Текст книги "Дракон и сокровище"
Автор книги: Вирджиния Хенли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
– Когда Фэлкон прибудет в Лондон, уведоми его, что мои люди поступят в его полное распоряжение, если он этого пожелает.
– Благодарю вас от всего сердца, милорд. – И Рикард почтительно поклонился своему господину. – Я не уверен, что отец приедет в Лондон, но мы решили, ему следует знать об опасности, нависшей над дядей.
– Он обязательно приедет, мой мальчик. Ведь он – де Бург, а в вашей семье принято выручать друг друга и единым фронтом противостоять опасностям и невзгодам. Скажи-ка, ты как следует рассмотрел послание короля? Ты уверен, что на нем стоит оттиск подлинной печати?
Рикард кивнул:
– Дядю хотят уничтожить, как уничтожили в свое время его замок в Монтгомери.
– Я сделаю все, чтобы не допустить этого! – И Уильям решительно вскинул голову.
Генрих был доволен, что Маршал снова появился при дворе.
– Уильям, я решил отпраздновать свадьбу Ричарда не в Виндзоре, а в Вестминстере. Но меня по-прежнему не покидает опасение, что большой зал не сможет вместить всех приглашенных. Я уже распорядился, чтобы для вас с Элинор приготовили просторную спальню в одной из башен, а для новобрачных – в другой. Ты останешься доволен. Теперь у нас в Англии не одна, а две принцессы! Какая чудесная мысль– поселить их в башнях замка! Это так романтично! Ты не находишь?
Уильям старался ничем не выдать охватившего его негодования. Неужели Генрих так никогда и не повзрослеет?
– Сир, – веско произнес он, – я пришел поговорить с вами о Губерте де Бурге.
Генрих досадливо поморщился и попытался уклониться от неприятного разговора:
– Винчестер, назначенный мною государственным казначеем, желает получить отчет Губерта о потраченных суммах. Я не имею ко всему этому никакого отношения.
Уильям пристально взглянул ему в глаза:
– Но ведь документ, полученный Губертом, скреплен большой королевской печатью!
– Я передал ее казначею. Ведь мне не подсилу вершить все без исключения государственные дела. Пусть он делит со мной ответственность по управлению страной.
– Пусть он – что-о-о?! – взревел Уильям, едва веря собственным ушам.
Под его пристальным гневным взором Генрих покраснел.
– Я отдал ему печать лишь на время моего отсутствия, когда отправлялся во Францию, – промямлил он. – А теперь, поскольку я вернулся, Винчестер отдаст мне ее.
– Он отдаст ее вам сегодня же, сейчас же, и я намерен присутствовать при этом!
– Но не могу же я прямо так вот потребовать ее у него! – возразил король.
– Сир, вы не только можете, но и должны сделать это! – настаивал Уильям.
Король в сопровождении Маршала направился в приемную казначея. Уильям нетерпеливым жестом прервал льстивые приветствия Питера де Риво, которого Генрих не так давно назначил своим первым министром.
– Мы желали бы поговорить с Винчестером! – сказал Маршал, не скрывая неприязни к незаконнорожденному сыну епископа.
Едва переступив порог приемной, Питер де Рош почувствовал, что его ждет неприятный разговор. В эту минуту Маршал и Винчестер были похожи на двух злобных псов, готовых сцепиться из-за кости, которую представлял собой его величество Генрих III. Поскольку король сохранял угрюмое молчание, Уильяму пришлось взять инициативу разговора на себя.
–Король явился к вам, чтобы потребовать назад большую государственную печать. И раз уж я оказался здесь, то позвольте прдъявить к оплате счет за издержки, понесенные мной во время французской кампании. – Я желал бы получить всю сумму золотом.
Винчестера, как ни пытался он овладеть собой, передернуло от ненависти. Он решил выиграть время:
– Счет ваш подлежит проверке, а она займет по меньшей мере несколько дней. – И он провел своими толстыми пальцами по окладистой бороде.
– Счет мой неоднократно проверен мной самим, а за мою честность может поручиться его величество, – возразил Уильям.
Не желая затевать ссору, Винчестер нехотя отсчитал Уильяму указанную сумму и вернул королю государственную печать. Провожая короля в его покои, Уильям снова вернулся к разговору о Губерте де Бурге.
– Послушайте, Генрих, де Бург остался верен вашему родителю, когда даже я отвернулся от него. Он помог вам унаследовать трон, он со своими воинами удерживал Дувр, осаждаемый французами. А кроме того, он всегда был вашим другом и советчиком. Я надеюсь, что вы не только сами не злоумышляете против него, но и не позволите другим причинить ему вред.
– Если Губерт не повинен в измене, ему совершенно нечего опасаться.
– Если бы де Бург был способен изменить вам, вы не стали бы королем Англии!
– Клянусь, что не буду ничего предпринимать, не посоветовавшись с вами, Уильям!
Уильям понял: пока ему придется удовольствоваться этой клятвой непостоянного, взбалмошного, ребячливого короля. Генрих наверняка отложит все дела, занимаясь организацией свадебных торжеств. Вплоть до их окончания о судьбе Губерта можно не беспокоиться, а когда празднества завершатся, Маршалу следует быть готовым к решительной схватке с Винчестером.
Питер де Рош и Питер де Риво тем временем обсуждали унижение, которому их подверг ненавистный граф Пембрук.
– Девчонка так и не решилась подсыпать ему наш порошок, – процедил сквозь зубы его высокопреосвященство. – Выходит, на нее нам рассчитывать не стоит. Что ж, пусть Аллан отрабатывает деньги, которые он от нас получил.
16
Накануне свадьбы слуги Дарем-хаус тщательно упаковали все одежды Изабеллы, чтобы отправить их в Вестминстер.
Элинор решила примерить свое новое платье, прежде чем оно будет уложено в сундук. Она улыбнулась своему отражению в огромном зеркале. Ей был очень к лицу роскошный наряд из серебряной парчи, к тому же она знала, что королева и большинство придворных дам будут одеты в ярко-красные, зеленые и пурпурные тона, которые она сама так любила. Ей снова удастся выглядеть наряднее и изысканнее всех.
Увидев Элинор в столь ослепительном одеянии, Уильям застыл в дверном проеме.
– Я так надеялся побыть с тобой наедине хотя бы несколько минут, – сказал он, с досадой глядя на служанок и камеристок, сновавших по комнате.
– Уильям, – сказала она с улыбкой, – подождите минутку, я сниму это платье и выйду к вам.
Они прошли вдоль полутемного холла Дарем-хаус и поднялись по лестнице в комнату Уильяма. Открыв один из ящиков бюро, он вынул оттуда ожерелье из огромных сапфиров.
– Они такого же цвета, как твои глаза. Я хотел подарить их тебе завтра, но просто не могу удержаться, чтобы не вручить эти сапфиры теперь же. Они замечательно подойдут к твоему серебристому платью.
На глаза Элинор навернулись слезы. Она прикоснулась пальцами к блестевшим и переливавшимся камням и прошептала:
– Когда мы вернемся, я буду ночевать здесь, в этой комнате? Вместе с тобой, Уильям!
– Моя маленькая принцесса, – пробормотал Уильям, привлекая ее к себе.
Она тихонько засмеялась:
– Настоящая принцесса в настоящей башне настоящего замка.
– Генрих все еще не утратил детской любви к сказкам, – нахмурился Маршал.
– О, Уильям, – восхищенно прошептала Элинор, – я так счастлива, что стану теперь твоей женой. Ведь ты у меня настоящий мужчина, и тебе несвойственны вздорность и ребячливость, которыми столь щедро наделен наш бедный Генрих.
