Текст книги "Золотой контур"

Автор книги: Виктория Соколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Я знаю. Но я не леди.

На этом диалог прерывается. Я читаю план мероприятия. Скучно. К тому же ехать надо через весь город по пробкам. Я встаю в проход:

– Господа ученики! Давайте обсудим, что вас сегодня ждёт…

За разговором с детьми дорога проходит быстро. Но я всё время обращала внимание на то, как филолог всю дорогу изучающе меня разглядывал.

Мы высаживаемся из автобуса и смотрим на принимающую школу. Что за…

Закройте нас уже тогда в подвале – разницы особо не будет заметно. Здание выглядит так, будто его вчера бомбили фашисты. Илья на всякий случай изучает Положение у себя в руках: всё правильно, мы на месте. Слышу сзади голос:

– Фаллаут, блин… Давно мечтал сняться в фильме ужасов.

– Стрелецкий, заткнись и идём! – но мысленно я абсолютно полностью поддерживаю ученика.

Организаторы забирают детей, показывают нам с Ильёй наши посадочные места на станциях. Мой кабинет находится в конце коридора прямо над столовой, поэтому в нос постоянно бьёт неприятный запах кипячённого молока.

Ближе к двум часа дня вся эта муть заканчивается, и мы наконец-то покидаем это ужасное место. Естественно, наши ученики заняли первое место среди школ города.

Странно называть их "наши" по отношению ко мне и к человеку, который не учил их ни дня. Хотя его уже любят.

Нас возвращают к родной школе. На пороге встречает Дарья, чтобы забрать документы и передать к директору.

Илья обращается ко мне:

– Планы?

– Смотря что ты мне предложишь.

– Ничего интересного. Просто пообедать.

Я вспоминаю, что со вчерашнего вечера во рту не было ни крошки. Есть повод принять предложение.

У филолога достаточно дорогой автомобиль, в особенности для учителя. Я решила не вдаваться в подробности финансового положения Ильи.

Мы подъезжаем к небольшому, но уютному кафе в центре города. Садимся возле окна, я заказываю салат, суп и кофе. Илья смотрит на меня:

– Итак, рассказывай.

– Что тебе рассказать?

– Всё.

– Боюсь, за 27 лет событий было немало.

– Я никуда не тороплюсь, – он демонстративно разваливается в кресле.

– А у меня встреча вечером.

– С молодым человеком?

– Не очень уж он и молодой. Просто друг.

– Сколько ему лет?

– Где-то около пятидесяти, наверное, – не хотела акцентировать внимания на своей жизни, в особенности на Тигране.

– Интересный у Вас круг общения, Екатерина Максимовна, – судя по всему, Илья не сильно удивлён. С чего бы?

– Я свободная девушка, и могу позволить себе подобное.

– Ты осознанно не заводишь отношения?

– Я ничего специально не делаю. Просто так срослось, что у меня их стабильно нет.

– А были?

– Да.

– Давно?

– Лет двенадцать назад, – что за допрос? Мне не нравится то, как он упорно интересуется моей личной жизнью.

– И что же такого страшного тогда произошло?

– А с тобой?

– А что со мной?

– Где твоя семья? Жена там, дети?

Илья пару секунд молчит, глядя вникуда. Видимо, я задела что-то трудное, но я очень рада, что мне удалось переключить внимание разговора на него. Филолог выдаёт:

– Я одинок.

– Совсем?

– Абсолютно.

– И ты никогда не был женат?

– Был. Мы в разводе уже почти четыре года.

– Почему?

По постоянно смене поз понимаю, что говорить об этом ему совсем не хочется. Но мне уже даже интересно.

– Мы не сошлись характерами.

– Скучно.

– Да что ты?

– Я ожидала интересную историю, – интересно, поведётся ли он на мою провокацию?

Нам приносят закуски. Илья улыбается:

– Ладно, расскажу.

