Текст книги "GAYs. Они изменили мир"

Автор книги: Виктория Дегтярева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Стивен Фрай
Без малого гений

Пару лет назад в одной английской газете опубликовали список самых влиятельных и именитых британских геев. Список представлял собой перечисление людей с указанием профессиональной деятельности каждого. Стивен Фрай там тоже, конечно, был. Рядом с его именем стояло емкое everything (всё). Действительно, определить род деятельности Фрая – задача сложная. Сам он в шутку называет себя «британский актер, писатель, король танца, принц плавок и блогер». К этому определению стоит еще прибавить «а также колумнист, теле-и радиоведущий, сценарист, режиссер, меломан, юморист, человек энциклопедических познаний, обладатель мозгов размером с графство Кент и национальное достояние Британии». Последний титул сам Стивен объясняет так: «Я, кроме прочего, еврей, гей, бывший преступник и во многих отношениях чужестранец в Англии. Как ни парадоксально, боюсь, именно поэтому меня и вписали в символы Англии. Я ведь больше других понимаю, каково это – быть англичанином».

О начале жизненного пути британского национального достояния нам известно довольно-таки много – благодаря опубликованной в 1997 году и высоко оцененной критиками и читателями автобиографии под названием «Моав – умывальная чаша моя», в которой Стивен описал первые восемнадцать лет своей жизни.

Стивен Фрай родился 24 августа 1957 года в английском городке Чешэм в графстве Бекингемшир в семье, принадлежащей к высшему слою среднего класса, – из тех, что живут в собственном большом доме, имеют возможность нанимать слуг и отсылать детей в престижные частные школы. Он был средним ребенком в семье: брат Роджер старше его на два года, сестра Джо младше на семь лет. Отец Стивена, Алан Фрай, физик и изобретатель, мать, Мэриэн, по образованию историк. Отцовские корни уходят глубоко в английскую почву: представители рода Фраев с гордостью утверждали, что, в отличие от других претендентов на исконно английское происхождение, они не прибыли на остров вместе с Вильгельмом Завоевателем, а встречали его у берегов Дувра. Мамины же предки были восточноевропейскими евреями – ее отец иммигрировал в Англию в 1930-е годы.

«Я никогда не встречал человека, который хотя бы приблизился к отцу по силе ума и воли, способностям к аналитической мощи», – так Фрай говорит об отце. «Она потрясающе теплый, невероятно дружелюбный и приятный человек. Самый позитивный и улыбчивый из всех, кого вы когда-либо видели», – а это уже о матери. Родители Фрая очень любили друг друга: Стивен в детстве ни разу не слышал, как они ругаются, и даже вообще не подозревал, что такое возможно. «Быть может, эта близость, взаимозависимость и безоглядная любовь друг к другу отчасти и объясняют страх, который долгие годы удерживал меня от совместной жизни с другим человеком. Мне казалось, я не сумею завязать отношения, достойные тех, что существуют между моими родителями», – размышлял он впоследствии в автобиографии.

В Чешэме, на школьной площадке, в возрасте шести лет Стивен упал и сломал нос, из-за чего тот остался искривленным. Стивен иногда раздумывал над тем, чтобы его выправить, но так и не надумал. Как он сам сформулировал, видимо, полушутя-полусерьезно: «Мы оберегаем свои пустяковые изъяны единственно ради того, чтобы иметь возможность валить на них вину за более крупные наши дефекты».

После рождения сестры семья переехала в Норфолк – в большой дом в сельской местности, где у отца было достаточно места, чтобы заниматься своими изобретениями. И почти сразу же Стивена отправили в частную школу-интернат: сначала в подготовительную Стау тс-Хилл, затем в Аппингем. Лучше всего в школе, по его собственным воспоминаниям, Стивену давались гуманитарные науки, ложь и воровство. Однажды он пробрался тайком в кабинет директора Стаутс-Хилл, чтобы стащить почтовые марки, и обнаружил в ящике стола результаты ученических тестов на интеллект. Его имя было в самом верху списка. Директор подчеркнул карандашом характеристику «Без малого гений» и приписал: «Черт побери, это же все объясняет».

Каким бы «без малого гением» Стивен ни был, это не избавило его от свойственных многим детям и подросткам мук и переживаний на пути взросления. Ситуация в его случае осложнялась еще и тем, что он страдал от астмы и был физически неловок – при царящем в Англии и особенно в частных школах культе здорового образа жизни и занятий спортом это автоматически отставляло его в сторону, не позволяло чувствовать себя «одним из всех». «Несчастье и счастье я вечно носил с собой, куда бы я ни попадал и кто бы меня ни окружал, – просто потому, что никогда не умел присоединяться».

