Текст книги "Очаровательные глазки. Обрученная со смертью"
Автор книги: Виктория Руссо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 7
Из грязи в князи
Квартира Саши Князева находилась в рабочем районе – неподалеку была фабрика, поэтому в округе жили преимущественно те, кто там трудился. Рабочий день закончился, и на улицах была суета. Уставшие люди спешили по домам или в питейные заведения, желая отдохнуть от долго трудового дня. Акулина впервые оказалась в этой части Петербурга. Как правило, она обследовала поместья, находящиеся ближе к Москве, в компании Василия, а по возвращению они тратили деньги на развлечения и ночевки в дорогих гостиницах центральной части города. Когда «заработок» иссякал, они возвращались в свои две комнатки, в которых хранились их немногочисленные пожитки и подготавливались к следующей поездке с целью наживы.
Саша Князев, как он доложил во время утомительной поездки в пролетке, жил с матерью и бабой Аксиньей, которая являлась хозяйкой квартиры и сдавала часть комнат им в наем. Это жилье для любимой матушки-крестьянки приобрел когда-то сын, сумевший открыть свое гончарное дело, а после целую фабрику по производству кирпича. Свою единственную родственницу – мать – он забрал из деревни в Петербург. Сначала пожилая женщина жила в наемной квартире, а потом переехала в собственное жилье. Сын погиб при странных обстоятельствах, как подозревало следствие, – то были происки конкурентов. После его смерти баба Аксинья осталась совсем одна. Наследства ей не досталось, на все имущество претендовала артистка балета, которая сожительствовала с молодым мужчиной «во грехе», т. е. без заключения официального брака. Старушке предлагали свои услуги юркие адвокаты, но она решила: сына все равно не вернуть, да и деньги его не заменят, и позволила балерине императорского театра решать по совести. И артистка, поразмыслив, вынесла вердикт: в старости богатство ни к чему!
Дом, в котором находилась квартира бабы Аксиньи, был совсем новый, полностью каменный, что было неудивительно, ведь к его строительству приложил свою руку и средства владелец кирпичной фабрики. Апартаменты располагались на втором этаже. Это было приятное место с прихожей, несколькими комнатами и кухней, окна выходили на оживленную улицу, а не на унылый двор. Также там была вода, ватерклозет и отдельная ванна.
Акулину и Сашу встретила на пороге старая женщина в опрятной чистой крестьянской одежде. Саша торопливо объяснил бабе Аксинье все обстоятельства случившегося, и та сразу же протянула руки и произнесла на распев:
– Христовенькая! Как же так-то?!
Доброжелательная старушка расцеловала Акулину по русскому обычаю три раза, чем пристыдила притворщицу, пораженную столь теплым приемом.
– Был у нас в деревне Иван Кузьмин. Сорванцы его дразнили, все кричали вслед: Иванов как грибов поганых! Пошел он, значит, с отцом на покос. Лето было, жарко, солнце-то припекло – они к речке – вроде как остудиться. Ивашка-то возьми да и нырни с бережка, а там – камушек. Он головушкой-то шибко ударился. Как в себя пришел – никого не признает. После жил в доме Кузьмина, как незнакомый вроде, а потом и вовсе с ума с сошел! – произнесла старушка со вздохом. – Так его и звали с тех пор: Иванушка-дурачок.
– Баба Аксинья! – спохватился юнец, переживая, что история может напугать или расстроить его гостью, которую тоже постигла столь печальная участь.
– Болтаю – зубы заговорила совсем! – спохватилась пожилая женщина. – Айда скорее в дом! А лучше к столу идите сразу, я там пирожков напекла – вкуснотища.
– Только руки помоем! – по-ребячески весело произнес юноша, приглашая Акулину следовать за ним.
От запаха пищи у Акулины кружилась голова, она с трудом вышагивала, боясь упасть в коридоре. Из крана в красивую раковину потекла вода, которую хотелось трогать, как чудо. Им с Василием на прежнем местожительстве приходилось набирать воду во дворе в ржавом кране и тащить в свою конуру. По-настоящему насладиться удобствами получалось лишь в гостиничных номерах после того, как они сбывали награбленное. Ее возлюбленный любил роскошь и игнорировал предложения экономить. Не раз у них была возможность купить небольшой домик, не такой огромный, как те поместья, в которых они промышляли, но вполне просторный для семьи. Семья – это то, чего у Акулины не было в полном смысле слова с юношеских лет, о ней она мечтала, желая обрести обычное женское счастье. Однако у них с Василием жизненные ценности были настолько разные, что отравили ее любовь.
Молодая женщина умыла лицо, и, как ей показалось, почувствовала легкое облегчение. Внутренности болели после поездки по щебню, а в голове был гул от тысячи неприятных мыслей. Она посмотрела в зеркало и снова удивилась, как изменилось ее исхудавшее лицо. Глаза казались такими огромными, что выдавали ее тоску «с потрохами». Акулина выдавила улыбку, тихо дав самой себе наставление, дабы усмирить беспокойную совесть:
– Я попросила Бога о помощи, и он послал мне этого юношу. Они добровольно оказывают мне внимание, и я не причиню им зла.
Наконец, настал благословенный момент, когда изголодавшаяся молодая особа могла вкусить румяное благоухающее мучное изделие. Корочка пирога с рыбой немного хрустела, но тесто было невероятно нежным, а начинка без костей. Ела девушка не спеша, боясь показаться невоспитанной и хорошенько разжевывала каждый кусочек.
– Скажите, как мне вас называть? – обратилась она к женщине, у которой было золотое не только сердце, но и руки.
– Зови, как наш Сашенька, – бабой Аксиньей.
– Спасибо, баба Аксинья. Пирог – просто бесподобен!
– Поклевала-то, как птенчик! – рассмеялась добрая старушка.
Акулина знала еще из жизни в деревне: «с голодухи много жрать негоже, потому как заворот кишок может случиться». Зато она с удовольствием выпила не один стакан свежего молока, которое своим вкусом воскрешало приятные воспоминания о детстве.
– Давно не пила такого вкусного молока! – произнесла она с улыбкой и, подумав, добавила: – Или просто не помню, что пробовала недавно нечто подобное.
Баба Аксинья, знающая толк в продуктах, замахала руками, торопясь поддержать тему:
– Вот и я говорю: разбавляют его! Я-то – деревенская – вкус помню! И коровьего, и козьего! Пока муж-то живой был и сынок мой… Упокой, Господи, душу рабов Твоих, и прости им вся согрешения и даруй им Царствие Небесное, – мимоходом помолилась старушка, старательно перекрестившись, после чего как ни в чем не бывало продолжила: – У меня были две кормилицы: Аниська – корова и Зайка – коза…
Добрая, но болтливая старушка принялась рассказывать о неспокойном нраве обоих животных, о том, как заболела Аниська и только любовь человеческая поставила ее снова на ноги, и еще о том, как Зайка-попрыгайка влюбилась в соседского козла и каждый день сбегала к нему по ночам… Акулина слушала ее лишь краем уха. В ее крепнущем организме начинала пульсировать душевная боль, вызванная расставанием с Василием. «Если бы я была козой, а он – козлом, живущим по соседству, вероятно, я бы тоже сбегала к нему каждую ночь», – пронеслось в ее голове. Очнулась Акулина от того, что мягкая и теплая рука рассказчицы легла на ее прохладную кисть. Девица вздрогнула и испуганно уставилась на бабу Аксинью, понимая, что последние несколько минут совсем не слушала повествование доброй женщины.
– Чего ж ты загрустила, красавица моя? – тепло произнесла баба Аксинья, после чего добавила шепотом: – Не грусти, скоро подоспеет помощь! Вот вернется с дачи матушка Сашеньки – мигом во всем разберется!
– Что значит «разберется»? – уточнила Акулина, обомлев. В ее голове поднялся жуткий вихрь мыслей, она вдруг представила, что мать Саши Князева – грозный полицейский или судья, но потом сама себя успокоила тем, что в этих службах преуспели лишь мужчины, по крайней мере, о дамах, делающих карьеру в подобных профессиях, она никогда не слышала. Вопросов лгунья не задавала, чтобы не расстраиваться попусту. «Матушка Сашеньки, которую полюбила добрейшая баба Аксинья, наверняка не может быть злым и нехорошим человеком!» – подытожила молодая женщина, стараясь усмирить свою фантазию, благодаря которой она представляла жуткие картины расправы за обман: суд, тюрьму и даже публичную казнь.
– Может, помыться хочешь? Мы сейчас Сашенькой быстро водички нагреем, чтобы не замерзла! Наберем тебе целое корыто…
– Ванну? – мечтательно вздрогнула Акулина. Она вдруг вспомнила, как подолгу лежала в теплой воде в гостиничных номерах. Ванны там были забавные: стояли посреди небольшой отдельной комнатки на смешных кривых ножках. Девица чуть не расплакалась от умиления – такого от совершенно чужих людей она никак не могла ожидать.
Когда баба Аксинья предложила расстаться с поклажей – саквояжем, стоящим рядом со стулом, на котором восседала мошенница, Акулина сначала замешкалась, но все же доверила ей свой «ценный груз», от которого зависело все ее ближайшее будущее.
– Я поставлю твою сумку в комнате рядом с кроватью, – уверила ее старушка.
Саша торопился помочь набрать воды для гостьи и очень нервничал, ему предстояло выполнить важное дело, которое он так и не завершил, встретив Акулину: ежедневно юноша отбивал телеграмму для матери, этот ритуал преданный сын не мог пропустить ни при каких обстоятельствах.
В ванной гостья пролежала долго, заботливая хозяйка квартиры несколько раз подливала ей горячую воду.
– Как у нас на деревне говорили: баня – мать вторая! – подбадривала миловидная старушка Акулину, чувствующую вину за то, что злоупотребляет ее гостеприимством.
– Когда-нибудь из кранов будет течь горячая вода, – с улыбкой заверила девушка бабу Аксинью, после очередной благодарности за оказываемое внимание.
– Бог с тобой, дитя! Это ж как такое возможно?..
– Благодаря прогрессу! Ведь едут поезда по металлическим рельсам!
– Это все от лукавого! – сделала заключение старушка и оставила Акулину в одиночестве, торопясь заняться своими обыденными делами.
«Я словно на перепутье… Куда мне двигаться? В какую сторону? Для чего теперь жить?» – бесконечно задавалась вопросами молодая женщина и не находила ответов. Мысли о будущем тяжким грузом свалились на ее душу, она не видела никаких перспектив и понятия не имела, как жить дальше.
После водных процедур Акулина отправилась в комнату, которую для нее приготовила заботливая хозяйка квартиры. Небольшое, но уютное помещение предназначалось для слуг, коих в доме не было. Убранство было скромным: стояла небольшая кровать и комод. Из-за огромного окна, выходящего на улицу, она казалась просторнее.
– Не обижу тебя? – уточнила баба Аксинья.
– Чем вы можете меня обидеть? – воскликнула Акулина, удивленно вскинув брови.
– Если места мало – иди в мою комнату. У меня там места много, как у барыни! А мне, старой, и не к чему хоромы-то! Скоро совсем тесное жилище понадобится – гроб добротный!
– Не говорите так! Мне нравится эта комната! Здесь очень уютно! – заверила ее Акулина и, бросившись на колени перед заботливой старушкой, расцеловала ей руки.
– Чего удумала, девчонка! – отмахнулась та, смеясь. – Отдыхай, а скучно станет – ко мне на кухню приходи.
Акулина кивнула и поспешила лечь в мягкую кровать. Она снова размышляла о произошедшем, не понимая, чем заслужила такой щедрый подарок. «Как там говорят?.. Из грязи в князи! Вот уж воистину так оно и есть! Будь благословенен Саша Князев за доброе и отзывчивое сердце!». Спать совсем не хотелось, но и вставать гостья не спешила, наслаждаясь удобством ложа. Таких мягких, воздушных перин она не ощущала никогда, казалось, будто она парит на облаке. Постельное белье приятно пахло полевыми цветами. Она старалась придумать дальнейший план существования, было очевидно, что, несмотря на бесконечную доброту бабы Аксиньи, необходимо было сбежать как можно быстрее – до приезда матери Сашеньки, которую она почему-то боялась, как огня. Чувствовала Акулина себя вполне сносно, но все же пришла к выводу, что не стоит торопиться. «Утро вечера мудренее!» – решила она, понадеявшись, что ей удастся ускользнуть незамеченной в ближайшее время и миновать объяснения с милыми людьми, не придумывая причину, куда и зачем спешит беспамятная женщина.
Акулина облачилась в платье из мягкой светлосерой ткани, купленное когда-то заботливым сыном для бабы Аксиньи. Пожилой женщине оно казалось красивым, но слишком барским, хотя на самом деле оно было весьма простенького покроя: с длинными рукавами, вырезом лодочкой и длиною в пол. Акулине вещица, предназначенная для старушки, была великовата и коротковата – чтобы закрыть стопы пришлось поддеть нижнюю юбку, которая болталась на бедрах.
– Ну, Акулинка, ей Богу! – произнесла баба Аксинья, увидев на пороге кухни скромную девушку с заплетенной косой. Гостья обомлела и вытаращила глаза, не зная, что ответить на это восклицание. Хозяйка квартиры объяснила, что Акулинкой звали у них в деревне одну красавицу, к которой сватался ее сын, но та поворотила носом и вышла замуж за другого – выбрала жениха побогаче. После отказа не верящий больше в счастье молодой парень решил доказать коварной обманщице, долгое время приваживающей его, что она ошиблась с выбором, и поставил себе цель заработать столько денег, чтобы купить себе любую женщину.
– Чего ты там встала, как сиротинушка, пройди сюда! – произнесла баба Аксинья, смахнув слезу. Воспоминания о любимом сыне всегда вызывали у нее слезы. Акулина прошла и уселась на большой деревянный стул, стоящий по другую сторону стола от расчувствовавшейся старушки.
– Удивительный вы человек! – завороженно произнесла девушка, разглядывая морщинки на мягком румяном лице. – Эта Акулина поступила нехорошо, а вы будто и не сердитесь совсем.
– Так без худа добра не бывает, милая моя! Шанита мне сказала: судьба такая сыну твоему – помереть молодым. Останься он в деревне, да женись на своей зазнобе – так все равно рано или поздно на тот свет бы засобирался! Он мне говорил: я, мол, матушка, только теперь дышу полной грудью – здесь – в Петербурге. А если он счастлив был, так и мне хорошо. Что ж поделать… Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Смущенная Акулина предложила помощь в готовке, но старушка была против, объявив, что на кухне она – барыня.
В коридоре послышались шаги, но ни баба Аксинья, ни ее собеседница не обратили внимания на шум, потому что если кто бы и пришел в дом в этот вечер – так только Саша, а он обычно появлялся громко и весело, как весенний свежий ветер после долгой зимы.
– Ну, здравствуйте! – произнес пронзительный женский голос. Акулина вздрогнула, испугавшись, и резко повернула голову. В проеме двери стояла женщина, похожая на дьяволицу: с темными, как ночь, глазами и черными, как сажа, волосами. Напуганная гостья хотела было поздороваться, но звук застрял в горле, она смогла лишь кивнуть, не понимая, кто перед ней.
– Шанита, что же ты не предупредила?! Мы с Сашенькой ждали тебя лишь на следующей неделе! – воскликнула баба Аксинья, вытирая руки передником, после этого она кивнула на Акулину. – А это наша гостья.
– Я знаю, – ответила цыганка, высоко подняв подбородок и с вызовом глядя на оробевшую девушку.
Глава 8
О чем поет цыганская душа
Акулина сидела на кровати в комнате, которую ей любезно предоставила баба Аксинья. Черноволосая женщина стояла напротив и пристально рассматривала гостью, уткнув руки в боки. На ней было темно-синее благородное одеяние, но оно совсем ей не шло. Цыганка, в глазах которой полыхало пламя чувств, блекла в скромном платье, пусть даже из очень хорошей ткани. Как рояль в чехле: все знают, что под тканью находится прекрасный музыкальный инструмент, но возникает вопрос: пригоден ли он для воспроизведения прекрасных композиций?
Шанита устроила допрос Акулине и почти час ее пытала, задавая различные вопросы.
– Ты пришла за моим сыном? – с волнением спрашивала женщина.
– Я же вам говорю: он мне помог на улице. Я была почти без чувств, и если бы не ваш Сашенька…
– Зачем ты называешь его по имени! Остановись, смерть! Застынь! Оставь моего мальчика в покое!
Данное обращение очень задело Акулину, она чувствовала себя подавленной и хотела поскорее сбежать прочь из дома, который был приветливый и теплый, но мигом остыл с появлением цыганки – Шанита охладила его ледяным недоверием.
– Послушайте, просто дайте мне уйти прочь! – умоляла гостья. – Мне ничего не нужно ни от вас, ни от вашего сына! Я благодарна вам. Вы сумели воспитать такого… удивительного человека! Неравнодушного к чужому горю!
Последние слова немного смягчили вспыльчивую цыганку, похвалу любимому ребенку она не могла игнорировать, потому как души в нем не чаяла и считала его самым лучшим сыном на свете.
– Я не зверь, – произнесла Шанита спокойно. – И не выгоню тебя на улицу, зная какой недуг в твоей голове.
Акулина покорно склонила голову и готова была рассыпаться благодарственными словами, но женщина запретила ей что-либо произносить, продолжив:
– Ты можешь находиться здесь. Но тебе придется играть по моим правилам…
– Но я не играю…
Лицо цыганки приблизилось к Акулине так близко, что она почувствовала ее дыхание.
– Если ты не играешь – то тебе нечего бояться. Ты ведь благодарна той женщине, которая тебя приютила? – произнесла Шанита, а после того как напуганная Акулина кивнула, продолжила: – Я ей тоже благодарна! Очень! Как ты думаешь, много ли человек захотели когда-то взять в дом оборванную цыганку, держащую за руку светлоглазого мальчика? Эта святая женщина впустила нас и отказалась от оплаты. А сейчас она попросила меня быть доброй к тебе. Так оно и будет. Ты останешься здесь, но я за тобой буду наблюдать.
Входная дверь хлопнула, и женщина распрямилась, обрадовавшись, на ее глазах выступили слезы счастья. «Мой сын», – выдохнула она и ринулась к двери, но, прежде чем покинуть комнату, она остановилась у двери, обернулась и негромко произнесла:
– Знаешь, что я вижу, глядя на тебя? Ты – неплохой человек, но у тебя есть темные тайны и это меня беспокоит. А еще я чувствую опасность. Вместе с тобой в наш дом вошла смерть. Я это почувствовала сегодня утром и поспешила приехать. Отдыхай, но мы еще поговорим.
Дверь захлопнулась, и напуганная Акулина уставилась на противоположную стену, некоторое время она сидела не двигаясь. Слова Шаниты: «Вместе с тобой в наш дом вошла смерть», постоянно кружили в ее голове, как заевшая пластинка. Она знала, что это связано с чертовым колье, проданным Зинаиде. Видимо и Акулина стала частью проклятья.
– Что же мне делать? – шептала девушка в пустоту комнаты. Она слышала, как в коридоре любящие мать и сын осыпают друг друга благодарностями за то, что имеют счастье видеться. Это было трогательно до слез, и в свете их восторга Акулина отчетливо видела пустоту своей жизни.
В ее голове снова возникли мысли бежать прочь. Неважно куда – главное, подальше от этого очага благополучия, который своим теплом растапливал ее, превращая в жидкий воск. Акулина боялась превратиться в маленькую безысходную лужицу, не пригодную к дальнейшему употреблению. «Но куда я побегу? И что, если мое проклятие всегда будет со мной?». Девица вспомнила, как баба Аксинья предположила, что мать Сашеньки сможет помочь разобраться ей в ситуации неведенья. Возможно, Шанита была ее единственным шансом, благодаря которому она сможет «прозреть».
Ночь никак не заканчивалась. Акулине казалось, что за три дня страданий, вызванных уходом Василия, она выспалась на всю жизнь вперед, поэтому, ворочаясь с боку на бок, молодая женщина мучилась на облаке-перине, тихо ворча: «Даже рай может стать приторным!».
Завтрак прошел в тишине. Все чувствовали себя в чем-то виноватыми, даже Шанита. Она сидела, как царица во главе стола и не сводила глаз с незваной гостьи.
– Сашенька, как твои успехи? – произнесла, наконец, цыганка. – Вчера мы так и не поговорили, было поздно!
– Константин Александрович меня похвалил! – радостно заявил юнец, просияв.
– Мой сын мечтает стать артистом, – улыбнувшись, произнесла она, не сводя с Саши ласкового взгляда. – Берет уроки у знаменитого на весь Петербург артиста из Александрийского театра. Вы, наверняка, слыхали о великолепном комике Константине Варламове! Вы бывали в театре? – произнесла Шанита, пронзительно глядя на Акулину, у которой от этого внимания холодело все внутри.
– Не могу ответить на этот вопрос, – выдавила гостья, подавившись кашей. Ей казалось, что она ежеминутно сдает экзамен придирчивой цыганке.
– Все забываю, что вы в каком-то смысле калека, – с громким вздохом подметила Шанита и, повернувшись к бабе Аксинье, уточнила: – Как там в народной мудрости… Если Бог хочет наказать человека, он лишает его разума, верно?