Уильям улыбнулся и еще теснее прижал ее к своей груди:
– Спасибо тебе за эти слова, дорогая Элинор. Они словно бальзам для моего сердца. Ведь я гожусь тебе в отцы, и мысль об этом непрестанно терзает мою душу.
– Уильям, ты же знаешь, – возразила Элинор, – что я никогда не променяла бы тебя ни на кого на свете. Я люблю и всегда буду любить лишь одного тебя.
Они долго стояли обнявшись в полумраке огромной комнаты, выходившей окнами на Темзу. И Уильям, и Элинор думали о той первой ночи любви, которую им предстояло провести в башне огромного замка.
– Завтра ночью будет полнолуние, – мечтательно сказала Элинор.
– Полная луна – союзница всех влюбленных, – ответил Уильям, – она благословляет их своим волшебным светом.
И тут, словно вторя его словам, над поверхностью реки раздался печальный, протяжный крик чайки. Элинор вздрогнула, и сердце ее сжалось от тревожного предчувствия.
Симон де Монтфорт, сидя у камина в библиотеке графини Фландрской, любовался полной луной, заглядывавшей в открытое окно. За недолгое время своего пребывания во Франции он успел сделать очень многое. Восстания и мятежи в Гаскони были подавлены его железной рукой, и провинция эта теперь находилась в безусловном подчинении у английской короны. Графиня Джоан охотно согласилась отдать ему свою руку и свое огромное состояние. Джоан, толстая и неуклюжая особа, была несколькими годами старше Симона. При виде ее Симону не без труда удалось скрыть свое разочарование, зато Джоан влюбилась в него с первого взгляда. Она отдалась ему в первый же день их знакомства, а на следующее утро был составлен и подписан их свадебный контракт. Симон знал, что этот союз не принесет ему счастья, ибо в душе он был романтиком, но он твердо решил пожертвовать своими чувствами в угоду честолюбию.
Со своей стороны Джоан выразила полную готовность всегда и во всем подчиняться Симону. Она была благодарна ему за то, что он решил жениться на ней, и доверила ему управление своими многочисленными замками и угодьями. Де Монтфорту чрезвычайно льстило, что он стал владельцем такого огромного богатства, а следовательно, человеком могущественным и влиятельным, но, глядя то на тлевшие в камине угли, то на полную луну, он беспрестанно хмурился, пожимал плечами и тяжело вздыхал.
Ранним утром в Вестминстер из Дарем-хаус прибыли две огромные крытые повозки. В одной из них прибыла Изабелла Маршал, в другой – Элинор и Уильям.
В башне, которую отвели для четы Маршалов, было две комнаты, находившиеся одна над другой и соединявшиеся между собой узкой лестницей. Бренда и оруженосец Уильяма Аллан принялись распаковывать багаж, а Рикард де Бург тщательно осмотрел гостиную, а затем и спальню. С лица его не сходило выражение озабоченности и тревоги.
– Рикард, может быть, вы заберетесь и под кровать? – смеясь, спросила его Элинор.
Де Бург принужденно улыбнулся:
– Простите, графиня, но беспокойство за вас не покидает меня вот уже несколько дней. Однако никто не защитит вас от любой опасности лучше, чем сам граф Пембрук. Мне же, похоже, надлежит быть сегодня подле моего дяди Губерта.
Супруги де Монтфорт сидели за поздним завтраком, когда во дворе замка Джоан неожиданно появились посланцы короля Людовика. Графиня Джоан была так напугана, что едва не потеряла дар речи. Она сдавленным голосом попросила Симона подняться наверх, пока она переговорит в библиотеке с людьми короля. Через несколько минут она вбежала в его комнату, схватила со стола пергамент, на котором был записан их брачный контракт, и швырнула его в огонь.
– Если бы они увидели это, они заключили бы меня в темницу, – прошептала она. – Священник, который нас венчал, никому ничего не расскажет.
Симон и Джоан спустились по лестнице к ожидавшим внизу рыцарям. Едва Симон успел открыть рот, как Джоан с вымученной улыбкой воскликнула:
– Кто-то не постеснялся оклеветать меня перед его величеством королем. Я сама немедленно отправлюсь к Людовику и заверю его, что даже не думала выходить замуж. Мы с графом Лестером – просто добрые друзья. Уверяю вас, мне бы и в голову не пришло вступать в новый брак без благословения и одобрения его величества.
Посланцы короля уехали, и Симон проводил Джоан в ее спальню. Джоан разрыдалась и сквозь душившие ее слезы произнесла:
– Простите меня, милорд, о, пожалуйста, простите меня! Я так люблю вас, но Людовик способен лишить меня не только моих владений, но и жизни, если я позволю вам распоряжаться моим имуществом. Я надеялась, что он не узнает о нашем с вами союзе. Возможно, со временем он и простил бы меня, но теперь… теперь ничего уже нельзя исправить. Нам придется расстаться, Симон. – Она подняла к нему залитое слезами лицо и горько прошептала: – Я всегда, до конца моих дней буду любить вас. Спасибо, что вы были так добры ко мне, милорд!
За все это время Симон не произнес ни слова. Он с удивлением ощутил, что чувство досады, охватившее его в начале этой сцены, сменилось огромным облегчением. Сама судьба избавила его от этого брака. Он был рад, что к нему нежданно-негаданно вернулась свобода, и почти не сожалел об утраченном богатстве, чувствуя, что само Провидение избавило его от некрасивой, скучной графини Фландрской.
А тем временем в Вестминстере Изабелла с радостной готовностью шла навстречу велениям своей судьбы. У дверей аббатства Элинор поцеловала ее в щеку и сказала:
– Теперь мы с тобой породнимся во второй раз: сначала я вышла замуж за твоего брата, а теперь ты выходишь за моего.
В церкви Элинор уселась на передней скамье, предназначенной для членов королевской семьи. Пока длился обряд, королева не сводила с нее взгляда, полного зависти и злобы, но Элинор не обращала на нее никакого внимания. Она смотрела на Уильяма, который стоял у алтаря возле Изабеллы. Наконец архиепископ Кентерберийский спросил:
– Кто отдает эту женщину этому мужчине?
– Я, – ответил Уильям и вложил руку Изабеллы в ладонь принца Ричарда.
Маршал занял свое место на скамье, и они с Элинор, как и новобрачные, стоявшие перед алтарем, соединили руки, безмолвно повторяя про себя слова венчального обряда. Элинор взглянула в глаза Уильяма. Лицо ее светилось счастьем.
– Я люблю тебя, – прошептала она так тихо, что только он мог слышать ее.
Торжество, последовавшее за венчанием, длилось без малого десять часов. Как и обещал король, для праздничного пира было изготовлено десять тысяч разнообразнейших блюд.
Элинор обвела глазами огромный зал и шепотом сказала Уильяму:
– Посмотри-ка, гости разделились на две группы, они выглядят словно враждующие армии, которые вот-вот вступят в бой.
И в самом деле, представители старинных английских фамилий – Честеры, Кенты, Норфолки, а также высшее духовенство держались особняком от стаи напыщенных провансальцев. Строгие, скромные наряды англичан резко контрастировали с кричащими, пестрыми одеяниями родственников королевы. Столь же разительно отличались сдержанные, полные достоинства манеры англичан от резких, развязных жестов провансальцев. Епископ Винчестерский пересаживался от одной группы гостей к другой, изо всех сил стремясь угодить влиятельным англичанам, в то же время не вызвав вражды и раздражения у французов.
Глядя на его ловкие маневры, Элинор досадливо поморщилась, но вскоре взор ее снова обратился к Уильяму.
После многочасового пиршества слуги отодвинули столы к стенам, освободив середину зала для танцев. Элинор не хотелось танцевать ни с кем, кроме мужа, но, не найдя достойного предлога, чтобы отказать Питеру Савойскому, пригласившему ее на гавот, она нехотя протянула ему руку.