Еще сильнее отделяло его от сверстников достаточно раннее осознание своей гомосексуальности. В открытом письме, которое 52-летний Фрай написал самому себе 16-летнему, есть такие строчки: «Ты боишься их – обычных людей, которым гарантирована путевка в жизнь. Им не придется проводить дни в общественных библиотеках, общественных туалетах и судах, купаясь в позоре, презрении и осуждении. Еще нет интернета. Нет Gay News. Нет гей-чатов. Нет м/м объявлений в газетах. Нет знаменитостей, выставляющих напоказ свою ориентацию. Только мир постыдных тайн». Единственное, что было у Стивена, чтобы не чувствовать себя совсем одиноким, – это книги и биографии вошедших в историю гомосексуалистов. «Ты сидишь в библиотеке и штудируешь библиографии, чтобы обнаружить новые и новые имена геев в истории – основываясь на которых, ты надеешься утвердиться и сам. <…>

Столько великих личностей и в самом деле подкрепляют эту надежду! Тебе придает смелости тот факт, что такое количество блестящих (хотя и зачастую обреченных) душ разделяли твои порывы и желания».

Конечно, круг чтения юного Стивена не ограничивался гомосексуалистами. Он вообще читал запойно – всегда, сколько себя помнит. Лет в двенадцать он стал страдать от бессонницы и, бывало, «заглатывал» по две-три книги за ночь. Вместе с книгами в его жизнь вошел волшебный мир слов. Их звучание, их значение, их самые причудливые сочетания – все это стало настоящей страстью его жизни. На данный момент, наверное, мало найдется в Англии людей, которые обладали бы большим словарным запасом и так мастерски им пользовались – любя и принимая язык как в самых высших, так и в самых низших его проявлениях. Недаром Стивен считается еще и одним из самых изощренных британских сквернословов. Страстная любовь к словам, к языку, виртуозное им владение ярчайшим образом проявляются во всех ипостасях его творчества: телепередачах, радиопостановках, статьях, книгах.

Интересно, что классическое британское произношение Фрая, насладиться которым можно, допустим, послушав начитанные им книги про Гарри Поттера или сказки Оскара Уайльда, или рассказы Чехова, или его собственные произведения, – не появилось у него само собой. В детстве он говорил торопливо и невнятно, глотал окончания слов, поэтому пришлось нанять преподавательницу-логопеда, которая давала ему частные уроки, пока он не научился произносить слова так, как произносит их сейчас.

На втором году обучения в Аппингеме Стивен впервые в жизни влюбился – в своего соученика. Всю боль и радость, которые принесло с собой это чувство, он тоже подробно описал в автобиографии. «И тогда я увидел его, и все переменилось на веки вечные. Небо никогда уже не окрашивалось в прежние тона, луна никогда не принимала прежней формы, воздух никогда не пах, как прежде, и пища навсегда утратила прежний вкус. Каждое известное мне слово сменило значение; все, бывшее некогда надежным и прочным, стало неверным, как дуновение ветерка, а каждое дуновение уплотнилось до того, что его можно было осязать и ощупывать».

Любовь изменила его жизнь, позволила острее чувствовать и воспринимать действительность, дала толчок к творчеству, но она же и ускорила скольжение по наклонной плоскости. «Все, что я ни делал, на публике или в одиночестве, было экстремальным. Мои прилюдные шутки и выходки становились все более безумными, мое тайное воровство – все более регулярным». В итоге Стивен был пойман за руку на воровстве, отстранен на несколько месяцев от занятий, а за второй проступок (когда он, на тот момент самый юный член Общества Шерлока Холмса за всю его историю, поехал в Лондон на заседание общества, а вместо этого застрял на четыре дня в кинотеатре, завороженный «Крестным отцом», «Кабаре» и «Заводным апельсином», и в итоге опоздал вернуться на занятия) был и вовсе исключен.

После этого его еще раз исключили, уже из местной школы; он попытался покончить с собой, наглотавшись таблеток; провалил выпускные экзамены, совершил несколько краж, включая кражу кредитной карточки у старого друга семьи, был арестован и провел три месяца в тюрьме. Видимо, для того чтобы возродиться к новой жизни, ему нужно было опуститься на самое дно. Из тюрьмы в восемнадцать лет он вышел если не новым человеком, то человеком, знающим, чего он хочет. Несмотря на пропущенные сроки вступительных испытаний, Стивен упросил принять его в городской колледж Норвича, блестяще сдал экзамены и поступил на отделение английской литературы в Кембридж – к тому же еще и выиграв стипендию на обучение.

На время обучения в Кембридже приходится одно из самых важных знакомств в его жизни, которое во многом определило его дальнейшую карьеру. Речь, конечно же, идет о знакомстве с Хью Лори. Последний, будучи в то время председателем студенческого актерского клуба Cambridge Footlights( «Огни рампы»), посмотрел спектакль по написанной Стивеном комической пьесе «Латынь!» и попросил Эмму Томпсон их познакомить. «Я туда пришел, и он сказал: «Привет. Я только что написал песню. Тебе противно будет ее послушать?» и я ответил: «Нет, не противно – я послушаю с удовольствием». Песенка мне очень понравилась, и мы тут же начали вместе писать. Вот буквально через двадцать минут и начали. И у меня было ощущение, словно я знаю его всю жизнь. Это было невероятно – просто абсолютно невероятно. Он был таким веселым и обаятельным, и я чувствовал, что наши суждения во всем примерно совпадают. Это было так просто – и так чудесно. Мгновенное взаимное притяжение – наверное, так это можно назвать», – вспоминал потом в одном из интервью Фрай. Притяжение, связавшее этот творческий дуэт тридцать лет назад, действует и по сей день. Пусть Хью и Стивен давно уже не участвовали в совместных проектах, они по-прежнему лучшие друзья, постоянно общаются и каждое Рождество непременно встречают вместе, в большом семейном кругу (Стивен еще и крестный отец всех троих детей Хью).

После Cambridge Footlightsбыли первые, не очень удачные, проекты на телевидении, за которыми последовало знаковое появление в культовом британском сериале Blackadder(англичане до сих пор употребляют в повседневной речи цитаты из этого сериала так же часто, как русские – из «Бриллиантовой руки» или «Кавказской пленницы»); и, наконец, проекты, сделавшие из них настоящих звезд, – «Шоу Фрая и Лори», состоявшее из написанных и разыгранных Стивеном и Хью блистательных юмористических скетчей, и сериал «Дживс и Вустер» по произведениям Вудхауса. Любопытно, что от последнего проекта Хью и Стивен вначале пытались отказаться: они считали, что любимый обоими автор экранизации не поддается. И только когда предложивший им роли продюсер сказал, что обратится в таком случае к другим актерам, друзьям пришлось согласиться – о чем они вряд ли когда-нибудь впоследствии сожалели. В самом деле, наверное, для всех, кто смотрел сериал, уже немыслимо представить себе других актеров в роли простоватого, но отзывчивого и жизнерадостного аристократа Вустера и его невозмутимого, умного и находчивого камердинера Дживса, – настолько Фрай и Лори вжились в эти образы.

К середине девяностых Стивен Фрай по всем признакам стал очень успешным человеком. Помимо совместных проектов с Хью Лори, в его творческом багаже была адаптация для Вест-Энда популярного в 1930-е годы мюзикла «Я и моя девушка», которая сделала его миллионером, а также два романа, «Лжец» и «Гиппопотам», множество публикаций, появлений на радио и несколько ролей в кино. Тем большим шоком для окружающих и публики стал его срыв в начале 1995 года, когда Стивен неожиданно исчез, не явившись в театр, где должен был играть одну из главных ролей в спектакле «Сокамерники». Несколько дней о нем ничего не было слышно, и никто, включая самых родных и близких, не знал, куда он делся и что с ним случилось. В прессе самой популярной была версия, что Фрая расстроили негативные отзывы на пьесу и его игру в ней, но на самом деле причина была гораздо более серьезна.

Сам он потом объяснял положение, в котором оказался, таким образом: «У меня было ощущение, что вся моя жизнь совершенно бессмысленна. Я провел много времени, добиваясь различных целей, и в конце концов понял, что все это было пустой тратой времени, потому что каждая достигнутая цель оказывается разочарованием, если думаешь, что это способно принести тебе счастье». Деньги, успех, слава – все это не принесло счастья Фраю; возможно, потому что внутри он был чудовищно одинок. Расставшись вскоре после окончания Кембриджа со своим партнером студенческих времен – тот обожал культуру гей-клубов и баров, которую не мог принять Стивен, – Фрай решил и вовсе завязать с сексом, целиком посвятив себя работе. Об этом в середине 1980-х он признался в статье для журнала Taler, утверждая, что в современном цивилизованном обществе уже нет места столь рудиментарным порывам. Истинную причину своего решения соблюдать целибат, впрочем, он озвучил в последнем предложении – со свойственной ему самоиронией признавшись: «Ну а кроме того, я побаиваюсь, что у меня это дело получится так себе».

К 1995 году период воздержания у Фрая продолжался уже около пятнадцати лет. Но одинок он был не только в личной жизни – всегда стремясь нравиться людям и держась за образ обходительного светского остряка, Стивен никому не говорил о раздирающих его изнутри демонах, ни у кого не мог попросить помощи. «Он позволяет людям видеть только то, что хочет, чтобы они видели. Он всегда старается прийти другим на помощь – настоящий добрый дядюшка; и никогда ничем не выдает своего одиночества. Он очень автономный человек – словно остров. Последний, от которого я бы ожидал, что он появится на моем пороге и попросит о помощи», – так сказал о Фрае один из самых близких друзей сразу после его загадочного исчезновения.

Как выяснилось позже, Стивен тогда второй раз в жизни пытался покончить с собой: подоткнул одеялом дверь в гараже и просидел несколько часов в машине, держа руку на ключе зажигания. Только мысль о родителях удержала его от этого шага. Но оставаться в Лондоне и продолжать вести прежнюю жизнь он просто физически не мог. Выход из этой ситуации он увидел только один: сел на паром и отправился инкогнито в Европу – в Бельгию, Голландию, Германию. Родным он позвонил, только после того как обнаружил передовицу английской газеты, в которой говорилось о том, что его разыскивают. Именно после этого срыва Стивен впервые обратился к врачам, и ему поставили диагноз – маниакально-депрессивный психоз. У людей, страдающих этим заболеванием, периоды полного упадка сил и беспросветности чередуются моментами эйфории, когда они ощущают себя способными на выдающиеся свершения.

Через несколько лет он снял документальный фильм о своем заболевании The Secret Life of the Manic Depressive, в котором откровенно рассказал о своих симптомах, проконсультировался со специалистами, а также побеседовал с другими людьми, которым был поставлен такой же диагноз, – как они живут с ним, что чувствуют, как справляются. Этот фильм помог тысячам посмотревших его людей – осознать проблему, разобраться в себе, обратиться к врачам за помощью. Когда Фрая спросили, зачем он вообще стал с этим связываться, он объяснил: «Я нахожусь в редком и очень выгодном положении, имея возможность обратиться к обществу, с легкостью ставящему клейма на людей. Я пытаюсь разобраться, почему люди морщат нос, отворачиваются и затыкают уши, когда речь заходит о душевных болезнях, при том, что, когда дело касается болезней печени или каких-нибудь других органов, все наизнанку готовы вывернуться от сочувствия».

В том самом кризисном 1995 году жизнь его вышла на новый виток не только благодаря обращению за помощью к врачам, но и окончанию эпохи целибата. Причина была проста: Стивен встретил наконец свою любовь. Его партнера, с которым они живут вместе уже пятнадцать лет, зовут Дэниэл Коэн – и это практически все, что о нем известно. Стивен Фрай – очень публичный человек, но свою личную жизнь напоказ выставлять не собирается. Английские журналисты, надо сказать, это его желание уважают – и с расспросами и не прошеными фотосессиями не лезут. Кое-чем, впрочем, Стивен готов поделиться. «Это очень приятно – использовать личное местоимение в первом лице множественного числа, чего я не делал в течение пятнадцати лет. На вопрос: “Ты смотрел этот фильм?” – я раньше отвечал: “Да, я смотрел его”. А теперь так приятно сказать: “Да, мы его смотрели”. Это глубокая человеческая потребность – просто иметь возможность сказать “мы”».

В 1997 году Фраю довелось сыграть, наверное, главную роль в своей жизни – роль человека, который еще в детстве заворожил его волшебством виртуозного владения словами и остроумием, а позже, в юношеские годы – всей своей судьбой. Речь идет, конечно же, об Оскаре Уайльде, которого Фрай сыграл в фильме Брайана Гилберта «Уайльд». В эту роль Стивен вложил свое представление о гениальном ирландце – основанное на произведениях Уайльда, описаниях его биографов, воспоминаниях друзей, письмах. Фрай играет не машину для производства острот и парадоксов, не высокомерного и эгоистичного позера, но человека глубоко чувствующего, любящего, великодушного; не обеляя, но раскрывая образ во всей его полноте и трагичности.

С тех пор было еще немало свершений и достижений, успешных ролей и проектов в самых разных областях. Стивен успел побывать беспринципным пиарщиком в «Абсолютной власти» и добродушным адвокатом в «Кингдоме», обаятельным британским психиатром в американских «Костях» и голосом Чеширского кота в Бертоновской «Алисе». Он выступил с блестящим режиссерским дебютом, сняв фильм «Золотая молодежь» по роману одного из его любимых писателей Ивлина Во, и объехал все пятьдесят американских штатов на своем знаменитом лондонском такси для проекта «Стивен Фрай в Америке». Он продолжает неутомимо собирать технические новинки – особенно продукцию фирмы Apple, и пишет заметки обо всем новом в мире цифровых технологий. Раз в несколько лет он запирается на несколько месяцев в каком-нибудь уединенном месте – чаще всего, своем сельском доме в Норфолке, – чтобы, ведя жизнь отшельника, написать очередную книгу. Таким образом на свет появились четыре его блестящих романа, занимательная история классической музыки, увлекательное пособие по написанию стихов и две части автобиографии.

Он еще с 1980-х годов ведет борьбу со СПИДом, принимает участие в деятельности благотворительных фондов и снял документальный сериал «ВИЧ и я» – о том, как обстоит дело с этой проблемой в наше время и как живут люди с ВИЧ-положительным статусом в разных уголках планеты. Он успевает выступать с речами на различных мероприятиях, активно общаться в интернете и вести телевикторину Quite Interesting, в увлекательной форме развенчивающую всеобщие заблуждения. В рамках проекта Last Chance to Seeо редких и исчезающих животных он объездил множество экзотических стран, а для съемок документального фильма о его любимом композиторе Вагнере впервые добрался и до России и был приятно удивлен тому, как тепло его встретили российские поклонники. Избавившись от пристрастия к кокаину еще в 90-е, в конце 2000-х он бросил курить и похудел больше чем на тридцать килограммов, в результате строгой диеты и посещений ранее люто им ненавидимого спортзала. Он не боится меняться, начисто лишен столь свойственного интеллектуалам снобизма и открыт всему новому. Он не верит в Бога, но верит в силу человеческого разума, в просвещение, а превыше всего – в любовь. «Я считаю себя человеком, наполненным любовью; человеком, чье единственное предназначение в жизни – обрести любовь и чувствовать любовь к столь многому в природе, в мире, во всем».

Джанни Версаче
Король-Солнце XX века

Шик и шок – так сам Джанни Версаче определил свой стиль в моде. Точно так же, наверное, можно было бы охарактеризовать и всю его жизнь, которую он прожил с истинным шиком, конец же ее оказался для всего мира настоящим шоком. Он был первым, кто превратил моду в шоу-бизнес; первым, кто ввел понятие топ-модель и превратил показы мод в настоящие спектакли с декорациями и музыкантами. Его называли королем современного барокко, а творчество считали апофеозом современной поп-культуры. Сам он считал свое творчество искусством – правда, искусством не для горстки высоколобых ценителей, а для всех.

Джанни был третьим ребенком в простой семье, жившей на юге Италии, в маленьком провинциальном городке Реджо-ди-Калабрия. Его отец, Антонио Версаче, работал продавцом бытовой техники, а мать Франческа была портнихой, весьма талантливой и достаточно успешной: начинала как портниха-надомница, а затем открыла мастерскую, ателье и, когда дети уже подросли, несколько магазинов. Старшим ребенком в семье была дочь Тина – она умерла в двенадцатилетнем возрасте от столбняка; после Тины родился Санто, а через два года, 2 декабря 1946-го – Джованни, которого с рождения и всю жизнь звали Джанни. Самая младшая, любимица Джанни Донателла, появилась на свет уже после гибели Тины, в 1956-м.

Удивительно, насколько разными были Санто и Джанни – насколько вообще разными могут быть дети, родившиеся от одних родителей с разницей всего в два года. Старший мальчик, любимец матери, серьезно относился к учебе, много занимался спортом, особенно баскетболом; с шести лет начал работать, помогая отцу. Младшего же не интересовало практически ничего, кроме швейной мастерской, в которой священнодействовала обожаемая им мать. Там он и проводил все свободное время, среди тканей и кружев, глядя, как из кусков материи рождаются изящные платья. Впрочем, он не только смотрел, но и активно учился – делать эскизы, кроить, шить. «Думаю, что своим мастерством и профессионализмом я обязан маме», – говорил он позже.

Мать, впрочем, энтузиазм Джанни не очень впечатлял – видимо, она не хотела, чтобы ее сын занимался таким немужским делом. «Я не был ее любимчиком. Скорее подушечкой, в которую она частенько втыкала упреки», – вспоминал потом с горечью Версаче. Но это его не расхолаживало – слишком сильна была и любовь к матери, и тяга к волшебному для него искусству создания одежды. Маленький Джанни внимательно смотрел, как мать снимает мерки с клиенток, драпируя изгибы их тел в бархатную ткань и подкалывая ее булавками. Это навсегда врезалось ему в память. «Благодаря матери я понял, насколько важно работать непосредственно с телом, чтобы видеть и чувствовать, как ложится ткань, как она взаимодействует с линиями женского тела. Такая работа, возможно, и является истинным призванием кутюрье».

Когда Джанни было девять лет, его родителей однажды вызвали в школу. Директора обеспокоил настойчивый интерес мальчика к соблазнительным женским формам, которые он упорно рисовал на уроках, вместо того чтобы слушать учителей. Но директор ошибался – на самом деле юного Джанни интересовали не сами формы, а то, что на них надето: рисунки были его первыми эскизами новых моделей женской одежды. Практиковался будущий модельер и на младшей сестренке – та позже вспоминала, что уже в детстве щеголяла в одежде, которую проектировал и шил для нее старший брат.

Несмотря на явную склонность и незаурядные способности к моделированию женской одежды, после окончания школы Джанни с подачи родителей поступает в архитектурный техникум. Впрочем, долго он там не проучился – с восемнадцати лет мир моды окончательно становится его единственной средой обитания. Он начинает помогать маме в ателье и магазинах, закупает материалы, ездит по модным показам в Париже и Лондоне, чтобы быть в курсе современных тенденций. А также, разумеется, начинает создавать собственные оригинальные и смелые наряды. Его имя потихоньку оказывается на слуху в итальянском модном бизнесе, доходит информация о нем и до Милана – самого богатого города Италии и, естественно, центра моды.

В то время одежда с лейблом Made in Italyеще только начинает завоевывать мировые рынки, но делает это весьма активно. Требования, предъявляемые к моде в Италии, становятся все серьезнее. Богатым и взыскательным клиентам уже не хочется носить безымянные изделия – они требуют индивидуальности, чтобы за тем, что они надевают, стояло имя конкретного дизайнера. И владельцы крупного миланского магазина одежды Florentine FlowersЭнцо Никозия и Сальвадоре Чиодини решили, что таким дизайнером для продаваемой ими одежды станет молодой, но подающий надежды Джанни Версаче. Получив от них по телефону деловое предложение, Джанни вылетел в феврале 1972 года в Милан, чтобы срочно создать для Florentine Flowersлетнюю коллекцию женской одежды. Коллекция пользовалась таким успехом, что Версаче благодаря ей не только заработал миллион лир, но и обзавелся первым автомобилем – «Фольксвагеном»-кабриолетом. Это был триумф, который не могли не заметить. С этого момента услуги Версаче идут нарасхват. В течение нескольких лет он работает с рядом модных домов, создает коллекции для Callaghan, Gennyи Complice. Появляется у него в тот период и первая знаменитая клиентка, «Мисс Италия-66» Рафаэлла Метачена – впоследствии сотрудничество и дружба со знаменитостями станут неотъемлемой частью его фирменного стиля.

Но работа на другие фирмы не насыщает его амбиций. Он хочет творить и продавать под своим именем – и при этом понимает, что основать и раскрутить собственное дело в одиночку ему не под силу и пока не на что. Вот тут-то и приходит помощь семьи, а именно – старшего брата Санто, который, в отличие от Джанни, избрал более скучную и основательную профессию экономиста и, окончив университет, уже успел поработать несколько лет в банке Credito Italianoв родном городке. Санто переезжает в 1976 году в Милан к Джанни, использует на полную мощность свой финансово-аналитический ум – и уже через два года братья открывают модный дом Gianni Versace S.p.A, подключив к семейному бизнесу и тогда еще совсем юную сестру Донателлу: она заняла пост PR-директора компании. Получилась настоящая трехголовая гидра – хотя в качестве эмблемы новой компании Джанни использует другой известный античный символ – Медузу Горгону. Почему именно ее? Это исчерпывающе объяснил в одном из интервью его брат Санто: «Все члены семьи Версаче родились в районе Реджо-ди-Калабрия. Во времена Римской империи он назывался Реджинта. Это был один из центров древнегреческой культуры. Здесь получили колоссальное развитие искусство и философия. Символом этих мест был образ титаниды Медузы Горгоны. Джанни считал себя наследником великой греческой культуры. Если у него спрашивали о его национальности, он любил отвечать: «Я потомок великих греков». Когда мы подбирали символ марки Versace, именно это обстоятельство и вдохновило Джанни выбрать Медузу. Для него Медуза символизировала красоту и роковые чары античной древнегреческой классики – как в искусстве, так и в философии. Она являлась синтезом красоты и простоты, которая как в прямом, так и в переносном смысле парализует и гипнотизирует».

Красота одежды от Версаче действительно парализовала и гипнотизировала.

Журналисты писали после показа первой женской коллекции весна/осень, который состоялся в марте 1978 года, что зрителям, сидевшим в первых рядах, приходилось надевать солнечные очки, чтобы не ослепнуть от блеска и сияния, исходящих от выставляемых нарядов. В надвигающуюся эпоху 80-х смелый, яркий, энергичный и эклектичный стиль Версаче вписался просто идеально. Эксперименты новой звезды модельного бизнеса были поразительно смелыми. Версаче сочетал в создаваемых им нарядах самые, казалось бы, несочетаемые вещи: клетку и полоску, мех и атлас, кружева и кожу. Вдохновение он черпал отовсюду: из классических античных образцов, декаданса, футуризма, абстракционизма и современной уличной культуры. Так, одна из самых знаменитых его коллекций появилась после того, как Версаче понаблюдал за панками на улицах Лондона и затем с помощью лучших немецких инженеров создал платья из металлической сетки.

О нем часто говорили, что он стремится не столько одеть женщину, сколько ее раздеть, и это было действительно так. В его ярких нарядах, которые слишком дерзко обтягивали и слишком многое выставляли напоказ, женщина становилась уверенной в себе и сексуальной. Основной соперник Версаче в мире моды Джорджио Армани однажды заметил, что не считает нужным выставлять на подиум наряды уличных девок, на что Версаче заявил, что, по его мнению, в одежде уличных девок нет ничего плохого – и лучше уж одеваться как они, чем в скучные вещи Армани.

Его дерзкая, необычная и сексуальная одежда лучше всего подходила для того, чтобы заявить о себе, привлечь внимание. Недаром его так любили звезды. Он был самым популярным кутюрье у актеров и музыкантов: шил сценические костюмы своему ближайшему другу Элтону Джону, одевал Мадонну, Тину Тернер, Стинга, Джона Бон Джови, Сильвестра Сталлоне, Хью Гранта, принцессу Диану и многих, многих других. Элизабет Херли, появившись в 1994 году на церемонии вручения «Оскара» в обтягивающем платье от Версаче с разрезом на груди, скрепленным золотистыми английскими булавками, произвела такой фурор, что компания «Эсте Лаудер» заключила с ней контракт на миллион долларов.

Версаче часто называли современным Королем-Солнце – такими королевскими были его замашки, шикарным «двор» и блистательными «придворные». В его королевство, или, вернее, империю, входили 165 именных бутиков, в которых продавалась не только одежда, но и посуда, духи, часы, фарфор, декоративный кафель, подушки и другие предметы интерьера. Его фантазия распространялась и на театральные костюмы и декорации: он активно сотрудничал с театром «Ла Скала» и балетмейстером Морисом Бежаром, плодом их совместного творчества стали балеты «Дионисий», «Ленинградский сувенир», «Эвита»…

Будучи человеком не только творческим, но и очень практичным, он прекрасно понимал важность рекламы в современном мире. Он был первым модельером, начавшим активно сотрудничать со всемирно известными фотографами: Ричардом Аведоном, Хельмутом Ньютоном, Хербом Ритцем. В результате появились не только отдельные рекламные фотографии, но и прекрасные фотоальбомы.