Текст книги "Мужчина ее мечты"

Автор книги: Виктория Угрюмова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 3

Игорь вошел в свой кабинет, насвистывая «Песню Сольвейг». Это был верный признак того, что у него хорошее настроение, и подчиненные моментально расслабились на своих рабочих местах. Вот если бы шеф исполнял «Искушение Дон Жуана», тогда дело другое. Тогда – спасайся, кто может.

Подобное мнение широко распространилось, что вызывало удивление, потому что Игорь Разумовский был интеллигентнейшим человеком, грубостей и вольностей себе не позволял, а его железный характер проявлялся исключительно в действии, а не в бытовых конфликтах. Тем не менее доблестный коллектив боялся шефа до дрожи в коленях и легких судорог, но уважал и любил беззаветно, что в нынешние времена – редкость. Но все сорок семь сотрудников частного детективного агентства «Ахилл» твердо знали, что шеф их не сдаст ни при каких условиях, что ему можно доверять как самому себе, и это самое важное. К тому же Разумовский был баловнем судьбы: ему всегда шла карта, ему фартило, ему подыгрывали обстоятельства. Называйте как угодно, но Игорю везло, и везло тем, кто находился рядом с ним. Поэтому даже в самые трудные времена агентство не жаловалось на нехватку высокооплачиваемых заказов и деньгами сотрудники обижены не были. В определенных кругах сложилась неплохая репутация, и потому Разумовского со товарищи передавали уже как эстафетную палочку – людям влиятельным, проверенным и в некоторой степени порядочным.

Правда, кристально чистым может быть только горный хрусталь, а неподкупно честным – неродившийся младенец, но таких требований к клиентам в «Ахилле» никто не выдвигал.

О том, где Разумовский работал до тех пор, пока основал агентство, слухи ходили самые разнообразные. Все вместе они могли послужить готовым сюжетом для лихого триллера. Так, одни утверждали, что Игорь, он же Ахилл, работал в КГБ; другие божились, что он уволился из группы «Дельта»; третьи своими глазами видели тех, кто знал тех, кто утверждал, что шеф-де спустился с Тибета в начале этой свистопляски и теперь изучает человечество вот таким странным образом. Четвертые делали умное лицо и говорили, что им доподлинно известна тайна Игоря, но они унесут ее в могилу. А по-настоящему никто и ничего про Разумовского не знал.

Было известно только, что в грязные дела он принципиально не впутывается, большие деньги признает, но не сходит при виде «зелени» с ума; живет один в приличной трехкомнатной квартире и очень любит свою собаку странной породы «супердог» – мускулистого теленка с клыками саблезубого тигра, черной масти. Фотография этого монстра в дорогушей скромной рамочке английского производства стояла на столе Разумовского в том месте, где остальные обычно помещают изображение членов своей семьи. Пес, настоящие имена которого запомнить и выговорить трудно, откликался на кличку Зевс и, бесспорно, производил впечатление. В агентстве активно сплетничали, что такая собака стоит дороже квартиры. Еще одной странностью (или сильной стороной шефа) бравые сотрудники полагали его невероятную устойчивость по отношению к противоположному полу. Нет, анахоретом Разумовский не слыл вовсе. Но отношения с дамами сердца строились как-то уж вовсе небрежно, в том смысле, что едва только дама начинала выдвигать требования – вполне даже разумные и не слишком обременительные, – как вчерашний «свет очей» превращался в нежное и приятное воспоминание. Свою свободу Игорь берег.

И зря милые секретарши меняли наряды, отчаянно кокетничали или рвались проявить заботу о холостом начальнике. Он смотрел на них со снисходительной улыбкой, верный правилу: на работе, хоть Софи Лорен, хоть Мишель Пфайффер, сотрудник есть существо среднего пола, призванное исполнять должностные обязанности, а не пытаться напичкать шефа сомнительными котлетами и сырничками. Кое-кого подобная позиция приводила в настоящее отчаяние, но большинство за это уважали Разумовского еще больше.

Сегодня настроение у Игоря было прекрасное. Милая девушка, с которой он познакомился в метро, вызвала самую искреннюю его симпатию. Причем он настолько увлекся радужными мечтами, что даже пошел в противоположную сторону от того места, куда собирался. Игорь периодически строго вопрошал себя: правильно ли он поступил, оставив девушке телефон, но не узнав ни ее телефона, ни адреса? Перезвонит ли она, захочет ли его видеть? И тут же сам себя успокаивал тем, что эта Ника явно свой человек.

Ему очень понравилось, как она держалась после этого неприятного инцидента. Другая позволила бы себе поплакать, поволноваться, и это было бы по-человечески понятно и вполне простительно. И то, что рыжая девчонка так быстро взяла себя в руки, характеризовало ее с лучшей стороны. Таким нельзя навязываться, на таких нельзя давить. Игорь решил, что неблагодарной Ника оказаться не может. И она обязательно найдет его, хотя бы для того, чтобы еще раз поблагодарить. А тогда уже он отыщет способ не отпускать ее от себя. Нельзя отпускать ее, рыжую и зеленоглазую, – ведь он искал такую слишком много лет.

В этом самом месте его размышления прервал негромкий, но категорический стук в дверь. Так мог стучать только его бессменный заместитель Вадим Борцов, единственный человек во всей фирме, которому абсолютно наплевать, какое у шефа настроение. Вадим был человеком практичным и крайне опытным, владел несколькими редкими специальностями и по праву считался незаменимым сотрудником.

– Привет, великий и ужасный! – заявил он, появляясь на пороге.

– Но очень демократичный! – уточнил Разумовский.

– Это само собой… Через двадцать минут должны явиться клиенты на «предварительную консультацию», – явно передразнил он невидимого собеседника. – Я таких зануд давно не видел: всю душу вытрясли и еще немного мозгов. У меня в какой-то момент возникло неистребимое желание отправить их подальше или сбагрить конкурентам, но они напирали на то, что нас им рекомендовал сам… – И Вадим демонстративно поднял глаза к потолку. Разумовский откровенно наслаждался спектаклем, который устроил ему заместитель. Он по опыту знал, что такие представления зря не даются и что клиентам должно было дорого обойтись их неудачное поведение.

– И? – подбодрил он Вадима.

– Десять штук задатка, как в приличных фирмах Америки и Мелитополя, пятьсот баксов в час – твоего времени, накладные расходы – по договоренности.

– Тебе бы в налоговой работать, – восхитился Игорь в который уже раз.

– Государство бы рухнуло гораздо быстрее, – резонно возразил Вадим и тут же перешел на серьезный тон: – Дело в том, шеф, что заказ у них какой-то нетипичный. Ты сам посмотри и, если что, не соглашайся. Конечно, это не мое дело – самому тебе указывать, но правым ухом чую, что они такого попросят! Слишком уж легко с деньгами расставались.

– Припекло, значит.

– То-то и оно, босс. Боюсь я, когда этих людей припекёт.

– Чёт.

– Чего изволите?

– Припечёт, а не припекёт.

– И зачем цепляться? Я, между прочим, не Кирилл и Мефодий на полуторном окладе.

– А кто ты?

– Я бы остановился на Минине и Пожарском. Скромно, поэтично, соответствует истине. Защитник и этот, как его…

– То-то же, что «как его»…

– Ладно, вижу – меня здесь не ценят, так что я пошел. А ты расправь плечи, выпучи глазки и вообще старайся выглядеть «гигантом мысли и отцом русской демократии». Да мне ли тебя учить, как пыль в глаза пускать?

Игорь расхохотался, а помощник, помахав на прощание рукой, скрылся за дверью.

Вадим, как всегда, оказался прав. Бросив единственный взгляд на троих вальяжных господ, ввалившихся в его кабинет буквально через несколько минут, Игорь ощутил легкую неприязнь. В принципе это было непрофессионально. Не его дело – испытывать какие бы то ни было чувства к клиентам, тем более тем, кто исправно выплачивает деньги; но очевидно, что это только посредники. Важные, раздутые от сознания собственной значимости, но… всего лишь «шестерки». А общение через посредника в таких щекотливых делах обычно создавало дополнительные проблемы.

– Нам рекомендовал ваше агентство господин Выдрин, – сообщил, как государственную тайну, тот, кто представился Константином Григорьевичем, – щекастый мужичок лет сорока, похожий на морскую свинку в дорогом костюме. – Нас интересует, во-первых, полная конфиденциальность, а во-вторых, оперативность. Финансовые проблемы нас не волнуют.

Эти его бесконечные «мы» и «нас» полностью подтвердили первое впечатление. Игорь усмехнулся краем рта – тоже мне, дитя «коза ностра». У него давно уже вошло в привычку не отвечать на первые фразы клиентов. И не говорить с ними тем дольше, чем больше глупостей они станут изрекать. Константин Григорьевич несколько реабилитировал себя, сразу приступив к существу вопроса:

– Вы готовы с нами сотрудничать? Я могу посвятить вас в детали?

– Конечно, – ответил Разумовский веско. – В любом случае я должен рассмотреть вашу проблему, чтобы сказать, насколько реально ее решить вообще, в какие сроки в частности. И сколько это будет стоить, если мы сойдемся в остальном.

Он не видел, чтобы К. Г. дал какой-нибудь знак, но из-за его спины моментально выступил парень с папкой в руках. Парень был типичной «гориллой», но «гориллой» отечественного разлива, а потому ужасно смотрелся в галстуке и наверняка еще хуже себя в нем чувствовал. К. Г. нервно подергал кнопку, едва не вырвав ее с корнем, и извлек пухлую пачку фотографий. Он принялся раскладывать их на столе перед Игорем, будто выбрасывал козырные карты.

– Вот, вот и вот. Это все один и тот же человек. В большинстве случаев он со спутницей, но, к сожалению, она нам неизвестна. Собственно, это и будет вашей основной задачей – установить личность женщины. И все, что можно выяснить об этом человеке, – где он, что он делает, думает, что ест и на чем спит… Все! И о ней – все!

«Тебе бы броневичок поставить на вокзале, там бы с него и вещал», – подумал Игорь, но благоразумно оставил эту мысль при себе. Он перебирал фотографии, вглядываясь в лицо мужчины. Тот ему определенно нравился, и женщина у него наверняка незаурядная, – но она на всех снимках запечатлена или спиной, или боком, а лица не было видно: сплошная масса длинных, ниже лопаток, золотистых волос.

– Когда сделаны снимки? – спросил он вслух.

– Более восьми лет назад.

Игорь присвистнул. Затем вдумчиво полистал пачку скрепленных листов, отпечатанных на принтере, – целая куча мелких, но крайне полезных деталей для того, кто возьмется искать этого человека для К. Г. и его хозяина. Собственно, при современном уровне развития техники и для того, кто знает, с какого конца за это дело взяться, найти человека, который специально не прячется в тундре или трущобах Гарлема, – дело не такое уж и сложное.

Планета у нас совсем крохотная, а половину ее населения составляют китайцы, индусы и негры, к каковым объект поиска не принадлежал.

Посетители молчали, не понукая его принять решение. Может, поэтому он и решился. А может, потому, что ему не хотелось, чтобы искал этого мистера Икс кто-то другой, не расположенный к нему, а значит, способный навредить. Еще раз внимательно всмотрелся в снимок – удивительное лицо. Пожилой уже человек, седой, с высоким лысеющим лбом, прочерченным глубокими морщинами; тонкий, хищно изогнутый нос с точеными ноздрями, жесткие складки у рта и бледно-голубые, прозрачные, как талая вода, глаза под седыми летящими бровями. При взгляде на это лицо у Игоря неясно щемило сердце. «Неисповедимы пути Господни», – подумал он, а вслух сказал:

– Какие сроки вы ставите?

* * *

Вероятно, я чересчур старомодна, но целоваться на второй вечер знакомства с человеком, о котором я ничего не знаю, не в моих правилах. И даже на «ты» так скоро перейти мне нелегко. Поэтому мы ограничились тем, что Владимир Ильич довез меня до дома, проводил до лифта и поцеловал руку.

– Вы позволите завтра навестить вас или хотя бы позвонить? – спросил он. – В ближайшие дни я свободен, а приблизительно через неделю вынужден отправиться в командировку. Предупреждаю вас заранее, чтобы не быть неверно понятым.

– Вечер был просто удивительный, – промурлыкала я. – Моя бы воля, завтра с удовольствием отправилась бы с вами на прогулку или куда-нибудь еще, но, увы, дела. Позвоните вечером, я буду рада. После восьми.

Он приподнял шляпу, прощаясь. Черт возьми! Ловко это у него выходило. Мне бы стоять и любоваться, как делают женщины, начинающие потихоньку влюбляться в нового поклонника, а я рассматривала его и думала о том, как он владеет своим телом. Ни один культурист, ни один «качок», ни один легкоатлет из тех, кого я встречала на улицах нашего города, не умел ходить как дикий зверь. Это умение особого рода.

А что касается моей чрезвычайной занятости, то, каюсь, дел никаких не имелось. Но не стоит чересчур активно проявлять интерес к такому красавцу, как Владимир Ильич. Уверена, что список его побед настолько длинный, что приходится сворачивать его в пухлый рулончик. Спору нет, Володя – приятный собеседник, и к нему действительно тянет, как ночную бабочку на огонь. И от запаха его одеколона кружится голова: что это, кстати, «Hall Mark»? И смотрит он так, что его, шельму, просто невозможно не расцеловать.

Но все это ровным счетом ничего не значит.

Дома я первым делом набрала полную ванну едва теплой воды с морской солью и несколькими каплями пихтового масла. Получился благословенный кусочек морского берега, скажем Пицунды. И настроение резко улучшилось. Затем любовно расставила на полочке батарею фарфоровых и хрустальных баночек и коробочек с притираниями: это делает женщину возвышеннее и ставит ее над обстоятельствами. И только потом включила автоответчик.

Бедняга просто дымился, выплевывая сообщение за сообщением все для той же загадочной и явно несуществующей Светы. Звонили разные люди, во всяком случае – разными голосами, но определитель с унылым постоянством высвечивал сплошные прочерки. И конца этому царствию не намечалось. Слушать было противно, а прокрутить пленку до конца просто необходимо, мало ли кто смог прорваться и оставить сообщение для меня?

Пропуская назойливые вопли мимо ушей, я думала о вечере, проведенном с Володей: что-то еще казалось мне странным и необычным, невзирая на всю приятность этого свидания, но что? Осенило меня внезапно, как Ньютона, когда я изо всех сил приложилась головой к углу книжного шкафа, запнувшись о кресло. Дело в том, что оба мы старательно избегали любых, даже случайных, упоминаний о своем прошлом. Обычно ведь как: беседующие просто не могут не вспомнить, как бывали там-то, видели то-то, знакомились с тем-то, ели что-то вкусное, наконец, два, или три года, или пять лет назад.

Любой человек обязательно ссылается на весь свой предыдущий опыт. Это его главный козырь, если хотите. Человек любуется своим прошлым, особенно с незнакомыми людьми, и даже приукрашивает его слегка и себя в нем, естественно. Рассказывать о том, что было, – это вообще единственный способ казаться безупречным. А вот мы говорили только о нейтральных вещах и, упаси боже, о нас самих. И это было неестественно.

Лично я не люблю вспоминать о своем прошлом, хотя грехов особых за мной не числится – с моей точки зрения. Просто не люблю, и все. Вот и сейчас, стоило коснуться этой темы во время мысленного монолога, на тебе! – память услужливо стала подсовывать совершенно ненужные детали. Я плюхнулась в кресло и широко раскрыла глаза, можно сказать растопырила. И принялась считать голубых бегемотиков: один, два, три… четырнадцать… девяносто семь… Не помогает. Я ощутила необходимость поговорить с человеком, которого не видела очень-очень давно. Такую необходимость, что, казалось, задохнусь, если не позвоню ему. Но нельзя: последнее это дело – нарушать обещания, данные самой себе…

Кстати, про автоответчик-то я забыла. Так и есть, уже в самом конце взволнованный женский голос, в котором я с трудом признала Леночкину маму (года четыре наверняка ее не слышала), спрашивал, не у меня ли ее дочь и не знаю ли я, где она может находиться? Но своего телефона, естественно, не оставила, хотя настоятельно просила связаться с ней, как бы поздно я ни пришла домой. В отчаянии я стала звонить самой Леночке, надеясь, что все уже утряслось, но у нее было упорно занято – и это мне не понравилось. Впрочем, живи я в Америке, я бы волновалась гораздо сильнее. А у нас, на Украине, в стольном-то граде Киеве все мы привычны к тому, что телефон может отключиться на день или два без объявления войны, просто так. И что платить за это время все равно придется.

Упорные сообщения на автоответчике меня всего только раздражали. Конечно, люди чего-то добиваются: совершенно очевидно, что случайным совпадением это уже быть не может. Но их наглая настойчивость похожа на обычное хулиганство. Позвонят-позвонят и успокоятся. Гораздо больше меня насторожила запись в моем компьютере: это не телефон, чтобы набрать номер и наговорить глупостей. Нужно еще знать пароль. Правда, для суперклассного хакера не составит особого труда взломать любую программу, но ни один суперклассный хакер не станет тратить драгоценное время на такую чепуху, как подобные детские… угрозы? предупреждения? А заурядному и даже очень талантливому программисту мой пароль не по зубам.

И вообще все вместе выглядит совершенно нелогично. Не складываются вместе покушение в метро, компьютерный взлом и телефонный бред. Все равно, что кто-то пытался соединить ежа и трепетную лань. Затем мои мысли потекли по совершенно иному руслу: для чего нам дана голова, то есть разум и ноги? Завтра же выясню адрес этой пресловутой фирмы «Ахилл» и торжественно отправлюсь туда, чтобы посмотреть, что это за явление в нашей общественной жизни. А уж потом буду думать, звонить Игорю или нет.

В этот момент раздался неуверенный звонок в дверь. Я глянула на часы – половина второго ночи. И кого это нелегкая принесла? Как всегда, о мерах предосторожности я вспомнила только тогда, когда уже открыла все замки.

На пороге стояла Леночка. Но в каком виде: растрепанная, испуганная, с красными глазами, – видно, плакала много и долго.

– Ты с ума сошла! – воскликнула я. – Твоя мама уже ошалела от беспокойства, не может тебя второй день вызвонить. И вообще, что это за мода – шататься ночью по улицам? Ты телевизор не смотришь и газет не читаешь? Или ты решила таким оригинальным способом устроить личную жизнь?

Она уставилась на меня непонимающим взглядом, а затем прошептала:

– Простите, пожалуйста. Я никак не могу отыскать свой дом. Мне сказали, я живу где-то здесь… – И стала медленно сползать по стене…

* * *

Возвращаясь домой ночными, плохо освещенными улицами города, Володька перебирал в деталях сегодняшний вечер. Не то чтобы в этом была крайняя необходимость, но привычка – вторая натура. Если десять лет подряд ежевечерне перебирать в памяти все свои слова и поступки и рассматривать их как бы со стороны – глазами постороннего человека, то это уже навсегда. Тем более что подобное упражнение не раз приносило немалую практическую пользу.

Бесспорно, новая знакомая отличалась от всех известных ему девушек хотя бы тем, что неохотно говорила о себе. Причем уклонялась от этой темы настолько легко и непринужденно, что он только сейчас это осознал. Более того, Ника и его не провоцировала на ностальгические воспоминания, и складывалось впечатление, что либо она родилась всего несколько дней назад, либо достигла того просветленного состояния духа, когда человек живет исключительно сегодняшним днем и человеческая суета обтекает его, как река мощный утес. Но очаровательная, элегантная юная женщина вовсе не походила на аскета, святого или новорожденного младенца. Просто она предлагала какие-то неизвестные ему взаимоотношения.

Казалось, что она не кокетничает и не завлекает (а этот способ поведения Володя прежде считал единственно возможным для женщин), но разыгрывает шахматную партию и почти так же, как он, – что представлялось уже совершенно невозможным, – совершенно отстраненно смотрит на себя и на него.

К тому же он достаточно искушен, чтобы не обратить внимания на то, что Ника, несмотря на свою очевидную неопытность и скромность, вовсе не трепетала и не теряла головы в его присутствии. Впервые Володя Абессинов был вынужден признать, что не покорил с ходу понравившуюся ему девушку, а его первое впечатление о ней и ее реакции на знакомство оказалось ошибочным.

Такие отношения начинали походить на сложную игру, и это только подогревало его интерес, впрочем весьма умеренный. Володька давно уже перестал испытывать любопытство, азарт, нетерпение, особенно же из-за женщины.

Он как раз ехал узеньким переулком, в котором черная махина «хаммера» казалась неуместной, «похожей на трирему, в канале для триремы слишком узком»*. Было темно, и свет фар выхватывал из мрака отдельные детали – полуразвалившиеся переполненные мусорные баки, прыснувшую куда-то в темноту рыжую кошку, выгрызенный неведомой силой участок асфальта, завязанный кокетливым бантиком кусок арматуры (это же у кого-то хватило сил и терпения!).

* Цитата из стихотворения И. Бродского.

Внезапно прямо на дороге Володька увидел чье-то тело. Ширина переулка не позволяла объехать лежавшего, да и не стал бы он этого делать, а потому притормозил машину в нескольких шагах. Ловушка была до невозможности примитивная, но попадались в нее постоянно. Кто останется равнодушным, увидев человека на дороге? А даже если и не проникнется моментально сочувствием, то ведь все равно не переедет, а вылезет из машины, чтобы разобраться. Впрочем, Володька не колебался ни секунды: скорее всего это ловушка, но даже если существует один шанс из ста, что этот человек действительно нуждается в помощи, то он обязан ее оказать. «Делай, что должен, и будь что будет».

Впрочем, из машины он выходил не торопясь. Спокойно вытащил ключ зажигания, спокойно заблокировал дверь. Все эти действия не отнимают больше полуминуты, и пострадавший вполне может подождать такое короткое время. Но он также прекрасно сознавал, что большинство людей на его месте выскочили бы в страшном волнении, не задумываясь обо всех этих мелочах. Но Володька давно уже разучился волноваться…

Их было всего пятеро – нахальных, накачанных увальней с туповато-жестоким выражением лиц. Наверняка он представлялся им легкой добычей: «серьезные» люди, в представлении уличных бандитов, белые костюмы и лайковые перчатки в конце весны не носят. И вообще не носят. И одни по темным переулкам не разъезжают. Тот факт, что из дорогущей машины разбираться, что к чему, вышел сам водитель, что телохранителями и не пахнет, неопровержимо свидетельствовал о том, что щеголеватый молодой человек не относится к сильным мира сего. Чей-то богатенький сынок, пощипать которого и для дела полезно, и для души приятно.

Они окружили его, выступив из темноты, – двое сзади и двое спереди. Лежащий тоже вскочил на ноги, едва молодой человек двинулся к нему, и теперь широко ухмылялся, демонстрируя в свете фар плохо поставленные золотые зубы.

«Мелочовка», – моментально оценил Даос.

В такие минуты Владимир Ильич Абессинов – умница, знаток восточных культур, меломан и книгочей – временно переставал существовать, уступая место расчетливому, опытному и уверенному в себе воину. Именно «воину», а не простому бойцу. И этот совершенно другой человек и мыслил, и чувствовал, и вел себя абсолютно иначе, нежели цивилизованный европеец конца XX века. Так, ему ни на долю секунды не стало жаль этих зарвавшихся подонков, которые, к несчастью для себя, столкнулись с ним, Даосом, в глухом переулке. Он не испытывал к ним ни ненависти, ни презрения, ни какого-либо иного чувства – воистину ничего. Он был всего лишь своеобразным зеркалом, которое исправно отражало и возвращало им их поступки и желания. И не его вина, что к этим людям возвращалось самое худшее.

«Ничего личного» – как любят говорить в американских фильмах. Единственное, что слегка удивляло Даоса, – это явная глупость нападавших. Хоть бы засомневались чуть-чуть: и он ведет себя совершенно иначе, чем другие, попавшие в подобную ситуацию, и его бронированный монстр вполне способен уместить в своих недрах нехилый отряд спецназа. Все это должно бы нападающих насторожить. Но не насторожило.

Они накинулись на него одновременно, полагая это самой лучшей тактикой, и просчитались. Один налетел горлом на вовремя подставленный локоть, второй получил мощный пинок в живот и с воем покатился под ноги третьему, не удержавшему равновесия. Падая, тот со всего размаха ударился лицом об острый носок ботинка, сделанного по специальному заказу. Как и знаменитые наманганские сапоги, обувь Даоса имела в носке четыре-пять слоев плотной, хорошо выделанной кожи, и удар ею был не слабее, чем удар кастетом.

Решительность оставила двоих, находившихся сзади. Они мялись на месте, не убегая (что было бы весьма разумно), но и не предпринимая активных действий. Даос развернулся к ним лицом и легко, одним длинным движением, провел два приема, вывернув первому руку из локтевого сустава, а второму нанеся прямой удар в солнечное сплетение. Едва ли ему потребовалось больше полутора минут, чтобы справиться со всеми. Это только в постановочных драках подобные схватки длятся гораздо дольше, а на практике воин не может позволить себе роскоши тратить на слабого противника много времени. Ведь он не ставит перед собой цели причинить ему боль.

Арена боя опустела почти мгновенно. Пошатываясь и плюясь кровью, издавая приглушенные стоны и нечленораздельно матерясь, неудавшиеся грабители торопились скрыться с глаз долой. Володя усмехнулся краем рта. У него единственная проблема – небольшое бурое пятнышко на рукаве: светлый костюм наверняка придется сдавать в химчистку, а он этой возни не любил.

Подобные столкновения случались у него довольно часто. Город буквально кишел накачанными юнцами, жаждавшими легких денег, но еще не примкнувшими ни к кому из «хозяев». И если всем профессионалам и бойцам, состоящим в командах, было известно, что его трогать нельзя, то вот такие молодцы слетались к нему как мухи на мед. Но даже если все происходило в центре города, под окнами жилых домов, никто не торопился на помощь пострадавшему. Люди сидели как в осаде, в лучшем случае следя за развитием событий из-за занавесок.

Странные наступили времена.

* * *

Мне несказанно повезло. «Скорая помощь» и милиция приехали почти одновременно.

Очевидно, что Еленку накачали наркотиками: во всяком случае, она была трезва как стеклышко, но абсолютно ничего не помнила и мало что понимала и от этого буквально сходила с ума. Я решила, что ее привезли прямо под мою дверь – в таком состоянии она бы и нескольких метров не одолела самостоятельно. Но бесполезно было выспрашивать у нее, что произошло, кто с ней так поступил. Мне едва удалось успокоить бедную девочку, уговорить ее сесть в кресло и расслабиться, пока я все сделаю.

– Извините, – лепетала Леночка, нервно теребя в руках то собственный шарфик, то бахрому покрывала, – извините, я ничего не понимаю.

– Все в порядке. – Я старалась, как могла, говорить уверенно и спокойно. – Все в порядке, Еленка, так случается. Поверь мне, я хорошо тебя знаю, знаю, где ты живешь, знаю твою маму. Сейчас приедут врачи и помогут тебе…

«Надеюсь», – но это я уже подумала, а не произнесла вслух. Стоило бы, конечно, налить ей валерьянки или пустырника, но я боялась сделать что-нибудь невпопад и повредить подруге еще больше. К слову, сколько мне приходится слышать нареканий и на нашу милицию, и на «скорую помощь»! Но как нетерпеливо, как отчаянно мы их ждем, когда что-то случается.

Бригада «скорой помощи» состояла из двух человек. Совсем еще молодые люди, почти студенты. Они, не перебивая, выслушали мой короткий рассказ и взялись за голову.

– Придется забирать ее с собой, – сказал один из них, представившийся Виталием. – Черт его знает, какой гадостью ее могли накачать, нужно делать анализы. А с собой у нас джентльменский набор – анальгин, валерьянка и так, по мелочи. Сами мы ничего не сделаем. Хорошо еще, состояние у нее стабильное. Вот дождемся милицию и поедем.

Второй все это время разговаривал с Леночкой, и его бархатистый баритон, неспешная и плавная речь явно подействовали на нее благотворно. Да и я, признаться, почувствовала себя намного лучше. Мне везет на хороших людей, и за это я склонна прощать судьбе многие неприятности.

Капитан милиции Павел Сторожук оказался человеком доброжелательным и спокойным. Он сразу же отправил Леночку в больницу, и мы, в компании двух его коллег, уселись на кухне пить кофе. Тоже, доложу вам, нашли время. Правда, они сидели не просто так, а проявили чудеса оперативности, в течение десяти минут вычислив адрес и телефон Еленкиной мамы и сообщив ей о происшедшем настолько вежливо и деликатно, что та, всплакнув минутку, тут же и успокоилась и засобиралась в больницу к дочери. Любая определенность лучше неизвестности.

Выслушав же мое изложение событий – а я начала с неудавшегося свидания, – Павел пообещал, что не просто передаст дело в райотдел по месту жительства пострадавшей, но и сам наведет кое-какие справки. Слава Богу, меня никто напрасными подозрениями и глупыми вопросами не мучил. Полчаса спустя я неохотно распрощалась с милиционерами и осталась одна.

Согласитесь, одиночество мое в этот момент выглядело как-то неуютно. Спать не хотелось совершенно – в голову лезли самые неприятные мысли, а версий случившегося было аж несколько, причем самых противоречивых. Одно я знала наверняка – кто-то ужасно хочет меня испугать, заставить тревожиться, суетиться и совершать ошибки. Все, что случилось в течение нескольких последних дней, прямо указывает на это. Остается только выяснить, что мой испуг даст загадочному преследователю и какие мои поступки он пытается предотвратить, так нелепо и странно угрожая мне. Но одного – прямо противоположного эффекта – мой невидимый враг добился наверняка: теперь я крайне внимательна, осторожна и собранна. Давно мне не приходилось так активно шевелить мозгами.

В такие минуты любому из нас необходима моральная поддержка. Но мне обратиться не к кому. Приятельниц в подобные вещи не посвящают, близких родственников – и подавно. Скажи я, например, тете Даше, что меня пытались столкнуть под поезд в метро (а теперь я была в этом почти уверена), и вместо поддержки я получу престарелую даму с инфарктом, что значительно усложнит мою жизнь и принесет немало вреда самой тетушке. Положительных же моментов в этой ситуации не наблюдается. И еще сильнее, чем накануне вечером, мне захотелось позвонить тому человеку.

Я его так и называла – тот человек. Мы не виделись очень давно, и вот уже больше двух лет вообще не поддерживали связи, не писали друг другу, не звонили, не передавали приветы через общих знакомых. Тем не менее если и был кто-то, кто мог бы спокойно выслушать и понять меня, а потом помочь спокойно разобраться, то это он. Я поймала себя на том, что сижу над недопитой чашкой и блаженно улыбаюсь: сама мысль о нем утешала и радовала. Вот если бы еще его увидеть. Ничего невозможного в таком желании не было. Я уже говорила, что не люблю возвращаться к своему прошлому, не люблю копаться в нем и не дорожу им. Но даже у меня не хватило решимости расстаться с некоторыми вещами, которые принадлежали той, прошлой жизни. Их совсем немного, и они хранились в разных местах. Большинство – на антресолях, в маленьком рыжем чемодане, заваленном кучей всякого хлама, а некоторые – в библиотеке. Впрочем, их еще нужно суметь отыскать.