Текст книги "Президент не уходит в отставку"
Автор книги: Вильям Козлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Гарик теперь тоже живет в Ленинграде. Он приехал поступать в Кораблестроительный институт, но не прошел по конкурсу. Одного балла не хватило. Гарик не захотел уезжать из Ленинграда и поступил на Кировский завод учеником токаря. Теперь-то он уже давно токарем работает. У него четвертый разряд. Хвастался, что получает около двухсот рублей в месяц. Вечерами ходит на подготовительные курсы в институт. Свою мечту стать кораблестроителем не оставил. А вот он, Сережа, после школы поступит в Высшее мореходное училище. Пусть Гарик строит для него корабли, а он, Сережа, будет плавать на них. Сначала штурманом, а потом – капитаном…
Они поднялись по Морской улице, пересекли шоссе и вышли к станции. На перроне Алены не видно. Только что разминулись две электрички.
– Тимофей, когда ты машину купишь? – спросил Сережа. – Поехали бы на ней в Островитино.
– Ради этого, конечно, стоит купить машину, – сказал Сорока. – Какую бы ты мне посоветовал?
– «Мерседес», – ответил Сережа. – Говорят, сейчас самая лучшая машина.
– Я подумаю, – улыбнулся Сорока.
– Ремонтируешь машины, а сам ходишь пешком, – сказал Сережа.
– Мне нравится ходить по городу. А что из машины увидишь? – Сорока развел руками. – Извини, брат, но пока нет у меня желания иметь машину.
– Желания нет или денег? – уточнил Сережа.
– И денег, – улыбнулся Сорока.
– Папа, может, ты купишь «Жигули»? – переключился Сережа на отца. Тимофей нам будет без очереди ремонтировать.
– Я придерживаюсь твоей точки зрения, – взглянул на Сороку Владислав Иванович. – В городе человеку машина не нужна.
– А вот Гарик на машину копит, – сказал Сережа. – Говорил, через три-четыре года будут у него собственные «Жигули».
– Будут, – сказал Сорока. И непонятно было, завидует он или насмехается.
– Четыре года долго ждать, – вздохнул Сережа.
– Я думаю, он раньше купит, – сказал Сорока.
– Мотоцикл тоже хорошо, – не мог слезть с любимого конька Сережа. – Я бы лучше мотоцикл купил… На нем можно быстро научиться ездить… Тут один дал Аленке прокатиться на «Яве», так она чуть в дерево не врезалась…
– Я об этом не слышал, – оглянулся на него Владислав Иванович. Весла на его плече стукнулись друг о дружку.
– Это было давно, – быстро сказал Сережа.
– Я смотрю, у вас от меня появились тайны, – нахмурился Владислав Иванович.
– Подумаешь, разок прокатилась…
– А ты?
– Я ведь не Аленка, – усмехнулся Сережа. – Мне не предлагают.
– А хочется? – негромко, чтобы не услышал Владислав Иванович, спросил Сорока.
– Еще бы! – воскликнул Сережа и прикусил язык, взглянув на онцовскую спину.
– Приходи на этой неделе на станцию к концу рабочего дня, – сказал Сорока. – Я тебя поучу на мотоцикле.
– На чем до тебя лучше добраться? – шепотом спросил Сережа.
– Доберешься!
– Теперь у вас от меня секреты? – Владислав Иванович остановился и посмотрел на них. На лице грустная улыбка.
Сережа перевел взгляд с отца на Сороку, потом снова на отца.
– Я попросил, – кивок в сторону Сороки, – чтобы Тимофей поучил меня на мотоцикле.
– Я разве против? – сказал отец.
– В понедельник приеду к тебе, – с облегчением произнес Сережа.
– Когда ты все успеваешь? – спросил Сороку Владислав Иванович. Учеба, работа, спорт…
– Хорошо бы ночь тоже превратить в день, – сказал Сорока. – Тогда времени всем бы хватило.
– Ты думаешь? – посмеялся Владислав Иванович. – Времени людям никогда не будет хватать, даже, если сутки растянуть вдвое…
– Мне хватает, – заметил повеселевший Сережа.
