Текст книги "Кровавый узел"
Автор книги: Виталий Гладкий
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Отступление 7. Зона
Молодой следователь прокуратуры, худощавый белобрысый парнишка, недавно закончивший юрфак, смущаясь, слушал разгоряченного дядю Мишу:
– Я не могу в это поверить, не могу! Здесь что-то не так. Понимаете, не мог Костя человека… ножом… не мог!
– Но факты – упрямая вещь.
– Будь они неладны, эти факты… – дядя Миша горестно махнул рукой и закурил.
– Извините, Михаил Афанасьевич, кем он вам доводится?
– А разве это имеет значение?
– Да, в общем, не так уж и важно…
– Ученик он мой, рабочий парень. Нелегкой судьбы человек. Сирота. Честный, трудолюбивый. Нет, не способен он на такую подлость!
Следователь в душе был согласен с доводами старого рабочего, но показания свидетелей, заключение эксперта… Больше всего следователя поражало непонятное поведение Кости – он упорно отмалчивался или отвечал на вопросы коротко и однозначно: "Да". Нет. Не помню…" И все. Будто его заклинило. Пустой, отсутствующий взгляд, полное безразличие к своему будущему. Временами следователю казалось, что Костя живет в каком-то мире, куда другим нет входа. А ведь положение его было практически безнадежным.
Когда к месту драки прибыл наряд милиции, Костя без памяти лежал на газоне, сжимая в руках самодельный нож, "заточку", а неподалеку от него небольшая группа ребят окружила светловолосого парня с колотой раной в боку. И рана была нанесена именно этим ножом, как гласило заключение эксперта. И еще одно заключение судмедэксперта – последственный Зарубин был в состоянии сильного алкогольного опьянения. Все, круг замыкался…
Правда, были кое-какие моменты в расследовании, которые не давали покоя следователю и на которые он не смог найти убедительного ответа. И первый из них – несоответствие в показаниях свидетелей, участников потасовки. Если друзья раненого парня в один голос твердили, что не видели, кто его ударил ножом и тем более не могут с абсолютной уверенностью указать на Костю, то их противники, так сказать "друзья и защитники" подследственного, рьяно утверждали, что это совершил он.
И еще одно – что могло связывать рабочего паренька с отменной характеристикой с такими, довольно подозрительными личностями, которые назвались его друзьями? Не смог найти ответов на эти вопросы молодой следователь. Возможно, на его заключение и решение суда повлияло и поведении Зарубина, отвечающего на вопрос виновен ли он в совершенном преступлении: "Не знаю… ", но, как бы там ни было, поздней осенью, в ненастную, слякотную погоду Костю отправили по этапу в северные края…
Серое небо, угрюмое, чужое, было расчерчено колющей проволокой. Лай сторожевых псов, охрипших от злобы, встретил этапированных у ворот зоны, над которыми высились почерневшие от времени деревянные сторожевые вышки. Колонна медленно втянулась на плац, представляющий собой обширный участок вязкой, размешанной пополам с опилками грязи.
Распределение по баракам длилось долго и нудно. Многократные переклички, мат промокших до нитки конвоиров, которым, как и заключенным, хотелось побыстрее добраться к теплу и отдохнуть, мелкий, занудливый дождь – все это вместе взятое доводило до бешенства измученных нелегкой дорогой этапников. Только Костя стоял отрешенный и безучастный к происходящему, не чувствуя промозглой сырости и жидкой холодной грязи, которая набивалась в рваные башмаки…
– Ого, нашего полку прибыло! – коренастый зек бросил гитару на нары и, широко раскинув руки, шагнул навстречу этапированным, которые шумной толпой ввалились в барак. – Кого я вижу, век свободы не видать! Серега, кореш! Сколько лет, сколько зим…
– Валет?! – чернявый шустрый парень с быстрыми блудливыми глазками осклабился и протянул руку. – Держи петуха! Вот это встреча. Ну, как тут у вас?
– Серега, клянусь мамой, на свободе лучше. Попки [21] [21] Попка – (жарг.) – контролер, надзиратель.
