Текст книги "Мятежные сердца"
Автор книги: Вирджиния Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Вирджиния Браун
Мятежные сердца
ПРОЛОГ
Лондонские доки. 1788 год.
– Это тот самый корабль, Чарльз? – Эйлин Дэвенпорт указала на судно, стоящее в одном из доков Темзы, расположенном в нескольких милях от Лондонского моста. Ветер, доносивший отвратительный запах нечистот и гниющего дерева, растрепал ее прическу. Рукой, затянутой в перчатку, женщина раздраженно убрала выбившиеся непослушные локоны, затем поднесла надушенный платок из бельгийских кружев к носу, поэтому голос казался приглушенным:
– Я не вижу среди его пассажиров темноволосого ребенка.
Дэвид Чарльз Эдвард Шеридан, четвертый герцог Тремейнский и наследник судостроительных верфей, нахмурился. Корабль слишком уж осторожно продвигался вперед на якорную стоянку у широкого каменного причала. Да еще этот острый резкий кислый запах отбросов и рыбы раздражал холеный нос аристократа. Река была усеяна мачтами: огромные суда Ост-Индской компании, галлиоты, китобойные вельботы и клиперы, перевозящие чай. Охрипшие морские птицы, отчаянно галдя, кружили над причалом.
Чарльз пожал плечами:
– Я тоже его не вижу. Признаться честно, я так давно не видел мальчишку, что, боюсь, теперь не узнаю. Все-таки десять лет – не шутка. Думаю, он уже не маленький ребенок, как на тех миниатюрах, что я показывал тебе. Кристиану сейчас… о, да ему почти семнадцать, – Чарльз покачал головой. – Время летит так быстро. Короче говоря, нам надо смотреть не на маленьких мальчиков, а искать юношу.
Эйлин вновь взглянула в сторону доков. Крепко сжав локоть мужчины, она презрительно пробормотала:
– Здесь собираются одни отбросы. Было бы гораздо лучше подождать дома, пока Филберт не приведет его, впрочем, я уже пыталась это тебе доказать…
Чарльз бросил хмурый взгляд на женщину:
– Мне не терпится увидеть его. Он исчез так давно, к тому же побывал в компании пиратов, и поэтому, во имя Бога, я хочу убедиться, что с Кристианом все в порядке.
– Да, именно так ты мне и ответил, – Эйлин наконец отпустила локоть мужчины и начала поправлять складки безупречной парчовой юбки. – Ну, я думаю, что после того, как мы поженились, я тоже получила право помочь тебе в исправлении характера Кристиана. Четверо людей сэра Рамси уже пытались уговорить его уйти с этого корабля, пиратского, разумеется. Боже мой, и он жил с ними с тех пор, как…
Женщина остановилась, поймав на себе измученный, напряженный взгляд Чарльза, в котором читалась боль. Он все еще не мог примириться со смертью жены и исчезновением маленького сына.
Теперь, когда Кристиан, живое напоминание тех болезненных переживаний и горьких дум, возвращался, следовало быть осторожнее – его возвращение станет довольно серьезной проблемой. Эйлин прильнула к герцогу.
Чарльз старался держать себя в руках:
– Тебя тоже должно беспокоить и печалить, что пришлось пережить бедному Кристиану. Находиться у пиратов, скитаться по морям и океанам – не такое уж приятное занятие. Невозможно представить, через какие испытания прошел несчастный мальчик. В письме сэр Рамси говорит, что Кристиан стал угрюмым, подозрительным и недоверчивым.
– Это ужасно… – Эйлин раздраженно убрала непослушную прядь белокурых волос с лица и едва заметно улыбнулась. – Все же я думаю, мальчика придется держать в ежовых рукавицах, чтобы изгладить из его памяти и характера годы, проведенные среди ужасных флибустьеров. Это займет, полагаю, довольно много времени. У тебя будет много работы. К счастью, мой папа посоветовал отдать его в отличную школу. В ней собран весь цвет преподавательского состава, к тому же она славится строгостью дисциплины. Я уверена, что это пойдет непослушному Кристиану только на пользу, потому что все эти годы ему не хватало именно дисциплины.
