Текст книги "Притчи. Библейские, христианские, еврейские"

Автор книги: Виктория Частникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Первым был раввин Элиэзер.

– Учитель, я пришел утешить тебя. Разрешишь ли ты произнести мне слово утешения в минуту, когда скорбь овладела всеми твоими мыслями?

– Говори.

– Вспомни, учитель, что когда у Адама умер сын, он утешился в своей скорби. Ведь сказал же он: «Бог милостив, и он даровал мне другого сына вместо Авеля!» Утешься и ты!

– Скажи, – ответил ему раввин Иоханан, – разве мне сейчас мало моей собственной скорби? Зачем же ты напоминаешь еще и про скорбь Адама?

Следующим пришел раввин Иошуа:

– Учитель, разрешишь ли ты сказать мне слово утешения?

– Говори.

– У Иова было много сыновей и дочерей, и все они погибли в один день. И Иов утешился, он сказал себе: «Бог дал, Бог взял. Благословенно будь имя Господне!» И в этих словах он нашел утешение. Утешься и ты, учитель!

– Разве мало мне сейчас моей собственной скорби, – ответил раввин Иоханан, – что ты напоминаешь мне о скорби Иова?

Вошел раввин Иосе и задал тот же вопрос:

– Учитель, позволишь ты сказать тебе слово утешения?

– Да.

– У Аарона было двое взрослых сыновей, и оба они погибли в один день. Но Аарон утешился, ибо сказано: «И Аарон молчал». В такие моменты жизни возможность молчать и есть утешение. Утешься, учитель!

– Разве недостаточно мне сейчас скорби, что ты говоришь мне о скорби Аарона?

Пришел и раввин Симеон сказать свое слово утешения:

– У царя Давида был сын, и когда он умер, Давид утешился, ведь сказано: «И Давид утешил свою жену, и она снова родила. И назвал он сына именем Соломон». Утешься, учитель!

– Разве мало мне в эту минуту своей скорби, что ты напоминаешь мне о скорби Давида?

Пришел к Иоханану и раввин Элазар бен Азария. Увидев, что он подходит к дому, раввин Иоханан спешно сказал слуге:

– Бери скорей сосуд для умывания и иди за мной в ванную. Это великий человек, мне не устоять перед ним, и потому я хочу уйти.

Но раввин Элазар успел войти раньше. Он сел перед раввином Иохананом и обратился к нему:

– Я расскажу тебе притчу, учитель. Однажды царь отдал на хранение одному человеку свое самое дорогое сокровище. Этот человек каждый день со вздохом повторял: «Какой же тяжелый груз свалился на меня! Когда же я

наконец буду освобожден от обязанности хранить царское сокровище?» Так произошло и с тобой, учитель. Бог отдал тебе на хранение сокровище – твоего сына. Он ревностно изучал Тору, труды и поучения наших мудрецов. И он чистым и безгрешным ушел из этого мира. Разве не утешение, что ты безупречно вернул сокровище, отданное тебе Богом на хранение?

– Я не сомневался в тебе, Элазар! – воскликнул раввин Иоханан. – Только ты по-человечески просто и сердечно утешил меня.

«Почему меня никто не любит?»

К раввину Леви пришел молодой человек и горестно спросил:

– Учитель! Скажите мне, почему меня никто не любит, особенно девушки?

– Потому что ты сам никого не любишь, – ответил ему раввин Леви, – и прежде всего себя.

У каждого своя правда

Двое спорщиков пришли к раввину и попросили разрешить их спор.

– Помогите нам, ребе, – начал разговор один из них. – Мой сосед отнял у меня землю. На этой земле работал еще мой отец, и значит, она по праву принадлежит мне.

– Ты прав, – сказал ребе, выслушав его.

После этого свое слово сказал второй спорщик:

– Ребе, земля, из-за которой мы поспорили, принадлежала моему деду, и он дал ее на время в пользование отцу моего соседа. Поэтому я считаю, что она по праву моя.

– И ты прав, – сказал ребе.

Слышавшая этот разговор жена раввина удивилась и спросила у мужа:

– Как же так может быть? Не могут же они оба быть правыми!

– Жена, и ты тоже права, – ответил раввин.

