Текст книги "Роберт Вильямс Вуд. Современный чародей физической лаборатории"

Автор книги: Вильям Сибрук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Я знал этого химика очень хорошо и не постеснялся сказать ему довольно фамильярно: «Совершенно очевидно, что это – медь. Мы ничего не достигнем, анализируя ее, а только уничтожим сам кусочек. Лучше я возьму его и попробую установить его происхождение».

«Что же вы думаете о нем?» – спросил химик.

«Я думаю, что это – часть детонатора или динамитного капсюля, который случайно попал в печь с углем. Вероятно, он лежал сверху угля, и когда дверца печки была открыта, огонь прорвался сквозь еще несгоревший уголь и подорвал детонатор».

Репортеры, конечно, навострили уши, и я был пойман ими и отведен в сторонку. «Как бы окончательно выяснить это?» – спросили они.

«Хорошо, – предложил я. – Если у вас здесь есть машина, поедемте на шахту, достанем несколько детонаторов и взорвем их».

Кусочек меди, удаленный из тела, нисколько не напоминал какую-либо из частей детонатора. Здесь мы имели грушевидную «пульку» из сплошной меди, размером с виноградное зерно, окруженную тонким диском из металла, свисавшим как юбочка с середины груши – в то время как детонатор представляет собой тонкостенную медную трубочку размером примерно с патрон двадцать второго калибра, длиной от одного до двух дюймов. В нижнем конце в меди есть ямка, похожая на ту, которую пробивает боек охотничьего ружья в капсюле. Эта ямка играет особую роль и придает детонатору его смертоносные свойства. Она наполнена гремучей ртутью – весьма легко взрывающимся веществом, которое «запаливается» электрическим током в двух проволочках.

Мы укрепили детонатор над твердым дубовым бруском со стороной около пяти дюймов и подорвали его. На поверхности дерева была видна маленькая дырочка, и, расколов брусок, мы нашли маленькую медную «пульку», проникшую в дуб на глубину в четыре дюйма. Размером «пулька» напоминала вынутую из тела, но она была сильно помята при прохождении сквозь твердое дерево. Я взял с собой еще несколько детонаторов и привез их в свою лабораторию, где подвесил один из них на высоте двух футов над большим глиняным горшком, содержащим около пяти галлонов воды. При взрыве детонатора горшок разлетелся на куски от давления, оказанного водой при попадании в нее маленького медного осколка (головки детонатора), которая летит при взрыве со скоростью, в три раза превышающей скорость винтовочной пули, – так же, как крынка с водой «взрывается» при попадании в нее пули из сильной винтовки. Маленький «осколок» меди, найденный среди черепков, в точности походил на тот, который был обнаружен при вскрытии, но ничем не напоминал головку детонатора.

Дальнейшее исследование детонаторов показало, что они не содержат в себе ничего, похожего на такие цельные «пульки», и было ясно, что они образуются из расплавленной теплом и давлением взрыва тонкой стенки медной трубочки. Такое открытие – это действительно было открытием – показывало важность эксперимента в любом исследовании. До этого времени образование таких тяжелых пулек не было никем замечено и описано. Их образование связано и обусловлено наличием углубления на донышке медной трубочки, которое, как обнаружили эксперты-подрывники, усиливает силу взрыва динамита. Почему – они не знали. Теперь причина стала ясной. Медная «пулька» пронизывает всю длину шашки динамита с очень большой начальной скоростью. Если такой «пульки» нет, при взрыве детонатора динамит подрывается только с одного конца.

Вопрос о том, как именно образуется сплошная пулька, был разрешен «стрельбой» детонаторами, заряженными разными количествами взрывчатого вещества в длинную цилиндрическую трубку, набитую ватой, с перегородками через каждые два дюйма. Пульку находили между последним пробитым и первым целым диском. По мере того, как «пулька», вылетающая с начальной скоростью около 6000 футов в секунду, проникает в вату, она обволакивается плотным шариком – ткет себе собственный «кокон», так сказать, и этим предохраняется от трения о вещество, сквозь которое пролетает».

