Текст книги "Моногамия (СИ)"
Автор книги: Виктория Мальцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 3. Песня и первый поцелуй
Вскоре мой муж Артём придумал совместный выход в караоке-клуб. Караоке – наше семейное увлечение, мы, в общем-то, и дома поём, поэтому натренированы, и у меня в арсенале имеется штук тридцать песен, которые выходят особенно эффектно. Я – обладатель довольно сильного грудного голоса контральто с бархатным тембром, и, будучи в настроении, могу произвести нешуточное впечатление. Бывало и такое, что другие посетители караоке предлагали мне деньги, лишь бы я спела их любимую песню. Моему мужу особенно это льстило, хотя и он тоже неплохо поёт, особенно репертуар Виктора Цоя.
Была пятница, в клубе набилось полно народу, мы долго ждали своей очереди. Я немного нервничала, потому что в этот раз хотелось спеть особенно красиво. Вшитые караоке минусовки меня не устраивали своим качеством, поэтому я принесла на диске свою. Алекс заметил, что я подготовилась, и подшучивал надо мной. Мой выбор пал на энергичную композицию Pink «Family portrait», и спела я её безупречно. Ещё дома продумала все детали своего выхода: чёрное, плотно прилегающее к фигуре платье обрисовывало мои по-настоящему стройные контуры – козыри нужно использовать.
«Family portrait» – ритмичная песня, требующая движений, поэтому моё бедро не слишком усердно, но и не вяло отбивало темп музыки, произведя эффект, неожиданный даже для меня – мужская подвыпившая половина любителей петь покрывала меня глазурью своих вожделеющих взглядов.
В общем, выглядело моё выступление эффектно, особенно на фоне предыдущих «артистов». А если честно, то в тот вечер мне удалось произвести своим выходом настоящий фурор, на что я, собственно, и рассчитывала. Народ начал вставать со своих мест, аплодируя, особенно смелые и дерзкие молодые люди справа требовали, чтобы я спела ещё.
Особенно не удивившись, поскольку подобное бывало и раньше, я согласилась. Высокий парень с широченной улыбкой оплатил мою следующую песню, и я решила, что теперь уже, пожалуй, можно ударить и по романтике. Выбрала невыносимо красивую балладу на испанском Miguel Bose «Si tu no vuelves», но петь её необходимо было дуэтом с мужским голосом. Желающих сделать это оказалось много, больше, чем я рассчитывала, но Алекса среди них не было. Я выбрала приятного блондина, голос которого уже успела оценить во время предыдущих выступлений, и мы спели песню не просто эффектно, а сногсшибательно. Я была довольна: всё шло строго по намеченному плану. И пока мы пели, я конечно взглянула на Алекса (нужно же было проверить, есть эффект или нет) – и он смотрел на меня как завороженный, не отрывая глаз, не суетясь, не рыская пальцем по каталогу песен, как Артём. А в тот момент, когда в припеве мой голос раскатывался волной по залу, мне казалось, Алекс переставал дышать. Ему явно нравился мой голос, глаза его горели, он улыбался.
Мы провели тот вечер незабываемо: много шутили, пели, общались. Алекс отказался петь, сказал, что у него вряд ли получится так, как у нас, и он не хочет позориться. Мы много выпили и поздно разъехались по домам.
Я сама себе хозяйка, потому что работаю удалённо, летом у меня абсолютный отпуск, и мы много гуляем с Алёшей. Алекс часто присоединяется с предупреждением или без, иногда просто находит нас в парке, на площадке, во дворе, появляется вдруг ниоткуда, как снег на голову.
Солнечный день, шум каруселей, детские крики, визг и смех – настоящее лето. Мы делимся воспоминаниями, Алекс рассказывает о своих приключениях в детстве, о том, как сильно шалил, и как изобретательно его наказывали. Я смеюсь от души, потому что и в самом деле очень смешно и даже завидно, ведь моё детство было несравнимо скучнее и проще. Алёша внимает Алексу с открытым ртом, он никого и никогда не слушал с таким вниманием и почтением. Мой ребёнок нашёл своего кумира, и как же мне больно и обидно, что не в родном отце, а в этом совершенно чужом нам человеке, и что хуже всего, абсолютно таинственном и незнакомом.
