Текст книги "Трансформация демократии (сборник)"

Автор книги: Вильфредо Парето

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

По мере того как ослабевает центральная власть, множатся проявления враждебности со стороны ее противников; начинаются приватные войны между капетингскими феодалами, разгораются конфликты между профсоюзами, и предвестием этого уже являются вооруженные столкновения между бастующими рабочими и штрейкбрехерами, между красными и желтыми, между белыми и красными – я чуть не написал: между гвельфами и гибеллинами; и они разворачиваются перед благосклонным взором центральной власти, как некогда частные войны баронов перед глазами короля.

18 апреля 1920 г. на площади Синьоров в Падуе примерно пять тысяч красных и столько же белых сошлись в настоящем сражении, в котором пострадали 15 человек. Центральная власть никак не позаботилась о наведении порядка; она благосклонно наблюдала за гражданской войной, как когда-то феодальные короли за войнами своих баронов.

Сегодня синдикаты железнодорожников, моряков, докеров, шахтеров имеют дело всего лишь с бесформенной массой остального населения; наиболее влиятельные и смелые профсоюзы, такие как Тройной альянс в Англии, состоящий из шахтеров, железнодорожников и докеров, и Всеобщая конфедерация труда во Франции, главенствуют над более слабыми и умеренными. Как всегда бывает в подобных случаях, есть господствующая элита, с которой большинство вынуждено мириться; но в нем уже зреют зерна сопротивления, и они, возможно, никак не проявят себя в ближайшем будущем, но несомненно дадут о себе знать впоследствии.

Между крестьянами, с одной стороны, и рабочими и государственными служащими – с другой, наметились разногласия, немалые во Франции, но заслуживающие внимания и в Италии; эти разногласия могут иметь серьезные последствия, которые возобладают над всеми спорами в среде профсоюзов. Будущее прояснит для нас этот феномен, очертания которого пока не очень отчетливы.

Власть имущим выгодно замалчивать тот факт, что привилегии профсоюзов тяжелым бременем ложатся на остальную часть населения; им угодливо поддакивают подхалимы, утверждающие, что его несут только богатые, но факты опровергают это заблуждение. Как бы то ни было, те, кто несут это бремя привилегий, рано или поздно отринут теории и восстанут; их не остановят медоточивые речи, слащавые и жеманные проповеди болтунов, которые вольно или невольно призывают к толстовству и уговаривают людей «идти в ногу со временем», смиряться с «неизбежным», уверовать в евангелие «божественного пролетариата», «священных трудящихся» и «приспособиться, чтобы не погибнуть»: это призыв к самоубийству во избежание насильственной смерти.

Все это может произвести впечатление на трусливую и слабоумную буржуазию, которая вырождается, как и все элиты в стадии упадка, но навряд ли подействует на энергичных представителей новой элиты, например последователей какого-нибудь Ленина.

Когда умножатся и наберут силу конфликты между профсоюзами, между отдельными частями общества, во избежание анархии и его распада потребуется как-то разрешить их. Сейчас бесполезно делать это, поскольку, судя по опыту, обычно только практика, а не предварительно разработанные теории, помогает решению подобных проблем. Теория парламентского правления в Англии развивалась вслед за практикой, а не предшествовала ей, и совершенствовалась по мере трансформации этого института. Точно так же практические решения, часто теоретически ничем не обосновывавшиеся, а не абстрактные и произвольные теории, превратили парламентское управление, введенное Альбертинским уставом [48]48
  Статут, или Устав Сардинского королевства, введенный Карлом-Альбертом Савойским в 1848 г., с 1861 г. до середины XX в. был конституцией итальянского государства. – Прим. перев.


[Закрыть], в сегодняшний итальянский политический режим.

Нет оснований полагать, что в будущем порядок подобных изменений окажется иным, чем в прошлом.

Впрочем, именно поэтому можно заметить, что для решения проблемы синдикалистского устройства будет недостаточно, вопреки мнению некоторых, заменить современные парламенты собраниями профсоюзных делегатов, потому что это было бы изменением по форме, а не по существу.