До того как доктор Вуд сделал эти открытия, даже технические эксперты-динамитчики и подрывники не знали и не подозревали даже, какую огромную скорость имеет «пулька», которой стреляет детонатор, и какую странную форму она приобретает.

Эти детонаторы, кажущиеся столь безобидными и смертельные, как гремучая змея, заинтересовали доктора Вуда. Он узнал, что в Соединенных Штатах за год происходит от трехсот до четырехсот несчастных случаев с детонаторами – в том числе много с трагическим исходом. Он продолжил свои эксперименты и написал предостережения, которые помогли снижению числа случаев, когда дети получают ранения, становятся калеками, слепнут, а иногда погибают.

Доктор Вуд говорил: «Дети обычно взрывают их, положив на камень и ударяя молотком или другим камнем. Родители и учителя должны предупредить детей, что если они найдут что-нибудь, похожее на гильзу 22 калибра, с проволочками, торчащими из нее, они должны бежать от нее, и ни в коем случае не пытаться взорвать».

Наиболее эффективным, хотя и менее сенсационным, вкладом Вуда в науку розыска является то, что теперь, как это ни странно, известно во всем мире как «венский метод», хотя он и был изобретен американцем, в Америке, и передан для использования американской полиции. Это – применение фотосъемки документов в ультрафиолетовых лучах для обнаружения подлогов, стертых надписей, изменений и других проделок с документами.

Вуд опубликовал метод около 1906 года. Бдительная полиция Вены прочла о нем и написала непосредственно Вуду, прося дополнительных предложений и указаний, которые он ей и сообщил. Затем она опубликовала обширные сообщения в различный технических судебных журналах Европы, полностью признавая авторство Вуда и одновременно утверждая, что именно она первая применила его. В результате этого, даже в Америке, способ называется «венским».

Несмотря на свою основную чисто научную работу у Дж. Гопкинса, Вуд часто принимает участие в полицейских и частных расследованиях, когда надо разгадать тайну – в особенности, если дело касается огня и взрывов.

Не так давно в дверь лаборатории Вуда постучали два юриста в сопровождении джентльмена, у которого отсутствовала кисть левой руки. Они объяснили, что во время охоты на диких индюков с ним произошел серьезный несчастный случай. Ствол его двустволки разорвался у казенника, оторвав всю левую кисть охотника, так что она буквально висела на волокнах мускулов и кожи. Ружье было очень дорогой и хорошей марки, с гарантией от одной из известнейших оружейных фирм, и жертва случая собиралась начать судебный процесс против фирмы. Химик, анализировавший осколки ствола, был готов показать, что он изготовлен из низкосортной стали и имеет дефекты структуры, но юристы хотели проконсультироваться у лучшего из экспертов по взрывам. Они принесли с собой ружье – двустволку двенадцатого калибра, одной из лучших фирм.

Вуд тщательно осмотрел его. Взрыв произошел внутри ствола, примерно в трех дюймах от казенной части, и никак нельзя было понять, как такое серьезное разрушение могло иметь причиной нормальный патрон. Исследовав в лупу внутреннюю поверхность того, что осталось от ствола, он положил ружье и сказал:

«Вы подошли к делу с неправильной стороны. Взрыв произошел оттого, что кто-то по ошибке засунул патрон шестнадцатого калибра в ружье двенадцатого калибра. Он проскользнул по стволу и остановился, упершись шляпкой в сужение патронника к стволу. Затем в ствол был заложен патрон двенадцатого калибра, и произведен выстрел. Одновременный взрыв двух зарядов разорвал ствол. Вуд указал, что желтые пятна латуни были видны в нескольких местах внутренней поверхности ствола, и ему удалось потом отделить два тоненьких листка листовой латуни, которые припаяло к стволу силой взрыва. Эти листочки имели в точности толщину листовой латуни, из которой изготовляется головка гильзы шестнадцатого калибра.

