Текст книги "Отравительница"
Автор книги: Виктория Холт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
– Я удивлена, – яростно сверкнув глазами, сказала Марго, – что Господь не убил тебя тотчас за это.
– Да? А я удивлен, что он не покарал тебя за приверженность старой вере. Если ты не переменишься, я сделаю так, чтобы тебя высекли. Попрошу об этом маму.
– Она не осмелится выпороть меня за это.
– Думаешь, она не посмеет сделать то, что сочтет нужным?
Марго помолчала, и Генрих продолжил:
– Я сделаю так, чтобы тебя убили, потому что тот, кто держится за ложную веру, заслуживает смерти.
– Отлично, – закричала Марго, – пусть меня высекут. Пусть меня убьют. Я готова пострадать ради спасения души.
Распри продолжались – в покоях детей, в монастыре Пуасси, в несчастном французском королевстве.
Жанна, обманутая жена, королева, супруг которой интриговал против нее и собирался отдать ее королевство, приехала в Париж с двумя своими детьми – Генрихом и маленькой Катрин.
Когда Жанна впервые услышала ужасные сплетни об Антуане, она не поверила им. Она знала, что он слаб, но при всех своих недостатках любит ее. Их союз совершенен и прочен. Мог ли он писать ей о своей преданности, находясь в любовной связи с мадемуазель де ла Лимодьер, которую называли Прекрасной Распутницей? Жанна отказывалась верить в это. Совсем недавно он сообщил ей о том, что другие женщины совсем не привлекают его. Конечно, он не мог так обманывать ее.
Мысль о том, что он вступил в сговор с испанцами, внушала ей ужас. Она считала это более серьезным предательством, чем супружеская неверность – с другой женщиной он обманывал бы только ее, Жанну, но с Испанией он предавал и детей, поскольку готов был пожертвовать их наследством ради собственного возвышения.
Она растерялась, не зная, к кому обратиться за советом и помощью.
Королева-мать предложила ей покои в Лувре, чтобы находиться возле своей дорогой подруги и часто видеть детей, к которым она относилась, как к своим собственным, видя в них невесту сына и жениха дочери. Но Жанна не доверяла Катрин и предпочла остановиться во дворце Конде.
Ее ждали новые открытия. Элеонора, прибывшая на Совет в Пуасси, приняла невестку.
Они обнялись; поглядев на лицо Элеоноры, Жанна поняла, что жена брата также расстроена. Непосредственная Жанна сразу заговорила о том, что волновало ее больше всего.
– Элеонора, скажи мне: это правда? Я слышала ужасные истории. Говорят, что Антуан влюблен в придворную даму.
– О, моя дорогая сестра, увы, это так.
Глаза Жанны сверкнули.
– Я никогда не прощу его. Ненавижу ловеласов! Разве нам больше нечем заняться? Работой? Нашим делом? Тем не менее он обманывает меня. Бросает тень на нашу веру. О, Элеонора.
Жанна закрыла лицо руками; она испугалась, что заплачет. Она не любила показывать слабость, но была очень несчастна.
Элеонора обняла невестку.
– Дорогая Жанна, я сочувствую тебе. Будет лучше, если ты узнаешь все от того, кто любит тебя и страдает вместе с тобой. Тебе известно, что Антуан стал любовником этой женщины. Жанна, моя дорогая, приготовься к испытанию. Несколько недель тому назад у них родился сын.
Жанна вырвалась из объятий Элеоноры.
– Я ненавижу его! – закричала она. – Я не знала, что это зашло так далеко. Он заплатит за все. О, Боже, неужели это произошло с нами? Мы были так счастливы, Элеонора. Я знала, что он любит веселье… забавы… удовольствия… лесть, но не думала, что с нами может случиться такое. О, Элеонора, я так несчастна…
– Сочувствую, моя дорогая, – сказала Элеонора, пытаясь утешить Жанну. – Я тоже сейчас несчастна. Жанна, мне понятны твои чувства – меня также унизили.
Жанна уставилась на невестку.
– Ты хочешь сказать, что Луи тоже?..
