Текст книги "Путь к золоту Рюрика"

Автор книги: Виктория Лисовская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Твой верный и преданный друг Б. Яновский».

1868 г. Санкт-Петербург

После того как за княгиней Мильфорд захлопнулась дверь, Аристарх Венедиктович, вкусно и обильно поев и обтерев губы льняной накрахмаленной салфеткой, внимательно пересчитал деньги аванса, выданного Надеждой Яковлевной.

– Аристарх Венедиктович, можно вопрос? – немного подумав, обратилась к хозяину Глаша.

– Да, можешь, спрашивай, – великодушно согласился он.

– Как вы можете брать деньги у клиентки, если сами не верите ни единому ее слову и подозреваете ее в покушении на убийство собственного отца, мошенничестве и клевете? – с негодованием спросила девушка.

– Могу брать, спокойно беру. Запомни, Глашенька, деньги всегда пригодятся. В любое время и в любом месте. Пока вина княгини Наденьки не доказана, она гуляет на свободе, а аванс я получил за свою работу, – еще раз пересчитав ассигнации, заявил Свистунов.

– Но, Аристарх Венедиктович, это же низко, неблагородно. Вы за деньги княгини ищете доказательства ее вины. Это же недопустимо! – ахнула Глафира.

– Ой, много ты понимаешь! Допустимо – недопустимо! Благородно – неблагородно! Твоя забота…

– Щи варить да рубашки стирать, – уныло докончила фразу Глафира. – Но все-таки, Аристарх Венедиктович, вы не дали девушке ни единого шанса. Вы хотя бы ознакомились с бумагами и дневником Бориса Яновского, там, я чувствую, разгадка.

– Вот еще. Ты мной что, командовать собираешься?! Распустил я свою прислугу, совсем разбаловались, нельзя к вам с добром, с либеральными ценностями. Не понимаете вы, не цените, – ворчал сыщик Свистунов. – Лучше, дорогуша, сходи на Большую Морскую в кондитерскую к Потапову, у них пряники вкусные. Купи дюжину к полднику, а лучше сразу две купи. И так уж и быть, я тебя одним пряником угощу – если быстро вернешься.

Аристарх Венедиктович протянул одну ассигнацию из аванса застывшей горничной.

– Извините, Аристарх Венедиктович, но я не уверена, что у них будет сдача с такой крупной суммы. Да и украсть могут в городе, – тихо промямлила Глаша, она все еще была обижена на гневный тон хозяина и в голове прокручивала утренний разговор с княгиней Мильфорд.

– Да, точно, сумма большая. А ты, непутеха, еще и потерять можешь невзначай, – согласился хозяин. – Ладно, сейчас найдем поменьше.

Он сунул руку во внутренний карман нового сюртука из английской шерсти – для этого ему пришлось даже встать с мягкого кресла. Продолжая похлопывать себя по бокам и одышливо вздыхая, Свистунов осматривал все свои карманы, даже пританцовывал и кружился на месте, что при его исполинском телосложении выглядело весьма забавно.

– Что-то случилось, Аристарх Венедиктович? – глядя на комичные телодвижения своего хозяина, поинтересовалась Глафира.

– Случилось, милая, случилось. Никак не могу найти свой кошелек, а ведь утром он был, точно был, – продолжая ощупывать сюртук, с детской обидой ответил сыщик.

– Точно был? А где вы его видели в последний раз? – Глафира сняла с вешалки плащ Свистунова и осмотрела его тоже.

– Так, кошелька нет и часов позолоченных на цепочке тоже нет, – сыщик поднял на Глашу глаза, полные слез. – Что же это такое делается? Там же рубли серебряные были. Да как так-то?

– Аристарх Венедиктович, сконцентрируйтесь, ответьте честно, где и когда видели в последний раз кошелек и часы? – строго спросила горничная.

– Кошелек утром был, точно был, когда я выходил. А часы… – Свистунов задумался. – Вспомнил, на часы я поглядел при входе на Сенной рынок. Там еще толпа такая была, я хотел прогуляться, купить парочку баранок… маковых… – зачем-то принялся оправдываться сыщик.

Глафира тяжело вздохнула.

Сенной рынок был одним из мест сосредоточения питерских щипачей-карманников, которые филигранно могли вытащить у жертвы что угодно так, что «ощипанный» ничего и не почувствует.

«Все, тю-тю теперь кошелек, а часики давно уже в ломбард сдали», – подумала Глафира, а вслух спросила:

– Что-нибудь еще пропало? Проверьте тщательнее.