Мы с Верой познакомились через общих друзей. Это было лето после 10 класса. Случилась вписка на квартире у моего двоюродного брата, и мы с одной девчонкой, оба в дымину пьяные, лежали вдвоем в комнате на диване. Дело шло к… ну, понимаешь. И тут в комнату к нам зашла девушка – худенькая, с чёрными волосами, собранными в косу, в длинной цветастой юбке до пола, однотонной кофте и бежевом пиджаке. Ну, знаешь, такая тургеневская барышня. Она пришла забрать подругу домой, потому что ей позвонили и сказали, что та уже неадекватна и стремится наделать глупостей. Я увидел в Вере свой идеал… Я помню, как она одевала тело подруги, а я стоял и рассказывал ей наизусть стихи Тютчева о любви…

«О, как убийственно мы любим!…» Она смеялась… Подругу рвало над унитазом, Вера держала ей волосы… А я читал стихи… Восхищался её красотой… Вера очень долго вспоминала потом мне фразу «Мадам, простите, что я пытался воспользоваться Вашей подругой, но всему причиной мои душевные раны…» Она дала мне свой номер телефона. Мне было 17, и я был молодой, влюблённый и пьяный. Ей льстили мои ухаживания, ей нравилось быть мне симпатичной. На самом деле, в ней не было ничего выдающегося – она костлявая, невысокая, всегда скромно одетая, глаза опущены в пол. Она никогда не была красавицей с обложки, но я сходил с ума от её острого носа и рыжих веснушек на белой коже. Я дарил ей огромные букеты роз, я везде ходил за ней, как бездомный пёс, я ночевал у её подъезда, я неоднократно разбивал за неё носы… И лишь спустя восемь месяцев моих стараний она впервые меня поцеловала… Официально мы встречались четыре месяца, и всё это время я был самым счастливым человеком на Земле, я продолжал за ней ухаживать, я продолжал ходить за ней тенью…

А в один прекрасный день она сказала мне, что всё, что было – это её ошибка, что она зря позволила мне подобраться так близко, что она меня не любит и не желает больше мучить напрасными ожиданиями. Было это за два дня до моего восемнадцатилетия. Я никогда так не пил. Три недели в запое, и мне никого не хотелось видеть и слышать. Я страдал, я действительно очень страдал, мне никогда не было настолько больно. А потом, как только я успокоился, почти спустя месяц она пришла ко мне домой. Я хотел наорать на неё, спустить с лестницы и больше никогда не знать. Она сказала, что беременна. Конечно, я не мог её бросить. Через два дня мы уже жили вместе в пустой квартире, которая досталась мне после смерти отца. Мы спали на полу, ели там же, грели воду в чайнике, чтобы помыться.

Ещё через неделю мы расписались в ЗАГСе. Я снова был счастлив, ведь я женился на женщине, которую любил. Не важно, что она думала обо мне, что она хотела уйти, важно было только одно: она ждала моего ребенка. Я учился в педагогическом, она работала психологом без образования. Жили мы не очень богато, но нам хватало. Потом у меня родился сын Егор. Сейчас ему уже семь лет. Мы развелись, когда ему было четыре.

Каждый год отношения с Верой становились всё хуже, и это замечал даже сын. Особой любви между нами не было никогда, но под конец мы безостановочно ругались почти каждый день. Но мы не расходились с ней, потому что сыну обязательно нужен отец. Терпели ради него. И знаешь, если раньше я ходил за ней по пятам, то через пять лет семейной жизни я охладел к ней, а ближе к разводу она стала мне противна. Я заметил, как мой сын постоянно о чём-то с ней шепчется, но я не делал из этого какого-то скандала – мало ли, какие у матери с сыном могут быть тайны. Но однажды за столом Егор проговорился: «Мам, а когда мы снова с дядей Артуром поедем в кино?» Вера кричала на него. Позже я спросил у неё обо всём и она рассказала, что нашла мужчину, которого безумно любит. Она возила к нему сына, и, как потом сказал мне Егор, уговаривала его называть папой дядю Артура. Меня это выбесило, и я сказал ей, что та может переехать к любовнику, а я буду видеться с сыном, когда тот захочет. Мы только мучили ребенка.

Вера даже не стала меня останавливать. Я собрал вещи, и на следующее утро меня уже не было дома. Я жил у друга, а потом купил себе квартиру-студию. Вот уже три года живу в ней, а отцовскую квартиру сдаю. С Егором мы проводим время каждые выходные, он не любит Артура. Вера – домашний тиран, даже странно осознавать, что я когда-то сходил с ума от одной мысли об этой женщине. Сын хотел бы жить со мной, но я не могу себе этого позволить.

