Текст книги "Смерть на кончике хвоста"

Автор книги: Виктория Платова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– По-моему, ты завидуешь.

– Я?! – Нинон от неожиданности поперхнулась коньяком. – Интересно, чему я могу завидовать?

– Тому, что это произошло со мной, а не с тобой.

– Дура!

– Поправляю. Харыпка, – закусила удила Наталья. Лучше бы она не вспоминала об этом Джавином словечке.

– Вот-вот. Только твоего узбекского хмыря и не хватало! Найди его и посели в чужом доме. Ему понравится.

– Ну все. Спасибо за коньяк.

Наталья резко поднялась из-за стола: лучшая подруга называется. А она еще хотела у Нинон денег перехватить… Пошла к черту!

Выскочив из «Лосей» и глотнув холодного, чуть подрагивающего воздуха, Наталья сразу же протрезвела. Невозможно. Невозможно, чтобы за сутки так испортился характер. Наговорила несчастной Нинон кучу гадостей – и только потому, что она оказалась в чем-то права. Нужно пойти и извиниться. Сейчас же.

Нинон сидела за столиком и, вздыхая, доедала очередную тарелку пирожных.

– Прости меня, – Наталья смиренно коснулась ее плеча.

– Ты хотела сказать – «пошла к черту»? – Нинон подняла на Наталью повлажневшие глаза.

– Хотела. Но передумала. Конечно же, ты права. Прости меня.

– Да ладно. Я тоже хороша…

– Хочешь – поедем вместе. Посмотришь…

– Уволь. Я вот что подумала, девочка моя. Тебе наверняка нужны деньги. Сама понимаешь… У меня есть немного. Могу одолжить.

Наталья не удержалась и поцеловала Нинон в щеку.

– Ты прелесть, Нинон! Ты самая лучшая…

– Лучшая… Лучше бы тебе убраться из этой квартиры, – обреченно забубнила она.

– Ну конечно. Я побегу. Собака, сама понимаешь.

– И откуда она только взялась на наши головы. Слушай, Наташка, а может, у этой твоей Дарьи есть сестра с манто и диадемой? Покрупнее? Размер этак на пятьдесят шестой?..

Наталья почти сдержала обещание, данное Туме.

Возле дверей подъезда она оказалась без пятнадцати девять. Последовавшая после мимолетной размолвки с Нинон сцена примирения несколько затянулась. Они выпили еще по коньяку, Нинон ссудила Наталью деньгами («Здесь двести баксов, как раз сегодня гонорар получила, когда сможешь – отдашь») и снова попросила убраться «из этой сомнительной квартиры» при первой же возможности. Она даже поговорит с кем-нибудь из знакомых, может, кто-то и согласится взять собаку на время.

– Нет уж, – заявила Наталья. – Травмировать Туму я не позволю. Это все-таки живое существо, нечего ее с квартиры на квартиру таскать.

– Делай как знаешь, только потом пеняй на себя, – напутствовала ее Нинон.

Тума принялась лаять и бросаться на двери, едва лишь Наталья вставила ключ в замочную скважину. Но когда Наталья боком просочилась в прихожую, доберманиха сразу же потеряла к ней всякий интерес. Коротко рыкнув, она отправилась к себе в кресло.

Впрочем, Тума сразу же вылетела из бедной Натальиной головы: всю квартиру заволокло паром, а из-под двери ванной сочилась вода.

В глазах у Натальи потемнело.

Дура, дура, дура, идиотка, кретинка, харыпка несчастная, как она могла забыть завернуть кран в ванной?! Воду дали в восемь, и она безнаказанно хлестала сорок пять минут! В чужой, роскошной, отделанной, как конфетка, квартире! Что же она за растяпа такая?!

Скинув на пол дубленку и швырнув на полку под зеркалом щелкнувший замками портфель, Наталья бросилась в ванную и, задыхаясь в пару, почти вслепую нащупала и перекрыла кран. Выбирать воду сразу же было невозможно – слишком горячая, почти кипяток. Подождав, пока пар рассеется, Наталья осмотрелась: жертв и разрушений не было, кафельный пол и выложенные плиткой стены не пострадали. Воды в ванной было по щиколотку. Наталья покопалась в одном из шкафчиков за кухонной выгородкой (все женщины похожи, они кладут нужные вещи в нужные места) и вытащила оттуда резиновые перчатки. И швабру с веревочным венчиком (такие швабры Наталья видела в магазине «Максидом», и они поразили ее воображение).

И принялась выбирать воду. За этим занятием ее и застал звонок в дверь.

Вот оно. Началось.

Наталья вдруг вспомнила слова Нинон: «…позвоню сам. В дверной звонок». А вдруг Нинон права и это, действительно, брошенный любовник? Хорошо же она будет смотреться в чужих перчатках, с чужой шваброй и в чужой квартире! Наталья на цыпочках подошла к двери и приложила к ней ухо.

Звонили не переставая.

А собственно, почему она решила, что это именно Денис? Его визита нужно ожидать не раньше завтрашнего дня. Искушение было слишком велико, и Наталья осторожно заглянула в «глазок».

Нет. Это не Денис. Определенно не Денис.

Это нечто.

На площадке перед дверью, искаженный оптикой, стоял мужчина в застиранной ковбойке, джинсах и шлепанцах на босу ногу. Потоптавшись и несколько раз громко чихнув, он снова позвонил и приблизил физиономию к «глазку». Наталья отшатнулась, задела портфель, и тот с громким стуком упал на пол. Содержимое портфеля рассыпалось по мраморным плитам.

Услышав, что квартира № 48 подает признаки жизни, мужчина за дверью оживился. И снова решительно нажал на кнопку звонка.

– Открывайте, черт вас возьми! Затопили мне всю квартиру! Или мне с милиционером прийти?!

Все ясно. Скорее всего это сосед с нижнего этажа. Будет устраивать истерики до тех пор, пока она не откроет Судя по затрапезной рубашонке и неприлично выпирающему кадыку – тот еще склочник. Не отойдет от дверей, пока не получит сатисфакцию и не выскажет Наталье все, что он о ней думает, включая судебное разбирательство и денежный штраф за моральный и материальный ущерб.

Но самым странным было то, что Тума никак не прореагировала на человека за дверью: это шло вразрез с представлениями Натальи о собачьей караульной службе. Собака должна лаять, если кто-то приближается к ее очагу. А может, этот человек слишком незначителен?.. Настолько незначителен, что Тума считает ниже своего достоинства вступать с ним в какую бы то ни было перебранку?

Эта мысль рассмешила Наталью, и она наконец-то открыла дверь.

Теперь неожиданный визитер предстал перед ней во всей красе. Узкие плечи, впалая цыплячья грудь, мосластые конечности, жалкие волосики на подбородке и на щиколотках, всклокоченная немытая голова и лицо, слегка тронутое мелкими оспинками. Господи, бывают же такие отстойные типы! Должно быть, холостяк-женоненавистник, клерк в какой-нибудь конторке. Брюзга, страдающий геморроем и простатой, не иначе…

– Вы меня затопили! – объявил брюзга. – Сколько же это может продолжаться? Вы здесь без году неделя живете, а от вас одни неприятности. Сначала ремонтом занимались, день и ночь по голове стучали. Ну, это ладно. Потом стали оргии устраивать, до шести утра люстра трясется. Теперь вот новые напасти…

– Вы сосед снизу? – укрепилась в своих догадках Наталья.

– Да, черт вас возьми! И буду ставить вопрос в суде! Так и есть. Все худшие ожидания оправдываются.

– Простите меня, ради бога. Я все уберу… Вы же знаете, не было воды, эти ЖЭКи непредсказуемы. Простите еще раз. – На таких болванов лучше всего действуют кротость и смирение – этой линии Наталья и решила придерживаться.

Неожиданно гость сморщил высокий шишковатый лоб, а лицо его пошло красными пятнами. Он громко чихнул и уставился на Наталью.

– У вас собака?

– Простите?

– У вас собака?

– Да. А что?

– У меня аллергия на собак.

Кто бы сомневался! Час от часу не легче.

– Я сейчас ее закрою, одну минутку… – Наталья отправилась закрывать двери в комнату, а когда вернулась, сосед снизу уже вертел в руках книжку Воронова, выпавшую из портфеля.

– Интересная? – спросил он, внимательно разглядывая Наталью.

Наталья ограничилась многозначительным похмыкиванием, но книжку забрала. Похоже, этот пальцем деланный герой хочет познакомиться. С ума сойти!

– Интересная, – коротко сказала она.

– А вообще как?

– Что – «как»?

– Как писатель-то?

– А вам какая разница?

– Просто так спросил…

Наталья вовремя вспомнила, что сосед снизу является пострадавшей стороной, и несколько смягчилась.

– Это очень хороший писатель. Вы, вообще, знаете, кто такой Воронов?

– Слышал краем уха. Мне не нравится такая литература…

Наталья почувствовала легкое раздражение. Конечно, ты и понятия не имеешь о детективах в мягких обложках. Трескаешь «Три кита здоровья» на ленч и «Толкование сновидений» на детский полдник…

– Напрасно. Это-то как раз та литература, которая нравится. Стиль, язык, характеры… – Наталья прикрыла глаза и щелкнула пальцами. – Это русский Жапризо, честное слово!

Сосед снизу внимательно посмотрел на Наталью и дернул себя за мочку уха.

– Вы серьезно так думаете?

– И думать нечего. У меня все его книги. Все пятнадцать. Эта – последняя.

– Дадите почитать что-нибудь?

Стоящая в ванной вода, вполне реальные призраки участкового и целого взвода ангелов-сантехников под чутким руководством диспетчера ЖЭКа… Нет, лучше задобрить этого странного типа.

– Конечно! Только… – Наталья вовремя вспомнила, что предыдущие четырнадцать книжек Воронова стояли у нее в шкафу на Петроградке. – Вот что. Возьмите эту, если хотите.

Господи, что она делает?! «Смерть по-научному» еще не прочитана до конца: со всеми этими перипетиями у нее и руки не дошли до обворожительного Кривули. Но отступать поздно.

– А вы? Ведь ее еще не прочли. Вон и закладка торчит, – сосед проявил странную для людей подобного типа наблюдательность.

– Прочла. А закладка просто так.

– Спасибо.

– Сколько я вам должна за протечку? – В конце концов, у нее есть двести долларов, и она может проявить широту натуры.

– Нисколько. Всего доброго. Книгу я вам верну. В ближайшее время.

– Сделайте одолжение.

Наталья захлопнула дверь и прислонилась к ней повлажневшим затылком. Во всяком случае, визит этого простака-аллергика даром не прошел, кое-что прояснилось. Дарья Литвинова живет здесь недавно, и по лестнице вместе с Тумой можно бегать без опасений.

Она вернулась в ванную и еще добрых полтора часа вычерпывала воду. Тума крутилась тут же, шлепала лапами по высыхающим лужам и разносила следы водной драмы по всей квартире. Наталья этому не препятствовала: она запомнила утреннюю тираду Шурика Зайцева об укушенных ляжках и неадекватности доберманов.

По окончании каторжного труда она упала в кресло и несколько минут просидела так, вытянув ноги и ни о чем не думая. А потом нащупала завалившийся за подлокотник пульт от музыкального центра и нажала кнопку «СD».

Божественно. Эдуард Артемьев. «Солярис». «Слушая Баха». Божественно. Нужно пересмотреть Тарковского. Божественно, черт возьми!..

Тума ткнулась лбом ей в колени; смысл этого движения, этого ритуального порыва, так и оставался за семью печатями. Возможно, если бы здесь была Дарья, она бы смогла объяснить ей, что это значит. Если бы здесь была Дарья… Интересно, чем занимается эта Дарья? Если она высокооплачиваемая шлюха, использующая в качестве алькова Французскую Ривьеру, то зачем ей тогда компьютер? Тоже забавная вещь – компьютер…

Наталья опустила руку и – совершенно неожиданно для себя – наткнулась на рюкзак. Ярко-рыжий предмет сегодняшних вожделений. В прихожей стоят ботинки – как раз в масть, такие же рыжие и вызывающе благополучные. Наталья подняла рюкзак и поставила его на колени. В конце концов, если она уже рылась в холодильнике и в шкафу, почему бы не заглянуть в рюкзак?..

Она расстегнула пряжку замка и запустила руку вовнутрь.

Да, здесь есть чем поживиться – рюкзак оказался набитым вещами. Наталья переместилась на ковер и вытряхнула содержимое рюкзака. Косметичка, несколько блокнотов, записная книжка – в тон рюкзаку, такая же рыжая; два паспорта, яркий прямоугольник авиабилета…

Стоп.

Наталья затрясла головой. Два паспорта и билет.

Два паспорта – один заграничный и один общегражданский. Билетная книжка. Она выложила перед собой паспорта и раскрыла один из них: РАДЗИВИЛЛ ГЕРМАН ЮЛИАНОВИЧ, шенгенская виза. Если верить датам в паспорте, Герману Юлиановичу стукнуло сорок шесть лет. Солидный кавалер.

Другой паспорт принадлежал Дарье Анатольевне Литвиновой.

Год рождения – 1975 (всего лишь двадцать четыре, а так упакована, надо же!).

Место рождения – г. Апатиты Мурманской области (неплохая карьера к двадцати четырем годам!). Не замужем, детей нет.

Зато есть компьютер, собака и любовник. Или любовники. Во всяком случае, в окружении этой женщины, кроме несчастного Дениса, появился еще один мужчина – Радзивилл Герман Юлианович. Будь объективной, Наталья, – Денис выглядит предпочтительнее. И моложе.

Наталья машинально пролистала паспорт. За обложку был заткнут сложенный вчетверо железнодорожный билет. Наталья развернула его и, поражаясь пустоте, которая растеклась по всему телу, прочла: «21 ск. С. – Петербург – Мурманск. 8 Купейный. Место 014».

Отправление из Питера – 4 февраля. 17.50.

Билет был выписан на имя Литвиновой Дарьи Анатольевны. И номер паспорта тоже совпадал.

Негнущимися пальцами Наталья взяла второй билет – авиа.

«Эйр Франс». 4 февраля. Время вылета – 10.25. Время прилета в Париж – 11.55.

Рейс АР2657.

Владельцем билета и места в самолете авиакомпании «Эйр Франс» числился все тот же Радзивилл.

Два билета – и никто никуда не отбыл. Не помахал ручкой и не сказал последнее «прости»

Два билета. Один – Литвиновой. Другой – Радзивилла. Почему эти билеты и паспорта валяются в рюкзаке? Билеты с датой 4 февраля?

Четвертого февраля. А сегодня уже девятое.

И почему таинственная Ленусик из телефонной трубки так уверена в том, что Дарья Литвинова улетела в Париж и Ниццу, зажав отвальную. Почему? И при чем здесь Мурманск?..

Билет и паспорт Литвиновой лежат перед Натальей, значит, ни о каком Мурманске не может быть и речи. Но если она не появляется дома – во всяком случае, целые сутки (те сутки, которые Наталья торчит здесь с ее собакой), тогда где же она?

Наталья начала бесцельно сортировать содержимое рюкзака по кучкам: авиабилеты, паспорта, рыжая записная книжка, портмоне, мелочь, несколько лежащих просто так сотенных бумажек, компакт-диск с какой-то компьютерной игрой, проспекты отеля Раlais Maeter-linck, сводного брата приморского Negresco, она почти угадала… Сотовый телефон. Дорогая вещичка, ничего не скажешь.

Тума ткнулась холодным носом ей между лопаток, и Наталья вздрогнула. Черт возьми, милая квартирка, ничего не скажешь, больше всего она напоминает росянку, растение-убийцу.

Точно.

Росянка и есть. Миловидное пристанище для беспечных насекомых.

Наталья отползла от разложенного на ковре содержимого рюкзака и взяла телефонную трубку. Ей нужен свежий взгляд. Нинон, вот кто ей поможет. Даже после трех тарелок эклеров и нескольких порций коньяка она способна здраво соображать.

– Это я! – выдохнула Наталья, когда Нинон сняла трубку.

– Приключение продолжается?

– Слушай… Я нашла ее паспорт.

– Чей?

– Дарьи Литвиновой. Хозяйки квартиры.

– Ну и слава богу. Как она выглядит?

– Прекрасно. Но ты не понимаешь. Паспортов не один, а два.

– И все на разные фамилии? – Коньяк с таким успехом расширял сосуды Нинон, что по ним безболезненно курсировало ее тяжеловатое чувство юмора.

– Нинон! Нинон, ты слышишь меня?! И еще два билета. Один – на рейс «Эйр Франс». Другой – железнодорожный, в Мурманск. Она никуда не уехала, ты понимаешь?!

На другом конце провода воцарилось молчание.

– Ну и что ты хочешь этим сказать? – через паузу спросила Нинон.

– Что она никуда не уехала и…

– А с чего ты взяла, что она вообще собиралась уезжать?

– Телефонный звонок о Ницце, я говорила тебе. Пакет молока…

– Что-то припоминаю.

– И потом, вместе с ее паспортом был еще один паспорт, заграничный. С открытой визой… Какой-то хмырь по фамилии Радзивилл. И еще я нашла билеты. Черт, я уже говорила об этом… Один авиабилет в Париж. На четвертое февраля. Опять же с фамилией Радзивилл. Ничего тебе не говорит? Ну, Нинон, напряги свою могучую память!

– Радзивиллы? Подожди, так это преданья старины глубокой! Княжеский род в Речи Посполитой… Ну да.

– Боюсь, это не тот случай. Радзивилл Г.Ю., сорок шесть лет.

– Ну и что?

– Как-то странно… Она носа домой не кажет, а дома валяются просроченные билеты во Францию и в Мурманск.

– Какой паспорт ты нашла? Общегражданский или заграничный?

– Общегражданский…

– А заграничный? – совершенно здраво спросила Нинон.

– Нет… Заграничного нет…

– Деревня! Для того чтобы выехать из страны, общегражданский не нужен. Ты же говоришь, она богатая. А у богатых свои причуды. Может, она уже давно во Франции. Может, она туда просто за лифчиками катается. Или за тесьмой на бикини… Я же говорила тебе, Наташка, не нравится мне вся эта история…

Прижав трубку к уху и усевшись среди разложенных на кучки мелочей, Наталья раскрыла внушительного вида портмоне. И присвистнула. И надолго замолчала.

– Ты что молчишь? – взволновалась Нинон. – Нашла расчлененный труп в салатнице?

– Три тысячи… – выдохнула Наталья.

– Три тысячи трупов?

– Три тысячи, – она понизила голос. – Три тысячи долларов. У нее в портмоне лежат три тысячи долларов.

Теперь надолго замолчала Нинон.

– Надеюсь, ты… – наконец осторожно начала она.

– О чем ты? За кого ты меня принимаешь?!

– За девицу, которая вторые сутки отирается в чужой квартире и пользуется всеми ее благами. Положи все на место, переоденься и уходи оттуда.

– Да, да… Конечно.

– Ключ оставь, где лежал, купи новый конверт и засунь его обратно в ящик. Надеюсь, тебя никто не видел?

– Ну, как сказать… Я залила соседа снизу.

– И когда только успеваешь? – совсем не к месту хихикнула Нинон.

– Пришлось отдать ему нового Воронова в порядке компенсации за моральный ущерб.

– Он что, принял тебя за хозяйку?

– Ну, в некотором роде. Хозяйка, как оказалось, живет здесь не так давно.

– А он симпатичный? – совсем не к месту спросила Нинон.

– Кто?

– Да сосед снизу…

– Ну ты и сводня! У меня, можно сказать, земля горит под ногами, а ты…

– А все-таки?

– Жуткий тип. Урод. Даже законченная слепоглу-хонемая нимфоманка им бы побрезговала. К тому же у него аллергия на собак.

– Заехать за тобой?

Все ясно, Нинон настроена вытащить ее – и из этой квартиры, и из этой истории…

– Нет. Я сама доберусь.

– Ты обещаешь мне?

– Обещаю.

– Звони, если что.

– Если что?

– Если обнаружишь три тысячи трупов…

Наталья положила трубку и мрачно уставилась на стопку долларов. Странно. Все это по меньшей мере странно. Но, во всяком случае, она спасла для хозяйки три тысячи баксов. Интересно, на сколько бы ей хватило такой внушительной суммы (если, конечно, не тратиться на джакузи, бриллианты в пупок и набедренную повязку от Жан-Поля Готье)? В жизни не видела столько «зеленых» в одной пачке…

Пора наконец-то заняться автоответчиком.

Кроме уже прослушанной ею вчера тирады Ленуси-ка, было еще три сообщения. Не назвавший себя мужчина мягко намекал на встречу «по интересующему вас поводу». Он, видите ли, жаждет рассмотреть предложения, касающиеся «Аскода». Второй анонимный текст выглядел следующим образом: «Наши представители готовы обсудить условия на предварительной встрече». Третья тирада была на гневном французском, в котором совершенно явственно проступало традиционно-русское «ну ты и сука!».

Серьезная девица. Интересно, где она сейчас, эта серьезная девица?

Тума, все это время крутившаяся возле Натальи, настороженно повела ушами и зарычала. А потом, выбежав в прихожую, залилась басовитым устрашающим лаем. Спустя секунду раздался настойчивый звонок.

Наталья вздрогнула. Похоже, ее ждет вечер открытых дверей. Три тысячи долларов, паспорта, просроченные билеты… Этот пасьянс совсем не нравился Наталье, сплошная черная масть, перевернутые пиковые тузы. Слишком бесстрастны, слишком деловиты были голоса мужчин в автоответчике.

Звонить не переставали. Тума заходилась в лае, подпрыгивала и норовила лягнуть дверь. Ну что ж, доберман – собака для защиты. Будем надеяться, что ничего из ряда вон не случится… Наталья подошла к двери и аккуратно посмотрела в «глазок»: о, если бы это был тщедушный аллергик, как бы ей полегчало!..

Но это был не аллергик.

Из «глазка» на Наталью взирала крепкая, почти квадратная голова, небрежно насаженная на плечи. Шея только подразумевалась. Кой черт подразумевалась – ее не было вообще. А сама головогрудь выглядела так устрашающе, что у Натальи подкосились ноги.

– Кого вам? – пискнула она из-за двери.

– Вас, – заявила головогрудь и улыбнулась, показав нижнюю челюсть, утыканную акульими зубами.

– Я, видите ли… Я не одета… – сказала она первое, что пришло в голову.

– Я подожду.

Господи, зачем она вообще нашла эту собаку, эту квартиру, этот ключ? Что за женщина здесь живет? И что за мужчина стоит за дверью? Может быть, он постоит и уйдет?

– Вы скоро? – напомнила о себе головогрудь.

Нет, так просто он не уйдет. Старушонка с косой и в саване тоже так просто не уходит с порога, если уж пришла.

– Да-да… Я сейчас, – сказала Наталья, но так и не сдвинулась с места. – А что вам, собственно, угодно?

– Поговорить.

Этот поговорит, как же. При желании размозжит дверь одним только лбом.

– Я вас не знаю.

– Я тоже. Но поговорить нужно. Интересно, уж не за хозяйку ли дома он ее принимает?

– Я… Я вызову милицию, – это прозвучало совсем по-детски, и Наталья устыдилась самой себя.

– Зачем же? А если я милиция и есть?

Три тысячи долларов, паспорт на имя совершенно другой женщины. Просроченные билеты. Лучше открыть.

9 февраля

Воронов

Осанна! Аллилуйя!

Вот оно и свершилось.

Ты входишь в первый попавшийся дом, в квартиру, расположенную над твоей квартирой. И что же ты видишь? Свою собственную книгу, которая выпала из портфеля хозяйки. Это было так неожиданно и так чудесно, что у Воронова прошла тупая боль в желудке, которая мучила его с прошлого понедельника. Вот только если бы внезапная поклонница не была такой неприятной… Сразу видно, богатая содержанка, пресыщенная кокотка, любительница «leather sex» и прочих сексуальных извращений. Но… как это она сказала? Русский Жапризо?

Как бы то ни было, цель достигнута. Можно переключаться на магический реализм. Ему всегда нравился магический реализм, но совмещать его с детективом-однодневкой? Времена Хичкока и Хамфри Богарта с его «Мальтийским соколом» прошли, остались только большие пистолеты, подозрительно смахивающие на фаллоимитаторы, и мозги на асфальте, подозрительно смахивающие на чечевичную похлебку. И уйма женщин, похожих на писателей. И уйма мужчин, похожих на романистов.

Блондинка, и, должно быть, крашеная.

Ее лица Воронов так толком и не разглядел: от аллергии на собачью шерсть у него начали слезиться глаза. Наверняка расхожий тип, который нравится нуворишам: леденцы вместо глаз, леденцы вместо губ, эпилятор на полке в ванной и страстная любовь к мексиканской кухне. Еще и собаку держит. А собаки гадят где ни попадя; честному человеку ступить некуда, то здесь, то там на «мины» натыкаешься…

Quean. Нужно поискать в разговорнике Сольмана, как именно пишется это слово.

Всю ванную испохабила. Теперь штукатурка отсыреет, потолок покроется плесенью, а это губительно для воспаленных гланд и носовых перегородок. Да-а… Совсем не так представлялась Воронову первая, воочию увиденная поклонница.

Он прошелся по комнате, прислушиваясь к скрипящему и стонущему организму, и коснулся пальцем «Ундервуда». За последние два месяца он не написал ни строчки, и проклятый «Ундервуд» стал действовать ему на нервы. Если бы не излучение, он бы давно обзавелся компьютером и сочинял бы дурацкие тексты в десять раз быстрее.

На кухне Воронова ждала овсянка с изюмом и тертыми орехами – ежедневный скучный ужин для ублажения гастроэнтероколита. Гастроэнтероколит, как какой-нибудь заправский Минотавр, требовал дани, и изюм с тертыми орехами вполне подходил для этой цели. Воронов поковырял ложкой в жидком месиве, выловил пару изюминок и отправился звонить Марголису.

– Это я, – буднично сказал он в трубку.

– Ну? – неисправимый оптимист Марголис отличался тем, что всегда ждал только хороших вестей. – Как твой кризис? Унялся?

– Продолжается.

– Отнесись к этому философски, Володенька…

– У меня неприятности.

– Какие еще неприятности? Родильная горячка приключилась? Или, не дай бог, болезнь Иценко – Кушинга?

– У меня протек потолок.

– Ну это же не проблема, Володенька. Завтра вызову рабочих из ЖЭКа, сделают тебе потолок не простой, а золотой.

– Кокотка с верхнего этажа залила. Дама полусвета. Безмозглая девица со смазливой физиономией и собакой в придачу.

– Что ты говоришь!

– Если бы ты ее только видел! Типичная такая потаскушка. Интеллекта ноль, но обстановка! Мраморный пол. Наверняка она из простуд не вылезает… И наверняка ее содержит какой-нибудь уголовник.

– Ну-у… так уж и уголовник. Не будь занудой, Володенька.

– Уголовник! Или банкир, что, в общем, одно и то же… Ты знаешь, что я у нее выцепил?

– Карту-схему борделей города Санкт-Петербурга, – хохотнул Марголис.

– Свой собственный роман… «Смерть по-научному»…

– Что ты говоришь!

– Именно. Она, оказывается, моя страстная поклонница. Читала все пятнадцать книг. И всучила мне последнюю. Прямо миссионерка какая-то.

– Да какая разница, кто она, если ты уже пошел в народ?

– Не скажи, – Воронов кашлянул. – Мне хотелось бы, чтобы моя первая поклонница… первая, с которой я случайно познакомлюсь… была… э-э… несколько другой.

– Разбитой параличом?

– Очень остроумно! Во всяком случае, не такой вызывающей.

Марголис засопел.

– Я, между прочим, давно тебя приглашал. Подберем девочку из фан-клуба. Какую-нибудь валькирию. В твоем стиле.

– Валькирии не в моем стиле.

– Ты не возражаешь, если я заеду, Володенька?

– Не думаю, что это удачная мысль.

– А я достал для твоего желудка метандростенолон.

– Да его в любой аптеке купить можно! И к тому же у меня еще осталась пара упаковок. До весны хватит.

– То таблетки. А то ампулы. Последнее поколение, мгновенный эффект и никаких побочных явлений.

– Заезжай, – смягчился наконец Воронов. – Только предупреждаю. Развлекать тебя не буду. И еще эта поклонница… Все настроение мне изгадила.

– Разберемся… Жди.

В постели Марголиса лежала очаровательная критикесса из модного издания «Лабиринт-К», легкомысленно принявшая его предложение «просмотреть библиографию В. В. Воронова». Просмотр не то чтобы затянулся, но перешел в несколько иную плоскость и свелся к просмотру частей тела Семена и критикессы. Подобное времяпро.вождение тоже входило в перечень услуг Марголиса-литагента, составляло часть гонорара и именовалось «trahus vulgaris». Или – «трах обыкновенный». Таким нехитрым и совершенно беспроигрышным способом Марголис заставил всю журналистскую элиту (во всяком случае – женскую ее половину) читать Воронова. И – самое главное – писать о нем. Но, честное слово, Воронов того стоил. Да и сам Семен был свято убежден в гениальности подопечного.

Вечерний звонок Воронова переполошил Марголиса: впервые записной девственник заговорил о женщине, да еще каким тоном! Нетерпимость, презрение, полузадушенная больным желудком ярость и ничем не объяснимое негодование. И все это на фоне затяжного творческого кризиса, лишающего и его, Марголиса, законных тридцати процентов от гонорара!

Нужно действовать.

Слезать с критикессы не хотелось (особенно после того, как после первого оргазма она подтвердила свое желание написать о Воронове пространное эссе), но игра стоила свеч. Марголис вернулся в спальню, чтобы забрать одежду.

– Что-нибудь случилось? – просила критикесса, с ревнивым любопытством наблюдая за Марголисом.

– Случилось. Звонил Воронов. Нужно срочно ехать к нему.

– Может быть, поедем вместе? Я бы начала собирать материал сразу же.

Марголис, неудачно сунувший ногу в штанину, едва не упал.

– Исключено.

– Что так?

– Я не успел тебе сказать! У него болезнь Содоку. Подцепил где-то в Юго-Восточной Азии. – Немного легенды не помешает, это только укрепит нимб таинственности над головой Воронова.

– А что это за болезнь? – критикесса даже приподнялась на локте.

Самая тривиальная болезнь от укуса крыс с последующим воспалением лимфоузлов. Призрак этой болезни преследовал Воронова и являлся ему в предутренних снах. Именно поэтому раз в два месяца в вороновской квартире появлялась бригада мужеподобных работниц санэпидстанции с профилактической дезинфекцией.

– Кошмарная. Лихорадка, галлюцинации сродни героиновым… Словом, весь букет. Ты меня дождешься, девочка?

– Не знаю, – критикесса кокетливо поправила бретельку комбинации.

– Это не займет много времени. Несколько уколов, компрессы – и все будет в порядке.

…Марголис оказался на Большом проспекте через полчаса, а вот с квартирой № 48, расположенной на последнем – шестом – этаже, пришлось повозиться. Дерзкая кокотка (именно такой она рисовалась Марго-лису после телефонного разговора с Вороновым) ни в какую не хотела открывать ему дверь. Из квартиры доносился только надсадный собачий лай. А голос «кокотки» и вовсе разочаровал: не было в нем никакой победительной уверенности, так, робкая домработница, запершаяся на все замки в отсутствие хозяев, – вот и все. И все же Марголис был настойчив. Не моргнув глазом, он выдержал пассаж о милиции и даже намекнул, что сам имеет к ней отношение (это была чистая правда-у Марголиса по долгу службы было несколько знакомых в правоохранительном ведомстве). Но и это не произвело на даму никакого впечатления. Похоже, в далекой юности она подверглась нападению маньяка в лифте и теперь со всеми незнакомцами держала ухо востро. И все же после десятиминутной осады замок щелкнул, дверная цепочка натянулась, и дверь приоткрылась.

– Что-то случилось? – Не такая уж она и смазливая, во всяком случае, не в его, Марголиса, вкусе: под тридцатник, миловидное личико провинциальной швеи; высокие скулы можно считать даже симпатичными, а вот веки тяжеловаты. И никакого особенного sexy во взгляде. Только рот хорош безоговорочно. Похожа скорее на брошенную мать-одиночку, чем на проститутку. Да еще высокооплачиваемую.

На сканирование объекта ушло семь секунд, после чего Марголис произнес заранее заготовленную первую реплику:

– Случилось.

По лицу девушки пробежала тень беспокойства. Она испугалась, но испугалась как-то целенаправленно, как будто знала, чего именно пугаться. Этот спонтанный страх вдруг придал несколько размытому лицу девушки необъяснимую прелесть и законченность.

Не так-то ты уж и не прав, Володенька!

– Как вас зовут? – сказал Марголис и вооружился самой обворожительной из своих улыбок: в работе только губы, клыки не обнажены.

– А… какое это имеет значение? – она снова испугалась.

– Никакого, но… Вот мои документы, чтобы между нами не было никакой недоговоренности.

Марголис сунул в дверную щель билет члена Союза писателей. И тоненькую папку с последним договором Воронова.

– И что? Чем я могу быть вам полезна, Семен… э-э… Борисович?

– Не мне. Дело в том, что я – литературный агент писателя Воронова. И мне хотелось бы поговорить с вами об одном довольно необычном предложении…