Текст книги "Дымка"

Автор книги: Виль Джемс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

VII
Победа Клинта

Джефф Нике, главный скотовод компании «Рокин Р.», ехал верхом, направляясь к конскому лагерю, где Клинт объезжал лошадей. Весенние заботы были кончены, и Джефф, считая, что теперь самое время ему проехаться и осмотреть лагеря компании, оставил обоз на попечение старшего ковбоя, оседлал свою лучшую лошадь и двинулся в путь. День выдался жаркий, ни ветерка, и старый скотовод то и дело снимал шляпу, чтобы немного поостыть. Крупный каурый конь шел под ним скорым шагом, и Джефф по пути к лагерю не пропускал ни одной лощины, ни одного оврага, чтобы не бросить на них хозяйский взгляд. У него в привычку вошло во время поездок не забывать о деле, и, по любопытству ли, в интересах ли компании, он всегда зорко смотрел по сторонам, и ничто в пределах его кругозора не ускользало от его внимания.

Так и теперь, озираясь, по своему обыкновению, вокруг, он заметил вдали, по правую руку, тоненькую полоску пыли. Облачко двигалось медленно, – это не мог быть всадник. Хоть пыль поднималась высоко, Джефф с первого взгляда решил, что что-то тащится там по земле.

Он придержал своего коня, чтобы пристальней присмотреться, и скоро различил в облачке пыли лошадь: она волокла за собой что-то похожее на длинный сверток.

Джефф на своем веку видал немало недоразумений между лошадьми и людьми и взял за правило не оставлять невыясненным ничего подозрительного, – в таких случаях он имел обыкновение действовать, и действовать быстро. Он пустил лошадь широким галопом.

Вниз по склонам холмов, по оврагам, напрямик через ямы и рвы он несся все с той же скоростью, и скоро между ним и облаком пыли остался только невысокий бугор.

Он решил подняться на бугор потихоньку, если всадник, скажем, падая с лошади, запутался в стременах, а лошадь была дикой и необъезженной, подъехать к ней галопом значило только ухудшить дело. Лошадь могла понести. Джефф знал это лучше, чем кто-либо другой.

Он спешился, подошел поближе и, взглянув сквозь высокую траву, сразу понял, в чем дело.

Ярдах в пятидесяти, у подошвы холма, он увидел мышастую лошадь, судя по тому, как она была взнуздана, это был полуобъезженный дичок. Но поведение лошади не походило на поведение дичка. Да и не всякая объезженная старая лошадь способна была на то, что делала мышастая лошадь: она наполовину несла, наполовину тащила за собой человека.

Джефф узнал в этом человеке своего объездчика Клинта, бросился было к нему посмотреть, что с ним, помочь, но сдержался – лошадь могла испугаться и шарахнуться прочь, а вдруг руки Клинта привязаны к луке седла.

Джефф видел, что седок еще жив, но он не мог понять, почему, если Клинт в сознании, он висит на боку у полуобъезженного дичка, да к тому же не на том боку, с какого положено садиться или слезать.

Чем больше смотрел Джефф, тем больше он изумлялся. Прежде всего он заметил, что лошадь идет прямо к лагерю, к лагерю Клинта, затем – и это поразило его еще больше – мышастая лошадь не просто волокла человека, но как будто помогала ему продвигаться вперед: каждый свой шаг она делала бережно и осторожно. Лошадь следила за каждым движением человека, и когда он замедлял ход или ноги его повисали бессильно, она останавливалась и ждала, пока он подтянется повыше.

Джефф широко раскрыл рот от удивления, когда лошадь, поравнявшись с большим обломком скалы, остановилась, а Клинт поставил на камень непослушную ногу, чтобы взобраться в седло.

– Клянусь богом! – воскликнул Джефф. – Через мои руки прошли тысячи лошадей, но никогда я не думал, что в лошади может быть столько ума!

Добрых полчаса старый скотовод стоял и смотрел, как карабкается Клинт на лошадь. Наконец с помощью камня и лошади и последнего остатка своих сил Клинт взобрался в седло. Поводья висели свободно: ничто не мешало лошади брыкаться, прыгать, «свечить», она могла делать все, что ей вздумается. Но лошадь ступала осторожно и медленно, навострив уши, она несла человека к лагерю так же бережно, как нес бы человек.

