Текст книги "Сказка о женитьбе... (СИ)"
Автор книги: Виктория Ветер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Сказка о женитьбе...
Виктория Ветер
«Сказ о том, как солдат у чёрта невесту украл»
Солдат Апанас Изоха возвращался домой с царской службы.
Отдав двадцать пять лет Родине и Царю – Батюшке, Изоха не имел ни чего, ни кола, ни двора, ни родных, ни близких. Шёл он в родную деревню, откуда когда-то молодым парнем забирали его в рекруты. Плакала матушка, приглаживая рукой его русые волосы, плакала невеста Олёнка, вытирая рукавом румяные щёчки.
Шёл скорее по убеждению, что идти куда-то надо, хоть и не ждет его никто там, но пусть будет своя деревня, а там как Бог надушу положит. Человек он нынче вольный, да и капиталец кой-какой имеется,.
Теперь Апанасу Изохе шёл сорок четвёртый год, был он сед, в плечах широк, лицо обветренное и изрезанное морщинами и шрамами, ростом Бог не обидел, но силушки былой уж нету. И что делать будет в родной деревне отставной солдат не разумел. Соху двадцать пять лет не держал, коня считай только под седлом видел, Оленка внуков нянчит, матушка уж десяток лет как схоронена, а изба поди развалилась совсем.
Солнце клонилось к закату, поросшая травой колея дороги шла мимо леса. Лес густой, но без подлеска почти, в основном ёлки. Дорога малоезженая -видно. Вот сократил путь, называется.
А надо-бы на ночлег устраиваться. Что ж солдату не привыкать: мешок под голову, в шинель завернуться, и порядок. Мало что ли ночей так провёл? Изоха огляделся в поисках удобной ёлочки, чтобы под её развесистыми лапами как в шатре устроиться...
Только подходящую елочку недалеко от дороги приглядел, как видит мужик ему на встречу идёт. Да не мужик даже, барин.
Сапоги на нём яловые поскрипывают, рубаха красная с серебряными пуговками, поверх рубахи безрукавка овчинная расшитая дивным узором. А сам то! Кудри чёрные, глаза горят, зубы белые в улыбке скалятся. "Ну вот. Угораздило -же. – подумал Апанас, – только барев тут не хватало. А где же лошадь его? Пешими баре редко ходят, разве что поохотится на уток, так ружья-то нет..."
Между тем поравнялся незнакомец с Изохой, хлопнул его по плечу панибратски: " Что, – говорит, – добрый человек, по ночам один ходишь? Аль ничего не боишься?"
– Я компании не ищу, – отвечает Изоха – А чего бояться, верой и правдой двадцать пять лет царю-батюшке отслужил, головы не положил, чести солдатской не уронил, товарищей похоронил, богатства не нажил. Чего мне бояться?
– Экий ты смелый Апанас! Ну, раз ты смелый такой, да терять тебе нечего,
сослужи мне службу? Я тебя хорошо отблагодарю.
"Странный, какой барин"– мурашки строем пробежали по спине у бравого солдата, ни Бога ни черта не боявшегося... до сей поры.
"Сапоги чистые такие, это в такую грязь! И имя моё крещёное знает!.. Глядит странно, глаза – то вон так и горят. Э-э-э... да это, пожалуй, не человек вовсе, а нечистый..."
Улыбнулся незнакомец, улыбнулся или оскалился, это уж кто как решит.
– Ну, Апанас, какую думу думаешь? Много не потеряешь. А найдёшь, то, о чем боле всего сейчас желеешь. Да думай уж скорее, а то мало времени у нас.
– Даже не знаю, что тебе сказать, незнакомец, нет, не боюсь я, думаю, что за служба будет, за которую так благодарить будешь, а если не обманешь, то, что попросишь, за благодарность свою? А то – Апанас потеребил ухо, – может ты душу мою попросишь?
– Душу? – нечистый потёр рукой чёрную бородку – Нет, Апанас, мне твоя душа без надобности. Хоть особой чистотой она не отличается, но и крепок ты и духом и телом, замучаюсь потом эту душу отбирать... да ладно, не о том сейчас речь. – незнакомец хитро улыбнулся – Пойдем, присядем, вот тут под деревом, хочешь перекуси – нечистый повел носом – да меня хлебушком угости, не кури сою махорку только!