Теория, согласно которой в наших парламентах заседают представители всей нации, является фикцией. На самом деле эти люди представляют только часть общества, которая главенствует над остальными либо с помощью лисьих уловок в эпоху преобладания первой фракции демагогической плутократии, либо, по мере усиления второй фракции, благодаря численному превосходству. Формула прежних времен, которая положена в основу нашего парламентского строя и согласно которой утверждать налоги должны те, кто их платят, сегодня явно или скрытно заменена другой, гласящей, что право утверждать налоги и обременять ими граждан принадлежит тем, кто их не платят. Некогда податями «с милосердием и снисхождением» облагались сервы, сегодня это зажиточные люди. Когда-то первым приходилось оплачивать чрезвычайными сборами сумасбродные войны господ, теперь эта обязанность возлагается на вторых. В старину строго воспрещалось бегство крепостных, сегодня под запретом бегство капиталов. Мелкие отклонения в ту или иную сторону наблюдаются и в наше время. Перед мировой войной итальянское правительство пыталось воздвигать преграды на пути эмиграции трудящихся, которая наносила ущерб «капиталистам»; сегодня оно озабочено экспортом капиталов, который, как говорят, наносит ущерб трудящимся. Чтобы защитить собственников от убытков, наносимых забастовкой, Депретис [49]49
  Агостино Депретис (1813–1887) – премьер-министр ряда правительств Италии в 70–80-е гг. XIX в. – Прим. перев.


[Закрыть]посылал солдат на уборку урожая; сегодня власти покровительствуют забастовщикам, даже когда они силой препятствуют убирать урожай и предпочитают оставить зерно гнить, чтобы навязать свою волю собственникам. При этом теория и законодательство не изменились; в университетах учат тому же, чему учили во времена Депретиса, и напрасно мы стали бы искать в своде законов правовой акт, санкционирующий изменение практики.

Важным свидетельством указанного противоречия между все еще действующим законом и тем, который, возможно, придет ему на смену, но пока что представляет собой всего лишь нарушение, является статья Риголы [50]50
  Il Resto del Carlino. 1920. 18 marzo.


[Закрыть]: «Дело Маццонис… – новый этап в истории борьбы между трудом и капиталом в Италии… Федерация текстильщиков потребовала от фирмы Маццонис, – собственника полдюжины предприятий, разбросанных по разным уголкам Ломбардии, соблюдения тарифов и условий труда, согласованных с Хлопчатобумажной ассоциацией и действующих на других фабриках [возможно, будущие законы предоставят возможность для таких требований, но в сегодняшнем законодательстве она не предусмотрена]. Братья Маццонис отвергли это требование, ссылаясь на то, что они не обязаны соблюдать соглашения, заключенные с промышленной ассоциацией, в которую они не входят [правомерный довод с точки зрения действующих норм; по-видимому, бессмысленный с точки зрения будущей юриспруденции] … Дни идут, но признаков угасания конфликта не заметно. Рабочие в отчаянии. Столкнувшись с таким упорством хозяев [лучше сказать: с ересью по отношению к зарождающейся религии], префект Турина счел своим долгом [в соответствии с новыми нормами] вмешаться и пригласить фирму к диалогу, чтобы найти путь к примирению. Но братья Маццонис стоят на своем и даже отказываются от посредничества префекта [в подобных случаях это часто делали рабочие, что допускается новым правом, но со стороны хозяев такое упорство непозволительно]». Последовали другие еретические выходки Маццонис, разрешенные действующим законом, но неправомерные с точки зрения заново утверждающихся норм. «В самом деле, рабочие хлопкового предприятия воспользовались возможностью, предоставленной им упрямством [ересью] собственников, чтобы добиться выполнения всех их требований. Работники Понте Канавезе и Торре Пелличе оставили колебания, завладели двумя фабриками, подняли над ними красное знамя, выбрали фабричные советы и приступили к коммунистическому управлению производством».

Допустимо ли это с точки зрения действующего права? Волнует ли это кого-либо? Во всяком случае, не рабочих, уже придерживающихся будущих законов, и не центральное правительство, которое старается только не раздражать зверя, угрожающего их пожрать.