Джефф сел на свою кобылу и, держась на порядочном расстоянии, последовал за ними.

«Что за оказия! – рассуждал сам с собою Джефф. – Как же это Клинт влез на нее не с того бока? Мой конь уж на что смирен, а этого не позволил бы. Разве что у лошадей котелок варит лучше, чем кажется, и этого только не видно, пока не придет пора».

Через два часа Джефф подъехал к лагерю. Он окинул взглядом загон, ища Клинта и мышастую лошадь. Так и есть, вон они оба: Клинт по-прежнему в седле – видимо, без чувств, а лошадь уткнулась в ворота и ожидает.

Джефф направился к ним, но ему скоро пришлось придержать своего коня, потому что по тревожному взгляду мышастой лошади он понял, что она его не подпустит. Ему оставалось одно – идти в обход. Круто повернув коня, он поехал назад и ехал, пока загон не скрылся из виду.

Описав огромную дугу, он подъехал к лагерю с противоположной стороны, теперь между ним и мышастой лошадью были корали и длинный сарай.

Здесь Джефф оставил свою кобылу и, прижимаясь к сараю, пробрался к тому месту, где стояла лошадь. Взгляд, брошенный через щелку в стене, убедил его, что лошадь все еще там и Клинт по-прежнему в седле. Перед Джеффом была трудная задача: он боялся испугать лошадь, чтобы она не кинулась прочь и не сбросила седока, и в то же время он не мог допустить, чтобы Клинт оставался в таком положении.

Джефф вышел из-за угла сарая и медленно и тихо показался дикому коню. Он заговорил спокойным ровным голосом, и это, видимо, помогло, потому что лошадь осталась на месте, и только огонек, блеснувший у нее в глазах, заставил Джеффа быть осторожней.

Поведение этой лошади сразу озадачило Джеффа, но когда он еще понаблюдал за ней, то уже не знал, что и думать. Он опасался, что при виде его лошадь ударится в бегство. Вместо этого лошадь приготовилась к бою, она не собиралась больше сделать ни шагу с раненым седоком и не хотела чужому доверить своего беспомощного друга.

Два с лишком месяца прошло с тех пор, как Клинт и Дымка встретились в пыли пустого кораля. За это время человек и лошадь не раз дрались – драки порой бывали жестоки, дичок убил бы человека, представься только случай, – но во всех этих схватках побеждал человек. Постепенно Дымка уверился в его силе, а потом привязался к нему. Он привык к его обществу, по вечерам, когда тот приходил, он издалека приветствовал его радостным ржанием и, насколько позволяла веревка, тянулся к нему навстречу. Ковбой обращался с лошадью хорошо, как бы она себя ни вела, и завоевал ее сердце. Теперь, казалось, на морде у ней играла улыбка всякий раз, когда Клинт приходил, седлал ее и выезжал на игру с веревкой и со скотом.

Потому-то Дымка и приготовился к битве, когда показался чужой человек. Во всю свою жизнь Дымка не видал других людей, кроме Клинта, он признал его, и только его, а к другим людям питал не больше любви, чем тогда, когда в первый раз был загнан в кораль из вольной прерии. Все другие по-прежнему для него были врагами, и теперь, когда Дымка чувствовал, что на нем лежит охрана беззащитного друга, он вдвойне готов был втоптать в землю непрошеного чужака. Это был его враг – значит, он был и врагом Клинта.

Джефф долго стоял на месте, раздумывая, как ему быть. Он собрался было набросить лошади на голову петлю и подтащить ее ближе к коралю, когда всадник начал показывать признаки жизни.

– Слезай скорей с лошади! – крикнул Джефф, заметив, что Клинт шевелится.