– Да, Луи тоже, – сказала принцесса Конде. – Его любовница – мадемуазель де Лимей.
Жанна взяла руки Элеоноры и прижала их к своей груди.
– Я так потрясена своими бедами, что не подумала о твоих! О, Элеонора, если бы я могла быть такой же спокойной, как ты!
– Дорогая Жанна, наши мужья слабы, но мы любим их. Мы должны простить Луи и Антуана.
– Я никогда не прощу Антуана.
– Успокоившись, ты поймешь, что это необходимо. Следует подумать о детях. Мы должны закрыть глаза на грехи мужей. Нас ждут важные дела, мы не можем расходовать силы на семейные ссоры.
– Но я считала, что вы с Луи очень счастливы. Так всегда казалось. Что касается меня и Антуана – о, ты сидишь и безмятежно улыбаешься! Ты можешь простить их. Я же – никогда!
– Но это необходимо. Все подстроили наши враги. Они подбросили наживку, и наши мужья попались на удочку. Мы должны бороться за них… вместе с ними.
– Ты можешь это делать, но я не стану. Я ненавижу Антуана. Не только за измену, но и за ложь… лицемерие.
– О, Жанна, моя дорогая сестра, я хорошо тебя понимаю, но…
– Никаких «но».
Жанна внезапно засмеялась, но в ее глазах стояли слезы.
– Мы с тобой – разные люди, Элеонора. Ты – святая, а я – просто женщина.
Ярость Жанны обрушилась на Антуана во дворце Конде.
– Итак, месье, у вас родился сын. Поздравляю. У него великолепная мать. Я слышала, что она – первая придворная шлюха. Что ждет вашего бестарда? Трон Наварры? Или трон Сардинии? Кажется, вы еще не решили, как вам поступить с моим королевством.
Антуан попытался успокоить супругу.
– Жанна, моя дорогая жена, пожалуйста, выслушай меня. Луиза де ла Лимодьер? Это пустяк. Согласен, я совершил оплошность, но и только. Ты – моя жена, моя дорогая жена. Наша жизнь важнее всего остального. Ты слишком долго жила вдали от французского двора. Твои скромные дворы Пау и Нерака… они, моя дорогая, сильно отличаются от французского.
– Разумеется; мы настолько старомодны и негалантны, что чтим наши брачные обязательства.
– Жанна, я люблю только тебя одну. Неужели ты это не видишь?
– Значит, ты считаешь возможным дарить твоих детей нелюбимым женщинам?
– Я совершил оплошность – простительную оплошность. Все, кроме тебя, поняли это. Я находился вдали от тебя. Я – мужчина.
– Ты – глупец! Тщеславный франт, с одинаковой легкостью одураченный шлюхой и испанским послом.
– Жанна!
– Сардиния! Это, полагаю, тоже оплошность. Простительная оплошность!
Она посмотрела на него, и ей показалось, что она видит незнакомца. Перед ней стоял не юный, а сорокапятилетний мужчина, находившийся в том возрасте, к которому человек уже должен обрести трезвость рассудка и понимать, когда и почему ему льстят. Его борода седела, но волосы были завиты и уложены; одежда Антуана казалась экстравагантной даже по меркам двора. Рукава его камзола были обшиты ярким атласом, на шляпе, украшенной перьями, сверкали драгоценные камни. Он обладал безмерным тщеславием. Был дураком, самоуверенным дураком, неверным супругом. Но она любила его.
Она подавила желание подбежать к Антуану, напомнить ему об их счастливых днях, о радостях простой жизни, которую они вели в скромных дворах Нерака и Пау. О Господи! – подумала она. Тогда мы были счастливы. Я могла делать Антуана счастливым, если бы оставила его возле себя, если бы ему не дали должность наместника при французском дворе, если бы он не представлял интерес для аморальных искателей власти. Но как мог этот красивый, элегантный мужчина, думавший больше о покрое камзола и фасоне шляпы, чем о политике, противостоять лести, которую он выслушивал от использовавших его людей?
Она желала его так же, как и в начале их брака. Она помнила Антуана – молодого человека, присутствовавшего на крещении бедного маленького короля Франциска. А теперь… он предал ее как жену и как королеву, предал ее семью и королевство.
Она не должна становиться слабой из-за любви к нему. Она не подпустила Антуана к себе.
– Не приближайся ко мне, – сказала Жанна. – Ты – жалкое создание. Слабое и тщеславное. Посмотри на свою шляпу! На твоем месте я устыдилась бы ее. Так вот какова новая мода! Ты можешь забавляться при дворе, ухаживать за дамами, обманывать жену, обменивать то, что тебе не принадлежит, на никчемный остров. Позвольте напомнить вам, называющему себя королем, – вашей короной вы обязаны мне!
Это было последним оскорблением. Антуан не мог стерпеть его. Он не выносил критику. Жанна смеялась над его вкусом и положением. Он мог выслушивать упреки возмущенной жены, но не самоуверенной королевы.
– Я вижу, что у нас не получается спокойного разговора. Ты стремишься к ссоре, а я не желаю ругаться с тобой.
Он изящно поклонился я покинул Жанну. Отправившись немедленно к Луизе, он рассказал ей о случившемся. Она стала утешать Антуана, льстить ему. Принимая ее ласки, он думал о Жанне. Ему показалось справедливым замечание испанского посла о том, что Жанна стоит на его пути к величию. Корона досталась ему благодаря Жанне! Что ж, она узнает, что думает о ее праве на эту корону испанский король!
Он обнимал Луизу, наслаждался ее молодостью и красотой. Рядом с ней Жанна была дурнушкой. Луиза, одна из красивейших женщин Франции, обожала его и с радостью родила ему сына. Жанна презирала его за то, что, следуя обычной для представителя французской знати традиции, он завел любовницу.
Жанна осталась во дворце Конде; Антуан по-прежнему жил в своих луврских покоях. Он принял католическую веру, Шантонне стал его лучшим другом. Они всегда были вместе; отношение де Гизов к их старому врагу смягчилось. Все знали, что Антуан собирается развестись с женой. Может ли добрый католик оставаться мужем еретички? Испания и Рим заочно приговорили ее к сожжению на костре, но это оставалось тайной, потому что Жанну еще следовало захватить в плен и передать в руки инквизиции; она имела во Франции много влиятельных друзей, готовых помочь ей избежать этой участи.
Гугеноты были возмущены поведением Антуана; даже католики презирали человека, сменившего религию по известным им причинам. Вся страна называла его за глаза «предателем». Люди знали, что Конде также изменил жене; французы относились к этому с пониманием, лишь самые ревностные гугеноты обвиняли его. Конде никогда не отрекался от своей веры и заявил, что не собирается это делать. Он был влюблен в красивую Изабеллу де Лимей, но ей не удавалось уговорить его отречься от своей веры. Конде, как и все гугеноты, возмущался поступком брата.
Что касается Катрин, то она не знала, что ей делать. Антуан встревожил ее легкостью своего обращения, но она верила в стойкость Конде. Принц Луи по-прежнему являлся силой, способной сдерживать де Гизов.
Жанна приехала слишком поздно; интриги испанцев и их заигрывание с Антуаном зашли весьма далеко; ее появление уже не могло вернуть Антуана в семью. Он был ослеплен лестными предложениями Шантонне. Однако Антуан не был лишен сентиментальности и по-прежнему любил жену. К тому же он славился переменчивостью своих настроений. Не удастся ли помирить его с Жанной? Мысль о возвращении Марии Стюарт во Францию оставалась для Катрин невыносимой.
Катрин вызвала к себе Жанну; она сказала, что хочет обсудить с ней важные дела.