Они свернули с дороги на лесную тропинку, по которой утром Сорока уже проходил. В лесу слышались голоса. Эхо повторяло их и разносило окрест. Отдыхающие бродили меж деревьев, отыскивая запоздалые подснежники. Они еще кое-где в сырых низинах остались. Подснежники мерцали в руках, будто голубые фонарики.
Навстречу им попался губастый мальчишка в клетчатой кепке. В руке у него лыжная палка. Мальчишка тыкал ею в мох, стволы деревьев и что-то воинственно насвистывал.
– Вылитый Федя Гриб! – Сережа даже остановился, провожая того взглядом. – И замашки такие же… – Он взглянул на Сороку. – Ты не знаешь, почему он меня капустной кочерыжкой обзывал?
– Действительно, почему? – стараясь не рассмеяться, сказал Сорока.
– Что он сейчас поделывает, Федя?.. – мечтательно произнес Сережа. Опять толом глушит рыбу?
– Я у него охоту навсегда отбил, – заметил Сорока. Глаза у него стали задумчивые, тоже вспомнил про ребят, Каменный остров…
Навстречу им от дачи шли Алена и Гарик – очевидно, они только что поругались: у девушки лицо сердитое, а у Гарика обескураженный вид. Он плелся позади Алены и пинал носком ржавую корсервную банку. Всякий раз, когда он ударял по ней, банка противно крякала.
– Перестань! – не выдержала Алена.
– А мы пошли вас встречать, – сказал Гарик и напоследок так поддал жестянку ногой, что она, взвизгнув, улетела в кусты.
– Мы… – фыркнула Аленка. – Я – за подснежниками.
И гордо прошла мимо, обронив на ходу:
– Обед в духовке. Посуду вымойте сами. Не хватит хлеба – займите у профессора.
– Вот дает!.. – покачал головой проголодавшийся Сережа. – Я думал, уже стол накрыт…
Гарик посмотрел ей вслед и, перехватив взгляд Сороки, сокрушенно сказал:
– Наша принцесса нынче не в духе… Надо полагать, не с той ноги встала.
Глава вторая
Сорока привычно нажимает большим пальцем на красную кнопку, и сверкающие лаком «Жигули» начинают медленно опускаться вниз. Никелированный в смазке цилиндр гидравлического подъемника с шипением уходит в пол. Вот машина коснулась скатами цементного пола, присела на амортизаторах, затем качнулась вниз-вверх, и подъемник выключился. Теперь владельцу «Жигулей» нужно сесть за руль и откатить машину назад, но он что-то медлит, многозначительно смотрит на слесаря.
– Не найдется парочки шарнирных опор? – негромко спрашивает он.
– Машина в порядке, – отвечает Сорока. – Она совсем новая. Шарнирные опоры вам еще долго не понадобятся.
– Понимаете, в запас, – говорит владелец.
Этого Сорока не понимает. Еще года два-три пройдет, прежде чем шарнирная опора износится. И то еще неизвестно. Не у всех же такие новые машины, многим автолюбителям позарез нужны шарнирные опоры и другие дефицитные детали, которые каждый день выпрашивают у автослесарей владельцы частных машин. Причем готовы заплатить за них втридорога…
– Я не обижу… – заговорщицки нагибается к уху Сороки хозяин «Жигулей».
– Освободите площадку, – спокойно говорит Сорока. Раньше он краснел, возмущался, а теперь привык. Даже с такими клиентами он обязан быть вежливым. – У нас на станции есть магазин запасных частей.
– Вы шутник, – усмехается клиент. – В вашей лавочке хоть шаром покати!
Это верно, в магазине запасных частей мало, тем более дефицитных, но не может ведь он послать настырного клиента ко всем чертям?.. А некоторые слесари торгуют из-под полы дефицитными деталями, которые достают в том же магазине и на складе. У таких и спрашивать не надо – сами предложат.
Владелец, бросив на Сороку недовольный взгляд, забрался в свою ухоженную, сверкающую машину и подал ее назад.
По правде говоря, не надо было ее и ставить на подъемник, она в полном порядке, но хозяину показалось, что в заднем мосту что-то постукивает.
Странный народ эти автолюбители! Одни тщательно вылизывают свою машину, как корова новорожденного теленка. Бегают по магазинам, приобретая нужные и ненужные детали, разные приспособления, финские чехлы, коврики, украшения… Такое впечатление, что они не ездят на машине, а украшают ее, как новогоднюю елку. Другие, наоборот, гоняют не разбирая дороги, пока колесо не отвалится или мотор не откажет. Раскроешь капот, а там грязищи невпроворот.