Юристы были в замешательстве. Владелец ружья утверждал, что это невозможно. У него в кармане не было гильз шестнадцатого. калибра и вообще он не имел такого ружья. Он говорил, что выстрелил за несколько минут до разрыва, затем сразу же заложил новый патрон двенадцатого калибра и закрыл казенник.

Вуд сказал: «Ничем не могу помочь вам. Патрон шестнадцатого калибра все-таки как-то попал туда. Может быть, кто-нибудь из вашего охотничьего клуба подобрал патрон, лежавший на полу и положил его в карман вашей куртки, которая висела поблизости. Вы заложили его сразу после выстрела, а через несколько минут, не имея уверенности, зарядили ружье, открыли его, и, увидев, что оно не заряжено (тем временем первый патрон провалился глубже), вы заложили новый двенадцатого калибра».

Владелец с жаром утверждал, что это невозможно, что эта теория слишком фантастична. Он в точности помнил, как все произошло, и после долгих споров все трое удалились. Вуд заметил, что маленькие листочки латуни все еще лежат на его столе. Он аккуратно положил их в коробочку и спрятал в стол, на случай, если они потребуются впоследствии.

Однако юристы все еще хотели, чтобы он дал свое заключение относительно других фактов, связанных с взрывом, и указывали, что можно будет задавать ему только такие вопросы, на которые можно ответить, не упоминая о пятнах и осколках латуни в стволе. Но Вуд отказался выступать таким образом. – «Другая сторона может найти эксперта, который заметит пятна, и они спросят меня на перекрестном допросе, заметил ли я их, и мне придется либо совершить клятвопреступление и сказать „нет“ или ответить правду, и тогда встать перед вопросом: а почему вы не заявили об этом суду?»

Они все же решили начать процесс без Вуда, и суд был назначен на определенный день в Нью-Йорке. Через несколько недель дело прекратили.

Другой странный случай, когда он опроверг мнение обычных экспертов, произошел в 1938 году в Балтиморе. С помощью набора миниатюрных детских «кегель», он выбил почву из-под процесса, затевавшегося против Пенсильванской железной дороги двадцатью домовладельцами. Последние утверждали, что вибрации, вызываемые проходящими поездами, разрушают их стены, потолки и штукатурку.

Их дома стояли вдоль улицы в Южной Балтиморе, по которой проходил железнодорожный путь, где ежедневно проходило несколько поездов. По улице проезжали также тяжелые грузовики, но процесс устраивали против железной дороги. Притязания домовладельцев были явно фантастические, и железнодорожная компания знала, что они неправильны, но не имела возможности опровергнуть их перед судом. Содержатель бара утверждал, что у него из шкафов валятся бутылки, когда мимо идет товарный поезд; одна семья уверяла, что у них расшатываются оконные рамы и валится штукатурка, а один человек дошел до того, что на суде заявил, что его жену выбросило из постели на пол, когда ночью прошел поезд.

Железная дорога, затратив большие средства, достала сейсмографы и специалистов, включая специалиста по вибрациям при взрывах в шахтах. Сейсмологические записи, конечно, показали, что процесс был «дутый», но это была настолько ученая материя, что на суде от нее, пожалуй, было бы мало толку. Поэтому, так же, как это много раз делали полиция и правительство штата, железнодорожная кампания обратилась к доктору Вуду. Вуд сначала удивился и сказал: «Дайте мне несколько дней на размышление. На следующий же день он явился с набором маленьких деревянных кегель, все одной высоты, но стоявших на базах разного диаметра, от 1/4 дюйма, до самой чувствительной кегли, с основанием всего в 1/32 дюйма диаметром.

Уполномоченные железной дороги посмотрели на игрушки и сказали: «Вы шутите с нами?»

Вуд расставил кегли по столу и сказал: «Постучите!»

Ничего не произошло. Он сказал: «Попробуйте! посильнее!» Кегля с самой тонкой ножкой упала.

Вуд сказал: «Теперь ударьте по столу как можно сильнее кулаком».

Три следующие по порядку кегли опрокинулись.

«Если вы толкнете стол сбоку или ударите молотком, они упадут все». Тогда самый главный из уполномоченных воскликнул: «Боже мой! Кажется, это как раз то, что надо!»