Однако я чувствую, что Алекс сознательно выдаёт минимум информации о себе, создавая лишь иллюзию открытости, но несмотря на это, я ясно ощущаю в его личности глубину Марианской впадины, её темнота и таинственность манят, желание приблизиться приковывает всё сильнее.
Но, я – человек с детства поставленный в рамки: твёрдо знаю себе цену и пределы своих возможностей, вижу свои горизонты, никогда за них не хожу и даже не имею таких намерений. Меня воспитали в традиционно пуританской семье, и это лишь первая часть Марлезонского балета. Вторая – моя исключительно природная чёрствость и холодность: Артём метко прозвал мою душевность Северным Ледовитым Океаном, а тело моё – ледяной глыбой. Конечно, сознавая свои недостатки, я пыталась исправлять их и медленно шла по этому пути, но нечто более серьёзное нежели флирт с другим мужчиной бесспорно лежало вне границ моего мира.
Самое удивительное то, что Алекс это понял. Прочувствовал, не знаю, может, очень опытный и знавал таких, как я. Я догадывалась, что нравлюсь ему, но не была до конца уверена в качестве кого: друга, собеседника или кого-то ещё. Главное, он долго, около месяца, не делал никаких попыток развить наше наиприятнейшее и комфортное общение в ухаживание, и я была благодарна ему за это.
Почему? Потому что переход наших отношений на новый уровень означал бы их неизбежный крах, а я не только уже успела прирасти к нему душой, но даже более того: Алекс стал для меня живительным кислородом, глотком воздуха в душной маленькой комнате.
{Selig – Knockin' On Heaven's Door}
Моя теория дружбы прожила до жаркого июльского дня в парке развлечений. Мы ели мороженое кофейное или шоколадное. Оно таяло так быстро, что вытекало из рожка, стекало по Алёшиным рукам, щекам, и капало на шорты огромными коричневыми кляксами. В любой другой день меня бы это расстраивало и злило, но только не сегодня. Я столько смеялась над шутками Алекса, что жизнь казалась мне счастливой, день роскошным, а испорченные шорты – ерундовыми. Я заливалась смехом, совершенно не боясь казаться неадекватной, и между приступами этой беспочвенно-безудержной радости выхватила карие глаза, затем снова и снова, и это был взгляд ребёнка, глядящего на безумно желанную, но бесконечно дорогую игрушку в магазине, ту, на которую можно смотреть, но нельзя трогать, и уж тем более играть. Он был приятен, этот взгляд. Он обволакивал приторной, как мёд, сладостью, заставлял терять чувство реальности и с головой погружаться в эфир влечения, тонуть в эйфории.
Именно в тот день произошло самое восхитительное и яркое событие в моей женской жизни, одно из тех, которые на всю жизнь остаются сладким воспоминанием, наполняющим наше существование смыслом, и проносятся перед глазами в момент угасания навеки – первый настоящий поцелуй.
Моё мороженое так же, как и Алёшино, тает, испачкав моё бедро, запястье и подбородок. Я смеюсь, чуть запрокинув назад голову и прикрыв глаза, чтобы не ослепнуть от счастья, и в этом состоянии невесомости вдруг ощущаю нежнейшее прикосновение к своей коже – лёгкое касание бабочки. Она ласкает моё бедро, затем задерживается на запястье, но ещё до того, как её фееричные крылья приблизятся к моему лицу, я усилием воли распахиваю глаза и вижу только фрагменты: воспалённые желанием губы, смуглую кожу щеки и только черты и линии, тёмные против яркого солнечного света. Но главное – мои ноздри впервые втягивают его запах в такой концентрации, ведь он не просто рядом, а находится в той зоне близости, которую называют интимной, и этот аромат мгновенно берёт в плен, одурманив феромонами до такой степени, что я забываю, кем являюсь и где нахожусь.