Апанас немного успокоился, всякому известно, если нечисть угощенье примет – то зла не сделает. Не положено это у них, по уставу. А хлеба то не жалко.
Я, видишь ли – продолжал между тем незнакомец заговорщицким тоном – жениться хочу, да сватов никак не найду... Будь мне, человече, сватом.
Прищурился Апанас. Ухо почёсывает. Конечно, всякий знает, что нельзя нечистому верить, но и солдата не больно – то проведёшь. Нечистый словно почувствовал сомнения Изохи, откинул назад волосы и достал из уха серьгу: жемчужина с грецкий орех величиной. -
– Вот Апанас, пара этих серёжек станет тебе и конём добрым и скотиной справной, даже если ты их за полцены их отдашь. Глянул солдат на драгоценные камни, на незнакомца – а, была, не была! Русскому солдату всё по плечу. Не бабу Ягую же сватать собирается? Но раз уж с нечистым путаться, так и не за гроши же пропадать? А в слух ответил:
– Ну, допустим, соглашусь я тебе невесту посватать, но цену ты мне предлагаешь за службу не честную – хотя кто видал честного черта?
– ??? не честную? Больше злата серебра хочешь – Апанас? – про черта незнакомец как мимо ушей пропустил.
– Неее, – не дал сбить себя с панталыку Изоха, – знаем мы твое, золото. Да и каменья что ты мне предлагаешь – тож. Ценно, оно конечно, но долго ли я проживу пусть даже богатым? Стар я, изранен, долго-ль протяну? И с кем? Найду себе молодицу, а она, не пожелав жить со старым калекой, да еще кое-кем (твоим собратом вестимо) науськанная, возьмет, да потравит... Вот сможешь ли ты мне молодость вернуть? – выдал сомнения и пожелания Апанас, однако серьги как-бы между делом сцапал, и в руках покручивал.
Верно, редкой красоты камни.
– Слово даю тебе свое, человече, что войдешь ты в лес таким, а выйдешь из леса, таким как двадцать пять лет назад был.
Немного смутили солдата слова про то, что выйдешь мол...Так и напрашивалась оговорочка «если», но не зря его прозвище «укрепленный Богом» обозначает. И не из таких передряг во время службы выкручивались...Да и чего греха таить, было что то в душе, что просило риска, азарта. Как сказал один офицер про Апанаса, авантюрист он, Апанас, причем отчаянный авантюрист. Ну, видать так и есть. Изоха кивнул, одновременно соглашаясь и со своими мыслями и с предложением нечистого.
– Пошли тогда, а то и так долго мы с тобой лясы точим. Пойдём, по дороге я тебе всё расскажу.
Свернули в лес, тем временем вечерние сумерки и вправду перешли в ночь, но не долго шли они в темноте.
Сам не заметил Изоха, как лес вокруг стал незаметно меняться. Стало вдруг светлее, но не от солнечного света, и не от луны: множество светящихся точек летало в воздухе роем, оседая на кустах и деревьях. Вдоль дороги папоротник в рост человеческий, а под ним грибы, маленькие, крепкие как обычные боровички, но с глазками. Так и зыркают из под шляпок. Вспомнилась поговорка; «Бают в Рязани, грибы с глазами, их едят, а они глядят». Да уж, съешь такого гриба. Того и гляди, как бы тот тобою не закусил. Апанас подобрался, нож в кармане нащупал. Глазастые грибы исчезли. Видать все-таки их едят, не они. Вона, ножа-то испугались.
Вдруг нечистый приостановился, дорогу перебежала стая волков, последний застыл посреди тропинки, повернул моду к идущим глядя умными человеческими глазами. "Оборотни" – догадался Изоха, между лопаток стало холодно, а ноги на мгновенье ватными сделались.
Но волк-оборотень не стал задерживаться, то ли Апанас показался ему слишком старым, то-ли спутник внушал оборотню уважение, но он равнодушно отвернулся и потрусил догонять стаю.
Всё далее и далее вела в лес узкая дорожка, и неуловимо менялось всё вокруг. Вот и лес, какой-то уже не тот не наш, и диковинные цветы распускались похожие на колючие звёзды что море выкидывает на берег, и корни у деревьев, словно живые словно шевелятся, того и гляди за ногу схватят. Смотри-ка и нечистый старается близко к корням не подходить.