Илья вздохнул, глядя вникуда. Его откровенность сильно меня удивила, ведь мы всё ещё еле знакомы. Историю, которую он рассказал, тоже трудно назвать весёлой сказкой. Провокация вышла из-под контроля. Я неуверенно произнесла:

– Я даже не знаю, что надо говорить в таком случае.

Илья устало улыбнулся:

– Прости, что нагрузил.

– Нет, всё нормально. Это какая-то… тяжёлая история.

– Люди, знаешь ли, и похуже живут. Прошлое всегда тяжело вспоминать, даже если в нём много хороших моментов. Что-то радостное можно найти всегда.

– Например?

– Например, эта женщина подарила мне ребёнка, которого я очень люблю.

Я задумываюсь. Илья наклоняется ко мне поближе:

– А теперь ты.

– Я? – может, сбежать, пока не поздно?

– Расскажи свою историю?

– О… Ну… Мне нечего рассказывать. Отец умер, когда я была в начальной школе, и, если честно, я уже не особо помню ни его голоса, ни черты лица. С мамой отношения нейтральные, – пожимаю плечами. Не хочу выносить для него все скелеты из шкафа нашей семьи. Да и у кого их нет?

– Это как?

– Мы редко видимся. Когда получается встретиться, можем либо ругаться, либо нормально разговаривать. Но не секретничаем, как подружки. Ещё у меня есть сестра, у неё муж и четверо детей. Разница у нас небольшая, и в подростковом возрасте мы были ближе, чем сейчас. Подруг у меня нет.

– А друзья?

– Есть друг детства, Серёжа. Предупреждая вопрос, у нас с ним никогда ничего не было и не будет, никто ни на кого не претендует. В школьные годы мы вместе гуляли, на велосипедах катались, в кино ходили. Я книги читала. Потом поступила в пед, а он – в актёрский.

– До сих пор общаетесь?

– Да. Я, честно говоря, не совсем знаю, как у него дела по жизни, но разве ж это важно?

Илья удивленно приподнимает бровь, а затем пожимает плечами:

– Если вам так удобнее, то нет.

Конечно же, ни на каких велосипедах я не каталась. Моя юность наполнена чередой событий, чаще всего – криминальных. Меня в школе ставили в пример девиантного поведения. Но я не люблю об этом рассказывать.

Мы разговариваем ещё около часу, после чего Илья подвозит меня до дома.

А теперь – самое время собрать яйца в кулак, ведь впереди меня ждёт разговор с матерью.

Когда я вхожу в квартиру, мне в нос ударяет малознакомый для этого жилища запах домашней выпечки. Мама, опухшая, усталая, с поникшей головой, хлопочет на кухне. Откуда-то нашла в моём логове еду… Странно. У меня так не получается.

Собственно, такой я её и видела в свои шестнадцать лет: заплаканную, убитую жизнью, нервную и апатичную. Мне же не хватает только алкогольных вертолётов над головой и пропахшей сигаретами одежды, чтобы снова окунуться в ту атмосферу.

Я разуваюсь и осторожно пересекаю коридор, молча сажусь за стол и наблюдаю за мамиными движениями. Она, всё так же опустив глаза, тихо говорит:

– Рада, что ты всё-таки вернулась.

– Конечно, это же моя квартира.

– Ты знаешь, наверное я виновата, – она говорит это абсолютно сухо и без эмоций, поскольку на самом деле так не считает.

– Да, наверное, я тоже.

– Не надо было планировать всё без тебя.

– Не надо было закатывать скандал.

– И не стоило говорить всех этих слов тебе.

– Да, не стоило.

– Прости меня, малышка.

– Хорошо.

Она смотрит на меня. Я знаю, что она добивалась моего извинения, но я не собираюсь этого делать. Моя мать – манипулятор, но подчиняться её капризам я не буду. Тем более, что не произошло чего-то такого, за что я хотела бы извиниться. Перед кем-либо. Когда-либо в своей жизни. Да я просто ангел!

Начинается следующая стадия манипуляции: мама садится на стул и, закрывая лицо руками, плачет. Я закатываю глаза. Как бы то ни было, надо её успокоить, пока мы не затопили соседей.

Подхожу к ней сзади и кладу руку на плечо:

– Не переживай, всё хорошо. Мам, не плачь.