[Закрыть] – зверье. Шамовка[22] [22] Шамовка (жарг.) – еда.
[Закрыть] – дрянь. В зоне одни мужики [23] [23] Мужик – (жарг.) – осужденный, хорошо работающий на производстве.
[Закрыть], деловых – кот наплакал. Ты-то за то присел?
– Все за то же… Ты мою фартовую статью знаешь. Часть вторая.
– Взяли как?
– На локшевой работе [24] [24] Локшевая работа (жарг.) – неудачное дело.
[Закрыть]. До этого на шобле [25] [25] Шобла (жарг.) – воровская сходка.
[Закрыть] разборняк [26] [26] Разборняк (жарг.) – выяснение отношений на воровской сход.
[Закрыть] получился, один хмырь понты погнал[27] [27] Понты гнать (жарг.) – умышленно вызвать скандал.
[Закрыть] так я его слегка поковырял. Вот он меня, сука, похоже, и вложил. Взяли со шпалером[28] [28] Шпалер (жарг.) – револьвер.
[Закрыть] в кисете [29] [29] Кисет (жарг.) – карман.
[Закрыть].
– Ну и где он теперь?
– Пасит [30] [30] Пасит (жарг.) – находиться в бегах.
[Закрыть], козел. Вернусь – из-под земли достану.
– Лады. Братва, располагайтесь! – показал вновь прибывшим на свободные нары Валет. – А ты, Серега, ко мне. Эй, мешок, канай отсюда! – он ткнул своим пудовым кулачищем под бок соседу по нарам.
Тот, ни слова ни говоря, быстро собрал свои вещи и уныло поплелся куда-то в угол барака.
– Шикарно живешь, Валет.
– А то… знай наших. По случаю встречи с друзьями-товарищами у нас сегодня будет керосин [31] [31] Керосин (жарг.) – банкет.
[Закрыть]. Для тебя, Серега. Эй, Мотыль!
– Здесь я, Валет… – лопоухий, круглоголовый зек, подобострастно ухмыляясь, подбежал к нарам, на которых развалился Валет. – Чего изволите? – заерничал он, изображая официантку.
– Давай чефир. На всех. Сегодня я угощаю. А нам шнапс принеси. И закусон поприличней. Усек?
– Бу сделано! – козырнул Мотыль и повихлял задом вглубь барака.
Костя, растянувшись на нарах, невнимательно прислушивался к трепу заключенных. В мыслях он был далеко от этих мест…
– Ты что, глухой? Пей чефир, парень, Валет угощает, – Мотыль протягивал Косте старую эмалированную кружку с темно-коричневой жидкостью – круто заваренным чаем.
– Спасибо, я не хочу.
– Нельзя отказываться, не положено. Валет угощает. Пей! – в голосе Мотыля послышались угрожающие нотки. – Иначе…
– Повторяю, я не хочу. Как-нибудь в другой раз.
– Валет, слышь, тут один зеленый от угощения отказывается.
– Что? Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что это за рыба… Ты кто такой? Статья, кликуха?
– Я тебе не обязан докладывать… – нехотя поднимаясь с нар, ответил Костя набычившемуся Валету.
– Борзишь, зеленка? Мне? Лады… Мотыль, Котя, растолкуйте ему, кто такой Валет…
Все дальнейшее произошло настолько молниеносно, что окружившие Костю заключенные не успели глазом моргнуть, как Мотыль и двухметрового роста громила по кличке Котя рухнули, словно подкошенные, в проход между нарами. Озверевший Валет с диким воплем тоже ринулся на Костю, но страшной силы удар ногой в челюсть надолго лишил его возможности осмысливать происходящее…
Дни в зоне тянулись бесконечной, унылой чередой. Казалось, что не будет конца этому однообразию смен опостылевших дней и ночей. Только работа, иногда совершенно бессмысленная, никому не нужная, но обязательная, как-то скрашивала полуживотное существование в этом диком угрюмом крае, сплошь утыканном островами зон. Даже низкорослые хилые деревья, из последних сил цепляющиеся за тощую почву, казались приговоренными к пожизненному заключению, смирившимися со своей участью.
Так уж получилось, что Костя, несмотря на свой юный возраст, практически с первых дней пребывания в зоне стал пользоваться определенным авторитетом среди зеков. Здесь уважали самостоятельность и силу, чем Костя не был обижен. Были еще стычки с "деловыми", но вскоре его оставили в покое, почувствовав на своей шкуре, чем может обернуться "разговор по душам" с этим немногословным и крепким, как сталь, пацаном. И только злопамятный Валет некоторое время пытался преследовать Костю, пока после одной из разборок не угодил на месяц в больничный изолятор зоны, где его загипсовали, как куклу. После этого он стал тише воды и ниже травы и при встречах с Костей едва ему не кланялся.
Примерно через полгода Костю, как бывшего высококвалифицированного слесаря, определили помощником кузнеца в задымленную кузницу на территории зоны. Кузнецом работал старый зек, которого прозывали Силычем. Он был старожилом зоны с довоенным стажем. Силыч несколько раз попадал под амнистию, но гулял на воле недолго, с непонятным упрямством возвращаясь в эти Богом забытые места, которые, судя по всему, стали ему родным домом. Провинности его на свободе были не столь значительны, чтобы отбывать свой срок здесь, но на суде Силыч просил только об одном снисхождении – отправить его именно в эту зону. И еще не было случая, чтобы Силычу отказали. Может, в этом ему содействовало и начальство зоны – у Силыча были золотые руки и покладистый характер.
Невысокого роста, кряжистый, с длинными, почти до колен, ручищами, Силыч мог сутками стоять у наковальни, выстукивая молотком звонкую дробь. Косте нравилось работать у него подручным – Силыч, как и он, не отличался словоохотливостью, мог неделями молчать, будто был совсем один в старой кузнице среди гремящего железа и сверкающих угольев горна. Силыч пользовался значительными привилегиями – он и спал в кузнице, оборудовав в закутке нечто наподобие каморки. С некоторых пор, с молчаливого согласия Силыча, Костя вместо того, чтобы коротать свободное время в шумном бараке, оставался в кузнице до отбоя, сидел на колченогом табурете возле закопченного оконца и читал-перечитывал потрепанные книги, которые брал в библиотеке зоны.
Так шли годы…
10. ПРОФЕССОР
Муха назойливо жужжала над головой, мешая сосредоточиться. Профессор в раздражении махнул рукой, отгоняя непрошеную гостью, и нечаянно зацепил очки, которые были сдвинуты на кончик носа. Очки отлетели к стене, а оттуда упали на пол. Хрупкие стеклышки разлетелись сверкающими брызгами, тонкая металлическая оправа запрыгала по полу, задребезжала. Вздрогнув от неожиданности, Профессор некоторое время сидел неподвижно, уставившись в пространство перед собой и быстро мигая покрасневшими веками, затем вскочил и в приступе бессильной ярости затопал ногами, превращая стеклянные осколки в пыль. Пнув напоследок изуродованную оправу, он сплюнул и мелкими шаркающими шажками направился к огромному старинному буфету с резными купидонами на дверках. Достал начатую бутылку французского коньяка, рюмку, налил до краев, выпил. Поморщился с таким видом, будто проглотил полынную настойку, поставил бутылку на прежнее место, истово перекрестился на мрачные лики святых в углу, за мерцающим огоньком серебряной с чернью лампадки.
В последние годы Профессор стал набожным, не пропускал ни одной воскресной или праздничной службы в маленькой церквушке, что около рынка, единственной на весь город, которую так и не смогли разрушить большевики – уж больно прочны оказались ее стены, сложенные безвестными мастерами два столетия назад.
Михей, братец, посмеивался: "Что, сучий потрох, "крышу" надежную на том свете столбишь? В рай метишь? Поздно спохватился, там ворота покрепче будут, чем в зоне, никакие отмычки не помогут…" Скрипнул зубами от злости, вспомнив слюнявую ухмылку Михея. Собственными руками удушил бы единоутробного. Тупая скотина, мнит себя хитроумным дельцом, а того не понимает, что своей жадностью веревочку вьет и для себя и для него. Устроят менты напоследок перед дальней дорогой "чистилище", еще как устроят. Как пить дать. Ублюдок, гад подколодный!