– Кто хочет кофию? – уточнила старушка, не желая нагнетать обстановку. Крутой цыганский норов своей квартирантки она знала, но, несмотря на него, не переставала ее любить нежной материнской любовью.
– Не кофию, а кофе! – подключился Саша. Он сидел по левую руку от матери и периодически пожимал ее кисть, будто проверяя: настоящая ли она? Живая ли?
Акулина же сидела поодаль – на другом конце недлинного прямоугольного стола. Казалось, что она была одна против команды, состоящей из троих человек.
– Однажды, на занятиях я что-то рассказывал Константину Александровичу и не заметил, как вместо кофе, сказал кофию! Вы бы слышали, какую он мне взбучку устроил! – подключился к разговору Саша и тут же попытался изобразить человека с одышкой, произнесшего: «Если будешь сорить дурными словами – оборву уши! Только тебе придется самому ко мне подойти на раздачу оплеух!».
Все, кроме Акулины, рассмеялись. Она озадачено посмотрела на Сашу и заметила:
– Ты так изобразил, словно этот человек очень толстый!
Ее слова вызвали еще большее веселье, причина которого ей не была понятна.
– Теперь я тебе верю! – бросила Шанита через стол, глядя на растерянное лицо Акулины. – Ты действительно лишилась памяти, коль не понимаешь, кого показывает мой талантливый сын.
– В газетах его называют царем русского смеха! – подхватил ее юноша. – А на спектакли, где он появляется, – не достать билетов. Он почти все время играет сидя, но все равно доводит публику до слез от смеха!
– Ты куришь? – резко уточнила Шанита, желая все же донести до бестолковой Акулины у какого великого человека обучается ее любимый сын.
– Нет, – отозвалась растерянно девушка, думая, что в вопросе цыганки снова подвох. – Наверное, не курю… По крайней мере мне не хочется.
Оказалось, что в Петербурге были выпущены папиросы «Дядя Костя» с портретом любимого публикой комика, а в городе висели огромные рекламные портреты. Акулина вдруг вспомнила, что однажды они с Василием были на каком спектакле, где одному из артистов, почти не встающему со стула, хлопали практически после каждой реплики. Из-за неуместных оваций и слишком громкого хохота, ей почти ничего не удалось расслышать, поэтому спектаклем девица осталась недовольна. Она с грустью рассматривала крупного человека, утратившего способность передвигаться, выжидая окончания первого акта. А в антракте Акулина услышала разговор двух зрителей, которые сочувствовали любимому артисту, много лет страдающего от слоновьей болезни. Тот поход в театр запомнился тем, что на вторую часть спектакля они с Василием не вернулись, но прихватили с собой из гардероба чужие дорогие одеяния, изображая благородную пару.
Завтрак был окончен, и все ждали, пока Шанита объявит дальнейший распорядок дня. Она захотела уединиться и поговорить с сыном об успехах на недешевых театральных уроках с самым знаменитым актером Петербурга, Акулина же вызывалась помочь убрать посуду бабе Аксинье.
– Она не прислуга! – как бы защищаясь, произнесла Шанита.
– Я просто не знаю, чем еще заняться, – пояснила Акулина свое желание.
Цыганка кивнула, поправила пестрый халат, похожий на те, что любила носить бывшая соседка гостьи – певичка Зинаида – и с громким смехом принялась щекотать сына, словно он был малое дитя.
– Она его очень любит, – подытожила Акулина, проводив взглядом непохожих друг на друга родственников, и принялась собирать посуду со стола.
– Души не чает! Как я в своем сыночке! Упокой, Господи, душу раба Твоего, и прости ему вся согрешения и даруй ему Царствие Небесное! – торопливо протараторила старушка и перекрестилась.
Некоторое время обе молчали, освобождая стол и перенося все на кухню. У Акулины было много вопросов, но задавать их она не решалась. На ее счастье баба Аксинья сама заговорила первая:
– Тебе, наверное, интересно, почему они так непохожи?
Акулина пожала плечами, не желая выдавать свое любопытство, и как бы между прочим заметила:
– Жаль, я не помню своих родителей… Может, и у меня мать – цыганка!..
Ее шутка не понравилась добродушной старушке, впервые в ее взгляде проскользнуло осуждение. Акулина спохватилась и торопливо попросила прощения за то, что взболтнула не подумавши.
– Знаете, что объединяет и похожих, и непохожих людей? – извинительным тоном произнесла девица.
– Что же?
– Любовь! Нет любви – нет смысла в жизни.
Акулина через силу улыбнулась и почему-то подумала о Василие. Сердце ее затосковало. Баба Аксинья активно закивала, ее взгляд вновь наполнился приятным теплом. Они перебрались на кухню, старушка принялась за мытье посуды, а девушка села рядом с полотенцем, помогая вытирать все, что покидало тазик.
– У этой цыганки очень тяжелая судьба, – выдохнула баба Аксинья. – Материнское сердце всегда болит за родных кровиночек… У тебя пока нет своих мальцов, но придет время и ты поймешь, что это значит: быть матерью. Шанита любит своего сына больше жизни!
Хозяйка квартиры начала свое повествование о красавице-цыганке, которая влюбилась в молодого барина, жившего в поместье неподалеку от места, где остановился их табор. Это была роковая любовь, сразившая обоих с первого взгляда. В сильных мужских руках молодая строптивая кобылка превращалась в податливую воркующую голубку. Ни ее, ни его родители, никогда не согласились бы на подобный союз, поэтому они встречались тайно посреди леса – там же где и случайно повстречались. Потерявшая голову девушка пошла дальше, чем позволяли приличия, отдавшись чувствам не только душой, но и телом. Она забеременела. Молодой барин пообещал жениться на ней, даже если его родитель будет противиться. Он был единственным сыном, поэтому надеялся умаслить своего старика и вымолить благословение. Влюбленные встречались в старой хижине в лесу и условились увидеться на следующий день, но молодой барин так и не явился. Прошло несколько дней, а от него не было ни весточки. Несчастная будущая мать была вынуждена рассказать обо всем своему отцу, однако пожилой цыган, чтящий традиции народа, не смог принять того, что его дочь спуталась с инаковерующим и ее со страшным позором изгнали из табора. Идти ей было некуда, и молодая цыганка отважилась явиться в поместье, надеясь, что возлюбленный сжалится над ней и будущим малышом. Однако ее ждал настоящий удар – молодого барина не было в живых с того самого дня, как он пообещал все рассказать отцу. Молодой мужчина так спешил домой, окрыленный счастьем, что случайно угодил в капкан в лесу и там же умер от потери крови и зубов диких зверей. Безутешный старик-отец принял брошенную всеми девушку, носящую под сердцем единственного внука. Когда родился младенец, радости пожилого владельца поместья не было предела – мальчик был копией молодого барина: белокурый и светлоглазый.
Когда малышу исполнился год, его забрали у матери и вверили в руки нянек. Цыганка снова оказалась на улице без средств к существованию. Она бродила по близлежащим деревням и зарабатывала гаданием, но иногда приходила к поместью и подолгу ждала, когда ее маленького сына выведут на прогулку. Плача, она наблюдала за ним и удивлялась, как сильно мальчишка похож на ее умершего возлюбленного. Устав бродить, молодая женщина даже пыталась наложить на себя руки – бросилась с обрыва в реку, но течение вынесло ее тело на берег, и цыганка выжила. В тот момент она решила, что это божий промысел, и поклялась вернуть себе сына, чего бы ей это не стоило. Мать выкрала ребенка, которому на тот момент было почти пять лет, и бежала в Петербург.
– Сашенькой его назвал дед – отец молодого барина. Имя она так и оставила, – заканчивала свое повествование старуха, – А раз мальчонка – Князев сын, она такую фамилию ему и дала.
– Саша Князев, – вторила Акулина задумчиво. – Неужели мальчик вспомнил ее после стольких лет?
– Конечно, он ведь память не терял! – прозвучал насмешливый голос Шаниты. Акулина вздрогнула, и чуть было не выронила тарелку из рук. Героиня истории стояла за ее спиной и хищно улыбалась.
– Что ж, теперь ты обо мне все знаешь, – произнесла цыганка серьезно. – Теперь моя очередь узнать тебя поближе!
– Но я ведь… совсем… ничего не помню! – заикаясь, пробормотала Акулина, уставившись на бабу Аксинью в надежде, что та отгонит надвигающуюся тучу. – Мне нечего вам рассказать!
– Ты молчи. Карты скажут! – зловеще произнесла Шанита. В это мгновение раздались раскаты грома, и напуганная лгунья уставилась на окно, в котором увидела почти черное небо. На дрожащих ногах Акулина направилась за цыганкой, мысленно читая «Отче наш», в надежде, что Бог не оставит ее.