– Непослушному? – Чарльз покачал головой. – Почему? Кристиан всегда был робок, несмел, боялся собственной тени. Поэтому я даже не могу себе представить, как он смог столько лет прожить среди пиратов.
– Не можешь? Я думала… Мужчина напрягся…
– Смотри, корабль спускает трап. Ответ Эйлин потонул в людском гомоне, а Чарльз с той минуты смотрел только на пассажиров, ринувшихся на причал, пытаясь первым увидеть сына. По каменной мостовой загрохотали повозки. За причалом виднелись длинные ряды кирпичных складов, тюки товаров, ждущих погрузки, выстроились около них, как многочисленные здания. Чарльз приподнялся на носки, устремив взгляд поверх головы жены на спущенный трап, и нахмурился:
– Где, черт возьми, он может быть? Мне казалось, что Филберт должен находиться рядом с ним. Ему прекрасно известно, сколько лет я мечтал об этом дне.
Эйлин потянула мужа за рукав пальто и проговорила с осуждающей ноткой в голосе:
– Не притворяйся таким любящим отцом, с трудом переносящим разлуку. Это неприлично, особенно на людях.
Мужчина повернулся, недоуменно подняв брови:
– Неприлично? Хотеть увидеть сына после стольких лет его отсутствия? Ты переходишь все границы Эйлин.
Его упрек возымел должный эффект – женщина опустила глаза, и зеленые, цвета моря, очи скрылись под густыми ресницами. Мягкая нижняя губа, на которую столько мужчин смотрело с вожделением, начала слегка подрагивать.
Герцог смягчился:
– Я ценю твое стремление действовать согласно этикету, но не могу припомнить случая, когда после стольких лет разлуки человеку возвращают сына, находившегося на борту пиратского корабля, избороздившего все Карибское море. Полагаю, на этот счет в правилах приличия нет никаких рекомендаций и советов.
Голос жены прозвучал холодно и отчужденно;
– Думаю, ты прав, но еще больше я склонна считать, что, несмотря на всю нестандартность ситуации, мы все-таки должны придерживаться рамок приличия.
– Ради Бога, Эйлин… – раздраженно начал было Чарльз, но его пылкую тираду прервал шум на палубе корабля.
Супруги повернулись и увидели моряка в форме, упавшего за борт, в узкое пространство между судном и пристанью. Громкий всплеск сопровождался фонтаном брызг, но он не мог заглушить страшные, непристойные ругательства, последовавшие за падением человека.
Однако не уста несчастного извергали их, они сплошным потоком лились из горла юноши, которого держали не менее пяти дюжих мужчин. Застыв в ужасе, Чарльз и Эйлин наблюдали эту картину. Клубок из переплетенных рук и тел придвинулся ближе к краю трапа.
Пассажиры и встречающие затаили дыхание. Сражающиеся могли повторить судьбу незадачливого моряка. Среди стонов и проклятий можно было различить пронзительный голос:
– Стукни его, коли его! Вперед, друзья! Клади руль направо: 0-ох!
Ярко-красная молния пролетела над головами участников потасовки, хлопанье крыльев привело в движение их шевелюры. Чарльз и Эйлин обменялись взглядами, в которых застыл леденящий душу ужас. Они, не сговариваясь, двинулись вперед к трапу, и как раз вовремя – клубок тел скатился на пристань.
Лиц невозможно было различить, они казались неясным смутным пятном, затем раздался новый всплеск ругательств и проклятий, а из кучи сплетенных тел вырвался и приземлился на четвереньки на каменную мостовую темноволосый юноша. Яростно рыча, словно бенгальский тигр, с трудом дышавший юнец гневно потряс коричневым кулачком:
– Проклятые уроды! Эх, была б у меня моя сабля, я б порубил вас на мелкие кусочки и скормил бы акулам…
Ярко-красная молния вспыхнула снова, завертелась в круговороте ярких крыльев, затем уселась юноше на плечо, раздался крик:
– Проклятые уроды! – и птица наклонила голову, будто ожидая подтверждения своим словам. Коричневая рука погладила перья, юнец круто повернулся на каблуках и устремил на Чарльза и Эйлин взгляд голубых глаз;
– Кристиан, – едва выдавил из себя мужчина, – ты Кристиан Шеридан?
Раздался хриплый смех, и губы юноши скривились в презрительной усмешке:
– Только не я, сударь. Меня зовут Тигр.
– Удачное прозвище, оно подходит тебе, – с облегчением пробормотал герцог. Затем он перевел взгляд на спешащего к нему прихрамывающего, задыхающегося мужчину:
– Филберт, – еле слышно проговорил вельможа, – ты ужасно выглядишь.
– Да, ваша светлость, – слуга бросил на юношу мрачный взгляд. – Лорд Кристиан счел неудобным для себя сойти на берег в этот час. Мы пытались уговорить его разными путями, но он был достаточно… гм… тверд в своем решении остаться на борту.
Чарльз, ужаснувшись, вновь посмотрел на юнца:
– Это Кристиан?
Филберт мрачно кивнул, а юноша зарычал:
– Проклятые черти! Мое имя Тигр. Сколько раз мне надо вдалбливать в ваши дурные головы, что… – он наградил несчастного Филберта списком имен, упомянув при этом о сомнительном его происхождении и о неприличном поведении его родителей, а Чарльз, приходя во все большее отчаяние, слушал эти непотребные комментарии. Эйлин молчала, оцепенев и лишь изредка издавая сдавленные то ли хрипы, то ли стоны. Наконец, заметив женщину, юноша оглядел ее с ног до головы оценивающим, распутным взглядом:
– А, привет, киска! Не слишком ли ты молода для этого старикашки? Я могу задрать тебе юбки, если ты нуждаешься в хорошем мужчине…
Чарльз шагнул вперед и с размаху ударил ладонью по губам говорившего. Реакция была мгновенной. Юнец развернулся и ударил босой ногой в живот обидчика, затем отпрыгнул. Герцог Тремейнский издал сдавленный хрип и упал на колени, а люди, державшие Кристиана и увещевавшие его разными, так сказать, способами сойти на берег, вновь принялись за буйного Тигра.
В свалке тел ничего нельзя было понять, и лишь алая птица неистово нарезала круги:
– Прроклятые черти! Прроклятые черти!
С низким протяжным стоном Эйлин Дэвенпорт, дочь графа Саутвилдского, рухнула на грязные камни пристани в глубоком обмороке.
Кристиан Шеридан посмотрел на нее с выражением мрачного удовлетворения, не обращая внимания на крепко державших его людей. Ветер приподнимал темные волосы молодого человека, шевелил их на обнаженных плечах, играл с полоской ярко-красной материи на поясе. Юноша носил рваные штаны до колен, однако ни чулок, ни обуви на ногах не было. Солнечный свет играл на его темной, загорелой коже, на ранних, еще не совсем оформившихся мускулах, на бриллиантовой серьге в левом ухе.
Но взгляд притягивала не одежда и фигура, а лицо – карикатура на юношу с ярко-голубыми глазами, выглядевшими старше, чем сама жизнь. Едва заметный шрам тянулся от левой брови к щеке, и когда Кристиан улыбался, как, например, сейчас, он придавал ему вид опасного хищника, а не шестнадцатилетнего юноши.
– Тигр! Тигр! – выкрикивала птица, затем, взмахнув крыльями, уселась на разорванное плечо некогда безупречного костюма Филберта.
Тот поежился и взглянул на мальчика, не отрывавшего от него жаркого оскорбленного взгляда.
– Лорд Кристиан, позвольте мне представить вам вашего отца, его светлость герцога Тремейнского.
Юноша смачно плюнул на мостовую. Герцог поднялся с колен и, пошатываясь, шагнул вперед. Его голос предательски дрожал.
– Добро пожаловать домой, Кристиан.
– Иди к черту! – рявкнул тот. Чарльз повернулся к ожидавшим его людям:
– Отведи его в нашу карету, Филберт, если, конечно, это возможно и, ой… выведите Эйлин из обморока. Пора ехать домой.
Напряженная тишина повисла в обитой деревянными панелями библиотеке Грейстоунхолла, словно неистовое пламя, стремящееся к небу. Герцог со смесью ужаса и тревоги смотрел на сына. Подавшись вперед, он постукивал костяшками пальцев по полированной поверхности стола:
– Ну, и что ты собираешься выгадать от своего бунтарства и неповиновения? По моему разумению, такое твое поведение бессмысленно.