Были ли законными захваты баронов на заре феодализма? И кого они волновали? Во всяком случае, не баронов, которые заменяли право силой, и не короля, не располагавшего достаточными средствами, чтобы добиться от них послушания.

Принадлежность предприятий является не только юридической, но и экономической проблемой; в этом смысле она распадается на две части, потому что следует думать не только о владении существующими предприятиями, но и о создании новых. Существующие можно отнять у их владельцев, но нетрудно понять, что там, где этот процесс станет массовым, никто не захочет открывать новые, поэтому придется изобретать какие-то способы для их создания.

Автор статьи продолжает и по справедливости признает, что рабочие поступают противозаконно. «Закона, который обязывал бы промышленников признавать правительственные организации и мириться с вмешательством правительства в их отношения с рабочими, действительно не существует; сомнительно также, что отказ подчиниться решению согласительной комиссии оправдывает, с точки зрения действующего законодательства, меры, принятые префектом. Об этом должны судить юристы. Мы в данном случае можем лишь констатировать, что префект в ответ на непреклонную позицию фирмы пошел на изъятие фабрик и доверил управление ими Туринской окружной трудовой инспекции, которая должна владеть ими, как сказано в постановлении, от имени фирмы Маццонис». Если какой-то добрый человек заберет часы у проезжающего, то префект с равным юридическим основанием сможет изъять часы и доверить управление ими какой-нибудь инспекции, которая не станет отнимать их у этого доброго человека, как и предприятия Маццонис на деле не были отняты у рабочих.

14 апреля, после того как братья Маццонис подчинились требованиям профсоюза, изъятие их фабрик было отменено. Таким образом, центральное правительство не столько добивалось исполнения своих законов, сколько потворствовало их нарушению; оно само подрывало собственную власть.

Цивилизованный народ не может существовать без законов, будь они писаными, закрепленными обычаем, или установленными другим способом; законы необходимы, и любое положение вещей рано или поздно приводит к своему теоретическому оформлению. Поэтому сегодняшняя ситуация, когда действующий закон умирает, а новый еще не родился, является переходной и ведет к появлению новых правил. Если победят профсоюзы, появится профсоюзный закон, напоминающий феодальный, и тогда мы увидим документ наподобие Иерусалимских ассиз [51]51
  Иерусалимские ассизы – это свод законодательных установлений Иерусалимского королевства крестоносцев XIII в., в котором вассалам предоставлялись широкие права, ограничивающие власть сеньоров и короля. – Прим. перев.


[Закрыть]. На это рассчитывают синдикалисты, от этого открещиваются их робкие противники.

Эволюция на этом не остановится. Ожесточение одной силы всегда вызывает обратное действие. В Средние века возникали и пользовались популярностью места, где преследуемые сервы находили пристанище; возможно, и в будущем появятся подобные убежища для гонимых «капиталистов».

Помимо этого средневековые сеньоры в конце концов обнаружили, что они не получат максимальной прибыли, доведя своих крепостных до разорения; это открытие, успешно взятое на вооружение королями, стало источником расширения их власти. Через некоторое время (вероятно, немалое, ибо в нашем обществе еще достаточно капиталов, которые можно тратить) кое-кто из власть имущих заметит, что разорение рачительных хозяев и даже простое отсутствие их поощрения не способствуют достижению максимальной прибыли, и сделает выбор в пользу своей выгоды, не думая о мобилизации капиталов, налогах на роскошь, прогрессивном обложении, гуманитарных пожертвованиях со стороны собственников, лишениях, вызванных новыми временами, и другой чепухе. Владельцам ульев известно, что, отняв у пчел весь мед и уморив их голодом, они нанесли бы себе ущерб, поэтому они заботятся о процветании этих насекомых ради собственной выгоды, а не из гуманитарных соображений. По-видимому, нечто подобное происходит сейчас и в России при большевистском режиме.

Потребность в деньгах очень часто приводила к ослаблению и даже к падению многих правительств. Представители английских общин, Генеральные Штаты во Франции созывались монархами по необходимости, связанной, как правило, с войной, с выплатой жалований и (в Новое время) с государственными долгами. Они могли избежать этой необходимости и, соответственно, зависимости только в том случае, если им удавалось проявить силу и волю, чтобы покончить с подобными расходами. Так поступали сильные правители, которые даже объявляли о своем банкротстве, хотя бы частичном, как например, французские монархи Людовик XIV и Людовик XV, на что не решился Людовик XVI, заплативший за свою слабохарактерность короной и жизнью. Впрочем, если ему недоставало воли, еще больше ему недоставало власти. Нашим правителям тоже не хватает и того, и другого, поэтому они не знают, как избавиться от свалившихся на них бедствий, угрожающих гибелью. Сегодня это идет на пользу нарождающемуся новому строю, завтра аналогичные явления могут обратиться ему во вред. Расточение богатств вкупе с расстройством производства и гонениями на бережливых хозяев уже обрушилось на Россию и рано или поздно обрушится на другие, сегодня самые богатые страны.

Примечательно, что упорство кабинета Людовика XVI не пошло на пользу ни пенсионерам, ни кредиторам правительства, впоследствии ограбленным революцией. Будет ли более полезной для пенсионеров и кредиторов нашего правительства протекция, оказываемая им последним? Для пенсионеров навряд ли, для кредиторов еще менее того.

Значительными силами, работающими на пользу центральной власти, являются на практике интересы плутократов, в идеальном плане – культ государства с его мифами и его богословием. Он представлен двумя партиями, во всем прочем полностью отличающимися друг от друга, а именно националистами, или империалистами, и классическими социалистами марксистского толка, противниками анархии, свободной конкуренции и синдикализма. Влияние обеих партий сегодня значительно снизилось. Первая пострадала в результате разочарования мировой войной, хотя она могла приобрести большую силу, если бы остановилась вовремя; ее погубила неумеренность. Вторая потерпела идейное поражение, поскольку социалисты ради эфемерной практической выгоды сблизились с демократами и стали сотрудничать с ними не только в военных вопросах, но и в правительстве.

Впрочем, если сегодня эти партии мало чем могут помочь центральной власти, то в один прекрасный день, когда снова начнется центростремительное движение, они (а вернее, их преемники) снова приобретут вес.

Такой же ход событий можно было наблюдать во времена расцвета, а затем заката феодального строя. Например, сегодняшняя утрата доверия к марксистскому идеализму напоминает судьбу империалистической доктрины proceres [здесь преемников – Прим. перев.] Карла Великого после смерти великого властелина, так же как вытеснение Третьим интернационалом Первого и Второго имеет сходство с вытеснением империализма феодализмом. Но как тот возродился в форме учения о королевской власти, так и социализм может возродиться, пусть и в другом обличье, после упадка синдикализма и подобных ему движений.

Католицизм был опорой учения о королевском величии, как гуманитарная вера была опорой социализма и сможет быть опорой той партии, которая родится из него в будущем. Суждение о политической и социальной роли Церкви в Средние века не может исходить из ее теологических постулатов, ортодоксальных или еретических уклонений и даже из нравственности прелатов. Точно так же суждение о классическом социализме не выводимо из его теорий и даже из аппетитов социал-демократии. Одно дело вера, другое – ее жрецы. Что касается дериваций, то не так уж велика разница между таинством Святой Троицы и теорией прибавочной стоимости Маркса, между ненавистью к главному врагу человеческого рода и ненавистью к капитализму. По существу средневековая теократия стремилась завладеть центральной властью, а не разрушить ее; более того, она неосознанно работала на нее. Классический социализм также желает завладеть центральной властью, чтобы упорядочить всю экономическую жизнь, он выступает против анархии капиталистического производства и, по-видимому, не лучше относится к синдикалистскому производству.

Если бы поистине ребяческое представление о том, что пользу производству приносит только ручной труд, было реализовано на практике (хотя это лишь абсурдная гипотеза) результат был бы прямо противоположным тому, чего добиваются недруги знания и поклонники блаженного пролетариата, ибо интеллектуалы стали бы редкими в той же степени, в какой и ценимыми, нужными, незаменимыми и влиятельными. Здесь кроется причина влияния прелатов в Средние века, когда дворяне, достойные предшественники современных ненавистников интеллектуального труда, хвалились, что не умеют даже подписываться. Власть Церкви пала, когда умножилось число образованных мирян и особенно когда образование отделилось от тогдашнего богословия, мало отличающегося от современного пролетарского богословия.