При звуке его голоса Клинт приподнял немного голову и сделал над собой усилие, чтобы понять, чего от него хотят. Страдание исказило его лицо, когда он попытался выпрямиться в седле, и Джефф, боясь, что он снова потеряет сознание, крикнул ему, чтобы он просто свалился на землю. Медленно, с жестокими мучениями Клинт перекинул ногу через седло и сполз с лошади. Дымка стоял смирно и неподвижно, как изваяние, его глаза по-прежнему были устремлены на Джеффа, в них горела угроза, которую Джефф хорошо понял.

– Держись за седло, – скомандовал Джефф, – и постарайся ввести лошадь в кораль, – я запру за вами ворота.

Это было сделано, когда ворота закрылись, руки Клинта обмякли, и он рухнул наземь.

К счастью, Джефф мог дотянуться до него сквозь брусья кораля, но и тут ему долго пришлось хитрить, прежде чем он выудил оттуда ковбоя.

Когда наконец он поднял Клинта на руки и понес его к дому, как крепок и высок ни был кораль, Джефф с тревогой посматривал через плечо – сдержат ли брусья разъяренного мышастого зверя.

Солнце село, и наступила темнота, прежде чем Клинт очнулся. Джефф уложил его поудобней, сварил вяленого мяса и налил кружку крепкого бульона, сейчас он держал бульон у Клинта под носом, чтобы тот понюхал его.

Ковбой почувствовал запах бульона, посмотрел по сторонам и спросил:

– Где Дымка?

– Если Дымкой ты называешь этого мышастого черта, – ответил Джефф, – то он находится в корале и бесится почем зря. Он думает, я тебя съем живьем.

Клинт не понял толком слов Джеффа и сказал:

– Будь добр, сними с него седло и привяжи его к приколу, где получше трава. Он послушный, и ты легко с ним сладишь.

– Легко с ним слажу?! – загрохотал Джефф. – Да я не подступлюсь к нему и за целый табун. В объездчики я не гожусь, а если бы и годился, этот черт только того и ждет, чтобы я сунул свой нос в кораль.

На другой день утром, когда солнце было уже высоко, Джефф помог Клинту встать на ноги и чуть не волоком притащил его в кораль, в котором Дымка провел ночь. От ворот Клинт заковылял один, и лошадь с ржанием бросилась к нему навстречу. Уши ее были навострены, глаза блестели, она, казалось, хотела обо всем расспросить. Потом лошадь заметила Джеффа, и вид ее сразу переменился: в глазах загорелся огонь, уши прижались к голове.

Клинт взглянул на старого скотовода и улыбнулся. Но Джефф и не думал смеяться, он решил, что лучше ему на время исчезнуть. Дымка был расседлан и пущен к траве и к воде. У Клинта ушло на это пропасть времени, но в конце концов дело было сделано, и Джефф помог ему добраться до дома.

По пути домой Клинт заговорил – заговорил о том, что давно уже вертелось у него в голове.

– Знаешь, Джефф, – сказал он, – чувствую я, пора мне бросить объездку. Да, мне нужно отдохнуть от дичков, особен но после этого случая.

– Что же с тобой случилось, наконец? – спросил его Джефф.

– Все из-за этой дурацкой коровы, – начал Клинт. – Она задала тягу, как только увидела, что я к ней еду, бегать она была здорова, и я решил припуститься за ней, чтобы Дымка поучился работе. Я бросил веревку, но петля легла плохо, как раз у нее под ногами, и она ступила ногами в петлю. Я с разгону дернул, да дернул слишком сильно. Корова кувыркнулась разом. Дымка летел за ней сломя голову и не успел остановиться. Мы с Дымкой грохнулись на нее. Корова поддела Дымку под передние ноги и встала, мы покатились кубарем, а больше я толком ничего не упомню. Я только почувствовал тяжесть у себя на спине, может быть, Дымка подмял меня, а только скорее – придушила копытом проклятая корова… Должно быть, через несколько дней стану на ноги, но я знаю, так легко мне не отделаться. Лет пять назад меня смял вороной жеребец, которого я объезжал для «Трех С.», и я не забыл этого посейчас. Мне неохота снова хворать. Лучше брошу возиться с дичками. У меня уже все кости просят пощады, если можешь, Джефф, переведи меня в обоз, а на мое место пошли кого-нибудь помоложе… – Клинт помолчал немного, а потом добавил: – Я, Джефф, прошу тебя еще об одном. Если в обозе для меня найдется местечко, пусть Дымка останется со мной, пока я буду на службе.