Предсмертное благословение

К умирающему раввину Иоханану пришли его ученики:

– Учитель, благослови нас! – попросили они.

– Да будет на то воля Господа, – сказал Иоханан, – чтобы страх перед Богом был у вас так же силен, как и страх перед людьми.

– И это всё, учитель? – удивились ученики. – Ты считаешь, что этого достаточно?

– Да. Вы ведь знаете, что преступник, совершающий преступление, говорит только одно: «Только бы меня никто не заметил!»

Где может быть пропитание?

Раввин Леви шел однажды по улице, как вдруг его чуть было не сбил торопившийся куда-то человек.

– Куда ты бежишь? – спросил раввин Леви.

– Я ищу себе пропитание, – ответил человек.

– Но скажи мне, ты уверен, что пропитание бежит впереди тебя, так что за ним надо гнаться? – заметил раввин Леви. – Ведь вполне вероятно, что оно у тебя за спиной и тебе надо остановиться и подождать, пока оно само придет к тебе. А ты бежишь от него.

Развод

Пришел к раввину Мойша и заявил, что хочет развестись с женой.

– Мойша, подумай, зачем ты это делаешь? – стал уговаривать его раввин. – Твоя жена красивая, опрятная, хорошая хозяйка. О такой мечтает любой мужчина, а ты хочешь ее бросить.

Мойша на это ничего не ответил, а только снял туфлю с правой ноги и поставил ее перед раввином.

– Зачем ты суешь мне свою туфлю? – рассердился раввин. – Какое она имеет отношение к нашему делу?

– Ребе, ты видишь, какая это красивая туфля, как она приятна и начищена, и все это видят, и многим хочется и себе иметь такую. Но только я один знаю, как же сильно она мне жмет!

Телеграмма

Однажды купец по имени Иосиф отправился в другой город, чтобы с выгодой продать там пшеницу. Уезжая, он пообещал своей жене: «Как только продам пшеницу, пошлю тебе телеграмму».

Поездка оказалась удачной. Иосиф с хорошей прибылью продал пшеницу, после чего отправился на почту, чтобы выполнить данное жене обещание. Он долго думал и наконец написал такие слова: «Продал с выгодой пшеницу. Приеду завтра. Люблю и целую. Иосиф».

Он заполнил бланк, но тут его начали одолевать сомнения. «Почему я пишу "продал с выгодой"? Разве я собирался продать свой товар с убытком? Ведь если я так напишу, моя жена подумает, что я просто сошел с ума». Подумав так, Иосиф взял и вычеркнул «с выгодой».

Но на этом сомнения Иосифа не закончились. «Почему я пишу "приеду завтра"? – подумал он. – А когда еще, в следующем месяце? Ведь я же сказал жене, что приеду на следующий день после того, как продам пшеницу».

Иосиф вычеркнул слова «приеду завтра» и стал размышлять дальше: «Вот я написал "продал пшеницу". А зачем я это пишу? Ведь моя жена и так знает, что я поехал продавать пшеницу, так что же еще я мог продать. И дальше: "люблю и целую". Разве я пишу чужой жене? Или завтра у моей жены день рождения?»

В общем, вычеркнул Иосиф слова «продал пшеницу», а также «люблю и целую».

Незачеркнутым теперь осталось только имя «Иосиф». «Я что, действительно сошел с ума? Моя жена и так знает, как меня зовут, так зачем об этом писать?»

В итоге Иосиф выбросил телеграмму в мусорное ведро и ушел с почты, довольный тем, что не написал глупостей и к тому же сэкономил деньги.

Что ест богач?

Однажды у раввина и богатого купца произошел такой разговор.

– Что ты обычно ешь? – спросил раввин у купца.

– Ребе, я довольствуюсь малым. Хлеб с солью и вода – вот и вся моя пища.

– Чего вдруг, что это тебе взбрело в голову?! – с упреком сказал раввин. – Брось эти глупости, ты должен каждый день есть жаркое и пить медовый напиток, как делают все богатые люди. Дай мне слово, что ты так и будешь делать.

При разговоре присутствовал один из учеников раввина. Его очень удивили слова раввина.

– Учитель, почему вы заставили купца изменить его образ жизни? Что плохого в том, что он ест только хлеб и пьет только воду?