Но здесь мы приближаемся к черте, где завершается вероятное и начинается лишь возможное. Постараемся не переступать ее во избежание опасности перейти за рамки возможного и отправиться в странствие по безбрежным просторам фантазии.

III. Цикл плутократии

Другой аспект современных феноменов послужит нам для знакомства с еще одним из составляющих их элементов.

Обратимся к социально-экономическому развитию нашего общества за последние сто с лишним лет. Если мы очистим этот процесс от случайных воздействий, то сможем отметить следующие характеристики: 1) стремительный рост богатства, накоплений, капитала, вложенного в производство; 2) такой способ распределения богатства, который предполагает сохранение неравенства. Некоторые утверждают, что оно увеличилось, другие – что уменьшилось; по всей вероятности, норма распределения осталась примерно прежней; 3) постоянное возрастание значения двух общественных классов, а именно богатых спекулянтов и рабочих, или, если угодно, трудящихся. Если говорить о первом из этих элементов, то с ним связан рост и процветание плутократии, со вторым – демократии; при этом речь идет о плутократии и демократии в несколько неопределенном смысле, присущем обыденной речи; 4) особую связь между двумя указанными элементами, которая становится все более заметной с конца XIX в. по сей день. Хотя интересы спекулянтов и трудящихся в целом не очень совпадают, оказывается, что часть первых и часть вторых считают полезным действовать в одном направлении, чтобы навязывать свою волю государству и эксплуатировать другие общественные классы. При этом плутократы побуждают плебс к союзу с ними с помощью хитрости, используя его настроения (остатки, residui) и обманывая его. Это явление в народе и у дилетантов известно под названием «демагогическая плутократия»; 5) в то время как растет власть двух вышеназванных классов, ослабевает влияние двух других, а именно богатых собственников и вообще зажиточных людей, не являющихся спекулянтами, и военных; власть вторых уже сведена к минимуму. В предвоенный период нужно было сделать исключение для Германии, где этот минимум был еще существенным, но теперь это не так. Одним из признаков нарастания этого феномена является постоянное расширение избирательного права от имущих к неимущим. Следует заметить, что среди имущих многие не являются спекулянтами, а среди неимущих немало тех, чьи интересы совпадают с интересами спекулянтов, и тех, чьими настроениями (остатками) последние могут воспользоваться, поэтому спекулянтам бывает выгодно отбирать власть у первых в пользу последних; 6) мало-помалу к силе начинают прибегать не высшие, а низшие классы. Эта черта, как и следующая, является признаком разрушения центральной власти; 7) современные парламенты становятся эффективным инструментом демагогической плутократии. Сначала на выборах, затем в ходе принятия решений они представляют широкое поле деятельности для людей, богато одаренных инстинктом комбинирования. Поэтому современные парламентские режимы связали свою судьбу с плутократией, они процветают и увядают вместе с ней, и эти два процесса, которые называют также трансформациями демократии, зависят от перипетий истории плутократии.

Сегодняшние события отнюдь не отличаются уникальностью; чтобы понимать их, следует исходить из исторических последовательностей, к которым они принадлежат. Мы не должны поддаваться искушению переоценивать происходящее у нас на глазах и недооценивать то, что донесла до нас память о прошлом. Точно так же нам нужно избегать противоположной опасности, в которую легко впасть, видя в настоящем точную и верную копию прошлого. Отчасти сходные с сегодняшними процессы, о которых нам рассказывает история, развиваются неравномерно и не монотонно, но всегда волнообразно, принимая то или иное направление, хотя это не мешает различить общий ход, заслоняемый временными колебаниями. Эти колебания порождаются самой природой людей, отношения которых с правительством зависят от факторов, делящихся на две группы: связанных с достижением согласия и связанных с применением силы (§ 2151). Общественный порядок определяется колебаниями между этими двумя полюсами.

Согласие достигается при воздействии таких подгрупп факторов, как общность интересов, религиозные чувства, обычаи, предрассудки; это остатки, названные нами в «Социологии» устойчивостью агрегатов. Часто эти факторы приводятся в действие убеждением, иногда основанным на доводах разума, но в большинстве случаев на софизмах (деривациях). Речь идет об остатках, которые мы назвали инстинктом комбинирования.

Следует обратить внимание на разную роль в управлении двух больших категорий граждан: одна состоит из земледельцев и землевладельцев; другая – из коммерсантов, промышленников, строительных подрядчиков, откупщиков, спекулянтов и т. д. Первая категория почти всегда содействует закреплению устойчивости агрегатов, а вторая – распространению инстинкта комбинирования, поэтому преобладание той или иной категории приводит к изменению типа общества.

Если доминирует первая, она способна удерживать власть с помощью собственных качеств; во втором случае формируется правление плутократии, но так как сама по себе плутократия слаба, она превращается в демагогическую или в военную плутократию. Первая обходится дешевле второй, если речь не идет о чрезмерных военных предприятиях.

Часто установка на использование силы является не просто альтернативой, но вступает в противоречие с желанием достичь согласия. Выдающиеся личности могут использовать оба способа, но для большинства правителей один из них намного предпочтительнее, и поскольку между разными общественными классами существует взаимоперетекание, оно тесно связано с изменениями в общественном устройстве.

Каждый тип общества таит в себе, во-первых, ростки процветания, а во-вторых, семена упадка, как и живые организмы [52]52
  См. «Социологию», § 2541.


[Закрыть]; фазы больших колебаний соответствуют этим направлениям движения.

Из этих предпосылок, лишь в общем виде отражающих опытные данные, вытекает теория волнового движения общества, о которой мы подробно говорили в «Социологии», поэтому напомним о ней лишь в меру необходимости.

Древний Рим был земледельческой республикой, начавшей превращаться в плутократию после разрушения Карфагена и завоевания Греции. Аграрные законы Гракхов должны были помешать этой метаморфозе, но на деле они ей способствовали; в этом нет ничего необычного, потому что очень часто политики стремятся двигаться в одном направлении, но неосознанно и невольно движутся в противоположную сторону. Римская демагогическая плутократия господствовала до эпохи Суллы, а с этого времени до Августа вела борьбу с военной плутократией, но последняя одержала верх и в период ранней империи выродилась в военную бюрократию, отчасти напоминавшую чиновничество при русском царизме [53]53
  Об этом подробнее говорится в «Социологии», поэтому здесь едва упомянуто. «Социология» была написана до мировой войны, но описанные в ней признаки плутократии в точности и даже еще отчетливее заметны сегодня. Зафиксированный тогда цикл совершился и продолжает совершаться описанным образом.


[Закрыть]. Конец одному и другой положили великие социальные потрясения. Марий и Цезарь были союзниками демагогической плутократии и неосознанно готовили почву для режима Августа; история покажет, будет ли таким же продолжение правления Ленина и появится ли наследник Ивана Грозного.

Средние века были засильем деревни, постепенно расшатанным торгово-промышленными коммунами при содействии королевской власти и бюрократии. В трансформациях, которые привели к современному обществу, участвовали плутократии разного типа.

Необыкновенного процветания достигла английская плутократия, чем-то похожая на римскую эпохи заката республики. И в том и в другом случае основой процветания было участие в управлении земледельцев и собственников, которое придавало недостающую демагогической плутократии силу и прочность.

Во Франции империя Наполеона III опиралась на село, удерживала плутократию в разумных границах и культивировала милитаризм, как и империя Августа в Риме. И та и другая столкнулись с внешней военной силой, но французская империя потерпела крах при Седане, а римская легко перенесла поражение, нанесенное германцами легионам Вара. Здесь свою роль сыграла случайность, накладывающаяся на колебательные процессы, порождаемые внутренними причинами. Французская Третья республика была основана при верховенстве деревни, но вскоре произошел поворот к демагогической плутократии, которая достигла пика своей власти в годы дела Дрейфуса. Однако война не благоприятствует плутократии, так что последние выборы во Франции указывают смену направления движения. Во время войны земледельческий класс обогатился и обрел новую силу. В нем преобладают сельские хозяева, поэтому по своим свойствам этот класс напоминает, хотя и в очень малой степени, тех, кого в просторечии называют консерваторами. Сельский плебс, который состоит, как в Италии, из поденщиков, требующих экспроприации земель и жаждущих получать плату за бесполезный или фиктивный труд, не пользуется влиянием.

Французский народ всегда отличался воинственностью, и победа способствовала некоторому оживлению милитаризма. В то же время снизились авторитет и значение социалистов, которые не сумели или не пожелали сохранить верность своим принципам и поддержали буржуазные правительства, проявляя терпимость к псевдопатриотам и даже к крупным дельцам в своей среде.

Трудно сказать, продолжится ли начатое движение и к какому результату оно приведет, учитывая идущий параллельно распад центральной власти.

В Германии правила военная плутократия при поддержке земледельческого класса, особенно прусского, но теперь она развалилась под ударами соперничающих с ней западных плутократий.

Мировая война, несмотря на сопровождавшие ее лжепатриотические и морализирующие речи о «защите права и справедливости», о вражеском «варварстве» и т. п., представляется в значительной степени конфликтом между военной и демагогической плутократиями, в который вмешалась русская бюрократия. Именно в этом смысле справедливо определение социалистов, которые назвали эту войну буржуазной.

Правящие круги всех стран, за исключением американцев и, возможно, англичан, ошиблись в расчетах. Российское правительство, имея за плечами опыт японской войны, могло бы предвидеть наступление революции, но оно проигнорировало подобные прогнозы. Немецкое правительство должно было бы научиться у Бисмарка дипломатической подготовке войны, но оно самонадеянно отказалось от этой работы. Французская и в еще большей степени итальянская плутократии не были готовы к войне, которая быстро надвигалась на них.

Участвовавшие в конфликте плутократии сначала сами полагали, а затем, когда истина предстала перед ними, попытались убедить других, что война будет короткой и победа будет достигнута малой кровью [54]54
  Когда голоса тех, кто настаивали на кратковременности и необременительности войны, звучали особенно громко, мы писали: «Идущая теперь война будет, вероятно, длительной. Сегодня понятно, сколь грубо ошибались те, кто утверждали, что новые войны невозможны вследствие возросшей мощи средств уничтожения, и мы убедимся, что не менее грубо ошибаются те, кто считают, что нынешняя война продлится недолго из-за финансовых сложностей и голода, которые обрушатся по крайней мере на часть воюющих» (Giornale d’Italia. 1914. 25 settembre). Будущее время, употребленное в 1914 г., стало сегодня, в 1920-м, настоящим: мы убеждаемсяи даже прошедшим: убедились.


[Закрыть]. Война способствовала бы их планам, ибо искусство управления заключается в умении использовать существующие настроения (§ 2247 и passim), а патриотические настроения были в самом разгаре; но плутократии не смогли вовремя остановиться, как обычно и бывает в подобных предприятиях. Они могли заключить мир в 1917 г., когда исход войны принес бы им пользу, а не ущерб [55]55
  Об этом я подробно писал в статье Après quatre années de guerre,которая получила в журнале «Coenubium», издаваемом Энрико Биньями, теплый прием, которого трудно было ожидать в другом месте; я говорю об этом из признательности Биньями за беспристрастность. В то время меня порицали за то, что, по моему мнению, исторические уроки позволяют увидеть в будущей Лиге наций всего лишь прикрытие для чьей-то гегемонии. В каком направлении пошли и продолжают развиваться события? В упомянутой статье содержался также прогноз относительно того, что многим государствам придется расплачиваться по долгам, уменьшив покупательную способность их денежных единиц. Сегодня можно познакомиться с золотым содержанием валют Австрии, Германии, Франции, Италии и решить, выплачивают эти государства проценты по своим долгам полноценной или фальшивой и обесцененной монетой.