Свистунов поднял на нее испуганные глаза и прошептал охрипшим голосом:

– Пропал дневник Яновского, он у меня во внутреннем потайном кармане был.

Глафира ойкнула и схватилась за голову.

Записи из старого дневника. 3 июня 1866 г.

Я работаю до изнеможения, практически по шестнадцать-семнадцать часов в сутки, оставляю время лишь на краткий и тревожный сон и небольшой перекус, который я предусмотрительно беру с собой. Начальство мною довольно, Никодашин часто хвалит меня и с улыбкой предупреждает, что при таком темпе я за год разберу и рассортирую все фонды Академии наук.

Но в последнее время мне немного не по себе: начались проблемы со здоровьем – то ли всему виной губительный петербургский климат, то ли отсутствие отдыха и нормальной домашней еды, но я чувствую себя больным и разбитым. Я почти не выхожу на улицу, забыл, когда прогуливался на свежем воздухе. Мой друг Р. ругает меня за это – просит так себя не доводить и хоть иногда выходить на свежий воздух и побольше спать.

Я послушно киваю ему, но не могу забросить работу – чувствую, что я на правильном пути и делаю важное для науки дело.

Тем более времени у меня осталось не так уж и много.

Я с каждым днем все больше и больше поражаюсь тем сокровищам знания исторической науки, к которым мне посчастливилось прикоснуться.

В фондах Академии оказалось столько древних летописей, которые даже я видел впервые, а ведь я долгое время изучал эту историческую эпоху.

Здесь столько неизвестного материала, что вполне хватит, чтобы написать книгу. О, это будет шедевр, способный затмить даже произведения Карамзина.

Я уверен, что многие из этих летописей неизвестны не только широкой общественности, но даже узким специалистам-историкам.

Меня начинает мучить вопрос, почему мы храним их в тайне, вместо того чтобы сделать доступным для общественности? Очевидно, многие враги науки и нашего государства могут исказить эти тексты, нанеся непоправимый ущерб нашей науке. Этого, конечно же, допустить нельзя, и все же. Может быть, когда-нибудь эти данные станут известны, может быть, даже я сделаю это.

Новгородская область. Батецкий район. Наши дни

Выйдя из палатки, Майя чуть не налетела на пытающуюся подслушивать подругу Белинскую.

– Ура! Ты здесь! Тебя выпустили? – сжала она в своих объятиях Майю, как только увидела.

– А ты уже хотела начать мне сухари сушить и посылки носить? – вяло отбрыкивалась студентка.

– Мало ли! А то ты Кузнецову не знаешь, она разбираться не любит! Пойдем к нам, – Белинская потащила подругу подальше от штаба. – Хочешь, я ему в глаз дам?

– Кому? Апраксину?

– Да какому Апраксину? Балда ты! Котову твоему в глаз дам, чтобы больше неповадно было вести себя как последний козел!

– А что бывает и предпоследний козел?! – расхохоталась Майя. Ей стало ужасно весело, что профессор за нее заступился и не поддался на провокации.

– Да ну тебя! Рассказывай, что там на самом деле произошло! – не отставала Белинская.

– Да, слушай…

В этот момент у границы лагеря раздались довольно громкие крики и топот многих десятков ног.

– Что там на этот раз случилось? – удивились девчонки и бросились на шум.

И было чему удивляться – на открытом поле у самого конца лагеря стояли около двух десятков человек с большими плакатами, щуплый мужик в драной бандане и черной футболке с популярной более десяти лет назад рок-группой скандировал лозунги, толпа его последователей за ним повторяла.

– Это что за демонстрация? Пошли, подойдем ближе! – Белинская потащила подругу в гущу событий.

– Уходите в свой Питер! – скандировал мужичок, толпа повторяла.

– Мы против раскопок!

– Да!

– Не допустим Тамерлана!

– Да!

– Нельзя трогать Шумку!

– Да!

– Рюрик наш!

– Да!

– Как на футбольном поле, – прошептала Майя.

– Какого Тамерлана? Это они о чем? – тоже шепотом спросила Стефания.

Ей ответил стоящий рядом Антон:

– Это они, наверное, про раскопки могилы Тамерлана вспомнили.

– А что там было? При чем тут наши раскопки?

– Существует легенда, что на могилу Тамерлана было наложено проклятие, и когда археологи стали там копать – то началась Вторая мировая война, якобы из-за потревоженного духа правителя, – пухленький аспирант Авдюшин появился как будто из-под земли.

