Текст книги "Нам нельзя (СИ)"

Автор книги: Виктория Лукьянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 9

Спустя полчаса я уже сижу в столовой и стараюсь есть медленно, чтобы не выдать, как я на самом деле голодна. Только увидев накрытый специально для меня стол, понимаю, что желудок уже от голода прилипает к позвонкам. Передо мной в белоснежных тарелках – яичница какой-то идеальной формы. У тети она всегда подгорала. Рядом фрукты, напитки на выбор и еще множество сладостей, от которых кругом идет голова.

– Я не знала, что ты ешь, – оправдывается Лидия Павловна, подливая в мою чашку еще сока. – И что пьешь по утрам. Поэтому пришлось импровизировать.

Не могу сдержать улыбку. Мне так приятны ее хлопоты, что на глазах наворачиваются слезы благодарности. Лишь одно омрачает сегодняшнее утро – парень, сидящий напротив и жадно поглощающий свою порцию глазуньи. Арсений ест так, словно ему никогда не прививали хороших манер. Чуть ли не чавкает, хаотично собирая еду со всех тарелок и чашек. Но при этом он продолжает зорко наблюдать за мной, а я боюсь подавиться в самый неожиданный момент и выдать сок носом, поэтому и ем аккуратно, прожевывая каждый кусочек.

– Арсений, что-нибудь еще будешь? – Лидия Павловна, кажется, смягчается, наблюдая за нами. Мне даже мерещится, что в ее глазах вспыхивает какой-то странный огонек. Добрый такой, ласковый, что ли… Словно заботливая курочка кормит своих цыплят.

Сравнение, конечно, не идеально, потому что Арсений говорит с набитым ртом, как свинья. Меня аж передергивает от его манер.

– Неа, теть Лид. Всё, я наелся, – и хлопает себя по животу. И куда делся тот парень с ужина после свадьбы? Он вел себя практически элегантно, отвешивал комплименты, от которых едва ли не смутилась тетя, бесил маму так, что та едва не взрывалась от злости после каждого его выпада.

– Хорошо, – выдыхает женщина, обращаясь ко мне: – А тебе что-нибудь еще понадобится?

Я резко трясу головой, а потом понимаю, что пора бы начать говорить. Никто мне тут язык не откусит.

– Спасибо, все было очень вкусно, – и отправляю последний кусочек глазуньи в рот.

Арсений кривит усмешку.

Я ему не нравлюсь. Определенно.

Лидия Павловна кивает и, что-то сказав про другие дела, уходит, оставляя нас впервые за время завтрака наедине. И вновь я чувствую, как за моей спиной смыкается ловушка.

Арсений, почуяв легкую добычу, вальяжно располагается на стуле, его плечи расслаблены, ноги вытянуты. Он кладет руки на стол и, постукивая пальцами по столешнице, отбивает какой-то неизвестный мне простенький мотивчик.

Внутри сжимаюсь, готовясь к атаке, и продумываю пути отступления. Пожалуй, пора закругляться с завтраком и уходить, но если подскочу сейчас же, он поймет, что я его боюсь, и испортит мне жизнь еще до того, как я успею разобрать сумки с одеждой.

– И как тебе новый дом?

Вопрос с подвохом. Что он хочет слышать? Что мне все понравилось и я в восторге от дома его отца? Или Арсений хочет знать истинные причины моего появления здесь? Теряюсь в догадках, понимаю, что не смогу просчитать на несколько ходов вперед, чтобы обыграть парня. Он в этом мире, как рыба в воде, а меня забросили в беспокойное море без спасательного жилета.

– Нормально.

Арсений изгибает темную бровь.

Я пожимаю плечами в ответ.

Скорее всего, он знает, что я жила с тетей. Скорее всего, он может даже знать, в каких условиях я жила. И по правде говоря – этот дом для меня, как замок из сказки. А я ведь еще даже половины не посмотрела, так как экскурсию мне обещали после завтрака. Но если позволю себе восторгаться чужим имуществом, Арсений поймет, что я дурочка, которой легко пустить пыль в глаза. И которая легко поведется на красивые побрякушки.

Но я не такая.

– А как комната? Раньше ее использовали для гостей, – рассуждает он о том, что я уже и так знаю. – Не думаю, что там удобно будет жить на постоянке, но…

– Я не задержусь здесь надолго. Не беспокойся, – перебиваю его, складывая перед собой руки.

Арсений усмехается.

– А я уж подумал, что ты разговаривать не умеешь.

– Умею.

Он качает головой. Его забавляет моя реакция, меня же она раздражает.

– Не беспокойся, – я вновь повторяю, решив, что пора уходить. – Я здесь до конца лета. А после начала нового учебного года ты меня здесь больше не увидишь.

Повисает минутное молчание, а после комнату заполняет смех.

– Кусаешься.

– Говорю как есть, – пожимаю плечами и наконец-то, выбравшись из-за стола, намереваюсь уйти. Приходится обогнуть стол и оказаться на пути Арсения, что, конечно, тоже ни к чему хорошему не приводит. Он в одно мгновение поднимается и перехватывает мою руку. Сжимает до боли запястье, надеясь, что буду брыкаться и кричать, но я только останавливаюсь и смотрю на него со снисхождением. Этому взгляду меня научила тетя.

– Осторожней здесь, – шепчет он и поглаживает подушечками пальцев пульсирующее от боли запястье. – Мало ли что может случиться неприятного.

– Это угроза?

– Предостережение, – отвечает он и отпускает мое запястье.

Я сглатываю сладковатый ком, вставший поперек горла, и наклоняюсь немного вбок, чтобы не пришлось громко говорить. Но так, чтобы Арсений меня наверняка услышал.

– Мне плевать на твои предостережения, – шепчу я, поражаясь той безумной храбрости, а может, и глупости, которая захлестывает меня вместе с бьющим по вискам адреналином, – я здесь по приглашению твоего отца. Ты же не хочешь, чтобы он разозлился на тебя?

Глаза Арсения темнеют от вспыхнувшей в них ярости. Я же поднимаю руку, которую он совсем недавно сжимал и показываю ему на свое запястье.

– У меня кожа светлая и тонкая, а синяки на ней остается даже от легкого удара. А ты давил со всей силой, ведь так?

Арсений молчит, но я замечаю, как меняется его взгляд. Ярость проходит, остается недоумение.

– Что будет, если я расскажу твоему отцу, что ты сделал мне больно и угрожал? Думаешь, ему понравится этот синяк? – И опускаю руку, на запястье которой уже проступают алые следы недавнего жесткого захвата.

Я терплю боль. Терплю, потому что иногда эту боль можно использовать во благо.

Тетя меня не била, потому что она знала о том, что на моей коже остаются следы, которые погубят ее. Арсений теперь знает тоже, и ему не стоит забывать об этом.

Парень молчит, когда я покидаю столовую. Возможно, выгляжу, как боец, давший достойный отпор врагу, но на самом деле меня трясет с такой силой, что я едва успеваю добраться до комнаты, чтобы не упасть на пол. И лишь там оседаю, сползая по стенке, и прикасаюсь к покрасневшему запястью.

Следы. Синяки уходят так же быстро, как и приходят. Но есть такие следы, что остается со мной навсегда. Арсений не поймет никогда, что по-настоящему ранят иные касания. Те, что вонзаются острыми ножами в сердце и рубят его на кусочки, оставляя после себя рубцы.

Так вот, мое сердце все в рубцах.

* * *

Проходит не меньше часа, как я забаррикадировалась в комнате в ожидании выяснения отношений, но Арсений так и не пришел, как и не заглядывала Лидия Павловна, видимо, решив, что я отправилась разбирать вещи. Этим и занимаюсь, но с опаской поглядываю на двери. Все жду и жду, что Арсений вломится сюда, чтобы разнести в клочья мои жалкие попытки быть сильной девочкой, способной постоять за себя, но он так и не приходит, как и не слышно иных звуков. Словно в коридоре за дверью никого за это время не было.