Так, с кеглями в кармане и длинной пластинкой стекла, чтобы ставить их, Вуд отправился на. место, в сопровождении агента суда и юристов. Они шли от двери к двери, но ни один домовладелец не пускал их. Их уже предупредили их собственные юристы.

Наконец они нашли честную старую леди и уговорили ее впустить их. Она даже позволила им подняться на третий этаж, где должны были получаться максимальные вибрации. Вуд рассказывает, улыбаясь:

«Я положил пластинку на подоконник, выровнял ее по уровню и расставил ряд кегель. Вскоре проехал тяжелый грузовик с пивом, по нашей стороне улицы, и палочка с самой тонкой ножкой закачалась из стороны в сторону, угрожая упасть, но сохранила равновесие. Затем вдали запыхтел и проехал мимо нас длинный вечерний товарный поезд. Самая тонкая палочка даже не задрожала. После этого один из внуков старой леди вбежал по лестнице, чтобы посмотреть, как мы играем в кегли. Когда он вбежал в комнату, самая маленькая палочка упала.

Это были факты, которые могли не только убедить, но и развеселить любого судью, и когда процесс дошел до суда, и на столе перед судьями расставили кегли, то не только дело было сразу же прекращено, но и некоторые из присяжных засмеялись, и улыбающемуся судье пришлось сделать им замечание».

Последним летом, когда он взял меня с собой в кладовую своей большой лаборатории университета Дж. Гопкинса, я заметил ярко-красное дамское платье, в которое был весьма драматически задрапирован телескоп. Я думал, что это какая-нибудь шутка, и спросил его, не держит ли он гарем. Однако оказалось, что присутствие платья объяснялось весьма серьезными причинами.

Одна леди из Валтиморы, одетая в такое же платье, получила смертельные ожоги, в результате вспышки ткани, вероятно, от неосторожно зажженной спички. Материал этот находился в продаже. Огонь распространяется по нему почти мгновенно. Начинался новый процесс, и Вуда просили исследовать, насколько опасны подобные ткани.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Вуд превращает белую девушку в негритянку, продолжает свою плодотворную работу, путешествует и собирает медали

Все тридцатые годы Вуд продолжал свою экспериментальную работу. Но теперь он стал международной знаменитостью, и его отовсюду приглашали – участвовать в собраниях ученых обществ и получать награды и медали. Целое десятилетие он носится из Америки в Европу и обратно, и всегда успевает найти время, чтобы участвовать в общественной жизни и проделывать свои необычайные «номера».

Его попросили написать статью о флуоресценции для четырнадцатого издания «Британской энциклопедии». Он захотел поместить снимок человеческого лица при свете ультрафиолетовой лампы, изобретенной им в годы войны. В этих невидимых лучах самая белая кожа кажется темно-шоколадной, зубы светятся таинственным голубым светом, а зрачок глаза кажется белым. Проходя по коридору университета, он сказал хорошенькой машинистке, которой, вероятно, раньше не говорил ничего кроме «доброе утро».

«Хотели бы вы, чтобы ваш портрет поместили в следующем издании „Британской энциклопедии?“

«Разве это можно? Вы шутите, доктор Вуд!»

«Совершенно нет. Я говорю серьезно. Так хотите?»

«Конечно. Только как и почему?»

«Пойдемте – сказал он. – Я вас сфотографирую. Это будет иллюстрация к моей статье, и я хочу, чтобы это был снимок красивой девушки».

Он повел ее в свою лабораторию, установил камеру, зажег ультрафиолетовую лампу, опустил темные занавески и сделал снимок. Через год, приходя по управлению, он сказал ей: «Посмотрите в библиотеке мою статью „Флуоресценция“ – вы там найдете свой портрет». Она пошла и вскрикнула – ее светлое личико вышло черным, как у негра. Сыграл ли когда-либо Вуд более «низкую шутку» с другим человеком?

