355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктория Платова » Инспектор и бабочка » Текст книги (страница 5)
Инспектор и бабочка
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 20:41

Текст книги "Инспектор и бабочка"


Автор книги: Виктория Платова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава вторая:
отель «Пунта Монпас»,
23 июля, 22 ч. 35 мин. по среднеевропейскому времени

…Подняться на второй этаж «Пунта Монпас» – дело не минуты даже, – двух десятков секунд, но за это время Икер успевает подумать об Аингеру: с чего бы это ему вздумалось морочить инспектору голову с распечатыванием списков? Действительно ли он забыл, что все офисы заканчивают свою работу не в десять часов – много раньше, и нет ли в этой забывчивости двойного дна?.. О ночном портье Викторе, не вышедшем на работу в положенное время, а еще о Лауре (едва ли не точной копии владелицы пансионата «Королева ночи», и почему мысль о почти фотографическом сходстве двух никогда не знавших друг друга женщин пришла только сейчас?). Лаура была мила, она искренне хотела помочь, но что-то в ее поведении не понравилось Субисаррете. Какая-то мелочь, сводящая на нет все ее прекраснодушные порывы. Она была излишне говорлива, она старалась отвлечь Субисаррету от главного, забрасывая это главное сухим хворостом слов. Первыми попавшимися под руку сучьями и ветками. Сук поразвесистее – история ее приштинского деверя Арбена. Трагическая история младшей дочери Арбена Флори – маленькая ветка с одиноким, так и не распустившимся листком. А еще эта нелепая игра в вопросы и ответы об Азии, кошках, денежных знаках далекой Камбоджи – и все для того, чтобы инспектор Субисаррета не задал какого-нибудь вопроса, отвечать на который Лауре было бы неудобно. Вот оно! – горничная вела себя как человек, который боится быть пойманным за руку. В другое время Икер ни за что бы не выпустил эту скользкую руку, но сейчас он слишком занят мыслями об Альваро. О случившемся с Альваро.

Только об этом.

Дверь в номер, где произошло убийство, уже крест-накрест перетянута желтыми лентами, но почему-то приоткрыта. Щель небольшая, человеку в нее не протиснуться, а узкое окно в номере, если память Субисаррете не изменяет, было закрыто наглухо: так что порыв ветра, который мог бы сыграть такую шутку с дверью, исключается. Или это Иерай вернулся?..

Судмедэскперта в номере нет.

На первый взгляд в нем нет вообще никого, да и спрятаться здесь особо негде, но инспектора не покидает ощущение, что кто-то внимательно следит за ним. Наблюдает из укрытия.

– Эй? – произносит Субисаррета неожиданно севшим голосом. – Есть здесь кто-нибудь?..

– Эй? – передразнивает его тихий шелест, идущий неизвестно откуда. – Эй?

– Кто здесь?..

Маленькая девочка лет восьми – вот кто. Она возникает перед Икером так неожиданно, что инспектор вздрагивает. Ничего пугающего в ребенке нет, это самая обычная девчонка, с ясным и чистым личиком, которые принято называть ангельскими. А ангел не может испугать взрослого человека, тем более полицейского инспектора, просто сработал фактор внезапности, вот у Икера и засосало под ложечкой. И еще… он никогда не сталкивался с ангелами лицом к лицу и потому не знает, спускаются ли они с неба (в случае с номером в «Пунта Монпас» – с потолка) и за их плавным приземлением можно проследить, или материализуются из воздуха – и проследить за ними невозможно.

Икер склоняется к последнему, хотя для внезапно материализовавшегося ангела девчонка выглядит вполне буднично. Вместо традиционных крыльев за спиной и струящихся одежд – джинсы и футболка с каким-то мультяшным персонажем: то ли вислоухой собакой, то ли каким-то насекомым.

Слава богу, это не ночной мотылек.

– Ты что здесь делаешь? – спрашивает Субисаррета у псевдоангела.

– А ты? – отзывается ангел.

Где же она все-таки пряталась прежде, чем произнести свое насмешливое «эй»?

– Я первый спросил, – Субисаррета вдруг снова чувствует себя десятилетним мальчиком, но обычное для десятилетних мальчиков чувство превосходства над девчонкой почему-то не возникает.

– Я ищу свою кошку. Теперь ты.

– Я тоже кое-кого ищу.

– Но это не кошка? – уточняет ангел.

– Нет. Человек.

Кажется, Лаура упоминала о ком-то из гостей, приехавших сюда с кошками, хотя правилами отеля содержание домашних животных в номерах не предусмотрено. И упоминала с явной симпатией, а дочь хозяйки кошек и вовсе удостоилась эпитета «ангелочек». Ангел стоит сейчас перед ним, бесцеремонно разглядывая инспектора. Да, пожалуй, взгляд темно-синих (редкий цвет!) глаз можно назвать именно бесцеремонным. Оценивающим. Так, возможно, оценивала бы Субисаррету взрослая женщина, решая про себя пококетничать ли с ним или, быстренько свернув разговор, отправиться по своим делам. Искать кошку в гордом одиночестве.

– Тебе нельзя здесь находиться, – замечает Икер.

– А кошке?

– Кошке тоже… нежелательно.

– А тебе?

– Мне – можно.

– Почему?

– Видишь ли… – Икер трет подбородок, стараясь подыскать нужную формулировку. – Я здесь в некотором роде по долгу службы. Слежу за тем, чтобы с маленькими девочками вроде тебя не случилось какой-нибудь неприятности.

– А что с ними может случиться? – ангел делает ударение на «с ними», непроизвольно отделяя себя от всех на свете маленьких девочек. Девочки – сами по себе, а он – сам по себе.

– Всякое. Если они оказываются в неподходящее время в неподходящем месте.

– Я всегда там оказываюсь, но до сих пор ничего страшного не произошло. А ты, наверное, полицейский, да?

В этом отеле любой, кого ни возьми, способен проявить чудеса проницательности. Сначала горничная Лаура, теперь вот маленький ангел в футболке с насекомым.

– С чего это ты взяла, что я полицейский?

– Желтые ленты, – охотно поясняет девчонка. – Они всегда там, где находится неподходящее место. И куда запрещен вход всем, кроме полицейских. Разве не так?

– Вот именно. И тебе не следовало сюда входить.

– Я ищу свою кошку.

– Я не вижу здесь никакой кошки.

– Конечно. Если бы она была на виду – я бы не искала.

Сказав это, ангел присаживается на корточки и начинает тихонько постукивать кончиками пальцев по полу.

– Может быть, ты просто позовешь свою кошку? – не выдерживает Икер.

– Это как?

– Как обычно их подзывают? Кис-кис-кис… У твоей кошки есть имя?

– Ну… – пальцы ангела барабанят по полу с бешеной скоростью. – Наверняка есть. Только я его не знаю.

– Странно. Выходит, это не твоя кошка.

– Моя, – упрямится ангел.

– А вот и нет, – Субисаррета испытывает страстное желание вывести врунишку на чистую воду. – Обычно хозяева дают своим кошкам имена.

Девчонка презрительно хмыкает, даже не удостоив инспектора ответом, сеанс разоблачения безнадежно провален. Более того, по прошествии нескольких секунд Икер обнаруживает себя на полу, рядом с ней: теперь они оба заглядывают под кровать, на которой совсем недавно лежало тело Альваро Репольеса.

Никакой кошки там нет.

Там нет вообще ничего: ни пылинки, ни соринки (горничная Лаура, как бы ни относился к ней Субисаррета, знает свое дело), и тем не менее он испытывает волнение и безотчетный страх. Совсем как в детстве, когда любой, даже самый простой предмет был исполнен тайн. Что уж говорить о темноте под кроватью!.. По версии десятилетнего Икера, именно там, в этой темноте, пряталось все зло мира, с которым ничего не могли поделать ни дед, ни даже Иисус с Девой Марией. И только его друг, бесстрашный, нежный, немного рассеянный Альваро, был в состоянии справиться со злом, вытащить его из темного угла и заключить в стеклянную бутылку из-под сидра. Или во что-нибудь другое, но такое же прозрачное. Горечь потери по-настоящему настигает инспектора только сейчас, и он… он страшно скучает. Не по художнику Альваро Репольесу, тридцатипятилетнему мужчине, – по своему маленькому приятелю Борлито.

– Не очень хороший день, да? – спрашивает ангел, и Субисаррета, не ожидавший такого взрослого вопроса, вздрагивает.

– Да уж. Приятного мало. Давай-ка я провожу тебя к маме, раз кошка так и не нашлась. В каком номере вы остановились?

– В двадцать седьмом. Только мамы там нет.

Двадцать седьмой, вот оно что! Тот самый, который занимает спутница саксофониста. «Сущая прелесть», по определению Лауры, и двадцать седьмой номер она упоминала тоже. Странно, что инспектор не сопоставил замечание горничной и сведения, полученные от Аингеру, хотя говорили они об одном и том же человеке. А теперь к этому человеку прибавился еще и безнадзорный ангел, путешествующий по отелю в поисках одной потерянной кошки.

И где в таком случае вторая?

Но спрашивать про кошку совсем уж глупо, поэтому инспектор решает сосредоточиться на ангельской матери: вдруг девчонка, со свойственной детям непосредственностью, расскажет ему что-нибудь интересное о предмете воздыханий гостиничного администратора. И о саксофонисте заодно.

– Куда же она подевалась, твоя мама?

Ответ поражает Субисаррету в самое сердце, так он безыскусен и страшен одновременно:

– Ее убили. Как и того человека, который здесь жил.

– Вот черт, —

Икер чувствует себя совершенно беспомощным, остается лишь возненавидеть себя за случайно вырвавшуюся идиотскую фразу, при чем здесь «черт»? Совершенно ни при чем, но и другой, подходящей случаю фразы не находится: все эти «соболезную», «мне очень жаль», «прости», снуют в голове Икера, как рыбы на мелководье, но приноровиться и ухватить хотя бы одну из них не получается.

Рыбак из Субисарреты – тот еще, да и скаут неважнецкий, и небесный охотник, и похититель снов; темно-синие глаза ангела становятся еще темнее, и это – та самая темнота, которой так боялся десятилетний Икер.

Темнота под кроватью.

– Все в порядке, – ровным голосом произносит ангел. – Это случилось давно, когда мне было три года. А теперь мне восемь, и все в порядке.

– Соболезную… – рыба, наконец, поймана.

– Ты не обязан.

– Я просто…

– Я ведь сказала – все в порядке.

– Ладно, проехали, – сдается, наконец, Субисаррета. – Но ты же с кем-то приехала сюда, кроме кошек?..

Скажи она, что путешествует одна (и вовсе не с кошками, а с драконами или саламандрами); придумай любую небылицу, какими обычно бывает забита голова любого восьмилетнего ребенка, – Икер бы поверил ей с ходу. Это противоречит одному из самых важных жизненных правил инспектора Субисарреты, которого он до сих пор строго придерживался: «Если не знаешь человека никогда не верь ему на слово». Но с девчонкой правило не срабатывает, хотя они знакомы не больше десяти минут, ну что за напасть? Самое настоящее стихийное бедствие, а все из-за ее потемневших, неуловимо меняющихся глаз.

– Лали!.. – раздается за их спинами негромкий голос.

Далее следует короткая тирада на неизвестном инспектору, но чрезвычайно мелодичном языке. Или ему только показалось, что язык мелодичен, а все дело в самом голосе? Обернувшись, он видит тонкий силуэт женщины с кошкой на руках, вторая трется об ее ногу, – все животные в сборе, пропажа обнаружилась сама собой.

Ангел вскакивает и тут же небрежно сует руки в карманы, изображая независимость. Но через несколько мгновений, чудесным образом не потревожив ни одну из желтых полос, оказывается рядом с женщиной. За этим следует короткий диалог все на том же языке, после чего девчонка исчезает в пространстве коридора, даже не бросив прощального взгляда на инспектора. До этой минуты Субисаррета даже не задумывался о национальной принадлежности ангела: они разговаривали на испанском, и девчоночий испанский был безупречен. Но ведь они явно не испанки – ни девчонка, ни кошачья богиня… Их выдает масть, слишком светлая; впрочем, разглядеть женщину Икер еще не успел, так откуда же всплыло это определение – кошачья богиня?

Из-за кошек,из-за чего же еще? – мысленно успокаивает себя инспектор. В отличие от ангела, они даже не пытаются изобразить из себя независимых существ, они как будто приклеились к женщине и ни за что не хотят отлипать.

– Ола, – произносит женщина.

– Вы говорите по-испански?

Она качает головой, силясь понять Икера или что-то вспомнить, и, наконец, находит нужное: «ноу абла эспаньол».

Я не говорю по-испански.

На вид ей около тридцати, или слегка за тридцать; короткая стрижка открывает шею и маленькие аккуратные уши. Все остальное так же безупречно: линия лба, тонкие, слегка нахмуренные брови, высокие скулы. Ее можно было бы назвать смуглой, но это не испанская подкопченная смуглость, какая-то другая. На первый взгляд в молодой женщине нет ничего особенного, среднестатистическая милашка, из тех горнолыжных милашек, которым подмигивал Альваро в Доломитовых Альпах. Такой, пожалуй, решился бы подмигнуть и сам Икер, без всяких катастрофических для себя последствий.

Тогда почему в нем нарастает предчувствие катастрофы?

Гораздо более серьезной, чем темнота под кроватью.От детских страхов легко отмахнуться, к примеру, взять и вырасти, стать полицейским инспектором. Но и инспекторы полиции изредка прогуливаются по мелководью с закатанными по колено штанами; отправляются в парк или – паче того, берут отпуск на неделю, чтобы скрыться от всех в охотничьем домике посередине дикого, реликтового леса (одна из предутренних грез Субисарреты, которая никогда не осуществится). Опасность состоит в том, что в лесу можно наткнуться на капкан браконьера, искусно задекорированный листьями папоротника – самого красивого, по мнению Икера, растения. Самого загадочного. И глазом моргнуть не успеешь, как, отвлекшись на папоротник, окажешься в капкане.

И ни одной живой души кругом, это ли не катастрофа?

Капкан – вот что живо напоминает Субисаррете лицо молодой женщины, – загадочное, как папоротник. И такое же красивое. Да, да, его можно назвать красивым, а не милым, симпатичным или приятным. Устоял бы Альваро Репольес перед этим лицом-папоротником, лицом-капканом? Как художник, как мужчина? Неизвестно, но имя одной из жертв уже отпечаталось в сознании Субисарреты: гостиничный примитив Аингеру.

– Я немного владею английским, – произносит Икер.

– Отлично, – оживляется кошачья богиня. – Тогда мы сможем побеседовать. Вы ведь хотели поговорить со мной, не так ли?

Еще одна провидица!

– Не только с вами, но начать можно и с вас. Я – инспектор Субисаррета, представляю здесь полицейское управление Сан-Себастьяна. Вы, наверное, уже знаете, что здесь произошло?

– Дурные вести распространяются быстро.

– Итак…

– Итак? —

во взгляде женщины нет той бесцеремонности, которая сопутствовала взгляду ангела, но и особого любопытства в нем нет. Этот взгляд можно назвать спокойным. Бестрепетным, как если бы она собиралась обсудить падеж крупного рогатого скота в Монголии. Или политическое устройство Непала. Любую вещь, находящуюся на максимальном отдалении от реалий ее собственной жизни.

А ведь речь идет об убийстве, совершившемся совсем рядом, у обычного человека это вызвало бы хоть какую-то реакцию. Хоть минимальный всплеск эмоций.

– Девочка приехала сюда с вами? – инспектор планировал начать разговор с возможной свидетельницей совсем не так, но, что сказано – то сказано.

– Да.

– Вам не мешало бы получше следить за ребенком. Ему вовсе не обязательно отираться рядом с местом преступления. И пропавшая кошка этому не оправдание…

– Лали сказала вам, что искала кошку? – женщина вскидывает бровь.

– Что-то в этом роде…

– Она солгала.

– В смысле?

– Она солгала насчет кошки. Кошки были со мной, и она знала это. Видимо, ей просто хотелось оказаться здесь. Вот она и улизнула из номера.

Теперь уже реакции кошачьей богини выглядят не просто странными, а противоестественными. Как будто речь идет о походе в ближайшую кондитерскую, надо же! Они друг друга стоят – ангел и его компаньонка. Кто они, в каких отношениях состоят? Тетка и племянница? Две сестры с большой разницей в возрасте? Такой вариант тоже имеет право на существование. И снова инспектор задает совсем не тот вопрос, который хотел задать:

– И часто она… лжет?

– Не чаще, чем вы или я.

– Она сказала мне, что с ее матерью… э-э… произошло несчастье. Тоже солгала?

– Нет. Но это старая история, о которой мы предпочитаем не говорить.

Упоминание о матери ангела неуловимо меняет лицо-папоротник, оно кажется Икеру припорошенным инеем, подернутым тонким ледком. И вот-вот сломается, как ломаются обледеневшие листья, распадется на бессмысленные куски, смотреть на это больно. Так и есть, Икер чувствует легкий укол в сердце.

– Тогда давайте поговорим о дне сегодняшнем, если вы не возражаете.

– Нет.

– Как давно вы приехали сюда?

– Пять дней назад.

– Путешествуете по стране?

– Не совсем. Брат Лали получил приглашение на джазовый фестиваль, и мы здесь, чтобы его поддержать. Как-никак это его первое выступление перед серьезной публикой. Такое событие мы пропустить не могли.

– Лихо, – только и может выговорить Икер.

– Вы полагаете?

– Речь ведь идет о «Джаззальдии», да?

– Да. Вы поклонник джаза?

Поклонник – мягко сказано! Кошачья богиня имеет дело с джазовым фанатом, но распространяться об этом у Субисарреты нет никакого желания. «Джаззальдия» делает его мечтательным, излишне мягким, и это вовсе не те качества, которые положительно характеризуют инспектора полиции. А Икер выступает здесь именно в роли инспектора, ни в какой другой.

– Я – поклонник правопорядка. И если на вверенной мне территории случилось что-то из ряда вон выходящее, я докопаюсь до истины. Будьте уверены.

– Несомненно, – губы женщины трогает улыбка.

– Итак, вы прибыли сюда пять дней назад. Примерно в это же время сюда заселился Кристиан Платт, гражданин Великобритании.

– Он – тот самый человек… с которым произошло несчастье?

– Его убили, так будет точнее.

– Да, конечно. Убили, – без всякого выражения произносит кошачья богиня. – Но моя семья не имеет к этому никакого отношения. Мы даже не видели его…

– Неужели? Администратор гостиницы сказал мне, что у вас возникли трения с покойным. Нечто вроде небольшой коммунальной склоки…

– А-а… Вы имеете в виду его жалобу на Исмаэля?

– Исмаэля?

– Исмаэль – брат Лали. Тот самый, что получил приглашение на фестиваль.

– Он ведь саксофонист, не так ли?

– Да. Теперь я вспомнила. Исмаэль говорил мне, что к нему заглядывал кто-то из соседей с просьбой приглушить звучание инструмента.

– И?

– Просьба была выполнена.

– Администратор беседовал с вами о том же?

– Он беспокоился напрасно. Говорю вам: просьба была выполнена. Немедленно. Обычно мы никому не причиняем неудобств.

– Мы?

– Наша семья.

Вот уже второй раз за последние несколько минут звучит это словосочетание: «наша семья». С братом и сестрой все более-менее понятно, но какая роль отведена самой кошачьей богине?

– Я – опекун девочки, – как будто прочитав мысли Субисарреты, заявляет женщина. – Вот уже пять лет, с тех пор как погибли ее родители.

– А кошки?

– Когда я говорю о семье, я имею в виду и кошек.

– Вы всегда путешествуете с ними?

– Дети очень привязаны к этим существам, так что приходится мириться с некоторыми трудностями при переездах. Но в большинстве гостиниц нам обычно идут навстречу.

Стоит ли приплюсовать сюда перелеты, передвижение по железной дороге, морские прогулки на паромах повышенной комфортности? Детские привязанности, должно быть, стоят недешево, да и для домашних животных любое путешествие может обернуться стрессом. Если это… не какие-нибудь особенные кошки! Но присмотреться к кошкам до сих пор не удалось: как ни старался бы Субисаррета – сфокусироваться на четвероногих созданиях не получается, виден лишь общий абрис, да и тот – довольно размыт.

– Вернемся к Кристиану Платту. Значит, вы не сталкивались с ним все это время? Ни в коридоре, ни в холле?

– Определенно, нет.

– А… дети?

– Исмаэль разговаривал с ним, если это тот самый человек, которому так мешал саксофон.

– Это – тот самый человек.

– Тогда вам лучше обратиться с вопросами к Исмаэлю. Когда он вернется.

– Его нет в гостинице?

– Все его время посвящено фестивалю, как вы понимаете. В гостинице он почти не появляется. Уходит ранним утром и возвращается, только чтобы переночевать.

– Как рано он уходит?

– Ему двадцать один, и он – вполне самостоятельный юноша. Так что за его передвижениями я не слежу.

– А девочка? Судя по всему, за ней вы тоже не особенно следите…

– Трудно уследить за ребенком, который считает себя взрослым. Но я стараюсь. Видите ли… Лали не совсем обычная девочка…

– Я это уже понял. Ее родители были испанцами?

– С чего вы взяли?

– Она разговаривала со мной без всякого акцента.

– Без всякого акцента она говорит еще на нескольких языках. И ее родители не были испанцами. Это имеет какое-то отношение к произошедшему здесь?

– Если девочка говорит еще и по-английски… К тому же, как я заметил… она довольно непоседлива… Не исключено, что она общалась и с Кристианом Платтом.

– Вы хотите допросить и ее?

– Я бы хотел побеседовать с ней.

– У вас уже была возможность побеседовать с ней, не так ли?

– Мы перекинулись парой слов о пропавшей кошке, не более того. Я хотел бы поговорить… э-э… более предметно.

– Я могу присутствовать при разговоре?

– Лучше будет, если беседа произойдет с глазу на глаз.

– Ей всего лишь восемь лет, инспектор.

– Послушайте… Вы сами сказали, что она солгала насчет кошки. Что ей просто хотелось оказаться здесь. Почему?

– Это относится к истории, о которой мы предпочитаем не говорить.

– Гибель ее матери?

– Да, – нехотя отвечает кошачья богиня. А кошка, до сих пор смирно сидевшая на ее руках, начинает проявлять признаки беспокойства. Неизвестно, что происходит со второй; той, что жалась к ногам. Ситуация прояснилась бы, если бы Субисаррета бросил на нее хотя бы взгляд, один-единственный, но… Лицо-папоротник (все же лучше назвать его капканом) не отпускает инспектора. Вот почему он не смог сосредоточиться на животных – все это время он глазел на женщину, оттого и кошки оказались в расфокусе.

Неожиданное открытие потрясает. Не то чтобы в жизни Икера не было девушек – они случались; некоторые из них были по-настоящему красивы, некоторые – эффектны, большинство же можно было назвать «симпатичными мордашками». На одной из них, Лусии, секретарше из риелторской фирмы, он даже собирался жениться, но в самый последний момент получил отказ. Лусию, девушку до невозможности хорошенькую и до невозможности же практичную, не устроили ни его работа, ни зарплата, ни жизненные перспективы.

– У тебя ненормированный рабочий день, Икер, – так и заявила она, прежде чем отказать.

– Такое бывает нечасто, – как мог, защищался Субисаррета.

– А если тебя убьют?

– Такое бывает еще реже.

– Но ты же полицейский!

– Не всякий полицейский – кандидат на дырку в голове, уж поверь.

– И у тебя не слишком выдающаяся зарплата. Как ты собираешься кормить семью?

– Как-нибудь прокормлю. У меня большие планы, дорогая моя. Когда-нибудь я стану начальником управления…

– Когда? – работа в риелторской фирме приучила Лусию к конкретике.

– Лет через пятнадцать, – соврал Икер, должность начальника управления не светила ему вовсе. – А там и до министра внутренних дел недалеко.

– Лет через двадцать пять? – немедленно уточнила Лусия.

– Примерно…

– Лет через двадцать пять – все равно что никогда. Вот если бы года через три… Пять – максимум… Я не говорю о министерстве, я – реалистка. Я говорю всего лишь об управлении.

– А через год? Это тебя бы устроило?

– Такое возможно?

– Нет, – вынужден был признать Икер. – Честно говоря, моя работа мне нравится. И я вовсе не тороплюсь просиживать штаны в кресле начальника… Или в министерстве. Если ты меня любишь, то поймешь.

Должно быть, Лусия не слишком любила Икера Субисаррету, поскольку после этого разговора их отношения стремительно покатились к закату. Поначалу она еще находила благовидные предлоги, чтобы отказаться от свиданий, а потом открытым текстом сообщила, что не видит смысла во встречах. Икер, конечно, замечательный парень, но ей нужен кто-то поспокойнее. Понадежнее, с более ясным представлением о будущем. И с самим будущим, если уж на то пошло. А планировать что-то с полицейским, даже не зная, вернется ли он целым и невредимым хотя бы ближайшим вечером, – удовольствие не для нее. Так что пусть Икер поищет себе другую – блаженную страстотерпицу. Мифическую Пенелопу, способную ждать годами, вот так!..

– Это какой-нибудь начальник? Тот, кто тебе нужен? – поинтересовался Икер. – Мелкий прыщ, который со временем обещает вырасти в фурункул?

От прямого ответа Лусия ушла, попросив Икера впредь не беспокоить ее звонками, а спустя полгода, инспектор узнал, что она вышла замуж за своего босса-риелтора, переехала в Валенсию и, кажется, ожидает ребенка.

Тогда Икер мысленно пожелал бывшей подружке счастья и поклялся себе никогда не жениться, а всех хорошеньких (неуловимо похожих на Лусию) девушек обходить стороной. Вторую часть клятвы выполнить не удалось, и время от времени в его жизни возникали красотки, милашки и цыпочки. Но требовали они того же, что и Лусия: гарантированного отсутствия неожиданностей, с которыми так или иначе связана его работа. И самой работе хорошо бы потесниться, пропустив на первое место семью. А таких гарантий честный Икер дать не мог, и все его романы терпели фиаско, один за другим.

…Кошачья богиня, стоящая сейчас напротив, вовсе не была красоткой. Субисаррета даже не знал ее имени, не знал, откуда она приехала и куда направится дальше со своими кошками, ангелом и саксофонистом, – так почему он не может отвести от нее взгляда?

Это все «Джаззальдия», это она превращает циников в романтиков и похитителей снов, почему он не сказал этой короткостриженой женщине, что он – поклонник джаза? Тогда у них возникло бы чуть больше точек соприкосновения, а общение не пришлось бы ограничивать желтыми полицейскими лентами… Мадре миа, и о чем он только думает?

– Забавные создания, – Икер в очередной раз попытался отделаться от лица кошачьей богини, хотя прилагательное «кошачья» можно было бы уже и опустить – за ненадобностью. – Они всегда мне нравились.

– Кошки?

– Да. Как их зовут?

– Никак.

То же самое сказал ему ангел. Но ангелу всего лишь восемь, и голова его забита невесть чем, а вот от тридцатилетней, вполне здравой женщины он мог бы ожидать и другого ответа.

– Странно, вы не находите?

– Нет, – женщина снова улыбается, на этот раз снисходительно. – Мы привыкли.

– Ну, хорошо. У кошек нет имени. А как зовут вас?

– Дарья, – просто говорит она. – Не знаю, как воспроизвести это на испанском…

– Дариа? – старательно повторяет Икер.

– Это русское имя. Я – русская.

Русская!.. За долгие годы работы Икер сталкивался с русскими всего лишь несколько раз, и это были не самые приятные знакомства: парочка мелких наркодилеров, с полдюжины проституток, один международный аферист, специализирующийся на торговле элитной недвижимостью (обладатель коллекции из пяти поддельных паспортов); один владелец автомастерской, где перелицовывали краденые автомобили. В поле зрения полиции русские попадали гораздо реже, чем цыгане, марокканцы или колумбийцы, но это не может служить оправданием тому, что знания Субисарреты о России весьма поверхностны. Вернее, их нет вовсе. Россия – в противовес Испании – холодная страна, там никому и в голову не придет улыбнуться незнакомому человеку. А легкое вино заменяет тяжелая водка, которую пьют, чтобы хоть немного согреться. Кажется, Россия – страна великой культуры, страна философов и поэтов, неплохо было бы вспомнить хотя бы одно сакральное для русских имя!.. Но ничего, кроме проклятой водки, международного афериста и Дианы Бирнбаум (так звали одну из потаскух), Субисаррете на ум не приходит.

Вряд ли Диана Бирнбаум была поэтом, а уж тем более философом, надо бы купить водки в ближайшем к дому супермаркете, чтобы проникнуться русским духом.

– Значит, вы приехали из России… – светский тон дается инспектору с большим трудом.

– Нет. Я давно не была в России.

– А девочка? Она тоже русская?

– Наполовину. Ее отец был англичанином.

Так же как и Кристиан Платт, в котором инспектор Субисаррета упорно не хочет признавать своего друга Альваро. Но сейчас его волнует совсем не национальность родителей ангела.

– Как долго вы пробудете в Сан-Себастьяне?

– Недолго. Через два дня мы уезжаем.

– Если интересы следствия потребуют, вам придется задержаться, – говорит Икер первое, что приходит в голову.

– Не думаю, что в интересах следствия задерживать ни в чем не повинных людей только потому, что они имели несчастье проживать в гостинице, где произошло преступление.

– Убийство, если быть совсем точным. Сегодняшней ночью вы не слышали ничего подозрительного?

– По ночам я сплю достаточно крепко.

– А перед рассветом? Может быть, шум? Голоса? Посторонние звуки?

– Тело обнаружили не так давно, насколько я понимаю? – вопросом на вопрос отвечает русская Дарья.

– Несколько часов назад.

– Если бы кто-то услышал нечто подозрительное, вы оказались бы здесь намного раньше, не так ли?

– Кажется, сроков произошедшего я не уточнял. И не говорил вам, когда именно было совершено убийство.

– Это нетрудно предположить, исходя из логики ваших вопросов. К сожалению, я ничем не могу вам помочь. Я ничего не слышала, ни ночью, ни перед рассветом. Не просыпалась от посторонних звуков, и никакие голоса в коридоре меня не беспокоили.

С самого начала все пошло не так. Полноценный опрос свидетеля обернулся сплошным лирическим отступлением, а когда Икер все же попытался вернуть дамочку к существу дела – получил в ответ пару едва ли не издевательских реплик. Все это злит Субисаррету, но еще больше то, что он по-прежнему не может отвести глаз от ее лица.

– Понятно. Я все же хотел бы переговорить с членами вашей семьи. Девочкой и ее братом. Особенно с братом. Когда он вернется?

– Не знаю. Может быть, через полчаса. Может быть, утром.

– Я оставлю вам свой номер телефона. Как только он появится…

– …я позвоню вам.

– Отлично.

– Я могу идти?

– Да, конечно.

Сейчас она уйдет, исчезнет в глубине коридора, как исчез ангел. Быть может, если бы визитка Субисарреты была другой… со скромной припиской после имени – «машинист поезда на Чаттанугу», это заинтересовало бы ее хотя бы ненадолго, вызвало улыбку и желание поговорить о поездах. О Чаттануге, в конце концов, это всего лишь маленький город в штате Теннеси, да и движение поездов на местную станцию давно прекращено.

Железнодорожный тупик, вот что такое теперь Чаттануга, если смотреть на нее из кабины машиниста.

Тупик, о да! Потому что в настоящей визитке Икера значится «инспектор полиции». И поводов, по которым этой визиткой можно воспользоваться, до смешного мало. И позвонят по указанному в ней телефону всего лишь один раз, когда проявится ангельский брат-саксофонист. Разговор с ним (как подозревает Субисаррета) кардинальных прорывов не принесет: уж таковы все музыканты, живущие в своем собственном мире, а он имеет не так уж много точек соприкосновения с миром, где иногда случаются кровавые преступления.

Сейчас она уйдет, сейчас.

– Вы когда-нибудь бывали в Брюгге? – неожиданно для себя спрашивает Икер.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю