Текст книги "Монтаперти (СИ)"

Автор книги: Виталий Чикриз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Как это нет? – не согласился Гано. – Уж пару тысяч-то наберётся, одни Буондельмонти...

– Поболее, чем пара тысяч, – уверил сер секретарь. – Не менее трёх, если уж всех посчитать. Это так, но кто будет противостоять германским рыцарям Манфреда на поле? Так что решение усилить гвардию сотней латной конницы вполне предсказуемо, поставив десятниками и полусотниками наиболее лояльных, а вот уже сотником будет, конечно, человек Капитана.

– Капитана?

– Да, его. С неделю назад они, Подеста, Капитаны, приоры и старшины, а также консулы Калималы, Ланы, и Камбио, собирались малым кругом. Ну, приоры и прочие – они люди временные, а Подеста с Капитанами так и вовсе не фирентийцы, всего несколько месяцев на должности, тут кто просто поглупее, кто не совсем понимает пока, а вот консулы цехов – другое дело. Они не на полгода избирались, многие уже не первое десятилетие цехами управляют, среди них дураков нет. Не то, чтобы они только об этом и говорили, мессеры, но и проблема с гвардией кароччо тоже немаловажна. И консулы её понимают, как никто.

– И что Капитан?

– А это, мессеры, как раз и есть его идея: задействовать бывших гибеллинов, заманив их индульгенциями для них и их семей, а ещё возвратом имущества... Ну, тут веронец полного понимания не нашёл, согласились только на частичное, и то лишь командирам, но всё же. Он убедил остальных, что такой стимул – он получше иных других будет. Не так ли? И ведь как угадал. Вот и пример: раньше мессер Бокка думал лишь, как уберечь свою жену и дочь, а теперь, возможно, они вернут своё прежнее положение, да безо всякого труда, только сделай, что сказано. А ведь если не сделать, то можно и не уберечь. Они-то останутся у гвельфов. И мессер Бокка далеко не единственный, кто сто раз подумает, чем подвергнуть жизни своих жён и детей реальной опасности ради сомнительных шансов. Более того: участие гибеллинов на стороне гвельфов мало, что повяжет их кровью своих бывших соратников и исключит угрозу с их стороны в будущем, так и наглядно покажет остальным окончательность победы гвельфов в Фиренце. Словом, хорошо со всех сторон. А риск... Рискуют они только если у местных гибеллинов уже есть и готовность и связь с сиенцами. Да, всё это есть, но они-то уверены в обратном. Так что идея Капитана пришлась по вкусу всем. Но его идея, его и ответственность. Потому и право назначить командира – тоже его.

– Странно, что Подеста и приорат так легко согласились отдать ему это право, – Бокка задумчиво почесал подбородок. – Быть командиром гвардии кароччо, пусть даже только кавалерии, да в победоносной битве, это великая честь, и значительная часть славы этого командира падёт на того, кто его туда назначил. Когда наши правители сложат полномочия и уедут в другие города Италии, их слава, какая бы ни была, пойдёт за ними, облегчая получение постов и должностей и там. Зачем же отдавать такое без боя?

– Так не без боя, – улыбнулся в ответ Симоне. – Это малая уступка, на самом деле. К тому же с довеском большой ответственности: Капитану Войны не простят, если что пойдёт с этим назначением не так. А вот капитаном гвардии будет человек Приората.

– А гонфалоньер?

Симоне развёл руками:

– Это самое интересное. Пока не знаю. Или человек Подеста, или консулов. Я бы поставил на консулов, но тут сложно. И между ними самими нет единства, и малые цеха могут объединиться против. С другой стороны, хотя у Подеста нет именно этой проблемы, он тоже должен прислушаться к своему Совету. И если с Ближним Советом ему договориться не трудно, всё-таки свои люди, то с Общим Советом, где среди трёх сотен членов есть и делегаты цехов, и люди Приората, так легко не будет. Капитана Войны от этих лакомых кусков оттёрли, так надо же ему было бросить хоть кость, а? А вот Капитану Народа и этого не досталось.

– Удивительно, сер Симоне, – заметил Бокка. – Удивительно. Откуда вы только всё это знаете?