В 1929 году он плыл в Лондон с мистрис Вуд и Элизабет. На пароходе находился доктор Мэйо из Клиники Мэйо, доктор Йэнделл Хэндерсон, физиолог из Йеля и Сэм Барлоу – композитор, так что у Вудов была хорошо подобранная компания. Времяпрепровождение в Лондоне, как обычно, было комбинацией «каникул» для Вуда и веселья для всех них.

Джон Болдерстон репетировал в театре Lyric пьесу, где время действия должно было во время одного затемнения сцены переноситься от наших дней к 1783 году. Как сделать «перескок» психологически и эмоционально эффективным – эту задачу предложил решить Вуд. Его идея заключалась в том, что очень низкая нота, почти не слышимая, но колеблющая барабанную перепонку, произведет ощущение «таинственности» и сообщит зрителям необходимое настроение. Это было выполнено с помощью органной «сверхтрубы», длиннее и толще, чем те, которые применяются в церковных органах. Трубу решили испытать на репетиции. Только Вуд, Лесли Ховард, Болдерстон и постановщик Джильберт Миллер в зале знали, что произойдет. Вопль с затемненной сцены означал перерыв в 145 лет. Здесь включили «неслышимую» ноту Вуда. Последовал эффект вроде того, который предшествует землетрясению. Стекло в канделябрах старинного «Лайрик» зазвенело, и все окна задребезжали. Все здание начало дрожать, и волна ужаса распространилась на Шэфтсбюри Авеню. Миллер распорядился, чтобы «такую-сякую» органную трубу немедленно выкинули.

Между прочим, это – только одно из «театральных похождений» Вуда. Фло Зигфелд, соседка Вудов в Ист Хэмптоне, часто посещала лабораторию в сарае и, пораженная чудесами невидимого света и других лучей, спросила, не может ли Вуд разработать систему освещения и костюмов для сцены, которые исчезали бы при изменении освещения, оставляя девушек практически голыми. Вуд полностью разработал его. На сцене должен был появляться комик с хором девушек в бальных платьях. Он нес с собой «рентгеновский» бинокль, и объяснял, что когда он глядит на них, их платья исчезают. Когда он направлял на них бинокль, освещение менялось, и они казались аудитории почти голыми. Затем комик повертывал свой бинокль на зрителей.

Это было немного дерзко, и представление никогда не было показано. Однако Вуд дал Зигфелд и другие идеи, главным образом относительно освещения сцены, которые теперь год за годом осуществляются в разных «ревю».

В 1934 году Вуд был избран вице-президентом Американского Физического Общества и участвовал в ежегодном собрании Тихоокеанской секции в Беркли (Калифорния). Сессия происходила в зданиях Калифорнийского университета, одновременно с сессией Американской Ассоциации прогресса науки. Присутствовало очень много народу, и каждый член носил большой жетон со своей фамилией.

В этот год «гвоздем сезона» в Нью-Йорке была политическая сатира Джорджа Кауфмана «О тебе я пою», изображавшая «Винтергрина и Троттльботтома» – кандидатов на посты президента и вице-президента. Так как Вуд стал теперь вице-президентом Общества, он написал на своем жетоне «Троттльботтом», и присутствующие сразу же разделились на «посвященное» меньшинство и недоумевающее большинство. Жетон постоянно вызывал забавные ситуации. Пожилая леди представила его своим друзьям под новой фамилией, а один молодой профессор познакомил его с двумя очаровательными молодыми леди как «профессора Вуда», но когда они, взглянув на жетон, исправили его, рассыпался в глубоких извинениях, добавив: «Чрезвычайно удивительное сходство!»

После того как сессия в Беркли закончилась, Вуд поспешил к себе на Восток и вместе с Гертрудой отплыл в Европу на международный конгресс радиобиологии в Венеции.

Открытие конгресса происходило во Дворце дожей, в Большом зале совета. Специально приглашенные иностранные делегаты сидели полукругом на специальном возвышении. Маркони, председатель конгресса, выступал со вступительным словом.