Я выдала свой максимум. Пусть ценит и это. Она прекрасно знает, что я – не оратор. Если хочет длинных речей, то она ошиблась дочерью.

Мама картинно разворачивается и обнимает меня, утыкаясь мокрыми глазами мне в грудь. Она начинает принюхиваться, и, забыв о своём горе, бодро вскакивает:

– От тебя пахнет мужскими духами!

– И что? Не дерьмом ведь.

– У тебя есть мужчина, о котором я не знаю? – она чуть ли не прыгает на месте от радостного предвкушения.

– Бога ради, мам! Мне скоро тридцать, а ты меня третируешь!

Она скрещивает руки на груди и язвительно произносит:

– На свадьбу, надеюсь, позовёшь.

Я снова начинаю злиться. Как бы то ни было, я не могу нормально разговаривать с мамой. Она уже столько лет не может понять, что её попытки контролировать меня заканчиваются исключительно скандалом. У неё воспитать-то меня хорошим человеком не получилось. Я предупреждаю:

– Мам, мы сейчас снова поругаемся.

Она вздыхает, но сдаётся:

– Я приготовила тебе яблочный пирог.

– О, а вот это уже дело.

– Я была на рынке. Ещё я купила себе пару вещей. Хочешь посмотреть?

Нет, но мириться надо.

– Давай.

Она выходит сначала в платье, потом в брючном костюме, потом показывает три кофты, две юбки, ещё одно платье и сапоги.

– Где ты взяла столько денег?

– Мне дали отпускные.

– И ты всё спустила на шмотки?

Мама пожимает плечами. Я киваю:

– Всё-таки твоя безответственность передалась мне.

Она смеётся:

– Ну, хоть что-то!

Мать ставит передо мной чашку чая и тарелку с пирогом, сама садится напротив и задаёт вопрос:

– Как твои дела, доченька?

Мне, в общем-то, нечего сказать, поэтому я перенаправляю вопрос к ней. Она рассказывает про работу, про Аньку, про дом… Мне надо как-то её остановить.

– …а потом приехал дядя Юра и отвёз меня домой. Ой, мне так плохо наутро было!

– Надо рассчитывать, сколько пьёшь. Мам, тут такое дело…

– Что случилось? – её поза становится напряжённой.

– Мне нужно в шесть уйти на встречу.

– К молодому человеку с приятными духами?

– Нет, к знакомому, я буду дома часам к десяти.

– Ой, Кать, ты можешь заявиться и позже, – мама отмахивается. – В конце концов, я понимаю, что такое физиологические потребности, и, возможно, ты не была бы такой злой, если бы тебе удалось нормализовать свою сексуальную жизнь.

– Прекрати.

– Я только хочу, чтобы было так, как лучше, милая, – она улыбается так благодетельно, как может, но я знаю, что она пытается меня разозлить. – Если ты никак не можешь выйти замуж, то, возможно, тебе стоит найти донора биоматериала, потому что дети…

– Прекрати сейчас же!

– Ты тратишь свою жизнь непонятно куда! Не ребёнок, а сплошное разочарование!

– Мама, хватит! Заткнись! Господи, мы не можем с тобой нормально разговаривать! Ты постоянно пытаешься вмешаться в мою личную жизнь, зачем?

– Я хочу, чтобы ты была нормальной женщиной. А то чёрт пойми кто! Удачного, мать твою, вечера!

– Благодарю!

Совершаю манерный реверанс, мама молча разворачивается и уходит в гостиную. Через секунду я уже слышу звук работающего телевизора. Переживёт как-нибудь, ничего, каждый раз переживала. В этот раз я точно не виновата, и пусть засунет своё мнение о моей личной жизни как можно дальше.

Возможно, я бы смогла избежать этой ссоры, если бы не была так агрессивно настроена. Но меня всё достало. В данный момент её постоянное рвение чему-нибудь меня научить дало накопительный эффект с раздачей бонусов.

Я иду в душ. По маминым меркам, я буду счастлива только тогда, когда выйду замуж и нарожаю супругу целую футбольную команду детей. Я к этому никогда не стремилась, и всегда говорю об этом прямо, но конфликт наших интересов просто неиссякаем. Она считает, что я обречена на одинокую старость и ужасную мучительную смерть в хосписе.