– Так я же сказал, – как бы равнодушно пожал плечами секретарь. – Люди у меня есть. Во всех этих Советах. А вот уж как они туда попали... Впрочем, что тут сложного? Везде одни нотариусы да менялы. Не задумывались, что они любят и ценят превыше всего? Нет, спешу вас уверить, это не честь. А уж слово «верность» ими и вовсе воспринимается, как товар. Следовательно, его всегда можно купить, зачастую, недорого...

[Год 1260. Август, 13. Вечеря]

– Что хотели эти люди? От Гано я не жду ничего доброго. – Кьяра натянула одеяло на плечи и легла мужу на грудь. Бокка притянул жену за шею и поцеловал кончик носа.

– Это мужские дела, женщина.

– Мужские? – Кьяра требовательно заглянула ему в глаза. – Тогда почему от ваших мужских дел всегда страдают женщины?

– Потому, что Господь, сотворив мир, назвал нас одним целым. Разделять долю мужчин – такова судьба женщин от века. Почему я тебе это должен говорить?

– А если мы разделяем вашу судьбу, почему мы не можем хотя бы попытаться её изменить?

– Потому, что вы женщины, и этим всё сказано, – Бокка хотел снова поцеловать её носик, но она сердито отстранилась. – По моему, я и так тебе слишком много позволяю. Другой бы уже поколотил тебя за такие вопросы.

– Я не за другим замужем, а за тобой, – резонно возразила Кьяра. – Я не хочу тебя потерять. Не хочу, чтобы страдал ты, и не хочу страдать сама.

– Так и будет, – он убрал тёмный локон её волос, щекочущий его лицо, нежно заведя ей за ушко. – Потерпи, Кьяритта, совсем немного осталось. Скоро всё изменится, очень скоро.

– Что они тебе предложили, муж мой?

– Всё-таки тебя следует поколотить, – вздохнул Бокка. – Ладно, ладно. Они... Они хотят, чтобы я пошёл на предательство, Кьяра. Чтобы я предал Фиренцу.

– Что?! – Кьяра рывком села на его ногах. Покрывало соскользнуло по её спине, обнажённые полушария грудей, качнувшись, сверкнули белизной в лунном свете. Она, как будто и не заметив, впилась ногтями в кожу на его бёдрах. – Предать Фиренцу? В битве?

– Да, – Бокка, поморщившись от боли, кивнул. – Так они хотят...

– Значит, можно... Можно... Но как? Как ты сможешь?

– Меня назначили... почти назначили одним из трёх командиров полусотен... ну, так называется, на самом деле будет три раза по три десятка, и ещё десяток капитана гвардии. Гано и... тот, второй, хотят, чтобы я набрал в свою полусотню тех, кого они укажут...

– И вы ударите проклятым фирентийцам в спину! – почти закричала женщина. Её хищно-радостное лицо вдруг стало Бокке неприятным. В первый раз за все эти годы.

– Нет, я не...

– Вы ударите им в спину! Будете убивать этих мерзких ублюдков, резать их, как свиней!

– Нет, Кьяра, я не...

– Скажи мне, что ты согласился, муж мой! Скажи мне, что это так! О, если это так... Я буду молиться за тебя! Я буду молиться за победу... Твою победу, муж мой! Я буду молиться за тебя! И тогда, даже если тебя убьют... тогда... Я буду молиться за тебя...

[Год 1260. Сентябрь, 3. Первый час]

Три пары быков затащили огромную повозку на холм и встали на самой вершине Монтаперти. Белые покрывала на их спинах и боках, украшенные алыми лилиями и вышитые золотом по краям, напитались едким бычьим потом. Вексилиумы Фиренцы с такими же лилиями, поднятые на высоком, в три роста, флагштоке, трепетали на утреннем ветру. Гвардия начала выстраиваться вокруг кароччо: копейщики – в каре по полусотням, латная конница – тремя отрядами в линию и ещё одним десятком позади. Конная сотня гонфалоньера располагалась справа. Остальное войско становилось в боевые порядки вниз по склону, обращённому к неприятелю. Горожане-таки научились за два месяца удерживать строй и действовали при перестроении почти слаженно. По крайней мере плотный ряд щитов распадался не всегда.

Лица ополченцев светились от предвкушения поживы в покорённой Сиене. В войске Фиренцы царило приподнятое настроение. Фирентийцы ожидали скорую и лёгкую победу: сиенцев, как все знали, чуть не в два раза меньше, и позиция их заведомо проигрышная – внизу. Туда и стрелы дальше полетят, и таранный удар сверху-вниз, что копейщиков, что конницы, удержать гораздо труднее. В гуле возбуждённых голосов Бокка, командующий полусотней гвардии правого фланга, то и дело различал радостные выкрики, не сулящие сиенцам ни пощады, ни милосердия

– Черти бы их подрали, – вполголоса яростно ругался Гано, назначенный, по рекомендации Бокки десятником, и сейчас нервно сжимавший поводья рукой в латной перчатке рядом с полусотником. – Что они делают? Им же ещё и солнце будет в глаза...

Солнце действительно поднималось в небо из-за спин фирентийцев, бросая перед ними длинные тени.

– Сиену нынче может спасти только чудо,– хмуро согласился Бокка. Его настроение было далеко не радужным. Он не хотел и не собирался идти на измену, но, когда заговорщики раскрыли ему свои планы, он не сдал их властям, как следовало. Это ещё можно было объяснить: ведь сам он ничего бесчестного не делал, а вот сообщи он в Барджелло, то было бы прямое предательство друга. Но он к тому же сформировал свою полусотню из тех, на кого указали Гано и тот многознающий сер секретарь. А вот это уже было весьма близко к измене. Почему он согласился сделать это?

– Выходят, – напряжённо сказал Гано.

В полумиле от них из-за холма Рополе в низину начало выходить войско Сиены. Слаженности в их действиях было ненамного больше, чем у фирентийцев, но, поскольку их было меньше, построение заняло у них гораздо меньше времени. Вот появилась кароччо Сиены, чью гвардию составляли только около двух сотен конных рыцарей и толпа монахов. Крики фирентийцев усилились, но тут же послышались недоумённые возгласы: что-то у сиенцев случилось, и уже построившиеся отряды начали уходить с поля, а им на смену из-за холма выходить другие.

– О Господи, – взмолился Гано. – Вразуми их! Они не могут быть такими кретинами!

– Невольно возникает вопрос, – мрачно заметил ему Бокка. – А на той ли ты стороне... Не так ли, друг мой?

Почему он пошёл на измену? Из страха, разумеется. Любящие всем сердцем всё и всегда делают из страха. Из страха обидеть любимого человека, из страха сделать ему больно, из страха показаться недостаточно достойным, недостаточно красивым, недостаточно сильным, недостаточно заботливым... И все эти мелкие, по сути, страхи – лишь крошечные осколки одного единственного Большого Страха. Огромного, как вся созданная Творцом бесконечная Вселенная, страха потерять свою любовь. Кьяра была для Бокки той самой любовью, ради которой идут на всё. Она и дети. Но в первую очередь всё же она. После поражения он остался ради неё в осатаневшей от злобы Фиренце. Нищим и гонимым, да, но он не сбежал, как другие, и не утянул за собой в безнадёжные скитания. Он согласен был забыть о своём благородном происхождении и заниматься любым трудом, чтобы она не знала нужды. Он просил и унижался перед вчерашними ничтожествами, обивал пороги цеховиков и нотариусов, ходил в ночные стражи по улицам города, делал всё, что мог. Но всё это оказалось более не нужным ей. Кьяра превратилась в одержимую жаждой мести ведьму, и более ничто её не интересовало.

– Да что же это такое? – шипел сквозь зубы Гано. У сиенцев творилось что-то не то. Отряды становились в боевые порядки, потом перестраивались, снова становились, снова перестраивались, потом их военачальник, словно недовольный результатом, уводил с поля боя, выводя на смену другие, и всё начиналось заново.

Радостное, по началу, возбуждение фирентийцев сменилось недоумением. Отряды сиенцев носили разные цвета и над ними развивались всё новые и новые флаги и получалось, что сиенцев как бы и не больше, чем фирентийцев. Подкрепление? Откуда? Как? Кто? Сколько? Ряды ополченцев заволновались. Сколько-сколько??? Тысячи? Тысячи! Да не может быть! Откуда столько? Манфред! Проклятый Манфред прислал германских рыцарей! Рыцарей? Рыцарей! И сарацинов! И наёмников! Тысячи! За холмом прячутся! Готовятся ударить в самый решающий момент!

Гано торжествовал, а Бокка мрачнел всё больше. Германцы – это плохо. А тысячи германских рыцарей – хуже тысячекратно. Со времён Барбароссы нет рыцарей лучше. Нет силы страшнее. Может, всё-таки, просто страшные слухи? Нет! Ведь и тот сер секретарь, теперь Бокка это отчётливо вспомнил, ещё тогда проговорился, что на поле надо будет противостоять германцам.

От заколебавшегося войска к гонфалоньеру потянулись вестовые.

– Ага! Заволновались, мерзавцы! – торжествовал Гано. – Ну, теперь держись! Ты чего такой хмурый?

– Если Манфред и правда сумел дать Сиене такое подкрепление, – не скрывая досады ответил Бокка.– То остаётся только умереть с достоинством.

– С чего это ты заговорил о смерти?

– Мне, похоже, более ничего не остается. С поля боя можно бежать, можно даже сдаться в плен, но у командира полусотни гвардии такой возможности нет.

Гано нахмурился.

– Что такое, Бокка? Мы же договорились?

Армия Сиены, наконец, закончила свои бесконечные манёвры и встала в окончательном построении. На северном фланге сосредоточилась рыцарская конница, числом около полутысячи, остальных рыцарей было не видно, хотя Бокка был уверен, что их гораздо больше. Стоят за холмом? Резерв? Ощетинившейся пехоты было тысяч двенадцать-пятнадцать, растянувшихся с севера на юг прерывистой разноцветной линией. В центре развевались красные флаги с зелёным драконом, увенчанные треугольными вымпелами с чёрным орлом на золотом фоне. Тернийцы. Этот вымпел, в дополнение к флагу, им был пожалован самим Фридрихом Вторым за особую стойкость и преданность Императору. Тернийцы были особо яростными бойцами, но их было всего несколько сот, и в целом армия Сиены, будучи почти в три раза меньше, выглядела гораздо слабее войска Фиренцы. Вот только где остальные рыцари? И сарацины, и наёмники? Где они?

– Да, – тихо ответил Бокка. – Я помню, не волнуйся. Я помню...

[Год 1260. Сентябрь, 4. Утреня]

Рассветало. Утро после тяжёлой ночи выдалось прохладным, с туманом и обильной росой. Затухающие кострища чадили едким дымом. Вялые, как снулая рыба, монахи монотонно, на ходу, пробубнили благословения на битву, и их фигуры растворились в туманно-дымном утреннем мареве. Им ещё обойти многотысячное войско, а потом служить литургию на кароччо всё время сражения, под рёв труб над самым ухом беспрестанно призывая благодать на своих и проклятия на врагов.

– В сёдла, мессеры! – скомандовал Бокка и устало взгромоздился на коня. Поспать эту ночь не довелось. Вчера армии несколько часов простояли напротив друг друга, но атаковать неизвестные силы врага гонфалоньер Фиренцы так и не решился. На ум Бокки пришла мысль, что в том и был план сиенцев: запутать фирентийцев и сорвать атаку в тот день. Но зачем? Ждали ещё подкрепления? Вряд ли. Дозоры гонфалоньер всё-таки догадался разослать, и никакое войско незаметно подойти бы не смогло. Зачем ещё откладывать битву? Теперь-то понятно, зачем. Ночью, когда фирентийцы уже затушили все костры, кроме как у сторожевых постов, сиенцы напали. Бокка, только задремавший, услышал шум и крики: зло кричали нападавшие, в смертном ужасе визжали убиваемые, кто-то орал какие-то команды, кто-то сыпал проклятиями. Над всем этим истошно ржали лошади. Судя по шуму, это была не ложная атака и не просто беспокоящая вылазка: сиенцы напали крупными силами и рвались к кароччо. Бокка поднял свою полусотню в седло, успев ещё надавать древком копья по спинам неповоротливых сонных горожан, пеших гвардейцев, никак не могущих взять в толк, что им делать. Капитан гвардии где-то затерялся, командовать было некому. Совсем неподалеку кипела схватка, сиенцы и фирентийцы продолжали яростно резать друг друга. Соваться на шум сражения было нельзя, место гвардии было у кароччо, хотя Бокка сдерживал себя с трудом. Шума и неразберихи в темноте, едва освещенной редкими кострами, было много, часто было непонятно, чьи мелькают тени между огнями – свои, или уже враги, но, тем не менее, каким-то чудом к кароччо сиенцам прорваться не удалось и вскоре бой затих. Сколько было нападавших никто не знал, говорили о целой тысяче, которую геройски отбили. Убитыми, однако, сиенцев нашлось лишь пара десятков. Фирентийцев полегло заметно больше, сотни две. Но это ещё и хорошо кончилось, поскольку казалось, что в такой сутолоке только затоптать должны были больше. Пока отбились, пока разобрались, кто где, пока командиры советовались, пока отделяли свои трупы от не своих, пока приводили лагерь в порядок, время перевалило далеко за полночь. Вскоре, однако, вновь поднялась суматоха: часовые обнаружили сиенцев готовящихся к новой атаке. Выслали дозоры, вроде бы нашли какие-то следы, но самого врага не нашлось. Побоялись, посуетились, побегали, покричали. Окончательно лагерь Фиренцы утихомирился только под утро, и перед рассветом, естественно, сиенцы напали опять. На этот раз они не очень старались и убрались едва организовалось сопротивление, оставив всего полсотни убитых фирентийцев, но и сами потеряли лишь несколько человек. Однако сна этой ночью они армию Фиренцы лишили.

Бокка тронул поводья, ведя свою полусотню на положенное место. Вокруг, в утреннем тумане и в дыму полузатухших костров, бродили усталые ополченцы, волоча по земле потяжелевшие копья, разыскивая свои потерянные ночью десятки и сотни, перекликались, переругивались, проклинали сиенцев, жаловались на скудный завтрак. Гамбезон под кольчугой промок от росы, рубаха неприятно липла к телу.

Что было решено на ночных советах у гонфалоньера Бокка не знал, Капитана гвардии он так и не видел со вчерашнего дня, но, по всей видимости, было решено атаковать: конница выдвигалась вперёд, арбалетчики на флангах конницы, за ними остальная пехота. Однако когда фирентийцы вышли на склон, оказалось, что армия Сиены уже стоит в полной готовности. На этот раз у них тоже впереди стояло несколько сот германских рыцарей и пехоты. За ними выстроились копейщики, а на севере, как и вчера, стояла кавалерия сиенских рыцарей. Сиенцы стояли в полной тишине, и опять где-то скрыв основную часть войска.

Командир гвардии из палатки пока не выходил. Полусотники, в его отсутствие, неуверенно построили своих людей и собрались вместе. Рядом с Боккой, конечно же, постоянно крутился Гано, но был услан следить за своим десятком.

– Дьявол разберёт, что творится, – прокомментировал Дзенато, командир второй полусотни. – Никто ничего не знает!

– После вчерашнего ещё не решили, чего именно ожидать, – философски заметил третий полусотник по имени Виорнато, которого Бокка раньше видел только мельком.

– Пока разберутся, сиенцы будут прямо у кароччо, – ухмыльнулся Дзенато. Виорнато пожал плечами. – Да и ладно. А нам-то что делать?

– Пока другой команды не было, встанем, как вчера, – решил Бокка. – Там видно будет.

– А эти? – Дзенато показал подбородком на десяток у палатки Капитана гвардии.

– Без них обойдёмся.

Бокка, подъехав к кароччо, приподнялся в стременах, вглядываясь в построение сиенцев.

– Беспокойная выдалась ночка, не так ли? – услышал он звонкий голос. – Мессер дельи Абати? Я не ошибаюсь?

Бокка обернулся. Голос принадлежал мужчине лет сорока, священнику, судя по выбритой макушке и одеяниям. Лицо его было спокойным, на губах – приветливая улыбка. Священник устроился на широких ступенях кароччо и безмятежно оглядывал Бокку.

– Ваше спокойствие, как я вижу, потревожено не было, – в том, что незнакомый священник или монах знал его имя ничего особо странного не было, к нему, как к командиру, часто обращались по имени, но тем не менее Бокке было неприятно. – Э-э?...

– Моё имя Бонуомо. Бонуомо Инфаньяти.

– Вы... монах? – осторожно поинтересовался Бокка.

– Не совсем. – Инфаньяти улыбнулся. – Я викарий.

– Вот как... – Бокка оглядел более чем скромные одежды собеседника, на что тот снова улыбнулся. – Рад видеть ваше высокопреподобие. Чем могу быть полезен? Прошу прощения, – он поклонился в седле. – Что не приветствую вас достойно вашего сана. Сами понимаете – война.

– Ну что вы, что вы! – тон викария был небрежным. – Не стоит. Отец Бонуомо, этого вполне достаточно.

– Польщён, отец Бонуомо.

– Я тоже весьма рад знакомству с вами, сын мой. Приятно видеть возвращение заблудших на путь истинный. Вы ведь не так давно были в стане богопротивных гибеллинов? Да, да... я знаю, знаю. Ну, что было, то прошло и свои былые ошибки вы вполне искупаете нынешней верностью праведному делу. Ваше рвение выше всяческих похвал и несомненно будет отмечено после победы. Более того: я бы сказал, оно будет высоко оценено.

– Но, – неожиданно смешался Бокка. – Я не понимаю, отец Бонуомо... о чём вы? Я всего лишь исполняю свой долг...

– И это верно. – согласился викарий. – Вы – исполняете. И, кажется, только вы один. Я вот до сих пор не вижу мессера Буонконте, вашего командира, и это вы фактически командуете конной гвардией вместо него.

– Слишком громко сказано. Мы просто выполняем команды, которые получили ещё вчера.

– И это весьма мудро с вашей стороны... О! Смотрите-ка! Я узнаю этот вымпел. Это граф д'Альяно. Вот, кто, оказывается, стоит в авангарде.

– Не слышал этого имени.

– Вы редко бывали за пределами Фиренцы, сын мой. Имя это достаточно известно.

– Однако в вашем голосе не звучит одобрения.

– Ещё бы. Он ведь не на нашей стороне.

– Хорош как воин?

– И весьма. И как воин, и как командир. Не зря же Фарината доверил авангард именно ему. А вот основные силы, конечно же, Альдобрандино возглавит сам. Ну да, конечно, это имя вам тоже ничего не говорит, хотя вы и гибеллин... бывший. Это сам Альдобрандино Альдобрандески, фактический хозяин Сиены.

– Вы упомянули, что командовать авангардом графу д'Альяно доверил мессер Фарината, значит ли это...

– Ну да, да. Альдобрандино – хозяин Сиены, и командует основными силами, состоящими из сиенцев. Но командование всей армией отдали Фаринате, как наиболее опытному военачальнику. И вот что интересно, мессер Бокка, почему Фарината, столь опытный полководец, выбрал столь странную и проигрышную позицию для своего войска? К тому же уступающего числом?

– Почему же уступающему? Вчера мы убедились, что их силы вполне могут превосходить наши.

– Да бросьте, сын мой. Оставьте эти бредни дураку вроде Рангони, нашему самозванному гонфалоньеру.

– Почему самозванному? Мне кажется, его выбрали...

– Принимающие любой титул и должность без утверждения Святым Престолом являются самозванцами. Запомните это, сын мой. Не важно, где это происходит и каковы названия этих должностей. Не может он быть никем просто «выбран», ибо вся власть от Бога, а наместник Его на Земле – Папа, и только он может назначить или утвердить какой-либо выбор. В данном случае никакого утверждения не было. И это печально, поскольку приведёт к катастрофе.

– Но, получается, что все командиры тут – самозванцы? Я, например, тоже не получал должность от Его Святейшества.

– Это не страшно. Его Святейшество не может назначать каждого десятника или полусотнкика. Для этого у него есть его слуги. Вы – не самозванец. С вашей кандидатурой я вполне согласен.

– Э-э... а в каком диоцезе вы служите, отец Бонуомо?

– Ни в каком. У меня нет диоцеза. Я – викарий. Вам знакомо изначальное значение этого звания?