– А чего эти хотят? – спросила у него Стеша.

– А эти – скорее всего, жители ближайших деревень, которые узнали о наших раскопках, а чего хотят – вот они сами и говорят!

– Нет раскопкам! Езжайте в Питер!

Красочные плакаты в руках толпы тоже не вызывали сомнений в мотивах: «Руки прочь от Рюрика!», «Нельзя тревожить мертвых», «Прочь от Шумки!».

Еще немного пошумев и сфоткавшись на фоне красочных транспарантов, щуплый мужичок подошел к студентам-археологам.

– Кто у вас тут главный? – спросил он у завхоза Углова, который меланхолично кусал незажженную сигарету и с ленцой смотрел на толпу.

– А ты кто таков будешь?

– Я местный гид, экскурсии на Шумку вожу, все про нее знаю, Аркадий Сидельников. Кто тут главный? Поговорить надо.

– Главные все там, в штабе! Вы свою самодеятельность заканчивайте, скажи своим бабкам, чтоб расходились, а то раскричались тут, – выплюнул сигарету Углов.

– Да как вы не понимаете, нельзя тут копать – конец света устроите вашими экспедициями! – нервно заявил Сидельников.

– А я тут и не копаю, – спокойно ответил завхоз. – Мне не за это платят, а насчет конца света – вон туда, в темно-синюю палаточку, там и расскажете про Тамерлана, про конец света, Апокалипсис, Рюрика, да хоть про Тутанхамона, мне по барабану, пусть только тетки заткнутся – голова уже болит от них.

– Нет, мы будем стоять тут делегацией, пока вы свой лагерь не свернете, – злобно крича, ответил Аркадий. – Вы не понимаете последствий.

– А вы уж больно много понимаете! Все руководители там!

– Мы проводим вас, пойдемте, – первой подала голос рыжая бестия Стеша, она вцепилась одной рукой в окаменевшую Майку, а другой потащила за собой слабо упирающегося Сидельникова.

– Эй, девушки, чуток полегче, вы мне футболку порвете! – верещал он.

– Стеша, ты что творишь?! – на ухо ей прошептала Виноградова.

– Не волнуйся, все под контролем, – так же тихо ответила Белинская.

Такой же странной молчаливой группой они подошли к палатке штаба.

Когда до нее оставалось несколько шагов, из палатки раздался приглушенный женский крик.

– Что там еще такое? – Девушки вместе с ошалевшим Сидельниковым подбежали к штабу и у входа нос к носу столкнулись с выбегающей из палатки бледной как полотно Мариной Кузнецовой.

Она была вся всклокоченная, дрожала как лист на ветру, а глаза, уже без строгих очков, казалось, вот-вот выскочат из орбит.

– Марина Эдуардовна, что случилось? Мы слышали крики! – наперегонки закричали девушки.

Кузнецова беззвучно отшатнулась от студенток и, закрыв рот руками, судорожно показала куда-то вглубь палатки.

Майя заглянула внутрь и тоже чуть было не закричала от ужаса.

На полу лежала аспирантка Людмила Тихомирова, возле ее головы и светлых растрепанных волос расползалось ярко-малиновое пятно, и это было явно не варенье. А возле ног Люды, тоже успев запачкаться ее кровью, лежала утраченная, а теперь обретенная древняя рукопись.

1868 г. Санкт-Петербург

Питерская весна кратковременна и туманна, дождлива и уныла, но все-таки приятная зелень деревьев и восхитительные закаты перевешивают все минусы ненастной погоды.

Вот одним таким весенним вечером, когда до заката оставалось не больше четверти часа, черная дверь меблированных комнат на улице Мойке отворилась. Оттуда, запыхавшись и по дороге чуть не наступив на глупую тощую кошку, орущую в сумерках, выпорхнула женская фигура в накинутой на плечи темной накидке, такой же темной шляпке и в уже набившей оскомину черной вуали.

Девушка быстро сбежала с лестницы, обошла угол дома и вдоль набережной быстро упорхнула в ближайшие темнеющие переулки.

Вдоль Невы уже появились и даже некоторые зажглись первые фонари – чудо инженерной мысли Северной столицы, – но девушка не обращала внимания на приглушенный свет, она спешила все дальше и дальше, к самым задворкам. В те затемненные переулки старого города, куда благородные дамы редко забредали, где можно было потерять не только звонкие монеты в кошельке, но и саму жизнь.

Но дамочку подобные эпичные вопросы не занимали, она спешила все дальше и дальше. Пока в одном захудалом и облезлом дворе ее не окликнул строгий грубый голос:

– Эй, красотка, ты не ошиблась часом? Тут не бульвар для гуляний!

Девушка обернулась, кокетливо поправила шляпку и вуаль на ней и молча разглядывала развязную компанию.

А посмотреть было на что. Три дюжих молодца, похожих друг на друга, как близнецы, отличавшихся только цветом чумазых волос, пристально разглядывали незнакомку.

Первый, рыжий детина с длиннющими и непропорциональными как у гориллы руками, снова повторил:

– Красотка, куда бежишь?

Два других разбойника – черноволосый и пепельный блондин – заржали на два голоса, показывая щербатые и гнилые зубы.

– Она к нам торопится! Ишь как вспотела даже!

– Вот какая краля! Из благородных!

– Поцелуй меня, фря! И я тебя приголублю! – блондин протянул к девушке волосатую чумазую руку.

– Ну наконец-то! – с усмешкой ответила она. – Я вас сейчас всех приголублю!

Девушка спокойно отошла на два шага от блондина, медленно приподняла вуаль, сняла правую перчатку, на которой ярко блеснуло алым цветом золотое кольцо с огромным кроваво-красным рубином.

– Привет, мальчики! – снова усмехнулась Глафира, а ведь это была она. – Привет, как поживаете?

Увидев кольцо с огромным рубином, бандиты чуть челюсти не выронили изо рта, боевая спесь тоже куда-то испарилась.

Они с ужасом взирали на Глашу и ее чудо-кольцо.

– Узнали, значит! Ну хорошо, значит! – весело засмеялась девушка.

Те хмуро кивнули.

– Мне к Данко нужно, причем сейчас же. И вы меня к нему проводите, мало ли лихих людей в городе.

Глафира аккуратно расправила пышные юбки и, высоко задрав голову, скомандовала своим новым друзьям:

– Ну что, так и будете стоять как истуканы? Ведите меня к Даниле Андреевичу, и живо!

Мужики снова понуро кивнули, рыжий детина смачно сплюнул на пол и проворчал:

– А зачем тебе Данко понадобился? Может, мы сгодимся?

– Раз сказала, что Данко надобен – значит, надобен. Ведите меня к нему.

– Фартовая ты, краля! Пойдем! – снова кивнул немытыми вихрами блондин. – С нами тебя не обидят. Пусть кто попробует только.

Так, с таким угрожающим кортежем, Глаша отправилась в святая святых преступного мира Северной столицы.

Санкт-Петербург во второй половине XIX века был едва ли не самым криминальным городом Европы, проигрывая по количеству преступлений разве что лондонским трущобам. Но ослепительная роскошь кварталов соседствовала с множеством нищих районов, а богатые петербуржцы жили в том же городе, что и ищущие легких денег воры, убийцы и мошенники. А возглавлял всю преступную сеть города Даниил Андреевич Акулин, больше известный в воровском мире как Данко. Он принимал клиентов и других страждущих в большом, богато украшенном особняке на задворках Грибоедовского канала. Где на самом деле жил вор в законе девятнадцатого века, никто толком и не знал, а кто знал – тот давно уже кормил рыбок на дне Невы.

Данко был необыкновенно умен, ловок и предприимчив, его боялись все уголовники города, с ним не хотели ссориться ни полицейские чины, ни городская верхушка, ни даже венценосные особы – всем было хорошо известно: Данко сумел бы отомстить и с того света.

Кольцо с алым рубином из рук самого главного человека теневого города попало к Глафире отнюдь не случайно. Ей удалось пару лет назад оказать Данко огромную услугу, и тот в награду преподнес ей сей раритет с предупреждением, что, увидев алый рубин, любая беспризорная шавка и каждый сопливый карманник Петербурга сделает все, что Глаша попросит.

Решив воспользоваться подарком, Глафира даже начала беспокоиться, получится ли, или ее косточки сгниют в воровском притоне где-то на выселках.

Но результат ее порадовал – бандиты явно были впечатлены, искоса поглядывали и на кровавое кольцо, и на его симпатичную хозяйку.

– Барышня, ты нас особо не выдавай Даниле Андреевичу, не говори, что обидеть хотели, мы так, шутки ради, – оправдывался черноволосый по дороге к особняку.

Глафира упрямо молчала, продумывая трудный разговор с сильным мира сего.

Переулки становились все темнее и мрачнее, пару раз девушка заметила разудалую шпану и нескольких угрожающих бандитов по дороге, но взглянув на их веселенькую процессию, никто не решил подойти познакомиться.

У ворот дома на Грибоедовке подпирали стену два бугая, причем они были такие громадные, что разбойничья свита Глаши, состоящая из трех гориллоподобных «ангелочков», выглядела на их фоне просто собранием мальчиков из церковного хора.

Увидев гостей, один из бугаев сердито сдвинул брови, но объяснять ничего не понадобилось – Глаша без предисловий сунула ему под нос кольцо с рубином.

Тот на секунду застыл, если бы прислушаться – наверное, можно было бы услышать, как с тихим шипением и кряхтением крутятся у него в мозгу шестеренки. Но Глафире некогда было заниматься такой чепухой. Кивнув своим личным провожатым – верзилам, она спокойно прошла мимо застывших бугаев и попала в богато обставленную прихожую – всю в золоте и огромных зеркалах в человечий рост.

Из соседней комнаты сразу показался маленький и верткий старичок Прохор Лукьяныч, больше известный как Проша Золотой, правая рука и секретарь Данко.

Увидев девушку, он тряхнул совершенно седой головой и чуть ли не запел от восторга:

– Глафира Кузьминична, какими судьбами! Какая встреча! Ах, душа моя! Вы все так же прелестны! Позвольте ваш плащ! Проходите-проходите! Данила Андреевич вас непременно примет! Одну секундочку, – пока Проша заливался соловьем, его руки искусного карманника, снимая с девушки плащ, обследовали каждую складочку ее одежды – в поисках колюще-режущего оружия.

С любым видом оружия доступ к Данко был запрещен.

Глаше были неприятны эти хоть и легкие, и воздушные, но вместе с тем требовательные прикосновения старого карманника. Но приходилось с этим смириться, она сама пришла в этот дом, в чужой монастырь с чужими преступными правилами.

Так что Глаша терпела и даже мило улыбалась Прохору.

Новгородская область. Батецкий район. Наши дни

– Сама Шум-гора представляет собой конструкцию из мощных каменных плит, сверху засыпанную грунтом. Вся эта территория называется Передольским погостом, который занимает земли от деревни Подгорье до деревни Заполье, вдоль реки Луга. Площадь погоста примерно десять гектаров, и здесь можно насчитать семь крупных курганов. Но самый крупный курган, безусловно, Шум-гора. Ее диаметр почти сто метров, а высота чуть более тринадцати. Название она получила за странные звуки, которые слышатся повсюду, – гора «шумит», «поет», потому что на вершине кургана стоят ритуальные камни, которые при сильном ветре издают звук, больше всего похожий на плач. Шум-гора – самый крупный неисследованный погребальный курган в Европе. Ее часто сравнивают с «королевскими» курганами в Упсале (Швеция), курганами конунгов в Усеберге (Норвегия), с мемориальным курганом Харальда Синезубого (Дания), – спокойно и размеренно, как на обычной университетской лекции, рассказывал профессор Апраксин.

– Это все замечательно, но когда я спрашивал, чем конкретно вы здесь занимались, ваша экспедиция, можно было и без подробностей о Шумке. Я сам отсюда родом и больше вашего могу рассказать и о Передольском погосте, и о курганах, – насупился молодой следователь, который снимал показания свидетелей.

– Извините, ради бога. Я немного увлекся. Дмитрий?..

– Дмитрий Сергеевич, – поправил его капитан. – Чем конкретно занималась ваша убитая аспирантка Людмила Тихомирова?

– Людочка у нас была специалистом по георадарным исследованиям, она писала работу как раз по этой теме, потому мы ее и взяли, – поспешно ответил Сергей Юрьевич.

– Вы успели произвести георадарные исследования?

– Да, буквально вчера георадар, точнее Людочка, обнаружила на глубине четырнадцать-пятнадцать метров полость, четко ориентированную с востока на запад. У нас уже возникло предположение, что полость – не что иное, как погребальная камера или саркофаг. Кроме того, в южной части кургана была найдена «линейная аномалия», которая напоминает тоннель, «уходящий в никуда». Представляете, она похожа на тоннели древнеегипетских пирамид. – Глаза у профессора Апраксина загорелись, он принялся ходить по комнате, рассказывая про свое открытие следователю.