Наверное, я становлюсь параноиком. Так просто и быстро можно сойти с ума, оказавшись в некомфортных условиях для существования. Черт! Меня здесь бросили, и я должна как-то выживать. Поэтому и не грызу себя за попытку дерзить парню, который все равно наводит на меня ужас.

Укладываю на полку шкафа несколько сложенных аккуратно футболок и смотрю на свое запястье. Синяка, возможно, и не будет, но вот запястье пока красное. В какой-то степени я хочу, чтобы остался след от его грубых касаний – как напоминание, что у меня есть частичка власти, и я могу манипулировать Арсением хотя бы то время, пока не сойдет след. Но, с другой стороны, мне неприятен сам факт того, что он касался меня.

– Ну что за! – ворчу себе под нос, когда под ноги падает стопка футболок, потому что я настолько задумалась о происшествии в столовой, что не убедилась в том, что сложила одежду как надо.

Опускаюсь на колени, поднимая футболки, как до меня доносится приглушенный закрытыми оконными рамами звук с улицы. Чей-то громкий смех, который пробивается даже через стекло.

Конечно же, это Арсений. Я не должна сомневаться, что он так громко смеется, но ноги сами несут меня к окну. Прячусь за шторкой, выглядывая наружу. Надеюсь, меня там не видно, иначе быть застигнутой в подобной ситуации – верх идиотизма с моей стороны.

Всматриваюсь в Арсения, жалея, что не могу, как какой-нибудь супергерой, прожигать глазами-лазерами дыры в головах врагов. Совсем недавно я надеялась, что он будет злиться или погрузится в мысли, раздумывая над моими угрозами. Но нет! Я на него никак не повлияла. Вон стоит на подъездной дорожке возле какой-то белой машины и с кем-то разговаривает, не утруждая себя манерами. Ржет, как конь, в общем.

Я морщусь и уже было хочу отойти от окна, чтобы только не видеть этого самодовольного придурка, как неожиданно второй участник разговора оборачивается. Наверное, кто-то или что-то привлекло его внимание, но теперь я могу рассмотреть парня. Возраст примерно такой же, как и у Арсения, и, скорее всего, он его друг. Одет легко и просто – джинсы и футболка. На запястье мне удается рассмотреть часы. У парня светлые, чуть вьющиеся волосы, которые легонько треплет ветерок. Лицо мне незнакомо, хотя я успела просмотреть почти тонну фотографий Арсения, когда пыталась узнать про сына Самойлова. Но что-то парня, стоящего напротив Арсения, я не припомню.

Парень отворачивается и кивает на какую-то реплику Арсения. Тот машет кому-то рукой, и они оба садятся в белоснежный седан, чтобы через минуту уже покинуть двор.

– Ну, и скатертью дорожка, – шепчу я в надежде, что Арсений сюда больше не вернется. Хотя бы несколько дней.

Но стоит мне вновь заняться распаковкой чемоданов, как в дверь кто-то стучит. Скорее всего, Лидия Павловна решила меня проведать.

Не оборачиваясь, я разрешаю войти.

Дверь открывается бесшумно, потом слышатся приглушенные шаги.

– Я здесь уборкой занялась, – произношу, натягивая на губы улыбку. Нужно выглядеть спокойно и расслабленно, чтобы у нее не появилось лишних вопросов. Но стоит мне повернуть голову, как мои губы начинают нервно подрагивать.

В комнату входит Станислав Валерьевич, и в руках у него огромный букет.

Что-то мне дурно…

Глава 10

– Здравствуй, Элла, – произносит он баритоном, от которого у любой ноги подкосятся. Но мои ноги становятся ватными по иной причине – я пока не готова к встрече с маминым новым мужем. Он меня, если честно, пугает. Однако еще больше меня пугают наставления матери, которые она вчера раздавала с важным видом.

– Добрый день, – шепчу, надеясь, что он меня все-таки услышал. Не хочется выглядеть дурой, когда придется повторять лишь потому, что смелости не хватает говорить громче.