Едва они проделали несколько па, как Питер наклонился к уху Элинор и заговорщически прошептал:
– Теперь, после того как ваш супруг вернулся из Франции, вам придется некоторое время разыгрывать из себя верную супругу, но рано или поздно вы обратите свой взор на более молодого и привлекательного мужчину. От души надеюсь, что им окажусь я.
За время пребывания при английском дворе Питер Савойский успел соблазнить немало молоденьких служанок и камеристок. Две или три из них в настоящее время вынашивали зачатых от него детей. Прикосновение его руки, звуки его голоса вызвали у Элинор непреодолимое отвращение. Она хотела было ответить на его слова резкостью, которая заставила бы его умолкнуть, но в последний момент удержалась и лишь молча окатила его взором, исполненным глубочайшего презрения.
Следующим ее партнером по танцу оказался Ричард.
– На сей раз Генрих превзошел самого себя, – сказала она ему. – Уверена, что он влез в долги по самые уши. Тебе следует поскорее отправиться в Корнуолл, иначе наш дорогой брат заставит тебя оплатить все это пиршество.
Ричард засмеялся и, приблизив губы к ее уху, едва слышно прошептал:
– Признаюсь тебе, я хочу уехать отсюда и увезти Изабеллу до окончания всех запланированных празднеств – так, словно я ее похищаю. Кроме того, я так надеюсь, что не пройдет и года, как мы с Изабеллой станем счастливыми родителями. Мне хочется опередить в этом братца Генриха.
Элинор лукаво улыбнулась:
– Может статься, что я подарю Уильяму сына еще раньше, чем Изабелла осчастливит тебя наследником.
Глаза Ричарда задорно блеснули. Он с любовью и восхищением глядел на свою красавицу сестру.
– Хочешь пари, Элинор?
– Согласна! – с улыбкой кивнула она.
17
Когда виновники торжества и гости снова заняли места за пиршественными столами, Изабелла подошла к Элинор и, смущаясь, попросила невестку проводить ее в отведенные им с Ричардом покои. Извинившись перед Уильямом, Элинор вышла из-за стола. Он хотел было последовать за женой, но тело его внезапно пронзила резкая, нестерпимая боль. На лбу Маршала выступил пот. Он схватился руками за край стола, недоумевая, чем могла быть вызвана и сама боль, и сопутствовавшая ей внезапная дурнота. Однако через несколько секунд все это миновало, и он чувствовал себя так же хорошо, как и прежде.
Через несколько минут Элинор вернулась, и они с Уильямом рука об руку отправились в свою уединенную башню. Комнаты были пусты. Еще в начале вечера Элинор сказала Бренде и Аллану, что они с мужем нынче не будут нуждаться в их услугах. Едва войдя в уютную гостиную, Элинор приблизилась к очагу и протянула руки к ярко пылавшему огню. Вся ее поза выдавала растерянность и смущение. Уильям подошел к ней, снял с ее головы маленькую серебряную корону и ласково прошептал:
– Не бойся, дорогая.
Элинор обратила к нему лицо, на котором сияла счастливая улыбка.
– Уильям, когда ты со мной, я не боюсь ничего на свете. Мне страшно, лишь когда тебя нет рядом.
Он поцеловал ее в лоб и провел рукой по ее густым волнистым волосам:
– Наверное, я принял за невольный страх твою неловкость и смущение. Поднимайся наверх, дорогая. Я хочу дать тебе время побыть одной.
Элинор торопливо поднялась по ступеням и вошла в спальню. Она чувствовала себя бесконечно счастливой. Сняв с себя свое роскошное парчовое платье, она вымыла лицо и руки розовой водой из серебряного кувшина и достала из сундука белоснежную ночную рубаху из тонкого полотна. Уильям мог войти в спальню в любую минуту. Элинор поспешно натянула на себя рубаху и откинула край покрывала с огромной кровати. На роскошных простынях были вышиты короны и цветы. Элинор задумчиво обвела пальцем изображение розового бутона, украшавшее край подушки.
Шли минуты, но Уильям все не приходил. В душу Элинор закралось беспокойство. Неужели он заснул? Нет, этого не может быть! Но почему же тогда он не идет к ней? После недолгого колебания, преодолев свою стыдливость, Элинор неспешно спустилась в гостиную.
Уильям в глубокой задумчивости сидел у огня. Заслышав шаги Элинор, он очнулся от своих грез и поднял голову. При взгляде на нее из груди его вырвался вздох восхищения.
Он с улыбкой протянул руки ей навстречу, и Элинор бросилась в его объятия. Наклонившись к ее уху, Уильям прошептал:
– Я отнесу тебя в спальню, дорогая.
Дойдя до середины лестницы, Уильям снова ощутил приступ дурноты и резкую боль, которая, казалось, готова была разорвать его внутренности. Остановившись, он прислонился к перилам лестницы.
– Что с тобой? – встревоженно спросила Элинор, заглядывая ему в лицо. – Тебе тяжело?
– Тяжело? – принужденно рассмеялся Маршал. Усилием воли он заставил боль отступить. – Кровь Христова, я вовсе не так стар, чтобы не донести мою жену до брачного ложа.
Войдя в спальню, Уильям бережно опустил Элинор на постель.
– Если ты не возражаешь, я хотел бы не гасить свечи. Я так давно мечтал полюбоваться твоей восхитительной наготой.
Зардевшись, Элинор согласно кивнула. Смущение не помешало ей с любопытством и затаенной гордостью наблюдать, как Маршал снимал с себя свои праздничные одежды. Она не могла отвести взор от его мускулистых икр, стройных бедер, от треугольника курчавых волос над его восставшим членом.
«Так вот как выглядит обнаженный мужчина», – пронеслось у нее в голове. Но она тут же возразила себе: «Нет, вовсе не любой мужчина так строен, мускулист и подтянут. Никто на свете не может похвастаться такой красотой и мужественностью, как Уильям Маршал, граф Пембрук».
Уильям лег на кровать рядом с Элинор, и веревочная сетка жалобно заскрипела под тяжестью его тела. Он снял с нее ночную рубаху, и их обнаженные тела приникли друг к другу. Из груди Элинор вырвался сдавленный вздох, и она спрятала лицо на груди мужа.
Он принялся ласкать ладонями ее груди, и вскоре соски ее отвердели. Тогда он коснулся одного из них языком.
– О, Уильям, – прошептала Элинор. Закрыв глаза, она всецело отдалась его ласкам. Он нежно гладил ладонями ее тело и покрывал поцелуями ее лицо, шею, грудь и живот.
– Ненаглядная моя, как долго я ждал этих мгновений!
– И я тоже, Уильям. Зато теперь нас с тобой не разлучит ничто на свете. Мы всегда будем вместе!
Уильям закрыл ее рот поцелуем и, бережно раздвинув рукой бедра Элинор, стал осторожно водить пальцем у преддверия ее лона.
Элинор вздрогнула и, стеная от наслаждения, принялась гладить ладонями его спину и ягодицы. Губы их соединились. Уильям ввел палец в лоно Элинор, и, вскрикнув, она попыталась отпрянуть от него. Но Уильям удержал ее, обнимая за талию свободной рукой.
– Прости, дорогой, – смущенно пробормотала она.
– Любовь моя, я постараюсь быть осторожным, но тебе все же придется испытать боль, и, боюсь, ты не удержишься от криков. – И он еще глубже ввел палец в ее тело.
– О, Уильям… – И Элинор, охваченная вожделением, принялась покрывать поцелуями его лицо.
Аура любви и страсти окутала их, отделив от всего мира. В памяти Элинор внезапно пронеслись слова Изабеллы о том, что любящий мужчина, заключая свою подругу в объятия, распахивает для нее врата рая.
Она несмело дотронулась рукой до его возбужденного члена, но Уильям отвел ее ладонь, хрипло прошептав:
– О, не делай этого, дорогая, иначе… иначе мне несдобровать!
– Уильям… он… он такой большой, такой твердый, – испуганно прошептала Элинор.
– Не бойся, дорогая. Так и должно быть. Доверься мне и ничего не бойся.
Элинор раздвинула бедра. Она женским чутьем угадала, что Уильям слишком возбужден для продолжения любовных игр и что через мгновение он овладеет ею.
– Прости меня, Элинор, – прошептал Маршал. Лишь на мгновение Элинор почувствовала резкую, рвущую боль, и сразу же вслед за этим тело ее охватил блаженнейший экстаз. Ощущение тяжести тела Уильяма доставляло ей огромную, ни с чем не сравнимую радость. Когда его член, прорвав преграду, проник в ее лоно, Маршал тоже вскрикнул, словно ее боль передалась и ему. «Так вот что имела в виду Изабелла, когда говорила что испытывает „подобие смерти“ в объятиях любимого», – подумала Элинор.
Вскоре ей стало тяжело дышать. Она провела рукой по спине Уильяма и прошептала:
– Дорогой, позволь мне немного отодвинуться.
Маршал не ответил и даже не пошевельнулся. Наверное, он заснул. Ей надо было разбудить его.
– Уильям! Уильям! – воскликнула Элинор.
Внезапно сердце ее сжалось от страха. Он не спал. Он потерял сознание. Боже милосердный, если бы она не была так неопытна!.. Неужели любовная игра может завершиться обмороком?
Под тяжестью неподвижного тела супруга Элинор начала задыхаться. Сознание ее отказывалось воспринять ужасную правду, которая мало-помалу закрадывалась ей в душу. Она пыталась уверить себя, что, если потерпит еще немного, Уильям очнется и все будет хорошо.
Элинор потеряла счет времени. От начавшегося удушья сознание ее затуманилось. Она начала кричать, но собственный голос доносился до нее словно откуда-то издалека. Графиня Пембрук начала полностью отдавать себе отчет в происходящем, лишь когда Рикард де Бург, вбежав в спальню, приподнял недвижимое тело Уильяма.
Юноша-рыцарь с суеверным страхом смотрел на обнаженную принцессу, на кровавое пятно меж ее раздвинутых бедер, растекшееся по белоснежной простыне, и на мертвого графа Пембрука, маршала Англии. Он поднял с пола ночную рубаху и помог Элинор надеть ее.
– Миледи! О, моя бедная госпожа, вы стали вдовой, – прошептал он.
– Нет, Рикард, нет! Помогите мне, сделайте что-нибудь! Он не может умереть! Я не дам ему умереть! – И она обняла мертвое тело Уильяма и, судорожно рыдая, прижалась к нему.
– Миледи Элинор, он умер, и никто не сможет воскресить его.
Элинор обратила к юноше залитое слезами лицо:
– Не называйте меня этим именем, оно проклято!
Рикард не без труда оттащил Элинор от еще не остывшего трупа Уильяма и подал ей бархатный халат.
– Оденьтесь, принцесса. Соберите все свое мужество. Сейчас в эту спальню сбежится все население замка.
– Позовите врача, позовите короля!
– Кого бы я ни вызвал сюда, миледи Элинор, никто не сможет вернуть Маршала к жизни.
Вскоре над мертвым Уильямом склонились головы его родных, друзей, священников и придворных врачей. Те, кому не хватило места с спальне, остались в нижней комнате. Два врача подвергли тело умершего Маршала тщательнейшему осмотру и после этого принялись задавать Элинор вопросы.
– Расскажите нам подробно, что случилось после того, как вы покинули зал.
Элинор, прижав руки к горлу, старалась говорить внятно, но из груди ее вырывался лишь сдавленный шепот.
– Уильям на руках внес меня в спальню и положил на кровать. И мы…
– Он нес вас на руках? – недоверчиво переспросил один из лекарей. – Сколько же ему было лет?
– Сорок шесть, – произнес король.
Оба врача внимательно взглянули на Элинор:
– А вам?
– Шестнадцать с половиной, – ответила Элинор.
– Вы стали жить с ним одним домом меньше года тому назад, не так ли?
Элинор кивнула.
– Скажите нам правду, графиня, есть ли у вас молодой любовник?
Элинор в отчаянии искала глазами Рикарда де Бурга, но он не мог прийти к ней на помощь, не мог защитить ее от несправедливых подозрений, иначе все подумали бы, что не кто иной, как он, состоит в связи с принцессой.
А между тем допрос продолжался.
– Сколько раз в течение нынешней ночи граф Пембрук исполнил свой супружеский долг?
«Боже, чего они все хотят от меня?» Зажав уши ладонями, Элинор пронзительно закричала:
– Генрих, скажи им, чтобы они прекратили издеваться надо мной!
Но король не слышал призыва сестры. Он был погружен в глубокое горе, лишившись в эту ночь человека, который заменил ему отца. Король горько плакал, не скрывая своих слез, и толпа савойяров во главе с королевой безуспешно пыталась утешить его.
Элинор не могла обратиться за помощью и к Ричарду. Он держал на руках Изабеллу, от горя и ужаса лишившуюся чувств.
Рыжеволосая Бренда впилась глазами в лицо Аллана. Он единственный из всех собравшихся был совершенно невозмутим. Изредка его губы кривила торжествующая усмешка. Бренда вспомнила, как во время обеда оруженосец подавал Маршалу блюда, наполнял вином его золотой кубок. И вот теперь Маршал мертв…
Поймав на себе взгляд Бренды, Аллан резко отвернулся и нарочито громко заговорил с одним из слуг. Пробравшись сквозь толпу, заполонившую комнату, Бренда подошла к нему и положила руку на его плечо:
– Нам надо поговорить.
Аллан кивнул и последовал за Брендой на галерею, окружавшую башню. Девушка знала слишком много, и он решил, что настало время избавиться от опасного свидетеля.
Через несколько минут врачи вынесли свой вердикт. Все были потрясены услышанным.
– Уходите, оставьте меня одну! – раздался во внезапно наступившей тишине полный горя и сдерживаемой ярости голос Элинор.
Никто не осмелился перечить юной вдове, и собравшиеся один за другим стали покидать спальню супругов Маршал. Элинор упала на колени перед кроватью, на которой распростерлось неподвижное тело Уильяма. Боль, словно хищный зверь, вонзила когти в ее и без того истерзанное сердце. Она вспомнила последние слова Уильяма, обращенные к ней: «Прости меня, Элинор». Простит ли он ее теперь? И простит ли Бог ее невольный грех? Она оросила успевшую уже похолодеть руку мужа потоками слез. «Не покидай меня, непокидай меня, не покидай меня!» – беззвучно шептали ее губы.
В это же время на галерее замковой башни Бренда тщетно пыталась разжать пальцы Аллана, сдавливавшие ее горло. Задыхаясь, она что было сил ударила его коленом в пах. Аллан вскрикнул и отпустил ее шею. Воспользовавшись этим, Бренда резко толкнула его в грудь. Потеряв равновесие, Аллан ударился крестцом о невысокий парапет и полетел вниз. Бренда жадно хватала ртом воздух, в ушах у нее стучало, и потому она не услышала глухого удара тела Аллана о булыжники, которыми был вымощен двор замка.
В Вестминстере царила суматоха, и никто не заметил, как рыжеволосая служанка, прокравшись длинными полутемными коридорами, выскользнула из замка. Бренда догадалась, что Аллан пытался убить ее по приказу Винчестера, и сочла за благо для себя подобру-поздорову покинуть королевский двор.