Вуда попросили показать кинофильмы, снятые во время опытов с ультразвуками в Такседо. Он читал лекцию по-английски, и, ввиду большого интереса к ней, было предусмотрено, что ее будут переводить, фраза за фразой, по мере изложения, еще на три языка. Она начиналась примерно так: «Леди и джентльмены! Я чрезвычайно доволен, что могу показать вам с помощью киноаппарата результаты…»

Вдруг переводчица-полиглот подняла руку и произнесла: «Простите. Одну минуту… Messieurs et Mesdames! C'est avec un vif plaisir que je me trouve capable de vous montrer, a l'aide du cinema… Meine Herren und Damen! Es ist mir eine grosses Vergrrflgen, dass ich im Stande bin Ihnen zu zeigen, mittels einer Maschine fur Lebensgebilde… Signori e Signiore! Sono molto lieto di potervi dimostrare oggi i risultati delle nostre esperi-enze per mezzo cinematografico…»

Она остановилась и ободряюще посмотрела на Вуда. За это время он полностью потерял нить даже той простой фразы, с которой начиналась лекция.

Можно представить себе, что произошло, когда научная часть доклада подверглась такой же обработке. «Почему моя искушенная аудитория не расхохоталась от этого кошмара, я никогда не мог понять». Он говорит, что это было его самое страшное переживание на кафедре лектора, особенно так как он услышал, как его жена сказала итальянцу, утомленному предыдущими длинными докладами, некоторые из которых длились почти по часу: «Вы не соскучитесь на лекции мистера Вуда – он всегда читает их как можно короче».

Знаменитая яхта Маркони, «Электра», стояла в гавани на якоре. Это была яхта, где были установлены его приборы. Но никто из членов конгресса не был приглашен на борт. Единственным исключением, говорит Вуд, был маленький сын Артура Комптона, который интересовался радио.

Вудов пригласили ужинать в одно из кафе на площади Сан Марко. Маркони также были приглашены, но они сказали, что смогут прийти только после наступления темноты, так как днем вокруг них всегда собирается толпа, которая повсюду следует за ними. Они появились в сумерки, и действительно, через несколько минут со всей площади к столикам стали сходиться люди, после чего супруги Маркони в ужасе встали и ушли.

В апреле 1931 года Фридрих В. фон Приттвиц, германский посол в Вашингтоне, на большом приеме, данном в честь доктора и мистрис Вуд в посольстве, передал Вуду, что берлинский университет избрал его почетным доктором философии. К этому времени тот факт, что знаменитый профессор университета Дж. Гопкинса не был доктором философии [41]41
  Доктор философии – степень, получаемая в немецких университетах при окончании курса и представлении диссертации по специальности физики, химии и прочих естественных наук. Ред.


[Закрыть], стал чем-то вроде академической шутки. Большинство честолюбивых профессоров, будучи еще совсем молодыми, стараются получить эту степень еще прежде, чем осмеливаются стать преподавателями в хорошем колледже. Вуд не пенял на Гарвард за то, что там его «прозевали». Это не было ошибкой Гарварда. Просто сам он не пожелал пройти всю рутину этого дела. За это время он получил в своей собственной и других странах почти все существующие ученые звания и степени, золотые, серебряные и бронзовые медали и все почести, которые могут быть оказаны ученому [42]42
  В дополнение к своим медалям и наградам, Вуд имеет степень доктора права от университета Кларка, Бирмингемского университета в Англии и Эдинбургского университета; доктора философии – от Берлинского университета; является иностранным членом Королевского Общества в Лондоне, почетным членом Лондонского Оптического Общества, членом-корреспондентом Академии Наук в Геттингене, иностранным членом Accademia dei Lincei в Риме, Академии Наук СССР, членом Американской Национальной Академии Наук, Академии Искусств и Наук, Философского Общества, почетным членом Королевского Института в Лондоне, почетным членом Лондонского Физического Общества, иностранным членом Королевской Шведской Академии в Стокгольме; иностранным членом Индийской Ассоциации Наук в Калькутте.


[Закрыть].