Станислав Валерьевич подходит ко мне, останавливается буквально в двух шагах. На его гладковыбритом лице мягкая улыбка, в глазах я не вижу бешеного блеска, как у его сына, и вообще он просто выглядит шикарно. Но еще шикарнее выглядит букет, который мужчина протягивает мне.

– С выпускным, – произносит он, и мне не остается ничего иного, как протянуть руки перед собой и принять букет. Цветы великолепны. Впервые я получаю цветы в подарок. Даже удивительно, как сжимается грудная клетка от радости, которая неожиданно вибрирует в моих легких.

– Спасибо, – бормочу себе под нос, борясь с желанием прижать к груди букет и расплакаться.

– Поздравляю тебя, – произносит он, отступая на шаг назад.

Я выдыхаю. Так легче.

– Как прошел выпускной? – задает вопрос, продолжая смотреть на меня. – Ольга сказала, что ты не хотела, чтобы кто-нибудь приходил на праздник.

Едва не теряю почву под ногами. Вот значит как?!

Радость улетучивается. Остается жгучее ощущение в животе. Наверное, лишь с помощью силы воли мне удается не швырнуть букет и не выкрикнуть, что ей плевать. Плевать на мои праздники, на мои проблемы или желания. Она спасает свою задницу, потому что боится, что брак развалится, если этот супер-мужчина с приличным счетом, властью и шикарным особняком вышвырнет ее из своей жизни. Вот чего боится моя мать!

Ненависть застилает глаза, но я продолжаю смущенно улыбаться.

– Я не люблю праздники, – нагло вру, потому что все еще хочу выиграть этот бой. У меня все-таки есть одна меркантильная цель и ради нее я буду стараться. – Просто сходила на официальную часть, а потом уехала домой.

Смотрю на Самойлова, молясь, чтобы он не задавал больше компрометирующих вопросов. Пока я просто не умею лгать, но надо бы учиться. Иначе мне здесь не выжить.

Он понимающе кивает.

– Я тоже раньше терпеть не мог праздники, – отвечает Станислав Валерьевич, и я не знаю, лжет ли он во благо, чтобы поддержать мое решение, или говорит честно, потому что хочет быть открытым передо мной, в надежде, что я поступлю также, – но последний праздник оказался совсем не плох.

С моих губ срывается нервный смешок.

– Вы про свадьбу?

Самойлов кивает.

– Согласись, прошло хорошо?

Интенсивно киваю, сжимая крепко букет. Станислав Валерьевич смотрит на мои руки, видимо, вспомнив про цветы.

– А это мой маленький подарок на выпускной.

– И вновь спасибо. Они очень красивые, – и я перевожу взгляд на цветы, желая запечатлеть этот неловкий момент в памяти. Первые цветы, как и первый поцелуй, впрочем, как и все остальное, навсегда остается памяти.

– Ну, что же, сейчас мне нужно поработать, поэтому я не буду мешать, – теперь он кивает на сумки. – Обустраивайся. Если что-то понадобится, сразу же обращайся к Лидии Павловне. Она всем здесь заведует.

Я киваю.

– А вечером, если ты не против, у нас будет семейный праздничный ужин.

Вздрагиваю, понимая, что под семьей он подразумевает маму, себя и, скорее всего, своего сына. И, словно читая мои мысли, добавляет:

– Лидия Павловна сказала, что ты уже виделась с Арсением сегодня. Надеюсь, он не доставлял тебе неприятностей?

Приходится выдавить из себя смешок, чтобы скрыть истинные чувства. Мое запястье все еще болит после жестких прикосновений парня.

– Нет, мы просто позавтракали вместе.

Самойлов кивает, закладывает руки в карманы брюк.

– Арсений у меня с характером, но я просил его, чтобы он не досаждал тебе.

Я молюсь на это! Но боюсь, что парень будет делать всё, чтобы насолить мне, и никакие просьбы отца не помогут. Только приказы, жесткие и бескомпромиссные, смогут повлиять на наглого мажора. Однако сможет ли Станислав Валерьевич поставить мои интересы выше интересов сына, чтобы предотвратить опасное противостояние?