– Если он каждый день будет есть мясо, – ответил раввин, – то поймет, что бедняку, который работает на него, нужен хлеб. Пока же ему достаточно воды и хлеба, он будет думать, что бедняки могут есть камни.

Участок земли

У одного человека был участок земли, который со временем стал больше похож на свалку – по всей его площади были разбросаны кучи мусора. В конце концов он продал его. Купивший землю человек очистил ее от мусора, выкопал колодец, посадил виноград и гранатовые деревья, а на свободных участках стал разводить цветы. Люди, проходившие мимо, не могли налюбоваться на эту красоту, настолько прекрасно выглядела бывшая свалка. Попал туда однажды и бывший владелец.

– Горе мне, горе! – запричитал он, увидев, во что превратилась его бывшая собственность. – Такую землю продал, такой красоты лишился!

Как нужно принимать гостя

Один человек, славившийся на всю округу своим гостеприимством, несколько дней гостил у своего знакомого. Когда он собрался уезжать, хозяин дома стал извиняться перед ним:

– Я прошу прощения, что не принимал тебя, как следовало бы.

– Ничего, – ответил гость, – вот когда ты приедешь ко мне, я приму тебя лучше.

Вскоре знакомые поменялись местами. Г ость, войдя в дом и осмотревшись, был удивлен, что к его приезду не было сделано никаких особых приготовлений. Хозяин, видя недоумение гостя, объяснил:

– Я пообещал тебе, что приму тебя лучше, чем ты принимал меня. Ты встретил меня и обращался со мной как с чужим, я же принимаю тебя как члена своей семьи.

Шершень и паук

Однажды в саду царь Давид увидел, как шершень расправлялся с пауком. «Зачем ты создал этих тварей, Господи? – подумал Давид. – Какой в них прок? Шершень не делает ничего полезного и только портит соты. Паук каждодневно ткет паутину, а одеться ему не во что».

Как только он это подумал, с неба раздался Голос:

– Давид, ты сомневаешься в целесообразности созданных Мной тварей? Придет время, и ты будешь нуждаться в них!

Спустя время, спасаясь от преследований Саула, царь Давид оказался в пещере. Надежд на спасение было мало, но Бог послал паука и тот заткал вход в пещеру. Когда Саул подошел к пещере и увидел паутину, он решил, что в нее давно никто не входил, и ушел ни с чем. Давид, выйдя невредимым из пещеры, восхвалил Господа и готов был буквально расцеловать паука.

После этого настало время Давиду идти за Саулом. Он должен был захватить копье Саула и сосуд с водой. Давид узнал, что Саул расположился на одном из холмов, и пошел в то место. Саул спал в шатре, а перед входом в него лежал Авенир, один из военачальников Саула – настоящий исполин, своим телом занимавший все пространство вдоль шатра так, что войти в него было невозможно. Был только единственный шанс – пройти под коленями гиганта, которые он держал согнутыми. Давид пробрался в шатер, взял копье и сосуд и собирался уходить. В этот момент Авенир начал выпрямлять ноги, которые, как две колоды, опускались над Давидом.

– Господи! – взмолился Давид. – Разве ты оставил меня? Помоги мне!

В этот момент прилетел шершень, который ужалил Авенира в ногу. От неожиданности гигант снова стал сгибать ноги, и Давид успел выйти из шатра.

После этого он воспел хвалу Господу.

Вся суть Торы

Иноверец пришел к раввину и сказал:

– Я приму твою веру, если ты научишь меня всей Торе, пока я смогу стоять на одной ноге.

Раввин рассердился, обругал его, даже замахнулся на него и в конце концов прогнал.

Тогда иноверец пошел к Гиллелю ^{1} . Гиллель обратил его, сказав при этом:

– «Не делай ближнему того, чего себе не желаешь», – в этом заключается вся суть Торы. А все остальное – есть толкование. Иди и учись.

Больной и лекарь

Однажды один человек спросил известного мудреца:

– Почему я должен выполнять заповеди Торы, если я не понимаю их смысла?

– Если тебя одолевает болезнь, – отвечал мудрец, – ты зовешь врача. Он дает тебе лекарство. Ты зачастую не понимаешь, почему он дает тебе именно это, а не другое лекарство. Но ты веришь врачу, веришь в то, что он сумеет тебя излечить. А теперь скажи, разве меньше ты должен доверять Богу, который лечит твою душу?