Две королевы, не доверявшие друг другу, встретились. Бледная, с холодными глазами, Жанна сумела скрыть свои страдания. Ее случайные свидания с Антуаном во дворце Конде заканчивались ссорами. Он стремился к этому. Он обвинял ее в ереси и, что было хуже всего, грозил забрать детей к себе. Жанна знала, что ей угрожает опасность, что против нее строят заговоры; друзья советовали ей как можно быстрее покинуть Париж и отправиться в свои владения. Она не могла сделать это, не могла уехать, пока между нею и мужем сохранялись подобные неприязненные отношения. Она боялась, что, если она начнет готовиться к отбытию, Антуан потребует, чтобы она оставила детей. Она редко виделась с ним, большую часть времени он проводил с любовницей и друзьями. Иногда он приходил во дворец Конде, чтобы затеять ссору с женой; он казался Жанне удовлетворенным, улыбающимся украдкой, вспоминающим утехи последней ночи. Такое положение было неприемлемым для гордой женщины, для королевы, которой Антуан был обязан своей короной, о чем Жанна не стеснялась напоминать ему.
На бледном лице Катрин появилось сочувственное выражение. Познав унижение, которое королева-мать испытывала, видя привязанность мужа к любовнице, она могла понять чувства Жанны. Но она, Катрин, держалась тогда невозмутимо. Научилась улыбаться, не замечать пренебрежения. Непосредственность, прямодушие Жанны мешали ей успешно скрывать страдания.
Глупая королева Наварры, кажется, считала искренность достоинством; в глазах королевы-матери это качество всегда являлось проявлением безумия.
Катрин знала, что Жанна в опасности. За ней внимательно следил не только Шантонне, но и папский легат, прибывший в Париж, чтобы шпионить за Жанной и подготовить ее похищение, если она будет упорствовать в своей ереси. Эти замыслы будут осуществлены после тщательной подготовки. Наличие у Жанны многочисленных друзей затрудняло ее арест. Для его осуществления требовалась хитрость. Рим и Испания понимали, что эта женщина была могущественным лидером; один ошибочный шаг мог привести к кровопролитию и даже войне.
Катрин знала, что гофмейстер и врач Антуана были шпионами легата, сообщавшими ему о каждом, самом незначительном поступке и слове короля Наварры. Но Антуан не пользовался таким уважением, как его жена, и поэтому она находилась в большей опасности, чем он. Если она потеряет бдительность, то скоро услышит треск хвороста у своих ног; пламя опалит кожу королевы, а затем поглотит ее целиком.
Катрин оставалась равнодушной к возможным страданиям Жанны, но хотела уберечь ее от испанцев и папы римского. Королева-мать считала, что примирение Жанны и Антуана поможет ей противостоять де Гизам и Испании.
– Моя сестра, – ласково промолвила Катрин, – я услышала о ваших несчастьях с большим сожалением. Я помню, как вы и король Наварры любили друг друга в начале вашего брака, какой пример подавали другим. Я скорблю, видя вас в ссоре. Неужели нет надежды на примирение?
– Кажется, нет, мадам.
– Конечно, я понимаю, что вы должны предотвратить нелепый обмен территориями. Вы в силах сделать это, потому что подобная сделка не может состояться без вашего согласия. Но разве нельзя умиротворить при этом вашего мужа? Делайте вид, будто вы соглашаетесь с его указаниями. Сохраняйте спокойствие. Дождитесь более удобного времени для того, чтобы настоять на своем.
– Мы сильно расходимся с ним по вопросам религии и политики, мадам.
– Вам известно, с какой целью находится здесь папский легат? Вы знаете, что Шантонне замечает каждый ваш поступок и каждое произнесенное вами слово и обо всем докладывает моему свекру, испанскому королю. Проявите мудрость. Вернитесь в католицизм. Тогда вам не смогут причинить вред. Вы отнимете у них предлог для осуществления враждебных вам планов. Только так вы сохраните королевство для вашего сына.
– Мадам, – яростно закричала Жанна, – если бы сейчас я держала в моих руках сына и все королевства мира, я бы скорее бросила их в морскую пучину, нежели рискнула бы потерять надежду на спасение моей души.
Катрин пожала плечами. Очень хорошо. Пусть она попадет в лапы инквизиции. Пусть спасает свою душу в пламени костра. Другие поступали так до нее. Что такое забота о неумирающей душе? Они рассчитывали на вечную власть? Катрин стремилась к земной власти. Одно желание ничуть не менее эгоистично, чем другое. Жанна была готова потерять наследство сына ради спасения своей бессмертной души. Ее собственной бессмертной души. Вот в чем заключается их слабость. Они заботятся о себе, как и она, но если она идет на все ради земной власти, то они готовы заплатать любую цену ради спасения своих душ.
Какие глупцы! Жанна к тому же являлась помехой, поскольку явно не собиралась помочь Катрин.
– Я желаю вам, – мягко сказала Катрин, – выйти из этой неприятной ситуации и снова стать счастливой. Вы знаете, дорогая кузина, как вы близки мне; я готова отдать мою маленькую Марго вашему сыну Генриху, а моего Генриха – вашей крошке Катрин. Это еще сильнее свяжет нас.
Когда Жанна ушла, Катрин села писать письмо королю Испании. Она очень хотела устроить браки двух ее детей – дочери Марго и сына Генриха. Она должна смотреть в будущее; в настоящий момент перспективы получения Генрихом Наваррским королевства его матери были весьма туманными. Катрин собиралась выдать Марго за сына Филиппа, дона Карлоса, а Генриха женить на старшей сестре юного испанца Хуане, вдовствующей королеве Португалии.
Своим посланием, выдержанным в елейном тоне, она убеждала мрачного свекра, ревностного католика, в ее преданности католицизму и в общности интересов Испании и Франции.
«Я хочу, чтобы Господь забрал к себе королеву Наварры, – писала она. – Тогда ее нынешний супруг сможет жениться без промедления».
Весь двор говорил о короле и королеве Наварры. Между ними вспыхивали публичные ссоры; Жанна не скрывала своих чувств. Король пытался заставить Жанну ходить на мессу. Он был с ней то груб и раздражителен, то безразличен и холоден.
Луиза де ла Лимодьер, знавшая, что в случае развода король Наварры женится снова, видела себя его будущей женой и держалась весьма самоуверенно.
Она решила, что является не менее важной персоной, чем королева Наварры. Она сама может в один прекрасный день стать королевой Наварры – или Сардинии. Королева-мать обещала ей такую награду за то, что она, знатная незамужняя женщина, родила Антуану бастарда.
Она проявляла надменность и даже дерзость в присутствии королевы Наварры.
– Почему, мадам, – спрашивала Луиза, когда они встречались на людях, – вы не следуете моде двора? Такое платье сделало бы вашу фигуру менее угловатой. И этот цвет не идет вам. Он делает вас похожей не на королеву, а на служанку.
Жанна отвернулась; она не хотела ронять свое достоинство, вступая в перепалку с такой женщиной. Но Луиза не отставала от нее; все смотрели на них.
– Поверьте мне, мадам, я знаю, какие качества ценит в женщине король, ваш нынешний муж. Он часто говорит мне, что я ими обладаю.
– Меня не интересует, что ищет мой муж в женщинах, – сказала Жанна, – потому что он сам меня не интересует, как и вы.
– О, мадам, но Антуан – такой замечательный любовник. Я уверена, что вы не сумели раскрыть его достоинства.
– Возможно, он кажется вам таковым, если ради него вы еще сильнее пятнаете свою и без того дурную репутацию, – парировала Жанна. – А теперь оставьте меня. Я должна заняться более важными делами.
– Мадам, я, родила королю сына.
– Да, бастарда. Мадемуазель, в этой стране бастардов так же много, как и шлюх, которые рожают их, поэтому еще один ничего не меняет, уверяю вас.
Разъяренная Жанна удалилась.
Антуан ждал жену в ее покоях.
– Я желаю, чтобы ты отравилась вместе со мной на мессу, – заявил он холодным тоном.
– Мне нет дела до твоих желаний, – отрезала Жанна.
Она огорчилась, увидев сидящего у окна сына Генриха; мальчик отложил книгу в сторону, чтобы понаблюдать за сценой между родителями.
Антуан проигнорировал присутствие мальчика. Он сжал запястье Жанны.
– Ты пойдешь со мной на мессу. Ты забываешь о том, что я – твой господин.
Вырвавшись, она засмеялась ему в лицо.
– Ты… мой господин? Побереги такие речи для мадемуазель де ла Лимодьер. Пожалуйста, не забывай кто я.
– Ты – моя жена.
– Весьма любезно с твоей стороны помнить об этом. Я хотела сказать – не забывай о том, что я – королева Наварры.
– Хватит дурить. Ты пойдешь со мной на мессу… немедленно.
– Нет. Я никогда не буду присутствовать на мессе и любой другой папистской церемонии.
Маленький Генрих медленно поднялся с дивана и подошел к родителям.
– Ваше Величество, я прошу оставить мою маму одну, – дерзко произнес мальчик.
Антуан повернулся к сыну; достоинство мальчика рассердило короля, он почувствовал себя слабым, жалким.
– Как ты смеешь? – закричал он.
– Смею, – ответил Генрих; он показался Жанне похожим на своего деда, другого Генриха Наваррского. – Я никому не позволю грубо обращаться с моей мамой.
Антуан схватил мальчика и отшвырнул его в другой коней комнаты. Генрих удержался на ногах, уцепившись за штору. Придя в себя, он с достоинством произнес:
– Меня тоже никто не заставит пойти к мессе!
Антуан приблизился к сыну и взял его за ухо.
– Ты, мой господин, пойдешь туда, куда тебе прикажут.
– Если это сделает мама, – выпалил Генрих.
– Нет. Ты пойдешь туда, куда тебе прикажет отец.
– Я не пойду к мессе, – повторил Генрих. – Я – гугенот, как моя мама.
Антуан ударил сына по лицу. Жанна с гордостью наблюдала за происходящим, любуясь мальчиком, который стоял, широко расставив ноги и с ненавистью глядя на отца. «Настоящий уроженец Беарна!» – сказал бы его дед.
Антуан не был злобным человеком, его огорчала сцена, вызывавшая у сына чувство торжества; король хотел поскорее закончить ее. Он любил мальчика, гордился им, несмотря на отсутствие элегантности в облике сына. Генрих обладал острым умом и несомненным мужеством.
Антуан вызвал слугу и приказал ему:
– Пришли ко мне воспитателя моего сына.
Когда наставник явился, король приказал ему сурово выпороть Генриха за его дерзость.
Покидая комнату, мальчик закричал:
– Я не пойду к мессе. Не пойду к мессе.
Его возбужденно сверкающие глаза выражали любовь к матери.
За мальчиком и наставником закрылась дверь.
– Отличная сцена, – сказала Жанна, – и вы, Ваше Величество, сыграли в ней ту роль, в которой я ожидала вас увидеть. Мой сын пристыдил вас, и я поняла, что вы это почувствовали. Какая жалость, что мадемуазель де ла Лимодьер не присутствовала при этом! Я не уверена в том, что у бастарда нашлось бы столько мужества.
– Замолчи! – приказал Антуан.
– Я буду говорить, когда захочу.
– Ты, дура, Жанна.
– А ты подлец.
– Если ты немедленно не станешь католичкой, я разведусь с тобой.
– Как тебе это удастся, мой господин?
– Папа обещал мне. Он не хочет, чтобы я остался с еретичкой.
– Ты хочешь развестись и отказаться от моей короны? Это тебя не устроит.
– В случае развода корона останется у меня.
– Каким образом? Я получила ее от отца.
– Часть Наварры завоевана Испанией; я могу получить ее всю целиком. Испания не любит еретиков, даже коронованных. Испания хочет видеть меня мужем католички.
– Мадемуазель де ла Лимодьер? – спросила Жанна и задрожала, подумав об отважном мальчике, который мог остаться в будущем без королевства из-за подлости своего отца.
– Не будь дурой, – сказал Антуан.
– Это ты поступаешь как дурак. Неужели ты не видишь, что эти люди интригуют против нас обоих? Они хотят ослабить и унизить не только меня, но и тебя тоже. Сардиния! Голый, бесплодный остров. Они внушают тебе, что это – рай.
Ее голос дрогнул.
– Антуан, я думаю о наших детях. Что станет с ними? Твой отказ от меня приведет к моей гибели, но он также погубит наших детей.
Антуан увидел редкую картину: Жанна разрыдалась. Она не могла остановить хлынувшие слезы. Они тронули его. Он вспомнил, кем она была для него. Бедная Жанна! Казалось невероятным, что с ними может произойти такое. Беда подкралась так медленно, что он не заметил ее приближения. Он подумал о счастье, которое они делили, о днях, проведенных с ней в военном лагере» о его возвращении домой после сражений. Он, как обычно, заколебался. Даже сейчас он не был уверен, как ему поступить – отказаться от Жанны или от Прекрасной Распутницы, остаться католиком или вернуться к реформизму. Его, как всегда, терзали сомнения. Он никогда не мог выбрать правильный путь.
– Жанна, – сказал Антуан, – ты избавишь меня от необходимости совершить этот шаг, если подчинишься мне и помиришься с Римом и Испанией. Что касается меня, то я не решил, какая религия истинная. Просто, Жанна, пока я пребываю в сомнениях, я буду следовать традиции моих предков.
Она горестно засмеялась.
– Если ты одинаково относишься к обеим верам, я прошу тебя выбрать ту, которая принесет тебе наименьший ущерб.
Она еще раз посмеялась над ним. Антуан окаменел, потом отвернулся от жены. Так было всегда. Она не облегчала его положения, не шла ему навстречу.
Он снова вспомнил о том, что она стоит на его пути к величию.
Катрин испугалась. Она чувствовала, что ее первая настоящая авантюра в области внешней политики может стоить ей жизни. Она наконец раскрылась, хотя прежде действовала тайно. Ее окружали могущественные враги, шпионы Рима и Испании. Де Гизы были настроены против королевы-матери, католики подозревали ее в связях с гугенотами, а последние не доверяли ей. Она пыталась следовать наставлениям Макиавелли, но не добилась в этом успеха. Змея выползла из укрытия, развернулась во всю длину; поняв, какой яд несут ее зубы, обе стороны приготовились раздавить холодную, безжалостную тварь.
Король Наварры присоединился к католическому триумвирату, образованному с целью подавления опасности, исходившей от гугенотов. Антуан прошел по Парижу во главе католической процессии и публично присутствовал на мессе в церкви Святой Женевьевы. Это свидетельствовало о его официальной приверженности католицизму.
Катрин знала, что Жанне угрожает серьезная опасность. А ей самой? В стране бушевали религиозные бунты. Гугеноты разоряли католические церкви, ломали изображения святых, жгли алтари, а когда им представлялась такая возможность, убивали католиков. Последние яростно мстили, нападая на молящихся гугенотов и истребляя их; они предавали огню дома, где собирались реформисты. Мать, несшая ребенка с реформистского крещения, подверглась нападению; ребенок был убит на ее глазах. Совет в Пуасси, который должен был способствовать большей веротерпимости, похоже, только усугубил ситуацию. Раскол охватил всю страну, вражда между католиками и протестантами нарастала. В Париже – оплоте католицизма – гугенотов казнили на каждом углу; но еще существовали такие города, как Ла Рошель, где протестанты были в большинстве; там совершались зверства над мужчинами, женщинами и детьми во имя реформистской веры.
Катрин слушала заседание триумвирата через трубу, один конец которой находился за гобеленом в комнате для совещаний, а другой – в луврских покоях королевы-матери.
– Вмешательство королевы-матери в государственные дела становится невыносимым, – отчетливо услышала она голос Франциска де Гиза. – Я предлагаю избавиться от нее.
Катрин в страхе напрягла слух, чтобы ничего не пропустить. Она думала о четырех мужчинах, составлявших триумвират, который назывался теперь неправильно; присоединение к нему Антуана сделало его советом четырех. Там были братья де Гизы – герцог и кардинал, – а также маршал де Сент-Андре и Антуан.
– Надо лишить ее регенства! – заявил Антуан.
– Почему не освободиться от Катрин Медичи, утопив ее в Сене? – сказал Сент-Андре. – Это можно сделать тайно. Думаю, во Франции нет человека, который пожелал бы расследовать исчезновение этой женщины.
Катрин перестала слушать. Она не поняла, что предложение утопить ее в Сене было шуткой. На месте этих людей она воспользовалась бы любой возможностью устранить врага; она вообразила, что они готовятся поступить именно так.
Не теряя времени, она отправилась в покои короля и сказала ему, что они должны немедленно выехать в Фонтенбло. Этим же вечером они тайно ускакали туда.
Совет перестал обсуждать поведение королевы-матери и перешел к более важному вопросу, связанному с Жанной Наваррской.
– У нас есть только один выход, – сказал Франциск де Гиз. – Она должна быть арестована как государственная преступница при первом удобном случае.
Услышав это, Антуан побледнел. Жанна… государственная преступница, узница мрачной тюрьмы! Гордая Жанна! И что потом? Ее передадут испанцам, страшной инквизиции. Подвергнут пыткам… ужасным пыткам испанской инквизиции. Он мог представить Жанну перед инквизицией. Она не сдастся. Вытерпит дыбу, водяную пытку, любые другие мучения, которые придумают для нее. Она не сдастся, если они будут рвать раскаленными щипцами ее плоть и лить в рану расплавленный свинец.
Кардинал де Лоррен положил руку на плечо Антуана.
– Иногда, – мягко сказал кардинал, – возникает необходимость сделать ради истинной веры нечто неприятное для нас.
Антуан склонил голову. Он попытался прогнать от себя образ Жанны-мученицы. Он хотел попасть на Небеса. Там для него найдется хорошее, почетное место, потому что он избрал истинную веру, заблудшая овца вернулась в стадо, и ей все будет прощено.
– Значит, все согласны с тем, что необходим ордер на арест Жанны Наваррской, – сказал герцог де Гиз.
Антуан не возразил, и его молчание было принято за знак согласия.
– По обвинению в ереси, – добавил кардинал и обнял Антуана. – Вы, Важе Величество, поступили достойно. Пусть Господь дарует вам долгую и счастливую жизнь.
– Да будет так! – произнес герцог.
Совет закончил свою работу.
Антуан покинул зал заседаний, пытаясь успокоить себя. Это было нелегко – он чувствовал себя Иудой.
Вскоре Жанна услышала, что подписан ордер на ее арест – у королевы Наваррской было много друзей при дворе. Потрясенная новым предательством мужа – Жанна знала, что тут не обошлось без триумвирата, членом которого он стал, – королева Наварры обрадовалась тому, что необходимость срочных действий избавит ее от грустных размышлений.
– Немедленно бегите, – предупредили ее, – нельзя терять ни часа. Вы обретете безопасность лишь в ваших владениях. Если вас схватят, это станет серьезным ударом по всему делу гугенотов, не говоря уже о пытках, которые вам придется вынести.
Она поняла справедливость этих слов и, взяв с собой четырехлетнюю дочь, в сопровождении свиты без промедления отправилась в путь.
После того случая, когда ее сын Генрих вступился за мать перед отцом, он был отнят у Жанны и помещен в Сент-Жерменские покои Антуана. Она не могла уехать без сына. Ей предстояло прежде всего отправиться в Сент-Жермен повидаться с Генрихом и при возможности забрать его с собой.
В дороге ее преследовали горькие мысли. Отняв Генриха у Жанны, Антуан не остановился на этом. Король Наварры проявил жестокость, отдав сына на попечение иезуита Винсента Лауро. Враги хотели отнять у нее не только мужа, но и сына.
Друзья предупредили Жанну о том, что заезжать в Сент-Жермен – настоящее безумие, поскольку ей все равно не отдадут мальчика. Несомненно, его надежно стерегли; она лишь подвергнет себя опасности. Но Жанна пренебрегла этим советом. Она должна увидеть Генриха. Сказать ему несколько слов, напомнить об обязательствах перед мамой и его верой. Даже если ей не удастся забрать сына, она сделает хотя бы это.
Она прорвалась к нему мимо его новых воспитателей и слуг, на самом деле являвшихся охранниками. Маленький мальчик подбежал к матери и крепко обнял ее.
– О, мама, ты приехала, чтобы забрать меня домой в Беарн?
Антуан, тотчас предупрежденный о ее приходе, ворвался в покои; сплетя руки на груди, он глядел на жену холодно, неприязненно, а на сына – строго.