Алекс собирал мороженое с моей кожи губами и языком, нечаянно подарив мне самое экстатическое переживание в моей жизни. Моё тело, как и мой разум, плывёт в эйфорическом эфире, шум исчез, люди и весь мир перестали существовать, я лишь вижу ослепляюще яркий свет и… ощущаю, как нежные мужские губы касаются моих.
Лишь спустя мгновения, до меня доходит, что Алекс целует меня страстным, жарким, жадным ртом, целует так, будто хватает воздух, будто до этого задыхался, и вот, наконец, может дышать.
Я знала, что это не флирт и не ухаживание, чувствовала всем своим существом, что этот порыв внезапный, незапланированный, несдержанный, и именно это и делает его ещё более восхитительным.
Когда Алекс сам вдруг очнулся и понял, что сделал, я уже смотрела ему в глаза совершенно осознанно. Он медленно отстранился, стал извиняться, я уверяла, что всё нормально, но, мол, не делай так больше. Он – я не буду, но глаза – совсем другие: его накрыло так же сильно, как и меня.
Алекс неожиданно предложил снова караоке-клуб, и мы с Артёмом согласились. Это был будний день, народу набежало не так много, так что нам с Артёмом удалось даже спеть несколько песен. Алекс, как и в прошлый раз, смотрел на меня, не отрывая глаз, затем вдруг признался, что у меня один из самых красивых голосов, какие он слышал.
Но неожиданностью этого вечера стало его предложение спеть с ним дуэтом.
– Опозориться не боишься? – я осмелела до игривости.
– Ну, я постараюсь, – отвечает, едва заметно улыбаясь.
– Что за песня?
– Рианна в дуэте с Микки Экко, песня называется «Stay», ты же поешь на английском?
– Да, конечно.
– Не то, чтобы это была моя любимая песня или что-то в этом роде, но вчера я услышал её в машине – мне понравилась. Поможешь мне?
– Да, я знаю её, это очень красивая песня. Не уверена, что спою правильно без подготовки, она сложная, и мотив почти полностью выводится голосом, но можно попробовать. Дай угадаю, мы сегодня пришли сюда, чтобы спеть именно её?
– Ты правильно всё понимаешь, – смотрит в глаза так пронзительно, что мне становится не по себе. Снова улыбается, но на этот раз как-то таинственно.
Мы выходим на сцену, и я впервые вижу то невероятное влияние, которое Алекс, очевидно, неизменно оказывает на женщин. Он нравится не только мне, он нравится всем, и не просто нравится, а примагничивает своей броской красотой, грацией, манерой лишь слегка улыбаться, оставляя шлейф загадочности, манящей сексуальности, вкус тайны, требующей познания. Женщины, что сидят в зале, все без исключения и независимо от возраста, наций, вкусов и предпочтений, очарованы им. Это видно по их лицам, по вызывающе заигрывающей манере посадки в креслах, по их жестам и глазам, наполненным не просто невероятным интересом, но и страстным желанием, в них читается влечение.
Ошеломлённая тем эффектом, который Алекс так нечаянно произвёл на женскую половину посетителей клуба, я и сама невольно взглянула на него: снова одет полностью в белое, элегантные модные брюки, на узких бёдрах тонкий чёрный ремень, отливая глянцем, ещё больше подчёркивает изящность его тела, белая рубашка с длинными, немного собранными рукавами, и ворот открыт лишь слегка, как того требуют правила этикета, но достаточно, чтобы показать его смуглую кожу, украшенную короткими тёмными волосами, оставляющими невероятно сексуальное послевкусие, ведь этот доступный взору участок не просто влечёт, он порождает фантазии бурные, похотливые, страстные, почти животные. Алекс невероятно притягателен и, похоже, хорошо об этом знает.
Он садится за фортепьяно – в нашей песне есть музыка одного только этого инструмента. Удивлённая, что мой партнёр собирается играть сам, подхожу к нему ближе и опираюсь на крышку инструмента, в руках моих слова песни. Круг света от прожектора падает только на нас, оставляя весь остальной мир в полнейшей темноте, и в этой иллюзии уединения, я чувствую особый шарм и напряжение происходящего.
Алекс играет профессионально, и меня это покоряет: его пальцы так красиво касаются клавиш, легко извлекая из инструмента восхитительную и безупречную по моим скромным ощущениям музыку, будто он всю жизнь только этим и занимался.
{Rihanna Stay}
Мы начинаем петь, мои слова первые:
{С самого начала, это была лихорадка
Холодный пот выступил на моём разгорячённом лице.
Я тяну к нему руки и прошу: покажи мне что-нибудь!
Он отвечает: если осмелишься, подойди ко мне ближе…}
На этих словах я отрываю свои глаза от листка с текстом песни, смотрю на Алекса, и понимаю, что моя догадка верна: в этих словах, в этой песне заложен особый смысл, смысл для нас двоих.
{…Если осмелишься, подойди ко мне ближе…} вот он, тот посыл, ради которого мы двое в эту секунду находимся на этой сцене, не отрываем глаз друг от друга, живём в эти мгновения в своём собственном мире, в котором нет места ни для кого более, кроме двоих, неумолимо тянущихся друг к другу людей.
{Не знаю, как быть с этим,
Но что-то в твоих движениях
Заставляет думать, что я не смогу жить без тебя,
И это полностью затягивает меня.
Я хочу, чтобы ты остался}
Я впечатлена, эмоционально взвинчена, а потому мой голос льётся чувственным потоком, настолько красивым и сильным, какого я и сама от себя не ожидала.
Понимание того, что эта песня – признание в любви, переворачивает моё сознание. У меня подкашиваются ноги, низ живота ломит и тянет, бабочки расползаются по всему телу. Сладость происходящего сжигает меня, мою волю, моё достоинство, мои принципы.
А тем временем наступает черёд Алекса, и он поёт свои слова, глядя в мои глаза так нежно, будто хочет проникнуть в самую душу:
{Не всё так уж гладко в твоей жизни.
Не то, чтобы ты это выбрала – тебе это дано.}
Его голос божественен… как, впрочем, и всё в нём: то бархатно низкий, то изящно высокий, невероятно сильный, мужской. Он не стелется как мой, нежной волной, он разрывает на куски сердца сидящих в зале, будоражит воображение, потрясает. Люди потерялись в его голосе вместе со мной, мы заворожены, околдованы им.
И тут я понимаю, что Алекс никогда не рисуется и не выпячивает своих достоинств. Он – человек – закрытая шкатулка с секретами. И это распаляет меня ещё больше.
Смысл следующих слов доходит до меня лишь частично, окончательное понимание их глубины и пророчества разорвёт мою душу в клочья много лет спустя. Мы поём одновременно, и это покоряет зал окончательно. Наши голоса сливаются в одну чувственную спираль, идеально совпадая и дополняя друг друга, в зале поднимаются руки, некоторые люди встают. А я лихорадочно пытаюсь уловить то послание, которое заложено для меня в словах песни:
{Причина, по которой я держусь:
Мне нужно, чтобы эта пустота ушла.
Забавно, ты – тот, кто сломлен,
Но именно меня нужно спасать.
Ведь, если никогда не видеть света,
Сложно понять, кто из нас тонет.}
Действительно, сложно понять, и тогда я ничего не вынесла из этих строк. Но ясно одно: Алекс предлагает мне пренебречь условностями и рискнуть приблизиться, решиться и подойти к нему ближе. Ну и, конечно, нечто во мне очаровывает его и влечёт, наверное, то, как я двигаюсь, если уж придерживаться песни. Хе-хе.
Я вытягиваю последнее «I want you to stay», не осознавая до конца, что это означает: «не уходи» или «останься», Алекс смотрит на меня и улыбается, видит, что я всё поняла, и покорён этим, ведь я могла бы оказаться глупенькой и ни черта не разобрать его намёков. Да как минимум, не знать английского языка! Забегая вперёд, скажу, что эта его привычка общаться намёками, заставлять людей читать между строк и делать это самому, особенно самому, принесёт немало бед.
Глава 4 Первое свидание
{Ludovico Einaudi – Experience}
Не стану скрывать, очень тянуло влюбиться. Но я слишком рано стала жить по-настоящему взрослой жизнью, которая не означает «отдельно от родителей», а которая подразумевает: новорожденный, сложный, с набором диагнозов ребёнок, полнейшая вынужденная независимость в вопросах заботы о нём, второй курс заочного обучения в институте, а также головная боль о том, чем платить за квартиру и на какие деньги купить памперсы. Хорошо, что я была всегда излишне серьёзной, и меня в ту пору спасли, именно спасли, накопленные в школьные годы заработанные мелким промыслом 1500 долларов. Я растянула их до того момента, пока сын не позволил мне хоть пару часов в день подрабатывать. Да, в 19 лет у меня имелись: ребёнок, учёба, работа и полнейшее отсутствие какой-либо помощи, даже моральной. Потому что если ты, несмотря на все предупреждения и увещевания, была неблагоразумной и умудрилась залететь – будь добра, напрягайся. Очень справедливая позиция, надо сказать. Не буду никого осуждать, но… если от моего сына кто-то забеременеет когда-то не вовремя, я буду помогать, хотя бы деньгами. Это всё таки жизнь, и она порой очень сложная штука…
Так вот, несмотря на мой стальной стержень, выкованный жизненными проблемами и моей отчаянной борьбой с ними, я всё же женщина, и кое-что от существа нежного, очевидно, осталось, поэтому любить тянуло, а тем более устоять перед таким сгустком нежности и мягкости, средоточием вселенской красоты и обаяния, ходячим апогеем успешности и мужественности не предвиделось возможным.
Но мой разум давно находился на короткой ноге с сердцем, они подружились уже давно, в пору тягостной для них жизни, когда одному нужно было лихорадочно думать, как заработать, а второму, как остаться человеком, когда тебя фактически предали самые близкие люди, как найти в себе силы простить их и любить дальше. Да-да, именно любить, потому что по-другому нельзя, потому что жизнь продолжается, сложности останутся в прошлом, а семья – это навеки семья, и семья на самом деле хорошая, просто вот в тот момент никому не пришло в голову бросить мне спасательный круг.
Так вот, благодаря тесной дружбе разума с сердцем, я могу смело похвастать тем, что легко контролирую свои чувства: во мне сразу же начался внутренний диалог, сжатый смысл которого легко уложить в суждении: «не твоего поля ягода, не по аршину кафтан». На этом с темой «любви» было покончено. А вот тема секса меня волновала… И ещё как волновала, ведь в свои опытные во всех отношениях 23, я понятия не имела что это такое. Нет, имела, конечно, и даже ребёнка родила, но что-то мне подсказывало, что мне не всё показали, не всё открыли, и многое, очень многое утаили… Догадаться об этом было легко хотя бы потому, что я понятия не имела, что скрывается под страшным словом «оргазм»…
А рядом с этой глыбой тестостерона и вершиной эстетики в плане мужской красоты контролировать гормоны было немыслимо трудно. Тянуло. Тянуло не просто сильно, а с непреодолимой силой, настолько невыносимо, что решение уже давно было принято – как только, так сразу. И чёрт с ними, с гордостью и пуритаской благовоспитанностью. Рядом с Алексом думать о чём-то ещё, кроме секса, не представлялось возможным. Желание прижаться к нему и дышать, жадно втягивая носом его запахи, безжалостно сжигало мою волю и выкручивало все мои внутренности. Не сразу, но я научилась управляться с этим – холодностью. Чем черствее внутренний настрой, тем менее пагубны последствия. На этой волне я буду лететь долго и далеко…
Мы продолжали встречаться, всегда с Алёшей, но каждый из нас очень хорошо понимал, что мы актёры тетра под названием «Иллюзия дружбы». Мы ходили в кино, смотрели полнометражные американские мульты, смеялись вместе с Алёшей, и когда совершенно не нарочно его рука касалась моей, нас обоих прошибало эмоциональной волной. Потом мы гуляли в парках, и я разглядывала его, безумно хотелось дотронуться. Желание быть ближе сжимало меня будто тисками, и я изобретала поводы сократить официально допустимое расстояние, поражаясь собственному воображению. Мне хотелось ещё и ещё чувствовать его запах, касаться его тела, ощущать его близость и его жизнь…
Это было упорядоченное движение космических тел по заданным траекториям, одиночное движение по пересекающимся путям. И это ожидание неминуемого столкновения, которое для нас обоих было уже очевидным, было самым сладостным ожиданием в мире. Моя пуританская сущность забилась в самый тёмный угол моей души, скомкалась там до массы, стремящейся к ничтожно малой, и накрылась, в конце концов, шапкой невидимкой, ожидая своего часа, однако.
Его таймер движения закончился первым в пасмурный, дождливый день. Подъехав к моему дому, мы томно сидели в его Porsche, никак не решаясь расстаться и наблюдая за тем, как дождевые капли монотонно сползают по стеклу, оставляя зигзагами мокрые следы. Очень тихо Алекс спросил:
– Могу я попросить кое о чём?
– Ну, смотря о чём.
– Мы можем остаться с тобой наедине?
– Ты хочешь, чтобы я пристроила сына и осталась с тобой вдвоём? А зачем?
Он улыбнулся и отвернулся, не ответив, наверное, подумал, что я дура. А моё сознание, моё воспитание пульсировало в голове тремя красными прописными буквами «Н.Е.Т.». Но кто – ж станет слушать своё сознание при таких-то обстоятельствах?
{Hammock – Then the Quiet Explosion (Oblivion Hymns)}
Мы вошли в полумрак довольно большой залы со стеклянной стеной, смеркалось и остатки только уснувшего солнца лишь слегка наполняли светом комнаты. Я слышала едва уловимую, незнакомую мне, но безумно красивую музыку. Заглянула в комнату справа и увидела его рабочий стол, весь уставленный мониторами и гигантскими планшетами, на которых Алекс, очевидно, и создавал свои проекты. На одном из мониторов был виден эквалайзер в движении, но равномерное звучание музыки во всех помещениях, включая душ, выдавало стерео-систему, распределённую по всей квартире. На полу также были расставлены профессиональные планшеты, развёрнуты рулоны чертежей.
Эта квартира выглядела необыкновенно и красиво, в комнатах минимум мебели в стиле хай-тек, минимум предметов, но стеклянные панно, подсвеченные изнутри, с причудливыми естественными узорами застывших пузырьков воздуха, создавали иллюзию движения. Такие панно-перегородки, совершенно разные, но каждая по-своему красивая, служили стенами, зонирующими одно большое помещение на комнаты. Космическая музыка, тихая и едва уловимая, именно жила в этой «квартире будущего», дополняя её и превращая в живой организм. Внешние стены являлись полностью окнами, закрытыми полупрозрачной белой тканью, такой нежной, что малейшее дуновение ветра поднимало их как паруса и открывало взору огромную террасу с растениями и бассейном прямо за стеклянной стеной. Мой нос улавливал стойкий, но едва уловимый волшебно-приятный запах, то ли цитруса, то ли ванили, я так и не поняла, чем пахло и откуда, но было ясно, что это тоже какая-то крутая система поддержки заданного благоухания.
Я заглянула за стеклянную перегородку из белого матового стекла и увидела её, спальню. Прямо посередине, не прижавшись ни к какой стене, а прямо посреди комнаты стояла огромная кровать, белоснежная как в люксе для новобрачных. В голове мелькнуло, что, пожалуй, не один десяток таких, как я, побывал здесь. «Но я же пью в семейном ресторане из общественных бокалов, и ем из общественных тарелок общественными же вилками, так что какая к чёрту разница?» – сказала я себе. Тем более, что в этом ресторане трепетно следят за чистотой – бельё дышало свежестью, новорожденные дети не спят на таких нежных и ровно выглаженных простынях, было ясно, что бельё меняли сегодня. А это уже выдало прислугу, которой в самой квартире не было, значит, она невидимкой существовала в специально отведённое время. В голове мелькнуло матерное слово и мысль о том, что Алекс очень не бедный человек, и это меня уже не на шутку смущало, обнажая факт ещё более значительной дистанции между нами. Кроме кровати и нежного, как облако, кремового ковра, в этой комнате размером с мой дом больше ничего не было. Одна из панелей стеклянной стены была сдвинута, открывая путь на террасу – именно отсюда и врывался свежий ветер с запахом дождя, прошедшего где-то далеко от нас, гуляя по всем лабиринтам звёздного жилища, колыхая белые шторы и наполняя жизнью это пристанище людей будущего. Я вышла на террасу, и моё дыхание перехватило: неописуемо красивый вид на город, лес и озеро открывался с неё, голубой бассейн с подсветкой, плетёные иланговые шезлонги, кресла – шары, кремовый мрамор под ногами.
Внезапно повсюду загорелись огни, стало ещё более обворожительно, появилось ощущение взлётной площадки для инопланетных межгалактических кораблей.
– Так красивее, – я услышала его негромкий голос.
– Да уж… ты живёшь красиво!
– Спасибо. Проект этого дома был моим дипломным проектом, прошли годы, и с большими доработками и изменениями не в лучшую, к сожалению, сторону, удалось всё же его воплотить в реальности.
Я подумала: «Чёрт, вот я глупая, могла сразу догадаться. Это уже намного лучше: он сделал проект дома – ему дали одну из квартир, и это совсем не делает его Рокфеллером, только хорошим архитектором». Мне стало легче, и я выдохнула:
– У тебя отличный вкус! А что удалили из проекта в итоге?
– Как всегда самое красивое и самое новое. Что будешь пить? – Алекс улыбался и смотрел на меня взглядом, от которого начинала кружиться голова.
– Куда ж ещё-то красивее!? А что у тебя есть?
– Ну… можно сделать мохито, да, наверное, любой коктейль можно, у меня там есть фрукты на кухне. Могу сходить вниз и заказать тебе чего-нибудь в баре.
– Ничего не хочу из бара, давай мохито.
Мы пошли в кухню, такую же огромную, как и всё остальное в этом необыкновенном жилище, и там, в этой кухне, всё было ещё круче, чем в остальном доме. Алекс заглядывал в ящики, они выезжали на причудливых механизмах от одного лишь касания его кисти, всё горело, светилось, услужливо выползало и уползало по малейшему проявлению его желания. Алекс всё делал ловко и быстро, а я смотрела глазами неандертальца: красота и новизна, техничность и удобство интерьера, необыкновенная просторность и одновременно уютная лёгкость его квартиры произвели на меня впечатление.
– Пойдём на террасу?
– Пойдём, там красиво.
Мы сели прямо на мраморные ступеньки, сохранившие тепло жаркого летнего дня. Я пила помногу и жадно, потому что, оказывается, очень пить хотелось, так что Алексу пришлось отдать свой бокал мне, я выпила и его. Мы сидели молча, оба не знали, что и как говорить, но я чувствовала, что он смотрит на меня, и в этом созерцании была магия.
– Хочешь, я сделаю тебе ещё?
– А где тут у тебя душ?
– В спальне.
И правда, в ней была какая-то космическая дверь. Я вошла в спальню, но увидела две таких двери. Открыла первую – длинный коридор с полупустыми полками и вешалками, редко где лежала аккуратно сложенная одежда. Ясно, это шкаф. Отрываю другую дверь и узнаю душ, тут же – гигантская ванна – джакузи, ещё дверь, очевидно в туалет, и стеклянные матовые стенки двери в душ, который, конечно, тоже противоестественно просторный, техничный и модный, как, впрочем, и всё остальное. Еле разобралась, как его включить, и, наконец, расслабилась под струями воды. Ну или мохито, вернее, двойная его доза, наконец, подействовал на меня, иначе, если эту пружину не отпустить, вряд ли я отдалась бы совершенно чужому мне человеку, особенно осознавая вопиюще-очевидную временность моего нахождения в этой квартире и его жизни вообще. На стеклянных полочках стояли его баночки с шампунями, гелями и не знаю чем ещё. Я стала их трогать и рассматривать, и мне это было безумно приятно: хотелось касаться его вещей, его жизни, его интимностей, и это магическим образом околдовывало меня.
{Sarah Blasko – All I Want}
Я закрыла глаза и подставила лицо воде, мне казалось, я смываю с себя все условности и ограничения, временно стираю память о своей семье, о ждущем меня дома не плохом и не хорошем муже, о скучающем по мне сыне. Я хочу этого, безумно хочу, потому что знаю, мне будет хорошо, очень хорошо, и вряд ли у меня в жизни будет ещё хоть один шанс познать всё это. У меня достаточно ума, чтобы понимать истинную ценность вещей. Главное, не сделать никому больно.
Внезапно чувствую на спине ладонь, скользнувшую вниз, едва касаясь кожи. Замираю, наслаждаясь, затем ощущаю такое же скольжение от плеч к запястьям…
Алекс мягко взял мою руку, медленно развернул её вверх, поднял и поцеловал запястье… Столько нежности и чувства было в этом поцелуе, что у меня закружилась голова, я всем телом ощутила свою красоту и сексуальность, невероятная уверенность в этом неизвестно откуда вдруг стала наполнять меня – замкнутое, закомплексованное, фригидное существо. Я повернулась и прижалась к нему, голая и мокрая. Ощущение моей полной беззащитности и открытости перед ним, касание его одежды к моей нагой коже было восхитительным и удивляет меня до сих пор, как самые простые вещи могут пробуждать такие чувства и такие эмоции.
Алекс целовал моё лицо и губы нежно, но уже страстно, я почувствовала его язык, и мне впервые не было противно, я ощутила всю сексуальность этой ласки, невероятно интимной, бесконечно возбуждающей. Очнулась от собственного стона, он тоже оторвался от меня, так как, видимо, не понял, что не так. Его губы припухли, глаза стали ещё темнее обычного, дыхание выдавало желание обладать, и, очевидно, весь мой собственный вид говорил ему о том же, потому что, он вдруг кинулся стягивать с себя прилипшую одежду, обнажив просто невероятно красивое тело.
Я была потрясена: его красота отрезвила меня так, что я застыла в оцепенении. Подумалось, сотни скульпторов работали над идеальным рельефом, формами, тысячи художников создавали восхитительный оттенок кожи. Трудно найти слова, чтобы передать те эмоции, в которых я утонула, увидев его обнажённое тело. Оно было прекрасно, неотразимо. Одновременно утончённое и мужественное, оно поражало и опьяняло своей красотой. Ни в глянцевых журналах, ни на подиумах, ни в голливудском кино нет таких тел. С левой стороны прямо под грудью был вытатуирован рисунок, угадывалось замысловато – сказочное дерево, и множество букв с завитушками, написанных как инициалы. Дерево будто околдовало меня, рука сама собой потянулась, чтобы дотронуться до него. Алекс накрыл мою руку своей ладонью и прижал её сильнее, так, что я почувствовала, как сильно бьётся его сердце. Это биение увлекло меня, на мгновение мне показалось, что я частичка света в млечном пути, я ощутила каждым атомом своего тела невероятно сильное желание раствориться в нём, стать его частью. На самом деле, это происходило, и уже довольно давно.
Алекс приблизился, и наши тела соприкоснулись, вначале легко, не решаясь на нечто большее, лишь знакомясь и познавая друг друга, медленно, поступательно, затем плотнее, пока не сжались настолько плотно, что, казалось, нам обоим хотелось в ту секунду срастись кожей, подобно сиамским близнецам. Ощущение его горячего и сильного тела, его потрясающий мужской запах повергли меня в иное измерение, где пространство и время воспринимались иначе, где стыд и стеснение растворились в эфире желания и эстетического наслаждения мужской красотой.