Теперь, когда Берлин с запозданием надел сверх его шапочки доктора права новую – made in Germany – доктора философии, наш герой, конечно, был им благодарен, но не принимал всего этого чересчур торжественно. На лекции и последовавшем банкете, данном в его честь, когда Вуды летом посетили Берлин, он не мог удержаться, чтобы не позабавиться с «магическим, разделяющим человечество» порошком, с которым он уже показывал фокусы в Америке и Англии, где они с мистрис Вуд останавливались за неделю до этого.

Вот записки Вуда о том, что произошло, когда они приехали в Германию.

«Я прочел лекцию с диапозитивами о некоторых результатах, полученных с новыми типами спектров, открытыми мной, и на этом серьезная часть визита окончилась. В конце банкета, на котором собрались профессоры со своими женами, фон Лауэ, открывший дифракцию лучей Рентгена, произнес очень занятную речь. Он сказал, что почетный доктор философии (honoris causa) – чрезвычайно редкая почесть в Берлинском университете. Чтобы получить эту степень нужно было единогласное мнение всего факультета, и, насколько он знал, до меня ее не получил ни один физик. Так как некоторые из членов факультета никогда не слыхали о будущем докторе, по рукам была пущена книга „Как отличать птиц от цветов“ – и после этого все, как один, проголосовали „за“.

Я ответил ему на плохом немецком, пытаясь рассказать историю о японском профессоре, который «очень сильно желал купить очень много экземпляров этой очень смешной книжки, чтобы послать их своим очень многочисленным друзьям в Японии», и мне удалось кончить ее и сесть под взрыв хохота. Гертруда решила, что я недостаточно проявил свою благодарность, и сама произнесла замечательную речь, выражая нашу признательность и удовольствие от возобновления старых знакомств – на гораздо лучшем немецком, чем я сумел выжать из себя.

Во время моей короткой лекции я упомянул, что привез с собой образец новооткрытого вещества (производной сульфомочевины), которое совершенно безвкусно для 40 процентов человечества, а для остальной части его горько, как хинин, и что я могу предложить каждому попробовать этот эксперимент. Позднее, когда я достал маленькую коробочку, полную белого порошка, похожего на муку, меня окружила толпа немецких Herren Professoren и их Frauen, протягивавших мокрые пальцы и кричавших: Bitte, bitte! (Пожалуйста, пожалуйста!)

Затем последовал общий спор и столпотворение.

«Нет – у него нет никакого вкуса!»

«Наоборот. Это у вас нет вкуса!»

«Он страшно горький!»

Они чуть не передрались из-за этого».

В 1935 году Вуда выбрали президентом Американского Физического Общества, и он опять отправился на тихоокеанское побережье, на ежегодную сессию в Пасадену. Темой своего президентского выступления он выбрал взрывчатые вещества и оживил лекцию рассказами о случаях, когда он разрешал загадки для полиции.

После обеда он спускался в лифте. Один из участников сессии подошел к нему и сказал: «Доктор Вуд, вы извините меня, если я задам довольно бестактный вопрос? Мне кажется, вы в хорошем настроении, и мне можно рискнуть».

«Валяйте», – сказал Вуд.

«Вы состоите в союзе „Христианских ученых?“ [43]43
  Американское религиозное общество. Ред.


[Закрыть]

«Нет. Кто это вам рассказал?»

Тот мог ответить только, что он где-то слышал это. Только позже, когда Вуд рассказал об этом жене, она вспомнила, что Маргарет, будучи еще маленькой девочкой, решила однажды поддержать честь семьи. Она призналась матери, что соседская девочка сказала ей:

«Мы – в епископальной церкви. А кто вы?»

«А что ты ответила?» – спросила Гертруда.

«Я сказала, что мы „Христианские ученые“. Я знала, что папа – ученый, и что мы все – христиане».

Летом 1936 года Вуды отправились в Мексику, которая показалась им самой интересной страной после Египта. Здесь опять проявился археологический энтузиазм Вуда. Он особенно заинтересовался обсидиановьми бритвами, которые делали ацтеки во времена Монтезумы, и спрашивал местных археологов, как их изготовляют, но они не знали. Обсидиан – это черное вулканическое стекло, и бритвы имели вид узких лезвий, очень острых с обеих сторон, толщиной не более 1/16 дюйма и длиной от 5 до 6 дюймов. Он не успокоился до тех пор, пока, роясь в куче вырытого материала у большой пирамиды в Чолула, которая настолько велика, что на ее вершине стоит порядочная современная церковь, не подобрал пятисторонний обсидиановый «колышек». Он вспомнил один из своих старинных опытов, и это дало ему ключ. Бритва могла быть сделана одним косым ударом молота по краю пятиугольной головки «колышка», другими словами, эти бритвы были длинными, острыми по краям «щепками». Рассмотрев пять углов вершины, он обнаружил, что каждый из них имел «разбитую» точку – там, куда попал удар молота. Он часто делал тонкие, как бумага, зеркала в лаборатории, один из краев которых был острым, как бритва, посеребрив кусок плоской пластинки стекла, поставив ее на ребро и ударяя резко молотком. Полученные тонкие «листочки» имели площадь до половины квадратного дюйма и были очень легкими. Он употреблял их, как зеркальца фотометров или гальванометров. Он не стал экспериментировать со своим обсидиановым образцом, так как был уверен, что его ловкость, рожденная двадцатым столетием, никогда не сравнится с искусством полудикого индейца докортесовских времен.

В 1938 году Вуд проделал путешествие через континент на автомобиле, из Чикаго в Беркли (Калифорния), с профессором и мистрис Ф. А. Дженкинс и их двумя мальчиками. Он отправился в Пасадену и в обсерваторию на Маунт Вильсон, где две из его восьмидюймовых дифракционных решеток были установлены в спектрографе огромного 100-дюймового телескопа, вместо ранее применявшихся стеклянных призм. Данхэм уже сделал при помощи их несколько новых открытий. Наиболее удивительным из них было то, что межпланетное пространство оказалось наполненным парами ионизованного титана, которые, однако, настолько разрежены, что появляются в виде темной линии поглощения только в спектрах самых отдаленных звезд; эта линия гораздо уже и темнее, чем те, которые принадлежат спектру самой звезды.

По дороге домой он провел неделю в Флэгстафе, Аризона, посетив Слайфера, директора обсерватории Лоуэлля. Они проделали предварительные эксперименты с новым типом решетки для фотографирования спектров звезд без «щели». Вернувшись в Ист Хэмптон, Вуд отправился с Гертрудой в Лондон и Кембридж, на ежегодную сессию Британской Ассоциации. Вуд выступил с сообщением о новой комбинации двух призм и двух дифракционных решеток для измерения скоростей звезд, которую весьма одобрил профессор Харлоу Шэпли, директор Гарвардской обсерватории, бывший в числе слушателей. Вуд показал также фильмы о «живых» кристаллах протокатехиновой кислоты, изучением которых он занимался последние два года.

Вслед за собранием в Кембридже Вуды провели неделю в Оксфорде во время сессии Фарадеевского общества [44]44
  Физико-химическое общество. Ред.


[Закрыть] и затем в Лондоне – «критическую неделю», когда все бросились покупать противогазы и во всех парках толпы людей рыли траншеи. Вуд отказался от противогазов, так как на следующей неделе они отплывали домой, и не думал, чтобы немцы начали войну с применения газов.

В том же самом, 1938 году, в Лондоне, Вуд получил наконец большую золотую медаль Румфорда в Королевском Обществе. Если я правильно понимаю, эта медаль напоминает монету в свадебном пироге, т.е. – это лучшее из лучшего. Во-первых, избрание иностранным членом Королевского Общества есть высшая научная почесть, которую Великобритания может оказать неангличанину и после этого «куска пирога» очень немногие из членов награждаются еще и золотой медалью Румфорда. Дело, однако, обстоит еще сложнее – существует еще и Американская медаль Румфорда, которую Вуд получил в 1909 году. Вуд таким образом получил и пирог, и монету. Он – иностранный член Королевского Общества и награжден медалью. Вот «гамбит» Вуда: