сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
При виде моего судна он, видимо, был поражен и в первую минуту не знал, на что решиться, однако гостеприимство превозмогло в нем страх неизвестности, и он сильной рукой схватился за рукоятку и повернул рычаг шлюза. Подвижная перегородка верхней комнаты медленно открылась и пропустила «Титанию», вслед за тем она захлопнулась и открылась нижняя дверь, которая пропустила воду во вторую комнату; «Титания» проникла туда вслед за ней. Затем вода снова куда-то ушла и мы очутились на песке; хрустальные двери, отделявшие нас от теплицы, медленно раскрылись, и мне оставалось только вылезти из своей скорлупы, что я и не замедлил исполнить. Ты знаешь, с какой скоростью раскрывается палуба «Титании», а потому мое появление вполне напоминало игрушечного черта, выскакивающего из ящика к удовольствию детей и нянек. Впечатление, произведенное на старика, было потрясающее! Изумление, а, может быть, и гнев при виде того самого субъекта, которого он так поспешно спровадил из своих владений, подействовали на него так сильно, что он как сноп упал на землю. Мы все бросились к нему на помощь. Он был без чувств. В одно мгновение мы отнесли его в соседнюю комнату и положили на то самое ложе, на котором я некогда покоился. Молодая девушка, видимо, изливалась в жалобах на своем музыкальном наречии, я старался ободрить ее и помочь больному, но старания мои оставались безуспешны.
Вот уже десять дней, как я здесь, а Харикл, владелец этого волшебного дворца, до сих пор не пришел в себя; Атлантис наконец убедилась, что если я был невольной причиной этого несчастья, то не жалею ничего, чтобы его вылечить. Мне удалось обменяться с ней несколькими словами: я сказал, что возвратился сюда единственно ради нее, а она дала мне понять. что воспоминание о моем первом посещении неизгладимо запечатлелось в ее памяти.
Старик Харикл и моя фея — последние представители древнего племени атлантов. Насколько мне удалось понять, их материк в очень отдаленную эпоху древности начал постепенно погружаться в океан, но атланты не хотели покидать своей родины и прибегли к различным чудесам науки, стоявшей, по-видимому, в то время уже очень высоко, и им удалось устроить искусственное жилище на дне океана. Все здесь необыкновенно и совершенно отлично от нашего земного существования: свет, воздух, пища, одежда — все продукты удивительного искусства людей, но не природы. Постоянная борьба с океаном развила до совершенства творческую силу этого народа, но несмотря на это водная стихия все-таки осталась победительницей — из многочисленного народа осталось всего двое: Харикл и его дочь. Все окружающее меня здесь так поразительно, что я живу точно в каком-то волшебном сне. Впрочем, ты убедишься в этом сам, когда очутишься в волшебных садах Атлантиды, так как я рассчитываю на твою дружбу и искусство, чтобы вылечить Харикла.
Пока прощай! Кермадек расскажет тебе все более подробно. Горячо обнимаю мать, Елену и жду с нетерпением.
Рене».
— Ждет, ждет! Это легко сказать! — воскликнул доктор по прочтении письма. — Но как я доберусь к его больному?
— Так же, ваше благородие, как и мы: на «Титании».
— Да разве она здесь?
— Недалеко отсюда; я ее спрятал в маленькой бухте Портлеоган, около мыса Святого Матфея. Нечего сказать — доброе суденышко! А вот только его благородию нужно, чтобы все знали, где они якобы находятся, а потому мне приказано говорить, что они, мол, остались на острове, а меня прислали, значит, к мамаше, чтобы она не беспокоилась!
— И ты воображаешь, что я поеду с тобой?
— Не могу знать, ваше благородие! Это уж ваше дело, а только господин мичман очень вас ожидают и даже звонок приделали, чтобы, значит, сейчас узнать, как вы приедете.
— Какой звонок?
— Самый настоящий — электрический! Уж и повозились же мы над ним; зато и звонит так, что хоть уши затыкай! Как в него, значит, позвонишь, так сейчас дверь и откроется. Нечего сказать — ловкач мой офицер!
— Что ты за вздор несешь! Это немыслимо! — воскликнул с досадой доктор. — Что за фантазии у этого Рене! Есть мне время на подобные сумасшедшие приключения!
Матрос ничего не возразил, вероятно, считая, что эти вопросы его не касаются.
— Во всяком случае, — проговорил наконец доктор после небольшого размышления, — отправимся немедленно к мадам Каудаль, чтобы успокоить ее, а потом уж поговорим. Что за безумная голова у этого Рене!
И совершенно расстроенный, доктор отправился к мадам Каудаль.
ГЛАВА XIII. Размышления доктора Патриса
Когда прошел первый порыв досады и удивления, Патрис отнесся несколько спокойнее к просьбе своего друга и взглянул на подводное путешествие с другой точки зрения. Сомневаться в правдивости рассказов Кермадека было невозможно, слишком у него была честная натура, да, кроме того, он с таким восторгом описывал свое подводное путешествие и жизнь в волшебных садах атлантов, что невольно возбудил любопытство Патриса.
— Не глупо ли было бы с моей стороны, — рассуждал доктор, — упустить такой интересный случай для пополнения своих знаний? Вся цель жизни состоит в том, чтобы бороться против невежества и окутывающего нас мрака, и вдруг я добровольно откажусь от раскрытия стольких тайн природы! Ведь не страх же останавливает меня!
Действительно, Патрис обладал такой же отважной душой, как Каудаль и Кермадек, и перспектива подводного путешествия не внушала ему ни малейшей боязни. Если бы у него была семья или вообще родные, он чувствовал бы себя связанным обязанностями по отношению к ним, но он был одинок. Конечно, мадам Каудаль искренне пожалела бы о его смерти, но, во всяком случае, это не могло остановить его, а между тем Патрис сознавал, что ему тяжело решиться на это путешествие, — и причиной этому была Елена. Мысль о разлуке с ней причиняла ему такую боль, что он старался всеми силами отгонять ее от себя. События последних дней особенно сблизили молодых людей и, хотя доктор продолжал также стойко скрывать свое чувство, но зато проявлял на каждом шагу столько ума, такта и доброты, что мадемуазель Риё чувствовала себя побежденной и изменила поведение. Ничуть не роняя своего достоинства, она сумела быть с ним такой внимательной и доброй, что бедный влюбленный совсем потерял голову и готов был несколько раз на дню признаться в своей любви, и только воспоминание о приданом Елены удерживало его от этого.
Таково было положение вещей, когда пришло письмо Рене и доктор понял, что исполнить просьбу друга и согласиться на подводное путешествие было в данном случае лучшим исходом.
Придя к такому решению, он немедленно объяснил Кермадеку, что согласен ехать с ним, а затем, отпустив его, отправился к мадам Каудаль, чтобы сообщить ей радостное известие, предварительно осторожно подготовив ее к нему. Невозможно описать безумную радость мадам Каудаль при чтении письма сына: она точно переродилась, и ее мрачное настроение сменилось каким-то блаженным восторгом, заставившим ее забыть предубеждение против таинственных подводных обитателей, к которым она чувствовала теперь живейшую симпатию и благодарность. Они приютили ее Рене, спасли ему жизнь, — и добрая женщина уже упрекала себя в прежней несправедливости по отношению к ним. Болезнь старика крайне взволновала ее, а решение Патриса отправиться к нему на помощь умилило до слез.
— А ты, моя чернушка, — неожиданно проговорила мадам Каудаль, обращаясь к Елене, сидевшей у ее ног, ласково проводя рукою по ее чудным волосам. — Что же ты так молчалива? Ты думаешь, я не замечала твоего горя, когда не было известий от Рене? Зато ты можешь вполне гордиться им: его радостью, силой воли, да и наш милый доктор заслуживает не меньшего восхищения. Подумай: решиться на такое безумно опасное предприятие единственно ради желания оказать помощь ближнему и увидеть своего друга!
— Не хвалите его слишком, тетя! — возразила Елена, смотря блестящими смеющимися глазами на мадам Каудаль. — Скромность не позволяет мне выслушивать похвалы поступку, который я сама намереваюсь совершить.
— Что ты хочешь сказать? — с беспокойством воскликнула мадам Каудаль, а доктор Патрис тревожно взглянул на Елену, ожидая объяснения ее загадочных слов.
— С вашего позволения, — продолжала Елена, — я тоже хочу отправиться на «Титании», чтобы увидеть волшебный дворец, обнять своего дорогого кузена и разделить с его Ундиной заботы о старике, которого мы все вместе скорее поставим на ноги!
— Ты шутишь, конечно! — воскликнула мадам Каудаль. — Не может быть, чтобы ты говорила это серьезно!
— Шучу!? — при этом лицо молодой девушки приняло выражение энергии и решимости. — Нет, тетя, я совершенно серьезно умоляю вас разрешить мне отправиться к Рене!
— Это невозможно! Немыслимо, дитя мое! — взволнованно проговорила мадам Каудаль, видя, что племянница и не думает шутить.
— Почему невозможно, тетя?
— Но, дитя мое, это нигде не видано и не слыхано! Немыслимо подвергать себя таким опасностям.
— Что ж такое! Ведь Рене спустился в эту ужасную бездну и, однако, остался жив и здоров!
— Он другое дело.
— А Кермадек?
— Кермадек — моряк!
— А доктор? Значит, вам все равно, что он рискует своей жизнью!
— А, плутовка! — засмеялась мадам Каудаль, тогда как Патрис возразил, что нельзя сравнивать его с мадемуазель Риё.
— Докажите мне это, — сказала Елена, — а я вам докажу, что всякий, кто отправляется на «Титании» как простой пассажир, одинаково рискует своей жизнью. Возьмете ли вы меня с собой, или какого-нибудь геркулеса, — мы в случае катастрофы окажемся одинаково беспомощными, так как не умеем управлять судном.
— Ах, как ты любишь спорить! — воскликнула мадам Каудаль, — да разве прилично тебе путешествовать одной?
— Во всяком случае, я не буду беззащитна! — возразила Елена, открыто смотря на Патриса. — Желала бы я знать, кто решился бы сопутствовать мне в этом путешествии? Уж не ваша ли горничная, тетя, или моя старая няня? Воображаю, какие бы они скорчили при этом несчастные физиономии! Нет, уж лучше мне состоять в свите доктора, хотя он молчит и, видимо, не чувствует особенного желания иметь меня своей спутницей.
При этом неожиданном обращении к нему Патрис не мог не засмеяться, вспомнив, что главной целью его путешествия было желание удалиться от Елены; однако он совершенно спокойно проговорил:
— Действительно, я был очень далек от мысли увезти вас с собой!
От молодой девушки не укрылось смущение ее поклонника, что заставило ее до некоторой степени угадать истину.
— Охотно этому верю, — равнодушно возразила она, — но все-таки согласны вы взять меня с собой?
— С большим удовольствием, если только мадам Каудаль разрешит это.
— Что вы, в самом деле, выдумываете! — вмешалась старая дама. — Я никогда не соглашусь отпустить от себя Елену. Как вам не стыдно, доктор, соглашаться на такую безумную выдумку!
— О, тетя, тетя! — воскликнула Елена, вся в слезах бросаясь на шею мадам Каудаль. — Не отказывайте мне! Я умру с горя!
— Елена, я не узнаю тебя! — с упреком проговорила мадам Каудаль. — Ты всегда была моей опорой, а теперь кричишь и плачешь как избалованный ребенок. Где твое всегдашнее благоразумие?
— О, тетя, это не каприз с моей стороны, не минутная вспышка! Для меня это вопрос жизни! Вы знаете, что в душе я такой же моряк по призванию, как и Рене. Океан — это моя стихия! Какое отчаяние я испытывала, когда Рене отправлялся в плавание, а я вынуждена была оставаться на берегу. Не думайте, что это неблагодарность и черствость с моей стороны. Разве любовь к морю мешает быть Рене любящим сыном и верным другом? Тетя, вы знаете, как я люблю вас, но море неудержимо притягивает меня, я была всегда поверенной всех стремлений и планов Рене, я разделяла их всей душой и слилась с его жизнью. Когда доктор объявил, что уезжает, я почувствовала такое непреодолимое желание отправиться вместе с ним, что не в силах ему противиться. Тетя, дорогая тетя! Не отказывайте мне!
— Дорогая моя девочка! — проговорила мадам Каудаль, тронутая пламенной речью своей приемной дочери. — Что мне тебе ответить? Доктор, идите же ко мне на помощь! — добавила она, обращаясь к Патрису, который, видимо, сильно взволнованный, ходил взад и вперед по комнате, находя в глубине души просьбу Елены вполне основательной.
— Я окажусь для вас плохим помощником, — проговорил наконец он, останавливаясь перед мадам Каудаль, — так как нахожу желание мадемуазель Елены вполне осуществимым!
— Как! И вы туда же? — воскликнула почтенная дама, пораженная таким неожиданным заявлением. — Да это настоящий заговор!
— Ничуть! — возразил доктор. — Я так же, как и вы, был далек от возможности подобного путешествия не только для мадемуазель Елены, но даже для самого себя, но, обдумав хорошенько, нахожу, что, в сущности, оно не имеет ничего рискованного. «Титания», построенная под руководством такого выдающегося человека, как Рене, представляет, право, гораздо более верное убежище, чем какой-нибудь дом, построенный одним из современных архитекторов. Кроме того, если Рене просит приехать к нему, следовательно, он убежден, что это путешествие не представляет никакой опасности, и я безусловно доверяю ему.
— О, доктор! — воскликнула Елена в восхищении. — Как вы добры и как я благодарна вам!
— В этом отношении вы вполне правы, — согласилась мадам Каудаль. — Опасности, пожалуй, и нет, но, во всяком случае, Елене неприлично отправиться вдвоем с вами.
— Какие пустяки, тетя! Разве англичанки и американки не путешествуют повсюду одни!
— У них другие нравы, но мы не должны поступать вопреки обычаям нашей страны, и я ни в коем случае не дам тебе разрешения на подобное путешествие.
— А почему бы, тетя, — проговорила Елена после короткого раздумья, — не поехать и вам вместе с нами?
Мадам Каудаль и доктор при этом предложении не могли удержаться от удивления.
— Мне? Что за безумная мысль!
— Да почему же? — настаивала Елена.
— Вам, наверно, очень хочется увидеть Рене!
— Мало ли что хочется! Ты, кажется, воображаешь, что можно исполнять все свои желания?
— Без сомнения, если эти желания не противозаконны. Подумайте только, тетя, дней через пять-шесть вы увидите Рене и прижмете его к сердцу!
— О, это слишком большое счастье! Этьен, не теряем ли мы все рассудок?
— Ничуть! Надо просто свыкнуться с мыслью о нашем подводном путешествии, и тогда она не будет казаться странной. Мадемуазель Елена вполне права!
— Но в мои годы принимать участие в таком безумном предприятии!..
— В ваши годы, тетя? Они ничего не значат, так как вы до сих пор самая прелестная женщина во Франции!
— Что ж, пожалуй, — засмеялась мадам Каудаль. — Чувствую я себя достаточно хорошо и надеюсь, что не буду для вас обузой. Однако…
— Отправимся лучше смотреть «Титанию», — предложил доктор Патрис. — Может быть, это приведет вас к окончательному решению.
— Прекрасная мысль! — воскликнула весело мадам Каудаль, которой перспектива скорого свидания с сыном сообщила самое радужное настроение духа.
Все маленькое общество немедленно отправилось к бухте, где находилась «Титания», и осмотр ее привел всех в восхищение. Устройство судна было настолько комфортабельно и просторно, что в нем свободно могли поместиться пять или шесть человек пассажиров. Мадам Каудаль первая заявила, что путешествие на таком благоустроенном судне не представляет ничего опасного, и изъявила свое полное согласие на немедленный отъезд. Решено было никого не извещать об этом, и в тот же день, к вечеру, необходимый багаж был перевезен на «Титанию». Кермадек, по своему обыкновению, отнесся с полным хладнокровием к неожиданному появлению на судне двух дам и, получив от доктора Патриса приказание к отплытию, немедленно исполнил его.
Через несколько часов «Титания» была уже далеко от берегов Франции.
ГЛАВА XIV. Харикл и Рене
Нервное потрясение, испытанное Хариклом при неожиданном появлении Рене, было настолько сильно, что, несмотря на окружающий его нежный уход, силы старика не возвращались. Он неподвижно лежал на своем пурпурном ложе в одном из роскошных покоев дворца. Атлантис и Рене не покидали его ни на минуту, употребляя все средства, чтобы вылечить его, но усилия их оставались бесплодными, что повергало молодых людей в полное отчаяние. Рене страдал душой не только за Атлантис; совесть упрекала его в болезни старика, к которому он чувствовал с каждым днем все большую симпатию. Сознавая себя единственным виновником всего происшедшего, молодой человек не имел сил покинуть подводное жилище, хотя и замечал, что его присутствие неприятно больному, который упорно не спускал с него своих больших выразительных глаз. Казалось, Харикл хотел разгадать душу незваного гостя, наблюдая за малейшими изменениями его лица, и не будь намерения Рене вполне чисты и бескорыстны, по всей вероятности, этот упорный взгляд смутил бы его. Благодаря своему счастливому, всегда ровному характеру, Рене оставался совершенно спокойным и продолжал окружать старика самыми нежными заботами, которые постепенно пробуждали в больном теплое чувство к своему импровизированному доктору.
Однажды вечером Атлантис и Рене долго совещались о том, какое изобрести новое средство, могущее оживить больного; затем, в продолжение целого часа, Рене усердно массировал его, не обращая внимания на собственное утомление, и к великому удовольствию молодого человека глаза старика останавливались на нем с более мягким выражением. Внезапно он перевел взгляд на Атлантис и проговорил, хотя с трудом, но совершенно внятно:
— Этот чужестранец ухаживает за мной как родной сын!
Рене покраснел от удовольствия.
— Браво! — воскликнул он. — Вам лучше, вы можете говорить. Честь и слава сестре милосердия! — продолжал он, обращаясь к Атлантис, которая при звуке голоса отца бросилась к нему с радостным криком.