Вот леший с кикиморой беззастенчиво по лесу носятся, брачные игры у них, судя по возбужденному естеству лешего.
Русалка на раскидистых ветках дерева с живыми корнями расположилась, сидит, мокрые волосы чешет, титьками голыми трясет да глазами сверкает, не иначе в сговоре с коварным деревом, чтоб значит на титьки да на взоры призывные засмотрелся да поближе к дереву подошел, тут оно тебя корнями и прихватит.
А потом что, не ведомо, да и не очень и интересно, по-советски говоря. У русалки то все равно ниже пояса хвост рыбий. И что толку от её взглядов страстных? Сама, наверное, ласки хочет, бедная...
Вурдалаки в розовых кафтанах с ветки на ветку прыгают, зубы скалят. Эти то понятно, кровь теплую человеческую учуяли. Да вот фиг вам!
Аромат в лесу необычный, какими-то ароматами пахнет, цветами, сеном свежим, пряностями да ягодами.
У Изохи голова начала кружиться от таких запахов, когда вывел его незнакомец на берег чудного озера.
Вода в озере то-ли розового, то-ли малинового цвета, а трава на берегу в свете луны синей кажется. Само озеро круглое как сковородка, с этой стороны, с которой подошли как поляна пологая, а с противоположной ельник в плотную подступает. Старый ельник, без подлеска. А с левого бока озера болото. Вот как так быть может?
Пока дивился на все это Апанас, нечистый снова шепчет:
– Спрячемся здесь, в кустах – махнул рукой на прибрежные заросли – сейчас она придёт. Она каждую ночь приходит сюда купаться. Красоты она неописуемой, хоть и полукровка, – продолжил говорить устраиваясь на мягкой траве, – а может по тому и красива так, что отец у неё человече, а мать из здешней нечисти. Какой-то охотник, заблудился, или болотника его заманила, красивая тоже её матушка, заманила да потопила, в болоте. Да знать тож красавец был, понравился он все-ж болотнице, что не сразу потонул тот несчастный, если в положенный срок родилась Ксения. – Глаза у нечистого вдруг заблестели, ноздри раздулись, – смотри, смотри Апанас, идёт сама...
Откуда появилась на берегу озера девушка, отставной солдат так и не понял, то-ли из тумана соткалась., то-ли из топи вышла.
Длинная рубаха из красного шёлка по подолу рукавам и вороту замысловатым узором вышита, таким как безрукавка, у нечистого, на тонкой белой шее ожерелье из зелёного камня, чёрные как смоль волосы на две косы заплетены. Рубаха девичий стан при каждом шаге облегает, что все сразу угадывается, и грудь полная, и бедра статные.
Стала Ксения волосы расплетать, потом сапожки разула. Эх, лучше бы не нагибалась, аж кровь забурлила у старого солдата!
Дале смотрит Апанас, копытец нет, и ножки не лягушачьи, человеческие – маленькие беленькие. Тут вдруг повела девица плечами, и рубаха с плеч свалилась сама, как по волшебству. Под рубахою само собой ничего, кожа белая в свете лунытак и притягивает взгляд. Ну не кожа, то что пониже спины...
Апанаса аж пот прошиб, смотрит, не отрываясь на красавицу, до чего же хороша девка! В поясе одной рукой обхватить можно, а бедра не у каждого на коленях разместятся. Груди как яблоки наливные.
Перешагнула Ксения через рубаху, и стала медленно входить в воду. Всё при ней, даже лишку, вот там где у людей ничему быть не положено, у этой маленький такой хвостик.
Зашла она по бедра и давай там плескаться, вот рукой по глади озера шлепнула, брызги в разные стороны полетели, смех серебром рассыпался. Капельки воды на теле сверкают, переливаются.
И мнится Изохе, что капельки пота это, от страсти подаренной. Губы алые вздрагивают, зачерпнула горсть воды и провела по груди себе, темные соски напряглись, торчком стоят! А девушка голову назад запрокинула, и долетел до берега то-ли стон, то-ли вздох.