Как одевался Авраам?

Молодой человек, одетый и подстриженный по последней моде, пришел в синагогу местечка Бельцы и обратился к ребе с вопросом:

– Скажите, ребе, а как одевался Авраам, наш предок?

– Я не знаю, сынок, ходил ли он по Земле Израиля, одетый, как мы, – в лапсердак и сподик ^{2} . Однако я точно знаю, как он выбирал себе одежду. Он смотрел, как одевались неевреи, и… одевался иначе.

Долготерпение Гиллеля

Как-то раз заспорили двое о том, можно ли рассердить Гиллеля.

– Вот увидишь, – сказал один из них, – уж я-то выведу его из терпения!

В общем, заключили они пари и поспорили на четыреста зуз.

Было это в канун субботы, когда Гиллель собирался купаться. Человек, который обещал рассердить Гиллеля, проходя мимо дверей его дома, стал выкрикивать:

– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Гиллель оделся и вышел к нему:

– Что тебе нужно, сын мой?

– Я хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, я весь во внимании.

– Скажи мне, почему у вавилонян головы неправильной формы?

– Сын мой, ты, без сомнения, задал мне важный вопрос. Это все оттого, что у вавилонян нет хороших повитух.

Спорщик ушел, но через некоторое время вернулся и вновь принялся выкрикивать:

– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Гиллель, как и в прошлый раз, вышел к нему и спросил:

– Что угодно тебе, сын мой?

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, спрашивай.

– Отчего у тармудян глаза больные?

– И это важный вопрос, сын мой, очень важный. У тармудян больные глаза, должно быть, оттого, что они живут в песчаных местностях.

Тот человек ушел, но вскоре опять вернулся и принялся кричать:

– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?

Оделся Гиллель и вышел к нему:

– Что ты хочешь, сын мой?

– Хочу задать тебе один вопрос.

– Спрашивай, сын мой, спрашивай.

– Скажи мне, отчего у апракийцев такие широкие ступни?

– Важный вопрос, сын мой, задал ты мне, очень важный. Мой ответ такой – оттого, что они живут среди болот.

– Много еще вопросов я имею к тебе, но боюсь рассердить тебя.

– Не бойся, сын мой, спрашивай обо всем, что желаешь.

– Тогда скажи, тот ли ты Гиллель, которого величают князем израильским? – Да.

– Пусть же не будет много тебе подобных в Израиле!

– Но почему?

– Потому, что из-за тебя я потерял четыреста зуз.

– Будь же впредь осмотрительней, сын мой. Не один раз ты четыреста зуз потеряешь, а рассердить Гиллеля тебе не удастся.

Собрать пух

Некий человек плохо отзывался о рабби, но однажды его одолели угрызения совести, и он решил попросить прощения, сказав, что согласен на любое наказание. Тогда рабби велел ему взять несколько пуховых подушек, распороть их и пустить пух по ветру.

Человек сделал то, что велел рабби.

– А теперь иди и собери пух, – сказал рабби.

– Но это невозможно! – воскликнул человек.

– Конечно, невозможно. И хотя ты можешь искренне сожалеть о содеянном тобою, но так же невозможно исправить зло, причиненное словами, как и собрать весь пух.

Чистота телесная

Каждый раз, когда Гиллель уходил из академии, его ученики спрашивали:

– Куда ты идешь, учитель?

– Иду совершать угодное Богу дело, – отвечал Гиллель.

– А какое именно?

– Купаться.

– Разве такое дело угодно Богу?

– Это бесспорно, дети мои. Посмотрите, в театрах и цирках есть статуи царей, и есть человек, который моет и чистит их, и не только получает за это плату, но и пользуется почетом. А человек, созданный по образу и подобию Божию, тем более должен соблюдать свою чистоту.

Спасение от наводнения

Жил на свете раввин, который очень гордился своей верой в Бога и постоянно напоминал об этом окружающим, говоря: «Я верую в Господа». Однажды случилось наводнение, вода прибывала с каждым часом. В дом к раввину пришли его соседи и сказали:

– Ребе, вода скоро все затопит, мы уходим, пошли с нами.