Клинт с волнением посмотрел в лицо скотоводу, ожидая его ответа, но Джеффу, видимо, не хотелось ответить сразу.

– Как давно у тебя эта лошадь, Клинт? – спросил он.

– Два месяца, может быть, немного больше.

– Разве с месяц назад не приезжали сюда наши ребята за всеми дичками, каких ты обломал?

– Приезжали.

– Ладно. Почему ж это ты не сдал им своего Дымку? Ведь он был к тому времени объезжен не хуже других.

Клинт уставился на потолок своего бревенчатого дома. Он усмехнулся слегка и наконец ответил:

– Сдается мне, Джефф, ты знаешь и сам почему.

Джефф знал почему, он знал это превосходно. То, как вели себя Дымка с ковбоем в это утро и в день катастрофы, ясней ясного объясняло, почему Клинт спрятал лошадь, когда ковбои приехали за «обломанными» дичками. Старый скотовод в свою очередь усмехнулся и положил руку Клинту на плечо.

– Покамест я буду работать в этой компании – а по всем приметам это будет не малый срок, – тебе всегда найдется место у меня в обозе. Я положу тебе хорошую плату, дам самых резвых лошадей, каких только найду. А что касается Дымки, уж очень нравится мне эта лошадка.

Сердце Клинта прыгнуло ему в глотку, и он чуть не задохся.

– Да, лошадка хороша, и я хотел бы иметь ее, – продолжал Джефф. – Но, поразмыслив над этим, я пришел к тому, что лошадь принадлежит скорее тебе, чем мне и компании. Она – однолюб, и ты, Клинт, тот человек, которого она любит. Даже если бы она привязалась ко мне – чего, конечно, не будет, – я никогда не отберу ее у тебя после всего, что я здесь видел.

Клинт изрядно просчитался, когда сказал, что встанет на ноги через несколько дней. Прошли недели, а спине было не легче, поясница казалась перебитой, у него не хватало силы выпрямиться, когда он нагибался, так что он даже не мог нацепить себе шпоры.

Но вот приехал новый объездчик и взялся за работу Клинта. С того времени Клинт шатался вокруг коралей, болтая и посматривая, как работает новый ездок. А когда Клинта не было у коралей, его можно было найти в тени раскидистых ив в пересохшем русле, где привязан был Дымка.

Пробежал еще месяц, обозы потянулись на осенние объезды в прерию, где коровы с телятами, которых пора было «отнимать», искали приюта. В обозе Джеффа Никса было двадцать два всадника, и среди них, посмеиваясь ковбойским шуткам, ехал Клинт верхом на Дымке.

После долгих дней отдыха ковбой снова мог сесть в седло – не на дичка, конечно. Когда наконец он почувствовал, что справится с работой на «дневках» и в «ночном», он стал готовиться к поездке на ранчо.

Месяц бездельничал Дымка, и когда Клинт в первый раз оседлал его, только поводья удержали его от буйства. В этот день он брыкался и когда Клинт наткнулся на слишком большое стадо коров, брыкался и в следующие дни при каждой седловке. Но едва ковбой выехал с ним на простор и направился к далекому ранчо, Дымка вскинул голову и без всяких фокусов пошел.

Через несколько дней они достигли ранчо, и Дымка впервые увидал главный лагерь скотоводческой компании. Ковбои были повсюду, их было не счесть, большие корали были полны лошадей, лошади стояли и под длинным навесом. Повозки и палатки – все пестрило в глазах. А когда обозный кашевар выскочил из бревенчатого дома и бросился на дорогу, чтобы поздороваться с Клинтом, Дымка шарахнулся в сторону как ошпаренный.

– Тьфу, пропасть! – воскликнул тот. – Я слышал, Клинт, будто ты распрощался с дичками, что же, по-твоему, такое у тебя под седлом?

– Лошадка, – ответил Клинт, улыбаясь.

Дымка почувствовал себя лучше только тогда, когда наконец был расседлан и пущен в толпу других верховых лошадей. Он хорошенько выкатался в пыли, встряхнулся и стал знакомиться с лошадьми. Очень немногие выражали желание подружиться с ним, но это нимало не смущало его, он бегал из кораля в кораль, нигде не останавливаясь надолго. В конце концов он наткнулся на темно-гнедого жеребчика, который показался ему знакомым, должно быть, и тот увидел что-то знакомое в Дымке, потому что оба с любопытством осмотрели друг друга.

Выгнув шеи, они коснулись друг друга ноздрями и, видимо, как-то между собой объяснились, потому что уже через несколько минут они почесывали друг дружке шею, точно родные братья. Это и в самом деле были родные братья. Темно-гнедой жеребчик оказался тем самым вороным сосунком, которого три года назад мать Дымки привела в табун.

У него на спине тоже были следы седла. Две недели назад ковбой загнал его в кораль и, захлестнув ему ноги петлей, заметил: «Из этого гнедого выйдет настоящий ковбойский конь».

Джефф согласился оставить его для ковбойской работы, так-то и случилось, что Дымка встретил его среди верховых лошадей.

Оба они дружно скребли друг другу загривки, когда Дымка увидел, что Клинт открыл наружные двери кораля и вошел внутрь. С ним рядом был Джефф Никс, который пришел, чтобы отобрать лошадей для десятка Клинта. Дымка насторожился, пристально посмотрел на них, и в особенности на Джеффа, потом как ни в чем не бывало принялся за прерванное занятие. Клинт теперь был здоров и сам мог позаботиться о себе.

Вечером Клинт пришел проведать его. Дымка заметил, что несколько ковбоев разглядывают его, стоя в соседнем корале. Он посмотрел на них через плечо Клинта и издал протяжный, с присвистом, храп.

– Слава богу, что Клинт всех других дичков обламывал не так, как этого зверя, – заметил один из ковбоев, увидев огонь в глазах Дымки.

– Да, – сказал другой, – сразу видать, что он сделал из него однолюба.

Вечером Дымку вместе с другими лошадьми выгнали на пастбища. Едва лошади вышли за ворота кораля, они с братом составили пару и паслись вместе, голова к голове, до рассвета, пока на горизонте но показался всадник, который снова загнал их в кораль.

В этот день рано закипела жизнь на ранчо. Солнце, поднявшись, застало уже всех ковбоев на лошадях, повозки с провизией, с постелями, с дровами были запряжены и готовы тронуться с места по мановению руки Джеффа. Джефф махнул рукой, и все двинулось через большие ворота вон из ранчо – одна за другой потянулись повозки, за ними табун из двухсот верховых лошадей, а по бокам всего обоза двадцать два всадника, кто на смирных, кто на злых лошадях.

Осенний перегон начался.

VIII
Страда

Первый день осеннего перегона был для Дымки точно первый школьный день в городе для мальчугана, не видевшего ничего, кроме родного поселка. Только Дымка был уже взрослый, и ум его вполне созрел. Его глаза были широко открыты и работали вместе с ушами так, что ничто интересное не ускользало от его внимания.

Так много было тут незнакомого, и чувства Дымки были на взводе, точно курок. Большие повозки, запряженные четверкой и шестерней, громыхали, катясь следом за вожатым, порой вскачь, по волнистой прерии, по ступенчатым склонам и по лощинам. Сзади настигал топот сотен копыт, гул несущегося табуна. Дымку охватывала паника, и если бы не рука, которую время от времени он чувствовал на своей шее, и не голос, который звучал так знакомо, пыль взвилась бы столбом и лошадь ускакала бы прочь от этого скопища повозок и людей.

Кругом было так много всадников, и все они держались слишком близко друг к другу, поэтому, когда какой-нибудь дичок вставал на дыбы и начинал брыкаться, силясь сбросить с себя ковбоя, Дымка готов был последовать его примеру. Но как ни подмывало его удариться в бегство, рука и голос Клинта всегда успокаивали его. Они говорили Дымке, что Клинт с ним, и ему нечего бояться.

Когда транспорт отъехал подальше, Клинт понемногу стал забирать влево, пока Дымка не очутился в стороне от обоза. Здесь ему было вольготней, не так страшно было приглядываться ко всему непривычному. Уши ходили у Дымки взад и вперед, и под ровный голос Клинта пугающая сумятица, катившаяся по прерии, становилась нестрашной и интересной. Дымка шагал рядом с обозом и присматривался к нему, пока солнце не поднялось на самую середину неба, – тогда вожатый поднял руку, описал круг, и повозки остановились. Тотчас же разбит был походный лагерь, и через несколько минут после того, как все остановились, у кашеваров в котлах клокотала снедь. В мгновенье ока были натянуты веревочные корали, и табун был загнан внутрь. Дымка с огромным интересом следил за всей суматохой, масса лошадей, людей и повозок заставляла его глаза и уши работать непрерывно, и тихий храп, то и дело вырывавшийся из его ноздрей, показывал, как велико было его волнение.

– Ну, братва, вали, получай! – зычно гаркнул кашевар, сзывая всадников к еде.

В это время Клинт подходил к Дымке. Он почесал Дымку за ухом, отвязал от столба, расседлал и пустил в веревочный кораль к ремуде.

– Выкатайся получше, Дымок, – сказал Клинт, отпуская его, – и смотри другим забиякам не давайся в обиду.

Дымка оглянулся на Клинта, будто хотел спросить его, куда пойдет он, потом исчез в табуне верховых лошадей.

Опорожненный бак наполнился жестяными тарелками и кружками, ковбои, покончив с едой, пошли к седлам, сложенным у веревочных коралей. Тугие веревки были отвязаны от седел, высвобождены были петли, и скоро эти петли засвистели, выхватывая, точно длинные руки, тех лошадей, которых выбирали ковбои для дневного перегона.

Дымка видел, как летят эти петли, и слышал их свист, когда они проносились над его головой, чтобы упасть на чью-нибудь шею. И хотя ковбои работали тихо, так что лошади подняли не слишком большую возню, Дымка очень обеспокоился при виде вьющихся над коралем змей.

Клинт заарканил его только однажды, когда он был еще сырым дичком, но он не забыл еще, как тогда захлестнула его веревка, бросила врастяжку и сделала совсем беззащитным.

Дымка совсем ошалел от свиста стольких веревок, он забился в глубину табуна, но и здесь не чувствовал себя в безопасности, потому что нельзя было знать, как далеко хватают веревки.

Прорываясь сквозь гущу лошадей, Дымка очутился вдруг у толстого каната, ограждавшего кораль. Он хотел тотчас же нырнуть обратно, но не успел, потому что стадо уже сомкнулось за ним. А в нескольких шагах от него пять-шесть ковбоев седлали лошадей. Несколько шагов – это было слишком близко, и Дымка решил уже силой прорваться назад, когда знакомый звук коснулся его слуха – тихий звон репейка, звон колесика в шпорах, который он слышал так много раз. Еще миг – и Дымка увидел Клинта, который вел к своему седлу незнакомую лошадь. Дымка вытянул голову и шею как только мог и заржал, ковбой, смотревший в другую сторону, сразу обернулся, услышав знакомое ржание. В голосе Дымки была просьба: «Помоги, товарищ!»

Клинт улыбнулся и пошел к веревке кораля.

– Чего тебе, малыш?

Но он и сам знал, чего нужно Дымке. Он слышал, как колотится у него сердце, и, положив руку на шею лошади, почувствовал его биение. Долго он гладил ее шелковистую шерсть, пока сердце не перестало прыгать.

Потом он отошел туда, где на земле лежало его седло, и Дымка видел, как он положил седло на спину чужой лошади. Клинт подвел эту лошадь к коралю, чтобы окончить седловку возле Дымки, и Дымка щипнул его за штаны, будто просил: «Подожди немножко».

Клинт ждал. Он тратил лишнее время на возню с ремнями, на сматывание и перематывание веревки, и хотя он знал, что хороший ковбой всегда помогает свертывать лагерь, он стоял возле кораля и Дымки, пока последний всадник не поймал, не оседлал свою лошадь и не уехал. Потом был выпущен табун, и дежурный табунщик стал пасти его, ожидая, пока двинутся повозки.

Дымка исчез в большом табуне. Клинт потерял его из виду и принялся сматывать толстый канат кораля. Другой ковбой помог ему уложить тяжелый моток на повозку так, чтобы до него легко было добраться снова.

И часа не прошло с тех пор, как кашевар остановил лошадей и спрыгнул с повозки, чтобы приготовить ковбоям закуску, – и вот он снова сидел уже на повозке и ждал, пока парни изловят его упряжку и дадут ему в руки вожжи. Скоро было сделано и это, вожатый тронул коня, и кашевар двинул своих зверюг с места в карьер, постельная повозка, нагруженная двумя дюжинами «теплых свертков», стала в затылок, повозка с дровами покатилась за ней. Дальше бежал табун из двухсот с лишком верховых лошадей, и дежурный табунщик подгонял их сзади.

В этот вечер должен был быть сделан первый круг осеннего объезда. Круг начинается с того места, где остановился обоз всего транспорта. Этот обоз обычно состоит из трех повозок.

Одна – для провизии, горшков и кашевара, другая – для постелей всадников, в брезентовых чехлах, без постелей не обойтись в тех краях, где, случается, снег выпадает даже в июне, третья повозка для дров и воды. В голой прерии часто подолгу не найти ни того, ни другого.

Кашевар правит повозкой с припасами, «шляпа», его подручный, – постельной повозкой, «соколик» – тот, что ночью пасет табун, – правит дровами. На повозках – весь скарб ковбоя: походный мешок, постель и круто посоленные лоскутья сыромятной кожи – из них нарезают ремни и поводья. Обоз каждый день меняет стоянку, а иногда и по два и по три раза на день, – все зависит от того, как быстро можно «обработать» участок. Круг идет от обоза. Двадцать, а то и более всадников вместе с управляющим ранчо отъезжают от обоза по прямой линии на десять – пятнадцать миль. На вершине какого-нибудь холма отряд останавливается, и управляющий «рассыпает» людей. Он отправляет их парами направо, налево и прямо вперед, рассыпает их веером, и они скачут на известном расстоянии, чтобы потом повернуть назад к обозу и на обратном пути прихватить с собой весь скот, какой им встретится на дороге.

Это и называется «кругом». Круг покрывает в среднем пространство в двадцать пять миль в поперечнике и кончается у обоза, где все всадники встречаются снова и куда пригоняют найденный скот.

За то время, что всадники были на круге, обоз может передвинуться на новое место, но все равно у обоза кончается круг. В миле от лагеря устраиваются «отборочные поля», где «работают скот»: сюда сгоняют скот после каждого круга, здесь его клеймят, здесь же отбирают всех ненужных животных. В день делается два круга.

Едва Джефф, управляющий ранчо, увидел, что повозки в стройном порядке двинулись к ночному привалу, он пустил свою лошадь галопом и улыбнулся: всадники успели уже рассыпаться ровным веером. Джеффу приятно было лишний раз увидеть, какие ребята находятся у него под началом.

Клинт ехал на рослой буланой лошади, по имени Чепо, одной из лучших «круговых» лошадей, какие только были в обозе, но сейчас он не замечал ее достоинств. Его глаза устремлены были на облако пыли, поднятое табуном: он старался хоть на мгновенье увидеть мышастую лошадь, которую он назвал Дымкой.

А Дымка скакал уже рядом со своим братом, очень довольный своей судьбой. Перезвон колокольцев, подвешенных на шеи самым старым и умным лошадям, радовал его слух, и ему приятно было бродить по простору в такой большой артели.

К пяти часам дня вожатый подъехал к руслу большого ручья и остановился у рощицы ив и тополей. Вторично разбит был лагерь, табунщик пустил табун шагом, и скоро он пасся уже у ручья, в полумиле от лагеря. Кто щипал траву, кто пил, кто катался на земле, все казались довольными своей судьбой, и табунщик принялся расставлять веревочный кораль, таскать для кашевара дрова – одним словом, взялся за исполнение всех многосложных своих обязанностей.

Одним глазом он приглядывал за лошадьми, и если какому-нибудь неспокойному дичку приходило на ум пуститься наутек, парень прыгал в седло и водворял его на место. Не раз бывало, что табунщик гонялся за непокорными беглецами просто потому, что ему надоедало сидеть на одном месте, но по большей части такие беглецы причиняли и в самом деле немало хлопот.

Но Дымка и Пекос, брат его, не прибавляли табунщику беспокойства. Напившись студеной воды и славно выкатавшись после этого, они принялись уничтожать высокие стебли пырея. То и дело Дымка подымал голову и оглядывал окрестные цепи холмов, потом оборачивался к лагерю и диву давался, прислушиваясь к стуку сковород и кастрюль кашевара. Все интересно было ему, все было ново. То с этого, то с того края кораля слышался звон колокольцев. Дымка ржал от удовольствия, ничего лучшего ему было не надо.

Он пасся уже немало времени, и солнце спешило к западным отрогам, когда с юга показалось большое облако пыли. Пыль поднималась до неба и закрывала полгоризонта. Когда облако пыли приблизилось, послышался глухой непрерывный гул, и скоро Дымка различил мычание и рев скота. Это было большое стадо, «вычески первого круга». Тысяча или больше голов беломордых, тупомордых, пятнистых, рыжих, черных и прочих быков и коров перевалили хребет и галопом пустились вниз, к «отборочному полю».

Между тем табунщик собрал рассыпавшийся по пастбищу табун, и в несколько минут Дымка и все другие лошади снова очутились в веревочном корале. Ковбоям надобны были свежие кони, и опять над коралем закружились петли.

Дымка снова затрепетал, когда услышал над головой свист веревок. Знакомый голос окликнул его: «Как поживаешь, Дымка?» Но он был слишком взволнован в этот миг, чтобы ответить ржанием. Потом – Дымке казалось, что до тех пор прошла целая вечность, – лошадей снова выпустили из кораля, и когда табунщик погнал их пастись, Дымка с Пекосом летели впереди всех.

Табун пасся на низкой террасе, на противоположной стороне ручья шла «обработка» скота.

Многих вылавливали из стада и прогоняли обратно в прерию, и скоро чуткие ноздри Дымки уловили дым огня, в котором разжигались бруски железа, потом донесся запах горелой шерсти, Дымка услышал рев скота и тревожно захрапел.

Он смотрел, как работают всадники, как вьются в воздухе длинные веревки, как они осекают бег разогнавшегося быка. Кое-что он понимал уже в этом, и ему захотелось быть поближе к работе. То, что делалось за ручьем, горячило его кровь и непонятным образом влекло его на другой берег ручья.

Наконец запах паленой шерсти исчез, на этот день клеймение было кончено, последняя веревка была смотана и укреплена на луке седла. Почти все всадники бросили стадо и направились к лагерю. Прислушиваясь к звону жестяных тарелок и смеху ковбоев, Дымка – плечо к плечу с Пекосом – выискивал самые нежные стебли пырея. Четверо всадников, на долю которых выпал «хвост», то есть часы между ужином и первой ночной сменой, сели на лошадей и поскакали сменить ковбоев, стерегущих стадо. Еще немного, и в лагере стало тихо.

Скот, казалось, дал зарок не мычать до утра, колокольцев табуна было не слышно, лошади задремали.

Дымка тоже задремал, скоро он насторожил уши, потому что из лагеря донеслись звуки, каких он никогда не слыхал, – странные, но нисколько не пугающие звуки. Вокруг довольно большого костра собрались ковбои, кашевар, «шляпа», табунщики, Джефф и другие уселись в круг – все, кроме четверых, кому выпал «хвост», и кроме «соколика», который на ночь должен был занять место табунщика. Кто сидел на завернутом в брезент постельном свертке, кто лежал, облокотившись на свою постель, а тот, кто был поближе к огню, пел.

Дымке впервой было слышать эти звуки, но старым лошадям они были знакомы давно, и если бы они умели подтягивать песне, весь табун загудел бы в лад.