У Апанаса в штанах тесно вдруг стало, отвернулся, от искушения, да только как будто и не отворачивался, так и стоит перед глазами, то крупная грудь девичья, то ягодицы упругие с капельками воды...а нечистый тем временем Изохе на ухо шепчет:
– Сейчас подойдёшь к ней, снимешь у неё кольцо с пальца да мне это кольцо принесёшь. Кто этим кольцом завладеет, тот будет ей мужем, заведено так.
– Не так уж я правильно жил, чтобы по воде яко посуху ходить – пробормотал солдат под нос себе. Хотя, положа руку на сердце, понесся бы и по воде как посуху, хоть по угольям раскалённым. Уж больно страсть в нем взыграла.
Нечистый в ответ, ничего не сказал, а Изоха тоже помалкивал, только глаза старательно отводил, чтоб не смотреть на девушку, только-бы еще уши чем заткнуть, чтоб не слыхать этих вздохов, да смеха переливчатого.
Получил тычка в бок, от жениха самозванного. Тот тоже видно девицей залюбовался, и упустил из виду, что Апанас уж овладел ей мысленно, и не по разу.
Вышли они с нечистым из кустов потихоньку, подошли к самой воде, не прячаськ самой воде, смотрит Изоха, а вода то льдом покрывается, вот уже всё озеро льдом сковало, Стоит Ксения не шелохнуться ей.
– Смотри Апанас, как она меня любит – говорит нечистый – аж вода стынет. Иди теперь ты к ней по льду, сними кольцо, да возвращайся сюда. А я не могу подойти, моя страсть лёд растопит, и сбежит красавица.
Апанас не заставил долго себя упрашивать, ступил на лёд.
Вот он уже почти на середине озера, сердце бухает кузнечным молотом. И думы разные в голову лезут. О том, что не мил жених полукровке. Уж точно не мил, раз вода стынет. И видать подлостью да обманом нечистый её заполучить хочет.
Отец-то потоп у девки, и даже если мать жива, все равно сирота считай. А солдат отродясь сирот не обижал. А девка то какая! Огонь, а не девка! Стар он для нее, конечно, да и нет ничего за душой, чтоб женихом назваться. Но от беды спасти может. Пусть сама девка судьбу свою думает. И так не больно повезло видать, и среди нечисти не своя, и людей не знает...
Этими думами пытался Изоха отгородится, от того, что уже потихоньку вползало в его сердце. Любовь.
Подошёл Изоха в плотную к лесной красавице... А глаза у неё синие-синие как васильки во ржи, брови соболиные, губы – что спелая малина. Опять заныло что-то там, куда насмерть пуля бьет. Душа, наверное.
Вот вроде нечисть болотная, а столько простоты в ней, наивности, в глазах ни стыда ни лукавства ни капли нет, и руками не закрывается, верно как и не знает вовсе, стыда то. Страх чуть-чуть плещется, детский такой, и... надежда?
Сам не зная почему, вдруг спросил Изоха, наверное, голосок её услыхать захотелось, "А почему тебя Ксенией назвали, девица?"
А голосок у неё и правда, как бубенчик серебренный.
"Аксения, по-вашему, моё имя будет. Это значит чужой или от чужого. Мой отец был не званым гостем в лесу.... А ты был зван сюда, по тому живым из леса выйдешь. Только беги тем берегом через болото, не утопнешь, беги человече, плохо тут, а ты хороший, меня обидеть не хочешь, и похоть свою усмиряешь. Добрый ты человек, не место тебе тут."
А сама так глядит синими глазищами, что потерял Изоха не только сердце, но и разум вовсе. Сам не понял, как обхватили руки стан девичий, легонько, чтоб не напугать, провел по волосам шёлковым, спины коснулся, и ниже, да как от углей раскаленных руку отдернул, совсем помешался, захотелось схватить крепко, и слиться прямо здесь с ней, благо что и лед начал таять, освобождая бедра девушки.
Совладал с собой усилием воли закаленной, только сорвал поцелуй с губ малиновых, и бросился бежать к другому берегу без оглядки. Лед под ним потрескивает, позади тоже слышно, как Ксения на лед выбралась, и тоже к берегу бежит. Несколько шагов осталось до сухого места, вдруг исчез под ним лёд, как и не было – это нечистый на том берегу увидал, что Апанас совсем в другую сторону бежит, и бросился за ним вдогонку. Едва нечистый на лёд ступил, как тот в миг растаял, ибо не только страсть жар вызывает, но и злоба тоже. А у нечистого и того, и другого сейчас в избытке. Окунулся Изоха с головой, нахлебался водички от неожиданности, к счастью не глубокое озерцо оказалось, кое-как выбрался на бережок.