– Нет, я остаюсь. Я верую в Бога и знаю, что он спасет меня.

Вода продолжала прибывать. Мимо дома раввина проплывала лодка, и сидящие в ней люди сказали:

– Ребе, здесь есть еще одно место, идите к нам.

– Нет, я не пойду, – отвечал раввин, – я останусь здесь. Господь со мной, я верую в Него, и Он спасет меня.

Так происходило еще два раза: лодки проплывали мимо дома раввина, но тот отказывался в них садиться, уповая на веру в Бога. Наконец вода полностью затопила дом, и раввин утонул.

На небесах раввин встретил Бога.

– Боже, я ведь так сильно верил в Тебя, почему же Ты позволил мне утонуть?

– Но ведь я пытался спасти тебя, – ответил Бог. – Сначала к тебе пришли люди и предупредили об опасности, затем мимо твоего дома по моей воле трижды проплывали лодки. Но ты отказался в них сесть. Как же еще Я мог спасти тебя?

Невоспитанный джинн

Однажды, когда раввин Нафтали и его жена Ребекка работали в огороде, лопата раввина на что-то наткнулась, и он достал из-под земли старинную, запечатанную сургучом бутылку. Когда Нафтали открыл ее, оттуда выскочил джинн.

– О великий Нафтали! – воскликнул джинн. – Как я тебе благодарен! Тысячу лет я провел в этой ужасной бутылке, и все это время я говорил себе: тому, кто меня освободит, я буду служить до скончания его дней! Я твой слуга, проси, что хочешь!

– Полезай назад в бутылку, – ответил ему раввин.

Джинн повиновался, после чего Нафтали крепко запечатал бутылку, привязал к ней камень, пошел на берег моря и швырнул бутылку с джинном.

– Что же ты наделал?! – набросилась на него жена. – Ведь этот джинн мог бы исполнить все наши желания, и мы могли бы жить, не зная забот!

– Во-первых, – ответил Нафтали, – что это за джинн, который за тысячу лет даже не смог самостоятельно выбраться из бутылки? Во-вторых, он обещал служить мне до скончания моих дней. Но подумай, вдруг через какое-то время ему покажется, что мои дни тянутся слишком долго? И в-третьих – и это самое главное, – он даже не потрудился представиться.

Притчи русских писателей

Иван Тургенев Щи

У бабы-вдовы умер ее единственный двадцатилетний сын, первый на селе работник. Барыня, помещица того самого села, узнав о горе бабы, пошла навестить ее в самый день похорон. Она застала ее дома. Стоя посреди избы, перед столом, она, не спеша, ровным движеньем правой руки (левая висела плетью) черпала пустые щи со дна закоптелого горшка и глотала ложку за ложкой. Лицо бабы осунулось и потемнело; глаза покраснели и опухли… но она держалась истово и прямо, как в церкви.

«Господи! – подумала барыня. – Она может есть в такую минуту… Какие, однако, у них у всех грубые чувства!»

И вспомнила тут барыня, как, потеряв несколько лет тому назад девятимесячную дочь, она с горя отказалась нанять прекрасную дачу под Петербургом и прожила целое лето в городе! А баба продолжала хлебать щи. Барыня не вытерпела наконец.

– Татьяна! – промолвила она. – Помилуй! Я удивляюсь! Неужели ты своего сына не любила? Как у тебя не пропал аппетит? Как можешь ты есть эти щи!

– Вася мой помер, – тихо проговорила баба, и наболевшие слезы снова побежали по ее впалым щекам. – Значит, и мой пришел конец: с живой с меня сняли голову. А щам не пропадать же: ведь они посоленные.

Барыня только плечами пожала и пошла вон. Ей-то соль доставалась дешево.

Дурак

Жил-был на свете дурак. Долгое время он жил припеваючи, но понемногу стали доходить до него слухи, что он всюду слывет за безмозглого пошлеца. Смутился дурак и начал печалиться о том, как бы прекратить те неприятные слухи?

Внезапная мысль озарила наконец его темный умишко. И он, нимало не медля, привел ее в исполнение.

Встретился ему на улице знакомый – и принялся хвалить известного живописца.

– Помилуйте! – воскликнул дурак. – Живописец этот давно сдан в архив. Вы этого не знаете? Я от вас этого не ожидал. Вы – отсталый человек.

Знакомый испугался и тотчас согласился с дураком.

– Какую прекрасную книгу я прочел сегодня! – говорил ему другой знакомый.

– Помилуйте! – воскликнул дурак. – Как вам не стыдно?! Никуда эта книга не годится; все на нее давно махнули рукой. Вы этого не знаете? Вы – отсталый человек.

И этот знакомый испугался и согласился с дураком.

– Что за чудесный человек мой друг N. N.! – говорил дураку третий знакомый. – Вот истинно благородное существо!

– Помилуйте! – воскликнул дурак. – N. N. – заведомый подлец! Родню всю ограбил. Кто ж этого не знает? Вы – отсталый человек!

Третий знакомый тоже испугался и согласился с дураком, отступился от друга.

И кого бы, что бы ни хвалили при дураке – у него на всё была одна отповедь. Разве иногда прибавит с укоризной:

– А вы всё еще верите в авторитеты?

– Злюка! Желчевик! – начинали толковать о дураке его знакомые. – Но какая голова!

– И какой язык! – прибавляли другие. – О, да он – талант!

Кончилось тем, что издатель одной газеты предложил дураку заведовать у него критическим отделом. И дурак стал критиковать всё и всех, нисколько не меняя ни манеры своей, ни своих восклицаний. Теперь он, кричавший некогда против авторитетов, – сам авторитет, и юноши перед ним благоговеют и боятся его. Да и как им быть, бедным юношам? Хоть и не следует, вообще говоря, благоговеть… но тут, поди, не возблагоговей – в отсталые люди попадаешь!

Житьё дуракам между трусами.

Милостыня

Вблизи большого города, по широкой проезжей дороге шел старый больной человек. Он шатался на ходу; его исхудалые ноги, путаясь, волочась и спотыкаясь, ступали тяжко и слабо, словно чужие; одежда на нем висела лохмотьями; непокрытая голова падала на грудь… Он изнемогал.

Он присел на придорожный камень, наклонился вперед, облокотился, закрыл лицо обеими руками, и сквозь искривленные пальцы закапали слезы на сухую седую пыль.

Он вспоминал…

Вспоминал он, как и он был некогда здоров и богат, и как он здоровье истратил, а богатство роздал другим, друзьям и недругам… И вот теперь у него нет куска хлеба, и все его покинули, друзья еще раньше врагов… Неужели ж ему унизиться до того, чтобы просить милостыню? И горько ему было на сердце, и стыдно.

А слезы все капали да капали, пестря седую пыль.

Вдруг он услышал, что кто-то зовет его по имени; он поднял усталую голову

– и увидал перед собою незнакомца. Лицо спокойное и важное, но не строгое; глаза не лучистые, а светлые; взор пронзительный, но не злой.

– Ты все свое богатство роздал, – послышался ровный голос. – Но ведь ты не жалеешь о том, что добро делал?

– Не жалею, – ответил со вздохом старик, – только вот умираю я теперь.

– И не было бы на свете нищих, которые к тебе протягивали руку, – продолжал незнакомец, – не над кем было бы тебе показать свою добродетель, не мог бы ты упражняться в ней?

Старик ничего не ответил и задумался.

– Так и ты теперь не гордись, бедняк, – заговорил опять незнакомец, – ступай, протягивай руку, доставь и ты другим добрым людям возможность показать на деле, что они добры.

Старик встрепенулся, вскинул глазами, но незнакомец уже исчез; а вдали на дороге показался прохожий. Старик подошел к нему и протянул руку. Этот прохожий отвернулся с суровым видом и не дал ничего.

Но за ним шел другой – и тот подал старику малую милостыню. И старик купил себе на данные гроши хлеба. И сладок показался ему выпрошенный кусок, и не было стыда у него на сердце, а напротив: его осенила тихая радость.

Детская сказка

В очень известном и большом городе жил старый царь, вдовец. У царя была дочь, невеста. Царевна далеко славилась и лицом и умом, и потому многие весьма хорошие люди желали сосватать ее. Среди этих женихов были и

князья, воеводы, и гости торговые, и ловкие проходимцы, которые всегда толкаются в знатных домах и выискивают, чем бы услужить; были разные люди. Царевна назначила день, когда могут прийти к ней женихи и сказать громко при ней и при всех, что каждый надеется предоставить своей жене; царевна была мудрая. Женихи очень ожидали этого дня, и каждый считал себя лучше всех других. Один перед другим хвалились женихи, кто именитым родом за тридевять поколений, кто богатством, но один из них ничем не хвалился, и никто не знал, откуда пришел он. Он хорошо умел складывать песни; песни его напоминали всем их молодые, лучшие годы, при этом он говорил красиво и его любили слушать, даже забывая спросить, кто этот певец. И хотя он не был князем, но все женихи обращались с ним как с равным.

В назначенный день все женихи оделись получше и собрались в палату, к царю. Согласно обычаю, женихи поклонились царю и царевне. Никого не пустил вперед князь древнего рода, за ним слуги несли тяжелую красную книгу. Князь говорил:

– Царевна, мой род очень знатен. В этой книге вписано более ста поколений…

И князь очень долго читал в своей книге, а под конец сказал:

– Ив эту книгу впишу жену мою! Будет она ходить по палатам моим, а кругом будут образы предков весьма знаменитых.

– Царевна, – говорил именитый воевода, – окрест громко и страшно имя мое. Спокойна будет жизнь жене моей, и поклонятся ей люди – им грозно имя мое.

– Царевна, – говорил залитый сокровищами заморский торговый гость, – жемчугом засыплю жену мою; пойдет она по изумрудному полю и в сладком покое уснет на золотом ложе.

Так говорили женихи, но певец молчал, и все посмотрели на него.

– Что же ты принесешь жене своей? – спросил певца царь.

– Веру в себя, – ответил певец.

Улыбнувшись, переглянулись женихи, изумленно вскинул глазами старый царь, а царевна спросила:

– Скажи, как понять твою веру в себя?

Певец отвечал:

– Царевна! Ты красива, и много я слышал об уме твоем, но где же дела твои? Нет их, ибо нет в тебе веры в себя. Выходи, царевна, замуж за князя древнего рода и каждый день читай в его алой книге имя свое и верь в алую книгу! Выходи же, царевна, замуж за именитого гостя торгового, засыпь палаты свои сверкающим золотом и верь в это золото! В покое спи на золотом ложе и верь в этот покой! Покоем, золотом, алыми книгами закрывайся, царевна, от самой себя! Моего имени нет в алой книге, не мог я засыпать эту палату золотом, и, куда иду я – там не читают алой книги и золото там не ценно. И не знаю, куда иду я, и не знаю, где путь мой, и не знаю, куда приду я, и нет мне границ, ибо я верю в себя!..

– Обожди, – прервал певца царь, – но имеешь ли ты право верить в себя?

Певец же ничего не ответил и запел веселую песню; улыбнулся ей царь, радостно слушала ее царевна, и лица всех стали ясными. Тогда певец запел грустную песнь; и примолкла палата, и на глазах царевны были слезы. Замолчал певец и сказал сказку; не о властном искусстве говорил он, а о том, как шли в жизнь разные люди, и пришлось им возвращаться назад, и кому было легко, а кому тяжко. И молчали все, и царь голову опустил.

– Я верю в себя, – сказал певец, и никто не смеялся над ним. – Я верю в себя, – продолжал он, – и эта вера ведет меня вперед; и ничто не лежит на пути моем. Будет ли у меня золото, впишут ли имя мое в алых книгах, но поверю я не золоту и не книге, а лишь самому себе, и с этой верой умру, и смерть мне будет легка.

– Но ты оторвешься от мира. Люди не простят тебе. Веря лишь в себя, одиноко пойдешь ты, и холодно будет идти тебе, ибо кто не за нас – тот против нас, – сурово сказал царь.

Но певец не ответил и снова запел песню. Пел он о ярком восходе; пел, как природа верит в себя и как он любит природу и живет ею. И разгладились брови царя, и улыбнулась царевна, и сказал певец:

– Вижу я – не сочтут за врага меня люди, и не оторвусь я от мира, ибо пою я, а песня живет в мире, и мир живет песней; без песни не будет мира. Меня сочли бы врагом, если бы я уничтожил что-либо, но на земле ничто не подлежит уничтожению, и я создаю и не трогаю оплотов людских. Царь, человек, уместивший любовь ко всей природе, не найдет разве в себе любви к человеку? Возлюбивший природу не отломит без нужды ветки куста, и человека ли сметет он с пути?

И кивнула головой царевна, а царь сказал:

– Не в себя веришь ты, а в песню свою.

Певец же ответил:

– Песня – лишь часть меня; если поверю я в песню мою больше, чем в самого себя, тем разрушу я силу мою, и не буду спокойно петь мои песни, и не будут, как теперь, слушать их люди, ибо тогда я буду петь для них, а не для себя. Все я делаю лишь для себя, а живу для людей. Я пою для себя, и, пока буду петь для себя, дотоле будут слушать меня. Я верю в себя в песне моей;

в песне моей – все для меня, песню же я пою для всех! В песне люблю лишь себя одного, песней же я всех люблю! Весь для всех, все для меня – все в одной песне. И я верю в себя и хочу смотреть на любовь. И как пою я лишь для себя, а песнью моей живлю всех – так пусть будет вовеки. Поведу жену в далекий путь. Пусть она верит в себя и верою этой дает счастье многим!

– Хочу веры в себя; хочу идти далеко; хочу с высокой горы смотреть на восход! – сказала царевна.

И дивились все.

И шумел за окном ветер, и гнул деревья, и гнал на сухую землю дожденосные тучи – он верил в себя.

Порог

Я вижу громадное здание.

В передней стене узкая дверь раскрыта настежь; за дверью – угрюмая мгла. Перед высоким порогом стоит девушка… Русская девушка.

Морозом дышит та непроглядная мгла; и вместе с леденящей струей выносится из глубины здания медлительный глухой голос.

– О ты, что желаешь переступить этот порог, знаешь ли ты, что тебя ожидает?

– Знаю, – отвечает девушка.

– Холод, голод, ненависть, насмешка, презрение, обида, тюрьма, болезнь и самая смерть?

– Знаю.

– Отчуждение полное, одиночество?

– Знаю. Я готова. Я перенесу все страдания, все удары.

– Не только от врагов, но и от родных, от друзей?

– Да… и от них.

– Хорошо. Ты готова на жертву?

– Да.

– На безымянную жертву? Ты погибнешь – и никто… никто не будет даже знать, чью память почтить!

– Мне не нужно ни благодарности, ни сожаления. Мне не нужно имени.

– Готова ли ты на преступление?

Девушка потупила голову…

– И на преступление готова.

Голос не тотчас возобновил свои вопросы.

– Знаешь ли ты, – заговорил он наконец, – что ты можешь разувериться в том, чему веришь теперь, можешь понять, что обманулась и даром погубила свою молодую жизнь?

– Знаю и это. И все-таки я хочу войти.

– Войди!

Девушка перешагнула порог – и тяжелая завеса упала за нею.

– Дура! – проскрежетал кто-то сзади.

– Святая! – принеслось откуда-то в ответ.

Лев Толстой Как чертенок краюшку выкупал

Выехал бедный мужик пахать, не завтракамши, и взял с собой из дома краюшку хлеба. Перевернул мужик соху, отвязал сволока, положил под куст; тут же положил краюшку хлеба и накрыл кафтаном. Уморилась лошадь, и проголодался мужик. Воткнул мужик соху, отпрёг лошадь, пустил ее кормиться, а сам пошел к кафтану пообедать. Поднял мужик кафтан – нет краюшки; поискал, поискал, повертел кафтан, потряс – нет краюшки. Удивился мужик. «Чудное дело, – думает. – Не видал никого, а унес кто-то краюшку». А это чертенок, пока мужик пахал, утащил краюшку и сел за кустом послушать, как будет мужик ругаться и его, черта, поминать.

Потужил мужик.

– Ну, да, – говорит, – не умру с голоду! Видно, тому нужно было, кто ее унес. Пускай ест на здоровье!

И пошел мужик к колодцу, напился воды, отдохнул, поймал лошадь, запряг и стал опять пахать.

Смутился чертенок, что не навел мужика на грех, и пошел сказаться набольшему черту. Явился к набольшему и рассказал, как он у мужика краюшку унес, а мужик заместо того, чтобы выругаться, сказал: «На здоровье!» Рассердился набольший дьявол.