснять, пойдемте, я вам кое-что покажу.

Кряхтя, Кондратка поднялся и пошел вглубь островка. За ним потянулись и мы.

Когда наша команда выбралась из кустов на чистое место, признаюсь, я остолбенел. Мы очутились на поляне, на которой практически не росла трава. А посреди нее высились каменные блоки, расставленные по кругу. В центре этого круга находился сложенный из камня жертвенник.

– Да ведь это… – У Идиомыча перехватило дыхание. – Ведь это уменьшенная копия кромлеха Стоунхенджа!

– Где-то похоже, – согласился Кондратий Иванович, довольный нашей реакцией на его открытие. – Но есть и существенные различия.

– Но вы ведь не это искали, – сказал я, пытливо глядя на Кондратку.

– Не это. Увы… – Он развел руками.

– Не отчаивайтесь. Открытие кромлеха в нашей глуши принесет вам мировую известность и славу. Это гораздо лучше, нежели каракули какого-то монаха, повествующие о конце света. Человечеству такие знания только во вред. А вот кромлех – это да. Это сенсация.

– Я тоже так думаю, – молвил возбужденный Кондратка. – Но все равно буду продолжать поиски рукописей, – добавил он упрямо.

– Ну-ну… – Я скептически ухмыльнулся. – Так уж устроен человек – вечно искать и находить неприятности на свое заднее место. Я совершенно не сомневался, что услышу от вас именно эти слова. Только есть одно существенное уточнение: вы продолжите поиски, если мы сумеем выбраться из этого болота.

Кондратка поскучнел. Наверное, он не очень верил, что когда-нибудь доберется до суши и расскажет всему миру про эти загадочные камни.

Похоже, с кромлехом подсуетились наши предки-славяне. Возможно, идолопоклонство в этой глуши существовало не только в ветхозаветные времена, но и совсем недавно, в шестнадцатом-семнадцатом столетиях, если судить по внешнему виду камней и по состоянию гати, которая явно была проложена к святилищу на острове не в древности.

Конечно, они стояли тут издавна, но не думаю, что со времен совсем уж седой старины. Хотя…

При более внимательном осмотре жертвенника я обнаружил, что он не просто сложен из камней. Он был сложен из камней, покрытых резными рельефами. Притом таких изображений, как на этих булыгах, я никогда не видел.

Почему я так смело это утверждаю? А все Каролина. Когда мы поженились, она задалась целью не только приспособить меня к фамильному бизнесу, но и сделать из меня очень образованного человека.

Я всегда интересовался одним интригующим моментом из жизни наши скороспелых богатеев: почему они считают, что стоит лишь побывать в Лувре или в Вестминстерском аббатстве, как ты сразу становишься докой во всех вопросах, касающихся истории, искусства и археологии вместе взятых?

Слышал бы кто-нибудь из по-настоящему образованных людей, как эти жучки, нахапавшие себе под шумок всеобщей прихватизации кучу «зелени», рассуждают о высоком. Умереть и не встать. Уши даже не вянут, а завязываются в узел.

Каролина взяла за моду таскать меня по всем музеям, в том числе и заграничным. Конечно, это занятие не безынтересное, но, боже ты мой, как же скучно и утомительно бродить по многочисленным залам и разглядывать ночные горшки эпохи Рамсеса (уж не знаю, какого по счету) или ржавые остатки железных мечей, выковырянных из-под земли каким-то энтузиастом.

И тем не менее в моей башке все же кое-что отложилось. Поневоле. Может, потому, что историю я зауважал еще со школы. (Но не историю КПСС! Которая просто задолбала меня во время учебы, особенно в суворовском училище. Это же надо, столько лжи наворотить за такой короткий срок…)

Поэтому, стоя и разглядывая изрядно сглаженные столетиями рельефы, я поймал себя на мысли, что, возможно, Кондратка и впрямь войдет в историю. Подобных изображений мне нигде не доводилось встречать, ни в одном музее мира.

– Николай Карлович! Подойдите сюда, – позвал я Идиомыча.

Профессор живо откликнулся на мой зов. Он подошел, и я показал ему изображения.

– Как вам это? – спросил я, наблюдая за его реакцией.

– Да, седая старина, – сказал он с глубокомысленным видом.

Все понятно. Наш профессор в археологии ни бельмеса. Он знает только про кромлехи, которые часто можно видеть на глянцевых обложках или разворотах разных журналов – от научных до мистического толка.

– Куда уж седее… – Я осклабился. – Кондратий Иванович? А это вы видели?

– В общем, да… – осторожно ответил Кондратка.

Он тоже не мог понять, почему меня так заинтересовали рельефные изображения на жертвеннике. Их было много, и вместе они составляли какой-то узор.

– И что? – Я был настойчив.

– Ну… это очень интересно. Нужно скопировать их.

– Эх, вы, ученые… – Я тяжко вздохнул. – Ладно, дарю вам, Кондратий Иванович, свои соображения и выводы. Это чтобы вас никто из ученой братии не обскакал. Там тоже есть шустрый народец. Чужое выдать за свое – это им как раз плюнуть.

– Я что-то вас не понимаю…

– Приглядитесь внимательней. Рельефы напоминают скандинавские руны. Но только напоминают. В них вплетены мотивы, очень похожие на изображения, которые оставили после себя племена майя. Но, судя по древности этих рельефов, в те времена об Америке здесь никто понятия не имел. А уж сообщения между Европой и американским континентом и вовсе не могло быть. Каким образом очутились здесь камнерезы, знающие мифологию майя?