– Ага, да ты постоянно об этом мне твердишь, – ответил юноша. Он развалился в кресле, своей небрежной позой бросая вызов герцогу. Чарльз придержал язык, хотя Филберт был бы вне себя от такого оскорбления. Еще никому не дозволялось сидеть в присутствии герцога, не имея специального разрешения. Тем более не пристало сидеть этому волосатому юнцу с мерзко сквернословящей птицей, словно прилипшей к его плечу. Его светлость посмотрел на необычное пернатое и недовольно поморщился, когда оно испачкало дорогой фламандский ковер.
– Было бы гораздо лучше, если бы этот ужасный попугай сидел в клетке, – строго проговорил он.
Кристиан нежно погладил птицу.
– Это не попугай, это лорд.
– Что?
Губы юноши скривились в усмешке презрительного превосходства:
– Ты что ж, не слышал, как некоторых нищих называют «ваша милость, милорд», а? Герцог напрягся.
– Кристиан, – начал было он, но его перебило ужасное ругательство и негодующий взгляд.
– Говорят тебе, мое имя Тигр.
Мужчина сжал губы:
– А я говорю тебе, что отказываюсь называть тебя этим отвратительным прозвищем. Кристиан – это имя выбрано мной и твоей матерью и…
– Не смей упоминать ее при мне! Гибкий, как тигр – не зря ему дали такое прозвище, – юноша вскочил на ноги, заставив отца отступить, и птица с негодующим воплем поднялась в воздух. Кристиан рычал от гнева, а герцог в замешательстве не смог выговорить ни слова.
– Почему же нет? – через некоторое время нарушил молчание старик. – Почему я не имею права упомянуть твою мать?
Птица вновь уселась на плечо хозяина, бормоча грязные ругательства, на которые Чарльз не счел нужным отреагировать. Он лишь крепче стиснул зубы в знак того, что услышал их.
Кристиан поднялся и начал мерить комнату шагами. Его рваные штаны развевались, заворачивались вокруг колен. Единственную уступку правилам приличия он сделал, надев свободную белую рубашку с широкими рукавами. Красный пояс по-прежнему обвивал его талию, а бриллиантовая серьга сверкала в лучах яркого света, струившегося через огромные, во всю стену, окна библиотеки.
Крепко сжатым бронзовым кулаком Кристиан провел по краю стола из красного дерева и повернулся к отцу:
– Ты недостоин и того, чтобы поцеловать край ее юбки!
Чарльз недоуменно поднял бровь:
– Почему ты так решил? Я не спорю, мне просто интересно.
Сын шагнул к нему, не отрывая глаз от лица мужчины. Его ужасный акцент исчез, и хорошо поставленным, чистым голосом, выдававшим в нем человека, получившего неплохое образование, юноша проговорил:
– Ты действительно думаешь, что шестилетний ребенок недостаточно развит для того, чтобы понять, что он слышит? И что он не замечает, как мать по ночам плачет в подушку? – Кристиан ткнул кулаком себя в грудь. – Я замечал это, как и то, что ты посылал своих людей в погоню за нами. Может, я был слишком мал, но далеко не так глуп, как тебе этого хотелось бы.
Чарльз тяжело вздохнул. Его лицо оставалось непроницаемым, а глаза, не моргая, смотрели на сына:
– Я никогда не считал тебя глупым, а просто слишком юным, чтобы понять истинный мотив моих поступков.
– Понять? Что там было понимать? – юноша хрипло рассмеялся. – Ты нанял людей, чтобы схватить мою мать, когда она оставила тебя. Ты думал, что я не смогу увидеть разницу между настоящими пиратами и людьми, маскирующимися под них, е так ли? Нет, я вижу по выражению твоего лица, что нет. А я смог, конечно, не сразу. Но потом, когда твои наймиты перебросили мою мать через поручни, а затем нас захватило пиратское судно, я обнаружил обман. Именно в тот момент я понял, что произошло. – Мальчик отвел глаза и вздрогнул. – О да, я увидел и почувствовал громадную разницу.
– Кристиан…
– Нет, – отступив, он покачал головой. – Ты убил мою мать так уверенно, как будто ты был одним из тех, кто перебросил ее через перила, не задумываясь.
– Ты глубоко ошибаешься.
– Да? Как ты можешь стоять здесь, смотреть мне в глаза и говорить, что не посылал наемников в погоню? Что ты не отдавал им приказа забрать меня и избавиться от нее?
– Я действительно приказал догнать и забрать тебя, это правда, но у меня и в мыслях не было выбрасывать ее за борт. Она могла спокойно бежать к тому, ради кого бросила меня, ты что же, не знал об этом? Неужели ты не догадывался, что твоя мать оставила меня ради другого мужчины?
Лицо Кристиана застыло, по нему пробежала тень, и он невольно отступил.
– Ты лжешь, – хриплым шепотом произнес он, – ты…
– Я лгу? – Чарльз шагнул вперед. – Мне не надо этого делать. Если ты утверждаешь, что действительно все хорошо помнишь, тогда попытайся припомнить ночи, когда она оставляла тебя в каюте одного. Можешь? – Он вновь шагнул вперед, а юноша отступил с выражением боли, отрицания и смятения на юном лице. Герцог хмуро продолжал:
– Ты помнишь ее возвращение, когда она приходила вся сияющая, с чарующей улыбкой на лице? Ты должен это помнить, мой малыш, потому что вы находились на борту корабля, принадлежавшего ее любовнику.
Кристиан, наконец, остановился, упершись спиной в подоконник, и вгляделся в глаза отца, в его лицо, на котором свет очертил глубокие печальные складки у рта. Смятение и боль мешали ему говорить, а из горла вырвался лишь сдавленный хрип:
– Ты лжешь…
Рот Чарльза искривился в презрительной усмешке:
– О нет. Убить ее? С чего бы это вдруг? Пусть бы она столкнулась лицом к лицу со своим позором и моим. Но Вивиан Сен-Женевьев никогда бы не смогла сделать этого, – герцог запрокинул голову и рассмеялся. Этот смех можно было не только услышать, но и почувствовать, его раскаты эхом разнеслись по библиотеке, разгоняя повисшее в воздухе напряжение. – Она знала, что я не откажусь от тебя, и именно по этой причине Вивиан забрала тебя с собой. Ради своего сына я был готов следовать за ней, искать ее даже на краю земли, что я практически и сделал. Если ты думаешь, что услышишь извинение или сожаление по поводу ее утраты, то ошибаешься.
– Ты негодяй…
– Да? Скажи мне, Кристиан, что заставляет тебя думать, что твоя мать мертва?
– Я видел…
– Ты видел лишь то, что она хотела, чтобы ты увидел. Мертва? Вивиан? – герцог хрипло рассмеялся. – О нет, приятель, только не это.
Нет, твоя драгоценная мать жива и здорова, ко всеобщему сожалению. Она выбрала… решила упорхнуть из Англии, как, впрочем, и от мужа и сына.
– Если бы мать была жива, она вернулась бы ко мне, – тихо произнес Кристиан. – Она бы не позволила забрать меня подобным образом.
Чарльз насмешливо взглянул на сына:
– Ты еще очень молод и наивен, мой мальчик. К тому же ты слишком веришь в мягкую и нежную женскую натуру. Так, по крайней мере, мне кажется. Жизнь еще должна научить тебя распознавать все прелести противоположного пола. А жаль. До тех пор, пока ты не научишься этому, ты будешь жестоко страдать.
Кристиан еще долгое время стоял как громом пораженный. Птица на его плече бормотала что-то непонятное, затем впала в зловещее молчание, будто предчувствуя катастрофу. Не говоря ни слова, юноша повернулся на пятках и вышел из библиотеки.
Герцог долго смотрел ему вслед. Очертания предметов растворились в ночи, и сумрак поглотил стеклянные панели Грейстоунхолла. Только тогда владелец дома покинул библиотеку.
Глава 1
Атлантический океан, 1802 год.
– Не будь ты такой гусыней, Эмили. С какой стати пираты будут атаковать наш корабль?
Анжела Линделл с нежностью и удивлением взглянула на свою горничную. Милая Эмили, вечно витающая в облаках, живущая в мире грез и фантазий, вместо того, чтобы спуститься на грешную землю, даже когда реальность требует решительных действий. Это, по мнению хозяйки, было одним из ее очаровательных и в то же время раздражающих качеств, о которых Анжела неоднократно говорила ей.
Эмили Кармайкл бросила взгляд через плечо на серые волны за бортом судна, нервно вздрогнула, затем повернулась к госпоже.
– Ах, мисс Анжела, говорят, что пираты нападают на корабли в этих водах безо всякого на то основания. Только за последний месяц этот ужасный капитан Сейбр взял на абордаж три судна именно здесь, убил экипаж, украл груз и… – она понизила голос, как хорошая трагическая актриса, – и надругался над женщинами.
– Да? Видимо, этот капитан Сейбр очень энергичный и сильный мужчина. – Анжела обхватила перила руками, затянутыми в перчатки, и подставила лицо ветру, который не преминул воспользоваться предоставленной свободой и вырвал пряди волос из-под шляпки. Коснувшись их рукой, девушка пробормотала:
– Если верить всем сказкам, рассказанным тобою и «Таймс», то этот человек должен быть настоящим гением, обладающим способностью одновременно находиться в нескольких местах, – убирая вырвавшиеся пряди под шляпу, она, улыбаясь, повернулась к служанке, готовой опровергнуть легкомысленные измышления госпожи. – Эмили, дорогая, мы с тобой неразлучны с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет. Я считаю тебя своей лучшей подругой и компаньонкой. Должна признаться, что тебя всегда трудно заставить поверить в реальные вещи, что часто сводит на нет все твои мифы и романтические бредни, которые ты так лелеешь в груди. Хотя в большинстве случаев они мне доставляют истинное удовольствие, и я с наслаждением слушаю твои рассказы. Но сейчас я не склонна это делать, потому как еду по делу, и «Испытание» уже спущено на воду, так что перестань меня отговаривать.
Эмили всхлипнула и прижала кулак ко рту. Огромные карие глаза девушки были широко раскрыты, в них блестели слезы.
Анжела вздохнула.
– Тебе опять плохо? – участливо спросила она, но горничная покачала головой.
Блестящие темные пряди прилипли к ее бледным щекам. Через кружевной платок и пальцы девушка пробормотала:
– Что скажут ваши родители, когда обнаружат наше исчезновение?
– Я уже вышла из того возраста, когда мне можно навязывать свою волю, – после минутного молчания промолвила Анжела. – Я понимаю, что они любят меня и желают только добра, но мы с ними понимаем «добро» по-разному. – Она попыталась уверенно улыбнуться. – Папа выступил против моей привязанности к Филиппу и моего желания выйти за него замуж и настаивал на свадьбе с этим бароном Ван-Гузливером…
– Гозден-Лиаром, – мягко поправила ее Эмили.
– Мне кажется, Гузливер – более подходящая для него фамилия. Во всяком случае, если мама и папа настроились против моего решения выйти за Филиппа, то им ничего потом не останется сделать, как примириться с этим. Все равно будет по-моему.
– Я думаю, – произнесла горничная тем же слабым, едва слышным голосом, – что вы недооцениваете стремление мистера Линделла выдать вас замуж за человека из хорошей семьи. Он решительно настроен на это, мисс Анжела, и его нелегко переубедить.
Госпожа попыталась скрыть свое нетерпение:
– Папа вбил себе в голову, что родство Филиппа с королевской семьей недостаточно почетно для меня. Вообще-то с этим я могу согласиться. Но папа с первой же секунды знакомства невзлюбил дю Плесси и ни разу не дал ему шанса хоть как-то обелить себя. Это просто какое-то смешное недоразумение, расстраивающее и не дающее мне покоя. Если я решила, что Филипп является подходящим для меня мужем, то я не могу понять, почему моя семья не доверяет моему мнению. Я же все-таки не школьница-щебетунья, а взрослая девушка.
Эмили взглянула на свои стиснутые руки:
– Но вы едва знаете его, только по письмам.
– Чепуха, – Анжела едва сдерживала раздражение. – Человека можно узнать и полюбить по письмам, и хотя нас с Филиппом разделяют многие мили, мы очень близки в духовном смысле. Он пишет мне почти ежедневно, вот уже в течение восьми лет, и я могу с уверенностью сказать, что узнала его душу.
Эмили по-прежнему не поднимала глаз и говорила тихим, едва внятным голосом:
– А вы не думаете, мисс Анжела, что мистер Линделл рассуждал довольно здраво, когда твердил, что дю Плесси не может содержать вас должным образом?
– Думаю, что папа неверно считает, будто Филиппа интересуют одни лишь деньги и приданое. Хотя нельзя отрицать, что семья дю Плесси очень пострадала от той безобразной революции в Париже и большинство ее членов было убито восставшими варварами. Но это вовсе не означает, что Филипп так привязан ко мне только лишь по необходимости. Мы переписывались, если ты помнишь, и до тех ужасных времен.
Анжела раздраженно сдернула перчатки с рук, оторвав изящную жемчужную застежку с одного манжета. Та упала на деревянную палубу, покатилась и исчезла в морской пучине.
Горничная закусила нижнюю губу:
– Да, конечно, я помню вашу переписку. Но вы так редко виделись, мисс Анжела, и возможно, вы не смогли узнать его так хорошо, как следовало бы.
– Чепуха. Ты же не читала его писем. Чувства, идущие от сердца и изложенные на бумаге, могут сказать больше, нежели физическая близость. Папа ведет себя необоснованно подозрительно. И хотя я понимаю его озабоченность, но не разделяю ее. По-моему, отца больше интересуют его туго набитые карманы, чем мои чувства.
– Это не может быть правдой! – протестующе воскликнула Эмили. – Мистер Линделл готов исполнить любой ваш каприз и выложить ради вас любую сумму.
– Однако папу больше заботит его доля участия в правлении Сити Банка, акции судостроительной верфи Шериданов, сахарные плантации в странах Карибского моря и табачные поля на Американском континенте…
Анжела резко замолчала. Эмили опустила свои бархатные карие глаза и закусила дрожащую нижнюю губу. Прерывающимся голосом она произнесла:
– Не думаю, чтобы мне очень хотелось поехать в эту Луизиану, мисс Анжела. Говорят, там полно враждебных дикарей и ящериц, способных проглотить целую деревню.
– Опять новости от «Тайме», Эмили? – хозяйка почувствовала себя виноватой за отчаяние горничной и потому успокаивающе похлопала ее по плечу. – Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Разве я не заботилась о нашей безопасности?
– Удирать с занятий мисс Хатсел и гулять в Гайд-парке – это одно, мисс Анжела. – Эмили глубоко вздохнула. – Но Луизиана очень далеко от Лондона и еще дальше от любящего отца.
– Да, это верно. Но я отлично могу справиться и сама. – Анжела еще раз ласково похлопала служанку по плечу, затем повернулась к перилам и вгляделась в бесконечную водную гладь. Приближались сумерки. Берега Англии давно уже скрылись за горизонтом, и девушка ощутила нараставшее возбуждение, радостное ожидание наполняло ее грудь. Ее ждала новая страна, новая жизнь вместе с любимым Филиппом. Что он скажет, когда его возлюбленная приедет, чтобы присоединиться к нему? Мужчина будет на небесах от счастья, в этом Анжела была совершенно уверена. Конечно, она совершила очень смелый и рискованный поступок, но радость Филиппа стоит того.
Девушка погрузилась в сладостные мечты, однако отчаяние горничной вернуло ее к реальности. Неспособность Эмили уверовать в счастливое будущее заставила Анжелу вздохнуть, и она повернулась к несчастной:
– Эмили, даже папа всегда говорит о моей находчивости и сообразительности. Прошу тебя не расстраиваться. Я уже написала Филиппу о нашем скором прибытии, поэтому он ждет нас. Когда я присоединюсь к нему, папе придется смириться и сдаться.
Но горничную убедить оказалось не так-то просто.
Анжела покачала головой:
– Во всяком случае, когда мы с ним поженимся, ты сможешь вернуться в Лондон, если тебе так хочется.
– Вы уверены, что ваш Филипп в Луизиане?
– Совершенно, – мисс Линделл невольно опустила руку в дамскую сумочку и нащупала сложенный лист бумаги – последнее письмо возлюбленного. – Он поехал к родственникам в Новый Орлеан после решительного отказа папы поженить нас. Бедняга был очень расстроен.
– Еще бы… – пробормотала Эмили. Анжела нахмурилась:
– Тебе он никогда не нравился. Горничная покачала головой:
– Да, мисс Анжела, не могу сказать обратное. Вы же знаете, мне никогда не нравились иностранцы.
– Вот что значит родиться и получить воспитание в Йоркшире. Тебе следует расширить свой кругозор.
– Луизиана слишком велика для моего желания расширить кругозор, – произнесла Эмили таким тихим и жалобным голосом, что ее хозяйка вновь почувствовала угрызения совести.
– Ну, не будь такой мрачной, все образуется. Давай реально смотреть на вещи и не станем уделять мрачным мыслям много внимания. – Она помолчала немного, затем продолжила: – У меня в чемодане есть медовые финики. Я знаю, что ты их любишь. Принести?
Даже обещание лакомства не изменило мрачного выражения круглого лица горничной, однако на предложение хозяйки принести коробочку Эмили согласно кивнула:
– Как хотите, мисс Анжела, хотя это мало поможет.
К чувству вины прибавилось раздражение, однако мисс Линделл подавила его. Она отошла от перил и направилась к лестнице, ведущей вниз. За эти годы Эмили из обычной служанки превратилась в настоящего, преданного друга. Но бывали времена, когда ее скромность и покорность судьбе были настоящим испытанием. Если бы стало возможным отправиться в путешествие без нее, Анжела бы так и поступила, однако она не осмелилась нарушить их общий договор, того что девушка уже сделала, было вполне достаточно. Кроме того, они могут скоро вернуться в Лондон.
Конечно, Анжела Линделл еще ни разу так не рисковала, как сейчас. Об этом девушка размышляла по дороге вниз, к пассажирским каютам. И где-то в глубине сознания Анжела чувствовала, что все тревоги Эмили могут стать реальностью, но она ничем не рискует, ничего не выигрывает, так что ее поступок вполне оправдан.
Мисс Линделл ощутила укол в сердце, вспомнив спокойное выражение лица Филиппа, когда дома, в Мейфейр, отец отказал ему, и это спокойствие заставило ее вздрогнуть. Бедный Филипп. Он выглядел таким отчаявшимся, будто от такого предательства у него разбилось сердце. Никакие увещевания и просьбы дочери не переубедили отца, твердо стоявшего на том, что дю Плесси никогда не станет его зятем.
Но ведь она всегда видела в нем мягкую, нежную натуру. Ей все время казалось, что отец более проницателен в своих суждениях, и то, что он отказался пересмотреть свои поспешные выводы, было довольно болезненно.
После той сцены в гостиной папа объявил о своем решении принять предложение барона Ван Гозден-Лиара. Это спутало все ее планы и подтолкнуло к мысли выйти замуж за Филиппа без согласия родителей. Вот это можно считать настоящей катастрофой.
Отец отчаянно бранился, а мать плакала и умоляла дочь даже и не помышлять о браке с дю Плесси. Дело закончилось отступлением девушки в свою комнату. Вопрос так и не был решен. Когда Анжела лежала в постели, ей пришла в голову мысль, что ее брак с Филиппом будет довольно простым делом. Папу необходимо поставить перед фактом и представить дю Плесси как законного супруга, а барон Гузливер пусть убирается восвояси и предлагает свою руку и гусиную печенку вместо сердца какой-нибудь другой даме. Что касается брака, то Анжела Линделл была сделана не из податливой глины, а из стали.
Девушка толкнула дверь маленькой каюты, где они жили с Эмили, и юркнула внутрь. Стаскивая перчатки, она с трудом пыталась удержать равновесие. «Испытание» бросало с волны на волну, поэтому Анжела передвигалась по судну довольно неуклюже. Такая судостроительная компания, как «Шеридан», могла предложить больше удобств, хотя клерк, продававший билеты, заверил девушку, что этот корабль имеет самые комфортабельные каюты, несмотря на тот факт, что на нем обычно не перевозят пассажиров. Расположенная между кубриками экипажа каюта оказалась довольно тесной, зато никто не мог заглянуть сюда без разрешения.