Как бежал через ельник, болото, потом снова через ельник, Апанас не помнил, может и кругами бегал, откуда только силы взялись?!
Опомнился отставной солдат на опушке, лёжа ничком в траве, раскрыл ладонь – в руке кольцо зажато, камушки в нем, как глаза Ксении. Ах девка... Кольцо подарила, а сердце украла...
Где-то в далеке попел петух.
Изоха вздохнул с облегчением. Осмотрелся, всё родное вокруг, трава, деревья, всё настоящее.
Курить захотелось отчаянно, сунул руку за пазуху, там тряпица, развернул – серьги драгоценные поблёскивают. Стоял Апанас Изоха, таращился на неслыханное богатство, то-ли сон то-ли явь.
Услыхал журчание ручья, пошёл на звук, наклонился и долго пил студёную воду. Стал, было подниматься и замер.... Из чистой воды ручья на него смотрело совершенно другое лицо. Почти молодое, ни шрама, ни сединки в щетине небритой. Только морщинки у глаз остались!. Волосы русые как в 20 лет. Поднялся, потянулся Изоха и в теле чувствуется прежняя сила. Быка Изоха кулаком сваливал. "Вот и нашёл я то, чего желал всего на свете больше, молодость свою, и любовь ненаглядную, а ты нечистый, стало быть, с носом остался" – подумал про себя солдат и отправился потихоньку, дальние пути не выбирая, рассудив что серьезное дело лишь на свежую голову думать надобно, а что может быть серьезнее для мужика, чем женитьба?
День шёл Изоха, к вечеру догнал его крестьянин на телеге, груженной свежескошенным сеном.
– А ну, посторонись ка служивый!.
– А доброго здоровьичка тебе батя, сыновей работящих да плодовитых и внуков крепких! Добрый человек, табачок уважаешь? Закуривай!
– Куришь стало быть? Ну садись на телегу. Быстрее проедем. Ты то как тута очутился?.. А ты смотрю, издалека идёшь, ночевать – то здесь ни как нельзя. Парень ты крепкий... А сейчас покос, можешь у нас в деревне остановиться сыт будешь, да и с покосом поможешь. Не подросли сыновья-то ишшо. Старшему только семь годков сравнялось. Не хорошее здесь место, парень, ох нехорошее. Зато луга знатные, косить то одна отрада! Но стога не ставим тут, ну его, скосить, просушить-ворошить, да вывести скорее. Я вот один с деревни не боюсь тут покос делать, но все равно, побыстрее бы справиться...
– А чем место нехорошее, добрый человек?
– Да нечисть водится, она хе-хе конечно, везде водится, но тут испокон веков её, нечисти, места родимые. То девку спортят, то парню голову русалка закружит, то оборотни сманят. Шалят, одним словом. Тама, в лесу том, капище языческое было, больш-о-о-е. Даже говорят, людей там убивали, для жертв богам старым, да и теперь вольготно нечисть всякая себя чувствует, нежить.
Крестьянин с чувством сплюнул в сторону, и продолжил:
– Вот если бы-бы не отец Серафим, совсем мы тут пропали бы.
У Апанаса был свой интерес, в том что связано с местным населением, а мужик был и так рад возможности поговорить, охотно рассказывал о священнике, который мог совладать с любой нечистью, о чудесах, что творятся в диком лесу. Изоха слушал его в пол уха, но все важное на ус мотая, да всё не шла из головы синеокая Аксения.
На предложение задержаться в деревне откликнулся с радостью, молодое тело хотело трудится, так что косой помахать за счастье было.
День, другой проходит, гостит солдат в у мужика, свояком назвался, чтоб вопросов меньше, с покосом помогает, печь переложил, забор сладил. День ещё ничего проходит, а ночью едва закроет глаза, видит её, Аксенею, во сне, да что во сне, наяву лишь только глаза закроет так и видит. Прям, белый свет солдату немил.
Жена то у крестьянина тоже не дура, поняла откуда человек вышел, ну и может догадалась, что с ним творится, а может лишний раз проверить решила, только привела она однажды по утру сухонького старичка в монашеской рясе. Лицо у монаха чистое, глаза аж светятся добротой и участием, прямо в душу заглядывает. Отцом Серафимом представился.
Чинно отобедали, а потом пошел отец Серафим на двор, да Апанаса с собой манит.
– Что, присушила тебя девка?
– Присушила, батюшка, только не девка она...
– Девка, служивый, девка... бабку ее, тоже красавицей писаной была, нечисть сманила, та ведьмою стала, да и жить там осталась, а кольцо то, что ты на шнурке рядом с крестом носишь, железное человеческое. Его нечисть надеть не может. Сама подарила?
– Видать сама... силой я ничего не брал. В душу она мне запала. Только не помню, как выбирался.
– Может и хорошо, что не помнишь, а то гляди и умом бы повредился... А служивый – туда путь держать надумал? Тебя грусть тоска гонит. Никак решил в дикий лес податься?
Изоха только глянул на монаха тяжело. А что говорить то? Хоть к черту в пекло готов идти за ней, только-бы кто дорогу показал, уж е раз по очам в лес хаживал, только сколько не бродил – выводит его леший к утру обратно на дорогу, хоть ты тресни! Только зря вымотает по лесу.
– Пойдём тогда сначала со мной, так просто в ТОТ лес не пройдешь. Слово знать надобно.
И в самом деле, места чудные, нечисть по дорогам как купцы шляется, священники с утра пораньше неизвестно от куда в деревню идут. Вот так приснопамятный отец Серафим! ...
Провел солдат вместе со священником целый день, не бездельничал, дров наколол, воды наносил, баню истопил. Да попарились первым паром вместе с батюшкой.
– Научил я тебя словам заветным, не забудешь. Да вот, возьми еще крест старинный, что силу имеет великую, и вот кольцо, освященное.
Протянул священник колечко простое, гладкое из золота, с наказом: "надеть ей это кольцо на палец, взамен того, что она носит. Будет она тебе доброй женой"
Вспоминал слова Серафима солдат, и сердце его млело, ибо ничего так не желал Изоха, как жизни семейной с красавицей Аксенией.
Днём в лесу не так страшно было, видать вся нечисть по дуплам, по норам, да берлогам отсыпалась. Слово заветное свое дело сделало, и больше не блуждая и никого, не встретив, дошёл Изоха до озера.
И, правда, вода в озере цвета киселя ягодного, а трава на бережке, как трава, зеленая. Ждать что-ли до вечера? Но после заката и нечисть она сильнее будет... Огляделся по сторонам Изоха, вспомнил, что ему нечистый говорил.
"Да чего сюда приперся, дурак старый. На болоте девицу искать надобно, раз мать у Аксении – Болотница»
Болото то вона оно, если со своей стороны смотреть, то поправе руку будет.
Все в этом лесу не по-людски, только что лес был густой с елями столетними, земля сухая, только жёлтыми иглами припорошена – как тут же лес расступился и предстала перед глазами ровная полянка с мягкой на вид зеленой травкой., только кое-где подозрительный темные лужицы, да кочки. А так благодать – и птицы щебечут, и бабочки порхают, и цветочки, само собою, благоухают, на страивая на лад, так сказать игривый.
Стал кликать девицу Апанас на разные лады: и голубушкой её назовёт и красавицей. Нет, не показывается. Только из-за кочек то одна темноволосая голова покажется, хлопая большущими глазами заспанными, то другая Болотница по плечи голые покажется, да подмигивает так, бесстыже.
Но Апанасу эти подмигивания – что псу морковка. Крепко запала в душу Ксения.
Тут, наконец, видит Изоха, прыгает с кочки на кочку, она. Улыбается, на щеках ямочки, рубаха на ней на этот раз лазоревая, как незабудки, шёлковая, цветами расшитая.
Остановилась Аксения за десять шагов, и кричит ему: "Чего пришёл, Апанас? Чего кричишь, лес пугаешь? Аль по мне соскучал? Так иди сюда, я песню спою нежную, поцелую в уста сахарные".
"Знаем мы эти песни нежные, да поцелуи сладкие – подумал Изоха – так вот и батюшка ваш, белый свет покинул, песен да басен заслушавшись".
– Да нет, душа моя Аксения, лучше вы сюда, на бережок подойдите, я тоже расскажу вам, что-нибудь интересное, или песенку спою, маршевую, солдатскую. Да и поцеловать – не откажусь.
Заманивала, заманивала его Аксения, но Апанас твёрдо на своем стоял: мол солдатских маршей местная нечисть еще не слыхала, а именно они, строевые песни самое сильное влияние на мужика – то и имеют. А то? Что, по-вашему, господа душегубы болотные, заставляет тысячу человек строем на встречу смерти идти? Да! Именно песня! Да, спою. Но только тут, на бережку.
Тогда ловко подталкиваемая в спину охочими до новых знаний родственниками, прыгая с кочки на кочку, оказалась Аксения рядом, смотрит на Изоху васильковыми глазищами, а у того опять разум с телом прощается.
Тут обожгло что-то грудь, схватился рукой, крест. Собрал Апанас волю в кулак, про себя самый боевой марш напевает. Сидят друг на друга пялятся, как два дичка.
Однако сколь глядеться то можно? Надо решение принимать. Не простую девку замуж позвать решается. Заглянул Изоха еще раз в глаза любови своей, и решился.
– Пойдёшь – говорит – со мной, к людям жить?
– Пойду, на край света пойду, люб ты мне, только не отпустят меня...
– А я и спрашивать никого не стану, – расхрабрился обрадованный Апанас, тем более разлапистых этих, только ты не бойся ничего.
И про себя подумал, я отныне за двоих бояться буду, только ты ничего не бойся.
Взял Изоха Аксению за руку, и побежали они, не оборачиваясь. А следом лес трещит, земля трясётся, слышен вой, топот, вот-вот беглецов догонят. Просвет уже среди деревьев виднеется, скоро лес кончиться, но и дыхание погони уж спину жжёт.
И тут, откуда не возьмись, появился сам нечистый, стоит прямо на дороге, зубы белые в улыбке скалит.
– Куда спешишь так солдат, с моею невестой?
– Да тебя ищу нечистый. Гостинца тут для тебя припас. Смотри! И достает из-за пазухи крест отцом Серафимом даренный, нечистый как увидал нечистый крест, так отшатнулся в ужасе, но Апанас тоже не промах, ухватил его за кудри да крест ко лбу-то и приложил. Прошептал слово заветное, и на глазах превратился нечистый в коня.
Вороной конь. Красавец, уздечка с чеканным серебром, под седлом богатым. Конь копытом бьёт, глазом лиловым косит, зубы скалит, тогда Изоха ещё раз приложил крест ко лбу "коня" и присмирел тот заметно.
"Вот опять я нашёл то, чего желал, – подумал Изоха, – коня доброго. Видно во-время твои слова были сказаны, нечистый".
***
На перекрестке двух дорог стоит богатый постоялый двор, держит его отставной солдат Апанас Изоха с женой Ксенией, живут в любви и достатке, три сына погодка по дому бегают да доченька в люльке качается.
Хозяйство большое, да и место бойкое, люди специально заворачивают, чтобы заехать к Апанасу. Как тут проедешь мимо, если стряпня знатная, хозяин честный, хозяйка добрая, постель чистая.
А еще есть у хозяина диковина, конь вороной, да не просто конь, а скачет так, что птице за ним не угнаться, а ест тот конь не сено или овес, а лишь угли горячие.
Слух о редкостном коне дошёл до самого Петербурга. Многие хотели перекупить коня, Один граф даже поместье давал.
Украсть пытались, но уж больно свирепого нрава конь, только Изоху и признаёт, да при жене его, Ксении как ягнёнок кроткий, и слушается её как собачка.
Да что там конь, любой, кто хоть раз повстречал красавицу хозяйку, сам был бы готов собакой во дворе жить, лишь бы служить ей. Но жена у Апанаса умница, хозяйка замечательная жена примерная позавидуешь. А счастье супругов в любви порой мешает спать постояльцам, и периодически добавляет работы столяру.
Один только недостаток Жены омрачает счастье Изохи, – маленький такой хвостик...