Второй год Сорока работает на станции техобслуживания. Находится она на окраине города. С Кондратьевского проспекта, где он живет, почти час езды с пересадками.
А попал он сюда случайно. Приехав после службы в армии в Ленинград, Сорока подал заявление в Лесотехническую академию. Никто из ребят не ожидал, что он выберет такую чудную специальность. Больше всех удивился Коля Гаврилов – он был уверен, что Президент Каменного острова непременно поступит в авиационное военное училище, а потом обязательно станет космонавтом. Оказывается, так же думала и Алена. Но у Сороки были другие планы…
Экзамены он сдал на пятерки и был принят на дневное отделение, но попросился у декана, чтобы его перевели на вечернее. Это и понятно: на одну стипендию в большом городе не проживешь. Вот тогда-то он и занялся поисками работы. В Ленинграде это не проблема, на каждом заборе висели объявления, что такой-то фабрике или заводу требуется… и длинный список специальностей, которые необходимы. У кого не было специальности, пожалуйста, поступай учеником, за два-три месяца на этом предприятии научат любой рабочей профессии. Уже потом Владислав Иванович упрекал его: почему, мол, сразу не пришел к нему, у них в институте нашлась бы подходящая работа, которая не очень бы мешала учебе. Сорока к знакомым не обращался, не любил он это. Привык в любом деле рассчитывать только на себя.
Он не сразу пришел на Кондратьевский проспект, хотя его там ждали: командир взвода десантников Юрий Викторович Татаринов, под началом которого служил Сорока, дал ему адрес своей матери и велел сразу, как только приедет в Ленинград (старший лейтенант Татаринов был в курсе всех планов своего лучшего десантника), идти к его матери и остановиться у нее на любой срок. Мать и ее двоюродная сестра занимали двухкомнатную квартиру в большом четырехэтажном доме, где в основном жили военные.
Отец Юрия Викторовича, полковник, преподавал в Артиллерийской академии. Он умер от инфаркта два года назад.
Сорока пришел на Кондратьевский передать привет от Татаринова да так там и остался. Радушные женщины сами предложили ему остановиться у них: мол, места много и он ничуть не стеснит. И потом они хорошо знают Сороку, Юра им много о нем писал. И даже показали любительскую фотографию, где он, Сорока, в форме десантника снят вместе со старшим лейтенантом Татариновым. Вид на этой фотографии у командира взвода несколько обескураженный: дело в том, что Сорока только что на занятиях по самообороне в тылу «противника» обезоружил и уложил на мох-ягель своего учителя. Надо полагать, об этом Татаринов не написал своей матери…
Спал Сорока в комнате на диване-кровати, а занимался по ночам на кухне. Кухня в этом доме была большая, и он даже предложил ставить на ночь сюда раскладушку; но сестры и слышать об этом не захотели.
Они наотрез отказались и деньги брать за жилье, тогда Сорока стал с каждой зарплаты делать им подарки. Они бранили его за транжирство, но женщины есть женщины – от подарков не отказывались.
С Длинным Бобом и его дружками он повстречался в кафе-автомате на Невском проспекте. Сорока забежал сюда перекусить. Дело было осенью, в начале сентября. Стояла теплая солнечная погода, и ленинградцы ходили еще в летней одежде. Вдоль улицы Рубинштейна длинной цепочкой выстроились свободные такси. Однако шоферов в машинах не было. Они сюда, в кафе-автомат, заворачивали подкрепиться. Это любимая столовая ленинградских таксистов. Здесь без особых хлопот можно быстро и дешево пообедать. Сорока любил сосиски с горчицей и тоже частенько сюда заходил.
За высоким мраморным столиком, к которому он подошел, уже стояли три парня. Перед ними дымились в металлических, из нержавейки тарелках сосиски в целлофане и картофельное пюре. Парни оживленно толковали о какой-то Ляльке с Лиговки, которая их нынче надула: обещала с подружками ждать у Московского вокзала, они пришли, а Ляльки нету… Наверное, кто-нибудь перехватил…
Самый высокий из них, в джинсовом костюме – это и был Длинный Боб, нагнулся к синей на длинном ремне сумке с белой надписью «Аэрофлот», достал оттуда бутылку вермута и, ловко отколупнув металлическую пробку, разлил по стаканам. Всем поровну. Не обращая внимания на Сороку, залпом выпил. Разговор с Ляльки перескочил на какого-то мастера Теребилова, с которым можно ладить, потом на свечи к «Жигулям». Свой парень из автомагазина сообщил, что на днях выбросят на прилавок целую партию. не прозевать бы…
Сорока густо намазывал свои сосиски горчицей и краем уха слышал разговор.
Длинный Боб извлек из сумки вторую бутылку, разлил по стаканам. Лица парней разрумянились, глаза заблестели, разговор снова вернулся к Ляльке с Лиговки, теперь со смаком обсуждались ее прелести и прочее… Как обычно бывает с подвыпившими, им захотелось общения и с другими людьми. Сорока уже несколько раз ловил на себе взгляд Длинного Боба. Кстати, он меньше всех пьянел. И когда остальные выпили по второму стакану, он свой лишь приподнял, чокнулся и снова поставил на место. Этот самый стакан с вермутом он широким жестом пододвинул Сороке.
– За компанию, парень? – улыбнулся он, доставая третью бутылку. На этот раз распечатал ее и разлил по стаканам другой.
– За Ляльку, – коротко сказал этот другой, небрежно чокаясь.
– Я ее не знаю, – заметил Сорока.
– Не знаешь? – удивился Длинный Боб. – Ляльку с Лиговки все знают! – и, подмигнув дружкам, рассмеялся.
– Мне что-то не хочется за нее пить, – сдерживая улыбку, сказал Сорока.
– Выпей тогда за свою Ляльку, – хихикнул чернявый круглолицый парень с большими ласковыми глазами навыкате. Был он рослый, с покатыми плечами, но излишне полный и рыхлый. Звали его Миша Лунь.
Третьего, который больше помалкивал, звали Ленькой Гайдышевым. Взгляд у него был пристальный, тяжелый. Длинное лицо с треугольной челюстью нельзя было назвать симпатичным.
Когда Боб пододвинул выпивку Сороке, лицо Гайдышева выразило неудовольствие, однако он промолчал. А потом даже провозгласил тост «за Ляльку».
– Спасибо, ребята, – поблагодарил Сорока. – Я не пью.
– Совсем? – удивился Длинный Боб.
– Ну и дела! – восхитился Миша Лунь. – Первый раз вблизи вижу непьющего человека.
– Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет, – скупо улыбнулся Гайдышев.
– Правильно делаешь, что не пьешь, – вдруг посерьезнев, сказал Длинный Боб. – Я тоже стараюсь поменьше…
– Я за свои не пью, а за чужие – только давай… – рассмеялся Миша.
Задумчиво глядя на Сороку, Боб сказал:
– Ты приехал из провинции, провалил вступительные экзамены в институте и теперь ищешь работу. Верно?
– Почти, – улыбнулся Сорока, подивившись проницательности этого парня.
– Ты нашему начальнику понравишься, – сказал Миша Лунь. – Он сам в рот не берет и обожает непьющих.
– Кстати, в нашем цехе есть вакантное место, – продолжал Длинный Боб. – Вчера Лобанова турнули…
– Что за работа-то? – поинтересовался Сорока, пока еще имея смутное представление о том, чем занимаются ребята. Разумеется, он сообразил, что они имеют дело с автомобилями.
– Работа первый класс, – сказал Длинный Боб. – Не будь я честным человеком, – Гайдышев и Лунь переглянулись и хмыкнули, – потребовал бы с тебя калым… К нам многие рвутся, да не тут-то было: строжайший отбор.
– Ты думаешь, меня возьмут? – спросил Сорока, понимая, что надо кончать эту трепотню и уходить. Но что-то его удерживало на месте.
– Я переговорю с начальником – примет, – уверенно сказал Боб.
– Начальник его уважает, – ввернул Гайдышев.
– Ребята заколачивают в месяц по две-три сотни, – прибавил Миша. – А если ты не дурак, – можно и больше.
– У меня ведь нет специальности.
– Мы тоже не родились слесарями, – буркнул Гайдышев.
– Вообще-то я в институте учился, – солидно заметил Боб. – Ну, какие деньги сейчас инженер зарабатывает? С нашим заработком не сравнить.
– У нас каждый второй работяга на станции собственную машину имеет, сказал Миша. – Сколько я работаю? Три года, а уже на «Жигулях» езжу. Взял разбитую машину, по дешевке, и сам отремонтировал.
– А сколько ты пролежал под ней? – бросил на него взгляд Боб. – Почти полгода. – Он снова повернулся к Сороке. – Машин много развелось, да еще быстроходных, а управлять не каждый может, вот и колошматятся. Куда девать разбитую машину? Естественно, к нам на станцию техобслуживания. Иногда за бесценок можно купить. Помнишь, предлагали «Волгу» за две тысячи? Ну, которая с трактором поцеловалась? Была бы тогда у меня капуста, сейчас бы на «Волге» разъезжал…
– А что там надо делать? – поинтересовался Сорока. Он уже подумал, что, пожалуй, такая работа по нему. Он любил возиться с машинами, ремонтировать их. Еще школьником в Островитине водил грузовик, трактор. А в армии получил права профессионала.
– Мойка, смазка, крепеж… – сказал Боб. – Ты видел когда-нибудь автомобиль?
– Издали, – в тон ему ответил Сорока.
– Тогда поехали с нами! – рассмеялся Длинный Боб.
Они вышли из кафе-автомата, забрались в такси и поехали. Сорока не очень-то верил, что из этого что-либо получится. По делать ему было сегодня нечего, почему бы не прокатиться?..
У Кировского моста Миша Лунь попросил его высадить. У него тут неподалеку есть одно дело… А если ребята захотят его найти, он будет… Миша запнулся и замолчал, наморщив лоб и хлопая глазами.
– Ну, Штирлиц! – расхохотался и хлопнул его по спине Длинный Боб. – К Ляльке настропалился! Знаем мы тебя, тихоню!..
Эта случайная встреча и решила судьбу Сороки: станция ему понравилась, а шум моторов, запах выхлопных газов, бряканье ключей вызвали в памяти гараж в школе-интернате, шофера дядю Колю, который до десятого класса обучал его автомобильному делу. Последний год Сорока ездил на грузовике и тракторе наравне с дядей Колей…
Его приняли с испытательным сроком в две недели. Срок он выдержал и стал работать автослесарем в смене Бориса Садовского – такая была фамилия у Длинного Боба. Скоро его новые знакомые очень пожалели, что в тот теплый осенний вечер привезли его на такси на станцию технического обслуживания, где через десять минут имел с ним короткую беседу начальник производства Тимур Ильич Томин. Был он невысокого роста, с намечающимся животиком, подвижный, решал все вопросы оперативно, что сразу понравилось Сороке.
Во время короткой беседы Томин сразу задал стремительный темп, чем несколько озадачил и поначалу сбил с толку Сороку, которому показалось, что он не нашел верного тона. И тогда он тоже стал коротко рубить по-армейски. Правда, в армии за такие ответы ему бы дали два наряда вне очереди… У них состоялся такой разговор.
Т о м и н. Любишь автомобиль?
С о р о к а. Это ведь не девушка… Чего его любить?
Т о м и н (озадаченно). Гм… А девушек любишь?
С о р о к а (скрывая недовольство). Это не имеет отношения к моей будущей работе.
Т о м и н. Держал когда-нибудь в руках гаечный ключ?
С о р о к а. Жалоб на меня не будет. (Помолчав.) С этой стороны.
Т о м и н. А с какой, интересно, стороны будут?
С о р о к а. Ну, мало ли что…
Т о м и н. Пьешь?
С о р о к а (с вызовом). Что вы имеете в виду?
Т о м и н. Это хорошо, что непьющий… Пьяниц у меня тут хватает. Правда, понемногу избавляюсь… Я вижу, ты спортсмен? Бокс, самбо, тяжелая атлетика?
С о р о к а. В армии занимался всем понемногу. По самбо первый разряд.
Т о м и н (заинтересованно). В каких частях служил? Десантник?
С о р о к а. Да.
Т о м и н. Жильем мы не обеспечиваем.
С о р о к а. Мне есть где жить.
Т о м и н (как из пулемета). Откуда родом? В Ленинград приехал учиться? Есть здесь родственники?
С о р о к а. В автобиографии я все подробно напишу.
Т о м и н. А ты, десантник, не очень-то разговорчив…
С о р о к а. Так это не разговор, а скорее допрос…
Т о м и н (несколько ошарашенно). Можешь идти…
С о р о ка (уже на пороге кабинета). Идти – в смысле домой?
Т о м и н (впервые улыбнувшись). Иди в цех, познакомься с мастером Теребиловым, коллегами… Я тебя беру… с испытательным сроком. Пока.
Так Сорока стал автослесарем станции технического обслуживания. И пока еще не пожалел об этом, хотя в первые два месяца ему здесь было не по себе. Порядки, царящие на станции, показались ему по меньшей мере странными… Вернее, не порядки, а отношение некоторых рабочих к своему делу, к клиентам, как называли здесь приезжающих на техобслуживание автолюбителей: хочу – хорошо обслужу твою машину, хочу – спустя рукава… Многие владельцы поскорее совали в руку слесарю рубль, два, трешку, лишь бы добросовестно обслужил его, упаси бог, какой винт или гайку не довернул!.. Когда Сороке в первый раз сунули в замасленную ладонь смятый рубль, он страшно смутился, потом разозлился и швырнул деньги клиенту в лицо, что того удивило до крайности.
– Новенький? – ничуть не обидевшись, добродушно спросил он, пряча деньги в карман. – Ничего, скоро привыкнешь…
Однако Сорока не привык. Свою работу он выполнял на совесть, и это почувствовали клиенты. Надо сказать, что сюда в основном приезжали одни и те же. Теперь все норовили попасть к Сороке, как в парикмахерской к модному мастеру. Это, конечно, злило других слесарей, особенно любителей поживиться. Рано или поздно столкновение должно было произойти, это Сорока давно почувствовал. Ленька Гандышев, Миша Лунь, работавшие с ним в одной смене, сначала пробовали «просветить» «деревенщину», как они за глаза называли Сороку, что, мол, только дураки в наше время отказываются от денег. «Частники» – богатые люди, им ничего не стоит кинуть пролетарию лишний рубль-два. Ведь никто у них не клянчит, сами дают… Зачем же отказываться? Разве в ресторане официант откажется от чаевых? Или швейцар?
– Ну и берите, если вы не видите разницы между рабочим и швейцаром, отвечал им Сорока. – А мне зарплаты хватает.
– А на что ты девчонку в ресторан поведешь? – не отставал Миша. – На зарплату?
– Это уж не твое дело, – обрывал разговор Сорока.
Длинный Боб, как старший смены, не вмешивался в эти распри, он по-прежнему был дружелюбен, даже говорил расстроенному Сороке, что-де плюй на все и береги здоровье… Но Сорока сам был свидетелем, когда рассвирепевший Гайдышев упрекнул Садовского, что он сам чуть ли не насильно притащил в кабинет Томина этого деревенского олуха…
На это ему Боб с улыбкой ответил:
– А ты законченный кретин, Леня Гайдышев! Иди заканчивай менять смазку, вон клиент нервничает…
Первая серьезная стычка произошла ранней весной, когда на станции техобслуживания наступили горячие деньки: автолюбители готовились к техосмотру, и отбою от них не было. Во дворе выстраивались длинные очереди машин. Слесари до минимума сократили время на обслуживание. Через каждые пятнадцать-двадцать минут с подъемника слетала очередная машина. Во дворе ремонтников поджидали те клиенты, которым нужно было срочно выправить и подкрасить крыло, заменить реле стеклоочистителя или сносившуюся шарнирную опору, посмотреть и отрегулировать тормоза, фары, отремонтировать замок дверцы… Иные слесари даже не обедали, работая в перерыв. Они и после рабочего дня отправлялись в частные гаражи и там дотемна возились с машинами. Как говорил Боб, сезон есть сезон и нужно срывать яблоко, пока оно спелое…
Сорока не принимал в этом ажиотаже никакого участия. Когда кончалась смена, он шел в душевую; мылся, переодевался и ехал на автобусе в институт. Клиенты хватали его за рукав и просили, чтобы он взглянул на их машину, она там, на дворе. Сорока вежливо объяснял, что его рабочий день закончился.
– Я заплачу! – изумленно восклицал клиент. – Ты что, не хочешь заработать? Там и дела-то на полчаса!
– Приезжайте завтра на станцию. Пораньше.
– Дорогой, лишь на конец недели записывают… А у меня послезавтра техосмотр!
Сорока пожимал плечами и уходил. У них техосмотр, а у него зачет по лесоводству…
Он давно обратил внимание, что Ленька Гайдышев и Миша Лунь – они работали на соседнем подъемнике – занимаются жульничеством: поднимают машину и, пока производят замену масла, крепеж и шприцовку, успевают незаметно отвернуть одну-две масленки, а потом разыгрывается как по нотам следующая сценка.
Г а й д ы ш е в (безразличным голосом). У вас одной масленки нет.
К л и е н т (растерянно). Как нет? Вроде была…
Г а й д ы ш е в. У попа была собака… Дело такое, на ходу отвернулась и выпала. Это часто случается.
К л и е н т. Как же без масленки?
Г а й д ы ш е в (с намеком). Вещь, понимаете, дефицитная…
К л и е н т (понизив голос). Может, найдется, а? Я это… заплачу!
Г а й д ы ш е в (к Мише Луню). Ребята, не найдется в загашнике лишней масленки? Опять та же история… потерял товарищ!
М и ш а (равнодушно). Что у нас, склад? Пускай в магазине покупает…
Г а й д ы ш е в (как бы про себя). Как же, в магазине купишь… Их там с прошлого года не было.
К л и е н т (вконец расстроенный). Ребята, поищите, а? Как же я без масленки?
Г а й д ы ш е в (просительно, как бы из любви к клиенту). Миш, а Миш, погляди… Надо же человека выручить?
Л у н е в (отводя хитрые глаза и что-то недовольно ворча под нос). Последняя…
К л и е н т (обрадованно). Сколько?
Г а й д ы ш е в (равнодушно). Как обычно: рупь. У нас твердая такса.
И счастливый клиент, как правило неопытный, получает за рубль свою собственную масленку, которой в магазине красная цена двадцать пять копеек. И еще горячо благодарит чутких слесарей за заботу, проявленную к нему. Бывает, ему за ту же цену всучивают еще одну масленку, которых полно в карманах у каждого слесаря.
Когда подобная сцена повторилась на глазах у Сороки подряд в пятый или шестой раз, он не выдержал и отозвал Гайдышева в сторонку. Тот нехотя подошел.
– Чего тебе? – спросил Ленька. Был он в черном замасленном комбинезоне, патлы спрятаны под беретом. На щеке размазалось коричневое пятно.
– Кончайте эту лавочку, – сказал Сорока. – Противно смотреть.
Гайдышев замигал, сморщил нос, будто собираясь чихнуть, потом его губы тронула кривая усмешка.
– Тебе что, завидно? Можешь взять на вооружение секрет нашей фирмы… И за патент ничего не потребуем.
– Должна же быть у вас совесть? – пытался бороться с его наглостью Сорока. – Неужели перед ребятами не стыдно?
– Ты делай свою работу, а мы – свою. Ясно?
– Грязная у тебя, Гайдышев, работа!
– Капнешь начальству? – Ленькины маленькие глаза сузились и превратились в две колючие щелки, улыбка исчезла, а пятно на щеке уменьшилось, стало с пятак. – Беги, жлоб, стучи! Только ничего не докажешь: не пойман – не вор!
– Ладно, – пообещал Сороки. – Я поймаю тебя с поличным. За руку.
Гайдышев вдруг широко улыбнулся, засунул руку в карман комбинезона, достал с десяток поблескивающих масленок и протянул Сороке:
– Тебе на обзаведение… Золотой фонд!
Сорока и сам не понял, как это произошло: рука его сама ударила по раскрытой ладони Гайдышева – и маленькие масленки, взлетев вверх, защелкали по цементному полу. Ленька стоял и все еще улыбался.
– Чужим добром разбрасывается… – проворчал Миша Лунь и, бросив ключи на верстак, стал подбирать масленки.
– Откуда ты такой правильный взялся? – дрожащим от ненависти голосом спросил Гайдышев. Он сжимал и разжимал кулаки. За масленками даже не нагнулся.
– Ты меня сам сюда доставил… на такси, – улыбнулся Сороки, понимая, что малость переборщил с этими масленками.
– Это была самая большая глупость в моей жизни, – пробурчал Гайдышев. – Мой тебе совет: сиди, как мышь под веником, и не шурши. Ясно?
– Я тебя предупредил, – сказал Сорока и отошел.
Гайдышев, то и дело отрываясь от работы, о чем-то шептался с Лунем. Тот бросал косые взгляды на Сороку, но пока не задирался. Впрочем, Сорока не обращал на них внимания. В этот день больше масленки не вывертывались, зато отношения с Мишей и Гайдышевым стали окончательно испорченными. Борис Садовский при этой сцене не присутствовал, но он, конечно, поддержит своих дружков. Но вот почему остальные ребята, которые честно работают и не тянут руку за дармовым рублем, делают вид, что в цехе все благополучно? Правда, на потоке почти одна молодежь, многие еще допризывного возраста и сами недавно пришли на станцию, а Гайдышев, Садовский, Лунев уже по нескольку лет здесь работают – так сказать, старожилы; мало того: почти все эти юноши не один месяц поработали с ними в одной смене, прошли у них выучку… И непонятно поведение мастера Теребилова: он вроде бы и не покрывает их, а вместе с тем позволяет делать в цехе все что хотят.
Сорока трудно сходился с людьми, и, наверное, это помешало ему сблизиться с другими слесарями на их потоке. А те, естественно, тоже не набивались в друзья к замкнутому и резкому на язык новичку.
Как-то утром, придя на работу, Сорока поставил «Жигули» на подъемник и включил мотор. Мотор затарахтел, а машина осталась на месте. Подъемник не работал. Каким-то образом из гидравлической системы вытекло все масло…
В другой раз кто-то в резервуар с чистым моторным маслом бросил грязный фильтр, обмотанный ветошью. Потом из запертой тумбочки стал пропадать дорогостоящий инструмент. В одну из выплат из зарплаты Сороки удержали половину. Мастер Теребилов только качал головой, когда Сорока просил выписать ему со склада необходимый для работы инструмент. Возможно, мастер и догадывался, в чем дело, но молчал. Это был полнеющий лысоватый человек с маленькими заплывшими глазками. Не спеша, переваливаясь, он ходил по территории, а за ним гуськом следовали клиенты с нарядами в руках. Мастер открывал и закрывал ворота, устанавливал очередь на мойку и профилактику. На лице его всегда было неудовольствие, будто все ему на свете надоело: и клиенты, и автослесари, и машины.
Гайдышев и Лунь делали вид, что не замечают Сороку, – правда, иногда он ловил их косые, насмешливые взгляды. Масленки они по-прежнему вывинчивали, но делали это теперь не столь нахально. Сорока видел, как кто-либо из них отходил с клиентом в сторонку и о чем-то шептался. Может, об этой же самой масленке, поди узнай… Гайдышев прав не пойман – не вор. А поймать их на месте преступления Сороке ни разу не удалось.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы мастер Теребилов не перевел его в электротехнический цех. Здесь командовал опытный электрик Володя Кузьмин, худощавый тридцатилетный мужчина с густыми кустистыми бровями и хмурым взглядом. Сначала Сороке показалось, что они не сработаются, слишком уж у Кузьмина был суровый вид. И потом он почти не разговаривал со своим новым помощником. Изредка бросал короткие отрывистые фразы: «Включи рубильник!», «Сколько там на дозиметре?», «Проверь уровень электролита в аккумуляторе»…
С неделю понаблюдав за Сорокой, Кузьмин смягчился, стал разговорчивее. На самом деле он оказался хорошим человеком, но по натуре несколько замкнутым. Кузьмин честно и добросовестно делал работу, охотно обучал Сороку тонкостям своего ремесла. А разобраться в электрооборудовании современного автомобиля было весьма непростым делом, но Сорока любил трудную работу, где надо как следует голову поломать. Скоро он по звуку двигателя, как и Кузьмин, научился распознавать многие его «болезни», за несколько минут мог найти и устранить несложную неисправность в электрооборудовании автомобиля. Над серьезной поломкой приходилось подольше повозиться. Первое время Кузьмин ему помогал, а потом стал доверять любую работу.