[Закрыть]; однако страны Антанты захотели одержать полную победу, а центрально-европейские империи не пожелали пойти на неизбежные жертвы, потерять немногое, чтобы сохранить больше; теперь все они запутались в неразрешимых проблемах. Так получил ускоренное развитие ход событий, который, возможно, был бы неизбежен в любом случае.

Западные плутократии, как и те, кто непонятно почему называются консерваторами,не разглядели выгод, которые представляло для них существование русского и немецкого милитаризма, и не поняли, что, разрушая последний после падения первого, они расчищают место для враждебной им демагогии. Теперь они пытаются найти спасение в борьбе с большевизмом, но поздно: союзники русских революционеров в странах Антанты тем сильнее и опаснее для центральной власти, чем более шаткой является эта власть плутократии, которая старается удержаться ценой уступок. Отчасти ее ввели в заблуждение те же деривации, которыми она пользовалась для обмана других, чтобы посадить массы в окопы и удерживать их там, подкрепляя свои действия щедрыми обещаниями, которые заведомо не могли быть выполнены [56]56
  Сейчас она прибегает к новым обманам, пытаясь доказать, что с помощью предполагаемого урезания излишеств зажиточных классов, не прибегая к сокращению капиталовложений в производство и снижению последнего, она сможет покрыть военные расходы и добыть огромные суммы для оплаты растущих запросов трудящихся классов и государственных служащих, для выполнения экономически бессмысленных работ и т. п. Таким образом, военные траты погашаются не за счет увеличения трудовых усилий и изготавливаемой продукции, а за счет их уменьшения. Мимоходом заметим, что пока что излишества не очень сократились; скорее старых богачей сменили новые, накопителей – спекулянты. На эти крючки клюет немало народа; простофили никогда не переведутся.


[Закрыть]. Можно сказать, что они сами вырыли себе яму.

Военная плутократия в Германии потерпела поражение от внешней силы, т. е. демагогической плутократии, которая теперь проникла в Германию и безраздельно властвует в странах Антанты.

Основы современной Италии были заложены буржуазией при попустительстве, а иногда и противодействии сельских масс [57]57
  Следует обратить внимание на народные выступления в южных провинциях против буржуазии, дворян, которые были бурными в 1860-м и несколько последующих лет, более или менее умеренными в правление плутократии, а теперь переживают новый подъем, хотя и в ином, более мирном виде, как можно судить по народникам. Они составляют заметную силу, угнетенную центральной властью и проявляющую себя по мере ее ослабления. Это чрезвычайно важное явление, которое превосходит своим значением парламентские дрязги и комбинации.


[Закрыть]. Новый режим вскоре стал опираться на демагогическую плутократию, достигшую наибольшей власти во времена Депретиса и далее. Война, конечно, повредила ей, но она далеко не повержена.

По-видимому, демагогическая плутократия торжествует повсюду. Быть может, ей суждена еще долгая жизнь в Англии благодаря достатку, обеспечиваемому гегемонией, перед которой волей-неволей склоняются все государства, кроме США. Рим эксплуатировал только средиземноморский бассейн, Англия эксплуатирует большую часть земного шара. Остается узнать, не появятся ли в Англии опасные для демагогической плутократии внутренние силы, не возродится ли в других странах военная плутократия, какова будет роль неизвестных величин – России и Азии.

В других европейских странах плутократия подвергается большим опасностям, но везде и всегда в ее арсенале есть масса уловок, позволяющих обратить себе на пользу внешне безнадежные обстоятельства. Она притворно уступает своим противникам, намереваясь вернуть себе с помощью ухищрений то, что было отнято силой; она обходит препятствие, которое не может преодолеть в лоб, и как правило, решает свои проблемы за счет вкладчиков и рантье – кротких овечек, вполне пригодных для стрижки. У нее есть множество обходных путей: создание огромных государственных долгов, которые заведомо не будут оплачены, мобилизация капиталов, грабительские налоги, отнимающие доходы у тех, кто не занимаются спекуляциями, законы против роскоши, бесполезность которых уже многократно доказана историей, и тому подобные меры, направленные главным образом на обман масс.