Кольнула неожиданная мыслишка: а может, того, попросить Крапленого, пусть поможет Михею побыстрее свернуть свои дела земные и в выси заоблачные? И тут же спохватился – грех! Ах, какой грех на душу, прости Господи… Перекрестился. И довольно растянул губы в ехидной улыбке: а все-таки он заставил Михея ходить в церковь. Пусть для показухи, гляди, когда и пригодится. Ментам туману в глаза подпустить никогда не помешает.
Нырнул в мягкие объятия кожаного кресла, задумался. Тугой коньячный комок в желудке постепенно начал рассасываться, заставляя сердце гонять быстрее по жилам стылую старческую кровь. Мысли, подстегнутые спиртным, полетели быстрее, но без излишней суеты.
Крапленый… С-сукин сын! Сколько раз закаивался с ним дела иметь, ан нет, опять судьба на скользкой дорожке свела. И опять могилой попахивает по вине Крапленого. Два раза стоял на краю ямины вместе с ним, два раза сумел отвертеться, знать, удача над головой тогда крылья расправила. Да и умишком пришлось пораскинуть. А теперь, похоже, каюк. Крапленому что – рванет подальше, благо есть с чем и есть куда. А он? Лета уже не те, чтобы икру метать. Ноги не то что бегать, ходить отказываются. Эх, сбросить бы десяток-другой!
Почему-то вспомнились довоенные годы. Учил он тогда уму-разуму Крапленого, смышленый был, стервец, с лету фартовую науку хватал. Все воровские "университеты" прошел за четыре года, даже от фронта сумел отмазаться, напялив на себя фуфайку с белой меткой на спине. Так и проторчал за колючкой горячее военное время, тер лагерные нары и рагу из собачатины жрал. Лизал пятки лагерному начальству, вышел на свободу – морда откормленная, семь на восемь, восемь на семь… Науку Профессора крепко усвоил, да и в зоне верхов нахватался, как задрыпанная сука блох. Выучил на свою голову…
Теперь козырем ходит, в паханы [32] [32] Пахан (жарг.) – главарь.
[Закрыть] метит. Радуется, недоумок хренов. Как же, сам Профессор теперь в сявках оказался, перед ним на цырлах ходит [33] [33] Ходить на цырлах (жарг.) – лебезить, заискивать.
[Закрыть]. Загордился. Не рано ли, Крапленый? Оно, конечно, старость в окна стучится, силенки уже не те, да только не зря он свою кличку сколько лет имеет. Еще никому и никогда не удавалось Профессора вокруг пальца обвести. И «вышка», которая светит Крапленому, ему как-то ни к чему. Крапленому терять нечего, а вот ему «червонец» совсем не улыбается. Десять лет – ого какой срок. А в зоне пенсию по старости не дают, диетический стол не накрывают, а жевать вставными зубами вместо сдобных булочек черствую черняшку тяжеловато.
Хитер Крапленый, ох и хитер стал. Связал подельников кровушкой, чтобы случаем в кусты не нырнули (дело знакомое, могут с потрохами заложить, не успеешь стопарь закусить), и вертит ими как хочет. Назад дороги им нет. Да только Профессора на мякине не проведешь и "мокруху" на него не повесишь. Ведь яснее ясного, что задумал Крапленый: подставит под удар дружков, а сам – поминай как звали… И теперь главное – не упустить момент, когда нужно будет вовремя выйти из игры, опередить Крапленого. Если бы не Михей… Дубина!
Звонок у входной двери затрезвонил, как показалось Профессору, над самым ухом. С неожиданной для его возраста прытью он вскочил на ноги и метнулся к окну. Подслеповато щурясь, выглянул сквозь щелку между портьерами и облегченно вздохнул – Михей.
– Ну ты закупорился! Духотища… Открой форточку, проветри комнату.
– Сейчас проветрю. Мозги твои куриные. Садись! – зло бросил Профессор.
Михей в недоумении вытаращил свои мутные блекло-серые глаза и грузно плюхнулся на диван с высокой деревянной спинкой. Под его весом жалобно скрипнули пружины и в воздух поднялось пыльное облачко.
В отличие от своего старшего брата, худосочного и поджарого, Михей к старости располнел и стал похожим на коротконогого выбракованного борова. Его широкое, с тройным подбородком, лицо казалось постороннему наблюдателю тупым и самодовольным, и только в случае опасности оно мгновенно преображалось, твердело, а дебильные глаза вдруг темнели, наливались злобой и хитростью взбесившегося хорька. Эту маску, которая стала его второй натурой, Михей носил уже не одно десятилетие, и только Профессор знал, что "недалекому и простоватому" братцу палец в рот не клади – отхватит вместе с рукой.
Брезгливо посмотрев на засаленный, в перхоти воротник пиджака Михея, Профессор спросил:
– Выпьешь?
– Вот это другой разговор, – оживился Михей, потирая свои короткопалые, в старческих веснушках руки. – Плесни, сколько не жалко.
"Для тебя, придурка, жалко, да куда денешься…" – подумал Профессор, направляясь к буфету. Он знал, что братец только тогда начинает соображать, когда вольет в свое брюхо стакан чего покрепче. Отворил дверку буфета, поколебался чуток в раздумье, затем достал бутылку водки; французский коньяк незаметно задвинул поглубже, краем глаза заметив, как вытянул шею Михей, пытаясь рассмотреть из-за плеча Профессора содержимое импровизированного бара.
– Ха, – выдохнул Михей, выцедив врастяжку полный стакан водки. – Вот спасибочки, брательник, выручил. Башка со вчерашнего вечера как чугунок.
– Закусывать будешь?
– Гы-гы, – заржал Михей. – После первой не закусываю, ты же знаешь, – и подвинул, как бы невзначай, пустой стакан поближе к Профессору.
– Баста, – отрезал Профессор и спрятал бутылку. – Поговорить нужно. Серьезно поговорить.
– Валяй, – согласился со вздохом Михей.
– С Крапленым нужно завязывать.
– Чур тебя! – замахал руками в испуге Михей. – Ты что, белены сегодня объелся? Да он меня из-под земли выроет и обратно зароет, если я только намекну ему об этом. У меня его загонялка [34] [34] Загонялка (жарг.) – товар.
[Закрыть] имеется на приличный куш [35] [35] Куш (жарг.) – сумма.
[Закрыть]и рыжевье. Пока не отмажусь, о чем речь.
– Поц ты коцаный[36] [36] Поц коцаный (жарг.) – дурак меченый.
[Закрыть]! Тебе сейчас нужно когти рвать отсюда, а не думать, как долги отдать. Торганешь фуфлом – и поминай как звали раба божьего Михея. Заметут легавые, не успеешь «отче наш» прочитать. Усек?
– Крапленый что, сгорел [37] [37] Сгореть (жарг.) – попасться с поличным.
[Закрыть]?! – всполошился Михей.
– Пока нет. Но его амбец [38] [38] Амба, амбец (жарг.) – конец.
[Закрыть] не за горами. Вот и вари [39] [39] Варить (жарг.) – думать.
[Закрыть] своей башкой, что и почем.
– Ах, мать твою… – заматерился Михей, побледнев до синюшного цвета; он знал, что Профессор обманывать не будет, значит, положение действительно серьезное – нюх у его брата на такие дела был отменный, проверено не раз. – И как теперь?
"Достал… – с удовлетворением прикрыл свои глазки Профессор. – Значит, есть шанс насыпать соли на хвост Крапленому. Чтобы знал свое место, смердяк, и не гоношился сверх попоженного".
– Лады, подскажу. Но учти – бабки Крапленого поделим пополам.
– Ну ты и… – вскинулся было в злобе Михей да и притих под острым взглядом брата. – Звони[40] [40] Звонить (жарг.) – рассказывать.
[Закрыть]… – буркнул он сумрачно.
11. ПОЖАР
Дом вспыхнул неожиданно и горел, как факел. Заполыхал он среди бела дня, когда солнце забралось уже довольно высоко и успело подсушить остатки зловонных луж в пустынных переулках окраины. Перепуганное воронье кружило, галдя, над захламленной мусором рощицей, искры роями взмывали в небо и падали на подворья, на крытые рубероидом крыши соседских халабуд. Немногочисленные в эту пору дня жители, в основном дети малые и старики, в полной растерянности пытались спасти свой немудреный скарб и домашнюю живность, запертую в хлевах, которые тоже вот-вот могли загореться. Но им повезло – пожарные, на удивление, прибыли вовремя. Вовремя, чтобы не дать распространиться огню дальше. Дом спасти не удалось…
– Виктор Михайлович, зайди ко мне… – хрипловатый голос Храмова, усиленный мощным динамиком переговорного устройства, заставил вздрогнуть Тесленко, который сидел в своем кабинете, погруженный в безрадостные думы.
Майор был в служебной командировке почти неделю и только сегодня вышел на работу. Мысленно послав его ко всем чертям, Тесленко поплелся на очередную выволочку. В том, что он получит приличный втык, у капитана сомнений не было – дело по-прежнему разваливалось на мелкие кусочки, слепить которые Тесленко был не в состоянии. На первый взгляд все казалось простым и не требовало особых мудрствований, но когда нужно было принимать какие-либо решения, капитан чувствовал, как тупеет на глазах. Ко всем событиям не хватало какого-то ключа, зацепки, откуда можно было двигаться дальше, чтобы построить логически завершенную картину преступлений и, наконец, добраться до логова Крапленого. Капитан невольно дивился неожиданно проявившимся способностям весьма недалекого вора-рецидивиста так ловко прятать концы в воду. Он интуитивно почувствовал, что за Крапленым кто-то стоит. И этот человек явно был преступником незаурядным…
– Доложи-ка мне обстановку, – не здороваясь, сразу приступил к делу Храмов.
– Ничего нового… – замялся Тесленко, не решаясь присесть – майор даже головы не поднял от бумаг, разложенных перед ним на столе, – затем все-таки сел, стараясь не скрипнуть стулом.
– Эти слова я от тебя слышу уже, по-моему, в сотый раз. Не часто ли повторяешься? Что там по Федякину?
– Согласно заключению экспертов, Федякин убит, – сухо отчеканил неожиданно разозлившийся Тесленко.
– Имитация?
– Да. Попытка имитации, если быть совершенно точным. Очень непрофессиональная, кстати.
– Собственно, как ты предполагал…
– Именно. Выяснилось, что кто-то незадолго до появления Федякина в доме пробрался в сарай для дров, который находится в саду. Там остались следы, правда, не очень выразительные и мало пригодные для идентификации, и папиросный пепел. Окурков не нашли.
– Я так понял, что там был не один человек…
– Двое или трое, сказать трудно. Но явно не один.
– Это их ждал Федякин?
– Нет. Ждал он женщину, это уже можно считать фактом.
– Приманка?
– Не исключено. По показаниям соседей, Федякина не раз видели вместе с миловидной женщиной лет тридцати. И в день убийства она приходила к Федякину, как раз в обед. Хотя свидетель, глубокий старик, не совсем в этом уверен, так как женщина, похоже, пыталась скрыть свое лицо под косынкой и одета была неброско, по-простецки, не так, как всегда. Старик узнал ее по походке. Вроде бы узнал…
– Он видел, как она заходила в дом к Федякину?
– Не видел. Но куда она еще могла направляться? Дом Федякина на отшибе, дальше пустырь, пахота. Кроме этого, шли дожди, а туда и в сухую погоду охотников пройтись найдется мало.
– Но ведь Федякин был вооружен.
– Был. Потому они и послали эту женщину, чтобы отвлечь его внимание.
– Что говорят эксперты?
– Во-первых, на кистях рук Федякина обнаружены – правда, слабые – следы пальцев.
– Держали за руки?
– Похоже. Вот только неизвестно зачем… Здесь есть некоторые предположения…
– Это позже. Что дальше?
– Во-вторых – поза убитого. Пришлось провести следственный эксперимент, чтобы доказать, что тело должно лежать несколько иначе. И последнее – огнестрельная рана. Судя по траектории выстрела, пистолет должен был находиться в совершенно неестественном положении для данного случая – почти перпендикулярно кисти руки.
– Понятно… Словесный портрет женщины вы подготовили?
– Не только. Смонтирован и фоторобот. Женщину видели многие, так что фоторобот должен быть очень близок к оригиналу.
– Ну что же, это удача.
– В какой-то мере…
– И это все?
– С фотороботом работаем, пока результатов нет. И еще одно – при обыске Федякина в карманах обнаружено несколько использованных автобусных билетов двадцать седьмого маршрута.
– Рябушовка?
– Точно. Поэтому решили отработку фоторобота начать именно с этого района.
– Логично. Есть еще что-нибудь примечательное по нашему ведомству?
– Да как сказать… ничего особенного. Я бы даже сказал, что уж больно тихо стало. Подозрительно тихо. Правда, нам сообщили из райотдела, что позавчера исчез их участковый Сушко. Просили помочь в розысках.
– Не нашли?
– Пытались. Как сквозь землю провалился.
– Где это случилось?
– На Рябушовке. Разбирались там с каким-то пьянчугой…
– Стоп-стоп… Говоришь, на Рябушовке? Опять Рябушовка… Странно… Сушко получил фотографии наших "клиентов"?
– Конечно. Как и все остальные участковые города. Вы думаете…
– Конечно же, черт его дери! Ведь Рябушовка входит в район поиска "малины" Крапленого.
– Значит, Сушко уже нет в живых…
– Несомненно. В этом я уверен. Похоже, что мы не ошиблись в наших предположениях. Хотя от этого не легче…
– Что теперь?
– Позвони в райотдел, дай ориентировку. Пусть подключат всех своих оперуполномоченных. Время не ждет, нужно работать по горячим следам…
В это время зазвонил телефон.
– Слушаю, Храмов. Да, здесь. Тебя… – протянул майор трубку Тесленко.
Звонил Мишка Снегирев. Глядя на внезапно изменившееся лицо Тесленко, майор спросил с беспокойством:
– Что случилось?
– Разыскали эту женщину… – тихо ответил капитан, укладывая трубку на рычаги.
– Ну и прекрасно.
– Не очень. Ее дом уже догорает… Видимо, вместе с хозяйкой. Поджог. Опять мы опоздали. И опять концы в воду… Вот паскудники! – не сдержавшись, выругался Тесленко.
– Кто она?
– Баркалова Софья Геннадьевна, двадцать семь лет, не замужняя. Живет… или жила одна.
– Проверь, не проходит ли она у нас по картотеке.
– Уже проверено. Снегирев постарался. Нет. Разрешите, я поеду туда вместе с опергруппой?
– Поезжай…
Когда к дому Баркаловой подъехала машина опергруппы, пожарные уже скатывали рукава.
– Жертвы есть? – спросил Тесленко у немолодого, закопченого до черноты пожарника.
– Бог его знает, товарищ капитан, – устало махнул тот рукой. – Нужно разбирать. Сгорело дотла… – подхватив багор, он неторопливо пошел к груде дымящихся бревен.
Подбежал возбужденный Снегирев. Его пиджак напоминал решето – был весь в дырках от прожогов.
– Что, пожарникам помогал? – едко спросил расстроенный Тесленко. – Где баба с веником, та и черт с помелом. Ты в своем амплуа – каждой дырке затычка.
– Я помог тут… маленько… – обиделся Снегирев. – А что делать? Горело ведь…
– Ладно, шустряк. Ты мне скажи, где Баркалова?
– Соседи говорят, что сегодня она из дому не выходила. По крайней мере, ее не видели.
– Значит, она там, – не то утвердительно, не то с вопросительной интонацией сказал Тесленко, глядя пустыми глазами на Мишку.
Снегирев счел благоразумным промолчать.
Обгоревший до неузнаваемости труп Софьи Баркаловой был извлечен из-под обуглившихся останков ее дома только под вечер.