– Надеюсь, вы подружитесь, тем более возраст у вас одинаковый. Тем, наверное, много общих, – продолжает он рассуждать, и в этот же миг я замечаю за его спиной появившуюся в дверях Лидию Павловну.

– Вот, нашлась, – сообщает она и входит в комнату. – Ох, весь дом перерыла. После свадьбы все вазы в цветах, а эту кое-как нашла.

И она ставит небольшую прозрачную вазу на тумбу.

Станислав Валерьевич оборачивается на ее голос.

– Спасибо, Лидия Павловна.

Женщина мягко улыбается ему, а потом смотрит на меня, протягивая руки вперед.

– Давай, поставлю цветы. А то завянут без воды.

Я киваю и подхожу к ней, чтобы помочь поставить букет в вазу, а когда хочу обернуться, чтобы еще раз поблагодарить Самойлова за подарок, он уже выходит из комнаты.

– Ох, какая красота, – говорит Лидия Павловна, отходя от тумбы. Она будто вовсе не замечает, что ее начальник уже ушел. – Какие цветы красивые. Кстати, Элла, с выпускным. Я же с этой суматохой не поздравила тебя. – И она вмиг обнимает меня за плечи, и делает это так, что мои ноги от неожиданности подкашиваются, и чтобы не упасть, мне приходится приобнять ее в ответ.

От нее пахнет едва уловимым ароматом парфюма и мыла, и еще, кажется, какой-то едой с кухни. Возможно, она заботилась об обеде для Самойлова. За строгим костюмом и тугим пучком волос скрывается очень добрый и чуткий человек. Та, что может стать моим союзником в этом доме. Нужно лишь правильно разыграть карты.

И я повинуюсь порыву и еще крепче обнимаю эту женщину.

Мне понадобится ее помощь.

* * *

За раскладыванием вещей проходит полдня. Я не тороплюсь покидать новую комнату, потому что хочу все обдумать. Мне нужно время и тишина, и, оказавшись в этой комнате, окруженной разобранными сумками, я могу имитировать бурную деятельность по обживанию, чтобы выиграть для себя несколько часов.

Лилия Павловна меня больше не тревожит, лишь иногда заглядывает, чтобы пригласить на обед или предложить помощь. От обеда я не отказываюсь и, как выясняется позже, остаюсь дома одна, ну, не считая обслуживающего персонала. Самойлов уехал в компанию, моя мама здесь до позднего вечера не объявится, а Арсений, судя по резким высказываниям Лидии Павловны, ведет себя в последние дни вызывающе, чем портит настроение всем. И его поведение очень беспокоит домработницу.

– Наверное, из-за свадьбы, – сетует женщина, подливая мне зеленого чая.

Она не обедает со мной, хотя я предлагаю ей из вежливости составить мне компанию, но как позже выясняется – обслуга не ест за господским столом. Будто мы в каком-то средневековье живем, но спорить с ней я не тороплюсь. Просто наслаждаюсь плотным обедом, мечтательно потягиваю чай со сладостями и стараюсь не думать о праздничном ужине. Хотя Лидия Павловна сама проговаривается на этот счет.

– Я заказала торт на вечер. Надеюсь, ты любишь шоколад. Хотя о чем это я, – усмехается она, всплеснув руками, – какие девочки не любят шоколад.

И мне нечем ей парировать. Я люблю шоколад. Люблю цветы и даже чертовы воздушные шарики. Мне восемнадцать, но я не против плюшевого медведя в полный рост и модной сумочки. Я хочу быть как все девчонки. Хочу получить то, чего была лишена раньше, но в такие моменты одергиваю себя и просто благодарю.

Игрушки, сладости… Черт! Я же не ребенок.

Благодарю за обед и вновь возвращаюсь в свою комнату, по пути раздумывая над тем, как же сложно притворяться. Прятать в себе чувства, которые так и рвутся наружу. Например, я хотела бы рассказать Самойлову про его сына, что тот позволил себе бросаться угрозами в мой адрес или что мама едва ли не шантажирует меня, и если не подыграть ей, то не получу собственного жилья.

Отчего-то мне хочется забраться в горячую воду, и чтобы кожа так сильно раскраснелась, что физическая боль перемолола бы душевную, и покрылась свежими ранами, но они были бы настоящие. И я бы всем их показала и сказала, что это вина мамы. Вина тёти, которая продала меня за долю в бабушкиной квартире. Вина отца, моего настоящего отца, которого я никогда не знала…

Но я молча прикусываю губу и приближаюсь к букету. Он все так же великолепен, как и несколько часов назад. Дотронувшись до алых лепестков роз, я жмурюсь, представляя, как мне дарят их просто так. Не за заслуги, не ради того, чтобы угодить или похвалить. Просто так. От всего сердца.

Вряд ли Самойлов сделал это настолько искренне. Он просто поздравил меня с выпуском, как и поздравил бы кого-нибудь с днем рождения или еще с каким-нибудь праздником. Потому что так принято.

И я сжимаю бутон. Открываю глаза и смотрю, как алые лепестки мнутся, теряя свою прежнюю красоту. Превращаются в красное месиво под моими пальцами. Выдираю бутон с зеленого стебля, продолжая растирать лепестки между пальцев. Будто чье-то сердце, растоптанное безжалостными взрослыми.

Мое сердце.

На глазах наворачиваются слезы.

Бросаю бутон на пол. Он рассыпается. Уродливое нечто. Точно такое же у меня в груди качает кровь по сосудам.

Не знаю, сколько минут я смотрю на уничтоженный бутон, пока не понимаю, что не могу оставить его вот так. Наклоняюсь, сгребаю все лепестки и отношу в мусорную корзину. Прячу порыв, который не выставит меня в благородном свете, если кто-то заподозрит, какие на самом деле чувства обуревают мою душу.

Возвращаюсь в комнату, чтобы подготовиться к вечеру. Мама приедет, скорее всего, к восьми, об этом заикнулась Лидия Павловна, когда говорила про ужин. К тому времени вернется и Самойлов-старший. Насчет младшего Лилия Павловна любезно промолчала. Видимо, даже ей неизвестно, когда и как появляется в этом доме наследник.

Привожу себя в порядок, подбираю скромное платье, которое собираюсь надеть на ужин. Пусть буду именно той, кого хочет видеть мама. Ведь ей нужна послушная дочка, готовая выполнять любой приказ, как дрессированная собачка.

Собираю волосы в косу и креплю ее на затылке теми самыми невидимками, которые совсем недавно рассыпала по полу моей прошлой комнаты. Тетя тогда еще меня ругала за беспорядок.

Тётя…

Руки зависают перед лицом. Я смотрю на свои пальцы, с ужасом осознавая, что она так и не попыталась со мной связаться с того момента, как выставила из дома. Неужели всё? Всё кончено? И я никогда больше не увижу ту, кто меня вырастил вот такой?

Опускаю руку и сжимаю расческу, что лежала до этого момента на столике перед зеркалом. Всматриваюсь в зеркало, пытаясь выловить нужные эмоции. Мягкая улыбка или поджатые губы? Изогнутые от удивления брови или хмурые, сведенные к переносице? Играю масками, примеряя нужную на вечер. А после останавливаюсь и смотрю на себя настоящую.

Мое отражение – истинные чувства, отравляющие кровь.

Разжимаю ладони, перестав сдавливать расческу. Поднимаюсь и иду к кровати. Рядом на тумбочке лежит телефон с несколькими сообщениями от одноклассницы. На них я отвечаю короткими предложениями, чтобы сохранить видимость нашей дружбы. После просматриваю последнее сообщение от тёти, убедившись, что она была сегодня в сети. Причем совсем недавно.

Сглатываю горечь и набираю короткое, но емкое письмо-прощание:

«Я уже на месте. Обживаюсь в своей новой комнате. Здесь трехразовое питание, отдельный санузел и чудесный сад под окнами. Спасибо за всё».

Сообщение доставлено, но не прочитано.

Я откладываю телефон в сторону и смотрю куда-то вперед…