Помню, как-то много лет назад, когда Ане было 14, а мне 9, у сестры была первая любовь, если это так называется. Все эти побеги из дома, слюнявые поцелуи, нелепые засосы (господи, как же я насмотрелась на них за время работы учителем!), желательно там, где лучше видно, попытки изучать анатомию где-нибудь в темноте в колючих кустах за гаражами… Романтика – не то слово.

Этого альфа-самца звали Рома. Он ухаживал за ней, а моя сестра просто с ума сходила. Как и полагается девочкам-подросткам, она каждому встречному говорила, что безумно влюблена, а ещё они поженятся, обязательно поженятся!

И ведь именно в таком возрасте любовные страсти разгораются похлеще, чем в самом отбитом сериале для домохозяек: тут тебе и предательство, и измена, и всевозможные любовные треугольники, пятиугольники, параллелограммы… Мы переехали в другую часть города, и Аню перевели в другую школу. Конечно же, Рому она любила, и он приезжал к ней во двор гулять так часто, как только мог: раз в две недели. В промежутках он прилежно учил уроки, хоть оценок выше «тройки» и не видел с третьего класса. Но он ведь любил её, как раньше!..

В школе Аня встретила другого мальчика, хорошего и доброго, и полюбила вновь, точно так же, всем сердцем. И хотя я ещё играла в машинки, было понятно уже тогда: кто-то слишком много врёт. В общем, с того момента у нас был Лёша.

А эта дура всё-всё стремилась рассказывать маме, и если той раньше было даже смешно, то теперь уже происходящее не вызывало у неё улыбки. «Дочь, а как же Рома?» – спрашивала она, на что Аня отвечала: «Мам, я выйду замуж за Рому, но всё равно буду любить Лёшу и встречаться с ним, а Женя будет носить мне шоколадки и помогать с уроками». Первая мысль любого адекватного родителя: что же вырастет из этого чуда? Как правило, люди ведь взрослеют, а привычки не меняются.

По маминому совету, Аня решила сказать Роме о Лёше и со всем покончить. Однако Рома опередил её, сообщив, что он уже очень любит Таню и у них даже был секс (а это, на секундочку, в 14 лет звучит убедительнее, чем «я на ней женюсь»). В общем, всё мирно. Если бы Таня, узнав об Ане, не бросила Рому, и тот не решил бы вернуть мою горемычную сестру…

Она была против. Рома же каждый день таскал ей конфетки, шоколадки, цветочки, колечки, которые обычно можно найти в качестве сюрприза в каких-нибудь хлопьях, и прочую ерунду, от которой та была просто в восторге. Проревев неделю, она бросила Лёшу. Родители, естественно удивились, у них назревал естественный вопрос: зачем? Последовал ответ: «Я лучше буду с Ромой, который дарит мне подарочки, и всегда кушать конфетки, чем с Лёшей, который ни разу мне даже блокнотик не подарил».

Матерь божья, как же верещала и распиналась наша мать! А девятилетней мне было попеременно страшно то за сестру, которая искренне не осознавала прилагательные «продажная» и «корыстная», то за маму, которая рисковала остаться без голоса, сердца и нервной системы, пытаясь вдолбить слишком взрослые вещи в очень уж детский мозг. К слову, Аня не разговаривала с мамой где-то месяц, а с Ромой встречалась ещё два с половиной года. Естественно, отношения были тайной для родителей. Если можно назвать отношениями встречи, после которых вы расходитесь в разные стороны к другим людям, с которыми вам по-настоящему хорошо. Но она ведь без памяти его любила, и они поженятся, обязательно поженятся!..

Спустя годы Аня вышла замуж, и, слава картошке, не за Рому, а за Сёму. Её супруг – хороший человек, простой и весёлый, готов носить жену на руках. Однако мама очень долго не верила в эту историю, продолжая считать Сёмины деньги и украдкой думать о том, что Аня ищет выгоду из этих отношений. Но думала она так ровно до тех, пор, пока не появился первый её внук. А потом ещё трое. И сестра, кажется, счастлива.

Из той истории я вынесла одно: маме не обязательно знать всё, ещё лучше – не знать почти ничего. Всё хорошо, ничего нового – вот и весь разговор. Я даже не допускаю мысли о том, чтобы рассказать хотя бы об одном из моих половых партнёров.

Я выхожу из душа, на скорую руку крашу ресницы, подвожу глаза стрелками, украшаю губы помадой сливового цвета, сушу волосы и собираю их в пучок.

Из гостиной слышен голос матери:

– Милая, тебе кто-то звонил четыре раза!

– Высветилось имя?

– Не знаю, я не смотрела.

Да конечно! В жизни не поверю, что она не посмотрела в мой телефон. Повторяю настойчивее:

– Мам, высветилось имя?

– Нет, номер не определён.

Подхожу к телефону и убеждаюсь, что мама не врёт.

– Ну, если звонят четыре раза, позвонят и в пятый.

Бросаю телефон на диван и ухожу в гардеробную. Чем бы удивить старика?..

Знаю. На мне – один из самых дорогих в моей коллекции комплект нижнего белья из тёмно-синего кружева, который подчёркивает фигуру и смотрится просто дьявольски шикарно. Сверху надеваю облегающее чёрное платье из шёлка, с глубоким декольте и по колено, пиджак винного цвета.

Время – почти шесть. Подхожу к зеркалу в коридоре, чтобы поправить наряд и помаду. Сзади подходит мама:

– Прекрасно выглядишь, милая!

Она очень быстро отходит от ссор, но от её воркующего голоса меня бьёт мелкой дрожью, потому что я всё ещё злюсь. Я максимально беру себя в руки, чтобы быть милой:

– Я знаю.

– Давай только недолго, а то я завтра утром начну мыть полы, потому что послезавтра приедет Анечка.

– Ну так мой себе полы, я-то тут при чём?

Мама так снисходительно улыбается, что я начинаю психовать. Милейшим голосом она добавляет:

– Не хотела бы тебя будить, моя принцессочка.

– Захлопнешь дверь, когда уйду. У меня есть ключи.

– Хорошо, доченька, прекрасного вечера!

– Ты уже говорила.

С этими словами я выхожу из дома. Перед подъездом уже стоит большой чёрный джип с блатными номерами, за рулём – водитель, который больше по размерам напоминает шкаф. Когда я падаю на сидение, он грузно не то бурчит, не то рычит:

– Добрый вечер, Екатерина Максимовна.

– Поехали.

– Я Вам звонил, хотел сказать, что подъехал.

– Я вышла в шесть, как и обещала.

– Да, я знаю. Это была просьба начальства.

Машина трогается, и уже через пару минут громила открывает мне дверь перед входом в ресторан, где меня уже встречает протянутой вперёд рукой молодой мальчик-швейцар:

– Здравствуйте, Екатерина Максимовна, очень рады Вас видеть! Проследуйте за мной.

В ресторане – четыре огромных шикарно обставленных зала, перед которыми находится просторный богемный гардероб, возле которого мы останавливаемся. На смену швейцару подбегает девушка-администратор:

– Екатерина Максимовна, господин Тигран Артурович уже ждёт Вас, пройдёмте со мной!

Мне кажется, что даже многомиллионные музейные экспонаты не имеют такого сопровождения, как я сегодня.

Мы поднимаемся на второй этаж, где дожидаемся панорамного лифта, который везёт нас на шестнадцать этажей выше. Здесь находится открытая площадка для богатых людей – самая элитная часть самого престижного ресторана в городе. Играет живая музыка, милая дама поёт что-то в стиле блюз, люди наслаждаются видом города с высоты птичьего полёта. За столом важно восседает Тигран, рядом с ним стоит официант, ожидающий лично меня. Администратор отодвигает передо мной стул, и я присаживаюсь, Тигран целует мою руку:

– Тебе здесь нравится?

– Да, здесь очень красиво.

– Желаете что-нибудь заказать? – вмешивается официант, подавая мне меню.

– Я, пожалуй, салат с авокадо, говяжий стейк с пюре из сельдерея и фисташковое мороженое.

– Это весь заказ?

Тигран показывает ему какое-то дорогущее вино из барной карты, мальчик кивает и уносит наше меню. У официанта, судя по взгляду на меня, совершенно не вызывает вопросов наш со стариком тандем. Впрочем, меня мало всё это волнует: мы живём в такое время, что уже сложно кого-то удивить подобными вещами. Тигран берёт меня за руки:

– Ты так хорошо сегодня выглядишь.

– Да, я в курсе.

– Что же под этим милым платьем, дорогая?

– О, это сюрприз, ты такого ещё не видел!

– Мне уже не терпится скорее посмотреть…

Я улыбаюсь. Он внимательно меня осматривает:

– Никогда не видел такой потрясающей молодой красавицы!

– И не увидишь, потому что таких больше нет, – удовлетворённо улыбаюсь. Сама завидую своей самооценке.

– Я знаю, конечно же, знаю. Екатерина, можешь мне кое-что рассказать?

Чёрт, почему я сегодня весь день кому-то что-то рассказываю?

– Посмотрим.

– Почему у тебя нет семьи?

– Что?

– Мужа, детей? Почему их нет?

Этот вопрос ставит меня в тупик. Ну и что я должна ответить?

Я никогда не видела себя женой, тем более – матерью. Разделить с кем-то свой дом, своё личное пространство – что может быть хуже? Где гарантии того, что мой метод воспитания ребёнка самый правильный, и из него не вырастет аморальный урод или, что ещё хуже, забитое чмо?

– Детей мне хватает и на работе.

– Катя, пора иметь и своих.

– Как ты определил, что пора?

– Возраст у тебя такой – все подруги уже замужем.

– У меня нет подруг, – я отмахиваюсь. Никогда не переживала по этому поводу.

– И это очень печально.

Закатываю глаза – нельзя быть таким скучным – это кощунственно, даже если ты неприлично богат!

– Это не отменяет того, что я не хочу детей. Ну не хочу, и всё. Я сама ребенок, а ещё я работаю с детьми. Куда уж больше?

– Кстати, я тут слышал, что вам зарплату повысили.

– О-о-о-о, да, это был акт просто невиданной щедрости от государства! – я смеюсь.

– На сколько?

– На семьсот рублей.

У Тиграна от недоумения поднимается бровь. Да, именно так, хотя, как нас заверяет начальство, важно не то, насколько повысили оплату нашего труда, а сам факт повышения.

В такие моменты я очень рада, что у меня есть дополнительный заработок. Как на свою зарплату живут честные люди, я не имею понятия.

– И что же вы должны себе купить на эти деньги? – спрашивает Тигран.

– Подразумевается, что дополнительную пару трусов на холодный день и пакет гречки на сдачу.

– Потрясающе! А на второй работе как?

– Всё так же, без изменений.

– Какой ужас! И ты не берешь себе подработки?

– Нет.

– Почему?

– Ты же запрещал мне, забыл?

Мой старик выпрямляется и с гордым видом приподнимает подбородок. Мне выгодно, чтобы он думал, что я не сплю с клиентами клуба потому, что когда-то в далёком прошлом он сам сказал мне этого не делать. То, как я вовремя умудряюсь подчёркивать его авторитет в своих глазах, создаёт волшебный эффект, выражаемый в поступающем на мою банковскую карту денежном эквиваленте.

На самом деле, чистый, гладко выбритый, симпатичный и успешный человек никогда не будет нуждаться в услугах девочки на час. Посмотреть на танец – да, пожалуйста, и таких много. Но в приват-комнату попадают, как правило, либо очень толстые, мокрые от пота, с ужаснейшей отдышкой и проблемами с потенцией, либо ровесники моим ученикам. Моё чувство собственного достоинства не позволяет мне даже близко подойти ни к первому, ни ко второму типу мужчин.

– Как же ты, бедная, живёшь?

– Кое-как, от зарплаты до зарплаты. Честно говоря, не помню, когда в последний раз нормально спала и ела.

На самом деле, помню. Я прекрасно спала и хорошо ела сегодня. Однако же, когда Тигран меня жалеет, это увеличивает мою выгоду от взаимоотношений с ним. Он сокрушается:

– Бедная моя королева!

Мы рассуждаем о политике, государственном устройстве, экономических проблемах и вселенской несправедливости. В это время нам приносят заказ, и я начинаю активно потреблять свой салат, пока Тигран распинается о проблемах на работе. В какой-то момент он резко замолкает на полуслове, и я понимаю, что мне трудно есть, потому что он, не отрываясь, смотрит на меня. Я уточняю: