Текст книги "Дневник кушетки"

Автор книги: Викторьен Дю Соссей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

XX

Вчера наложение ареста, сегодня положение адюльтера. Это так же плохо, как и возможно. Я опасаюсь еще большей катастрофы. Вчера у нас сажа загорелась… Это, должно быть, очень неприятно, когда горят. Все-таки я бы лучше хотела сгореть в огне, чем быть отправленной на продажу в магазин.

В три часа пополудни хорошенькая женщина с робким и порочным видом бросилась на шею к моему хозяину, который, вероятно, ждал ее, потому что был только в нижнем белье из тонкого полотна, в желтых шелковых носках и в лакированных туфлях. Он был, впрочем, очень хорош. Мужчины, подобно женщинам, в неодетом виде бывают особенно интересны. Его широкая волосатая грудь, выдающаяся вперед; его могучие руки и ноги, с крепкими, как канат, мускулами, его плоский живот, бычья шея, на которой мускулы натягивались как если бы они были из стали – все это вместе составляло замечательную фигуру, действительно способную увлечь такую хрупкую и простенькую женщину, как Валентина.

Я все больше и больше обожала хозяина. Его богемское существование меня бесконечно забавляло. Красивая дама с карими глазами уже давно не была у нас, и всю мою привязанность, всю мою любовь к ней я перенесла на своего хозяина.

Прошло уже около часу, как они с Валентиной болтали всякий вздор, тот вздор, который служит прелюдией к более серьезным вещам, как вдруг раздался звонок.

Я забыла сказать, что Валентина была одета немногим лучше его – на ней были только рубашка, чулки и ботинки – ботинки всегда снимаются в последний момент. Ах! если бы не было ботинок, честное слово, дамы были бы всегда нагими.

Как бы предчувствуя, Валентина воскликнула:

– Мой муж!

– Ты шутишь! – сказал мой хозяин. – Почему это может быть твой муж? Разве он был настолько любезен, что предупредил тебя?

– Я уверена, что это мой муж, – возразила Валентина. – Я погибла, погибла! Ах! Боже мой! Где мне спрятаться?

Мой хозяин бросил наполеоновский взгляд на Валентину и оценил ее состояние.

– Иди сюда, – сказал он.

У двери еще раз позвонили. И почти тотчас же раздался голос:

– Именем закона, отворите!

Тем временем Валентина, присев на корточки, поместилась под креслом, сократившись там, насколько могла. Это было неплохо; до сих пор я видала женщин, которые никак не могли уместиться на таком тесном пространстве. Красная бахрома опустилась так, что ничего не было видно.

– Не шевелись! – прошептал мой хозяин. Он свернул в один пакет шляпу и одежду и запихнул все это в деревянный ящик, почти в тот самый момент, когда отмыкали дверь. Затем он взял газету.

В прихожей раздались быстрые и в то же время осторожные шаги.

Мой хозяин сидел на мне в своем странном костюме, придвинув ноги к огню, и как будто читал газету.

Как стая диких зверей, ворвались в комнату несколько человек.

Муж, бледный от волнения, от ужасного волнения рогоносца, сопровождаемый полицейским комиссаром, испускал какое-то рыканье…

– Ах! Несчастные! Я им покажу!.. Где ты, недостойная женщина?

– Ты скоро кончишь? – хладнокровно спросил мой хозяин, решившись наконец встать. – Где это ты получил воспитание? Мой старый Альберт, ты меня очень удивляешь! Я полагал, что ты воспитаннее…

Тот продолжал кричать:

– Где моя жена?

– Твоя жена? Твоя жена! Но ты с ума сошел! Ее нет здесь, твоей жены! Зачем ей быть здесь?

– Она здесь! Она меня обманывает! Я ее проследил! Ты ее любовник!

И он повернулся к комиссару с налившимися кровью глазами, из которых, однако, катились слезы.

– Найдите ее, господин комиссар! Я ее убью…

– Спокойнее, сударь, спокойнее! Мы будем искать, и, если m-me Люрси здесь, мы ее найдем. Нет ли у вас женщины, сударь?

– Я ее не вижу, – отвечал мой хозяин. – Но я не поручусь, что под мужской одеждой этого слесаря не скрывается женщина.

– Нам не до шуток теперь, сударь. Нас сюда пригласил М. Люрси, один из ваших друзей, чтобы застать у вас на месте преступления неверную жену.

– Люрси с ума сошел, господин комиссар. Это мой друг детства, я его очень хорошо знаю; семи лет от роду он очень важно говорил: «Я женюсь, но буду рогоносцем». Он женился, и ему хочется быть рогоносцем. Ему только этого недостает для полного счастья. Я очень сожалею, что не могу доставить ему такого удовольствия. Я люблю m-me Люрси; она очень изящная женщина; я к ней чувствую большую симпатию; но я вам клянусь, что она не моя любовница.

В общем, мой хозяин не лгал: Валентина действительно не была его любовницей; они еще не имели для этого времени.

Пока они разговаривали, агенты, осматривавшие помещение, подошли к комиссару:

– Здесь нет этой женщины, – сказали они.

– Тьфу, пропасть! – воскликнул мой хозяин.

– Почему вы не открывали нам, сударь? – очень любезно спросил его комиссар.

– Потому что не был предупрежден о вашем визите, я его не предчувствовал; я думал, что это какая-то рожа пришла. Я не знаю, кто из вас звонил, но я полагал, что это брильщик…

– Нас было несколько, – сказал, смеясь, комиссар.

Один агент, присев на корточки, смотрел под кровать; другой ощупывал самую кровать.

– Не хотите ли вы, господин агент, заглянуть в футляр моих часов?

– Но, однако, она вошла сюда! – вопил обманутый муж, взбешенный тем, что еще не уверился в своем несчастье.

– Ты глуп, Люрси, – сказал мой хозяин. – Ты полагал, что тебе наставили рога; теперь ты имеешь доказательство, что этого нет, и вместо того, чтобы быть в восторге, ты продолжаешь ныть. Тебе уже, видно, очень хочется, чтобы это было.

– Я видал, как Валентина вошла в этот дом.

– Здесь около сорока квартир; почему же ты хочешь, чтобы она была у меня? Не представляешь ли ты себе, что я единственный мужчина после тебя, который может нравиться твоей жене? Это мне очень льстит. Господа, я думаю, что ваша миссия окончена. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы согласились удалиться. Я сегодня не дома обедаю; уже половина пятого, а я очень долго одеваюсь… Мне нужно хорошенько принарядиться, я обедаю у одной графини.

– Извините меня, сударь, – сказал комиссар, – если я причинил вам неприятности. Обязанность заставляет должностных лиц повиноваться мужьям в опасности.

– Я понимаю и вполне вам сочувствую, господин комиссар. Что же касается тебя, Люрси, то остерегайся, я тебя ненавижу, я тебя презираю, ты еще услышишь обо мне.

Он проводил их до двери, но вдруг какая-то идея пришла ему вдруг в голову.

Все уже почти спустились по лестнице, когда он позвал:

– Господин комиссар, подымитесь, пожалуйста, еще раз по этой лестнице. Я бы вам хотел рассказать о покушении на кражу, жертвой которой я недавно сделался по милости судебного пристава Сусебрика. На две минуты только.

Комиссар вернулся один.

– Стаканчик портвейну, господин комиссар? И поговорим по-дружески. Вы прекрасный человек, я вас очень уважаю.

Перед ними стояло три стакана портвейна.

– Как вы думаете, ведь мой друг Люрси заслуживает того, чтобы я его сделал рогоносцем?

– О! конечно! – воскликнул любезный комиссар.

– Ну и хорошо, что вы так посоветовали: если Бог, т. е. Валентина, этого захочет, то это будет. Ты хочешь, Валентина? – крикнул он.

– Да, – раздался из-под кресла голос.

Комиссар вскочил.

– Позвольте мне представить вас очаровательнейшей в мире женщине, – сказал мой хозяин. – Но закройте глаза, не глядите. Не пытайтесь открыть моего тайного места.

Комиссар не сплоховал.

Мой хозяин приподнял кресло; из-под него показалась во всем блеске своей помятой красоты Валентина.

– О! У меня судороги в ногах, – просто сказала она.

Мой хозяин представил их друг другу.

– Откуда вы пришли, madame? – воскликнул комиссар.

– Ах, сударь, и не говорите об этом. Это мой секрет. Но если мой супруг прибегнет еще раз к вашей помощи, то действуйте быстрее. Что было бы, если бы у меня судороги начались на пять минут раньше!..

Комиссар поклялся всеми святыми, что в следующий раз он постарается.

Когда он ушел, Люрси тут же стал рогоносцем. А мой хозяин и Валентина были очень счастливы по этому поводу.

XXI

Сочельник. Около полуночи мой хозяин и его милая подруга, красивая дама с карими глазами, вернулись из театра. Холодный ужин дожидался их в столовой.

Говорят, что когда люди устают лгать, они начинают особенно задирать нос, говоря правду. У моего хозяина разгладились морщины на лбу, бороздившие его в продолжение нескольких недель. Его дорогая подруга напевала арию из оперетки и с изящной неловкостью старалась изобразить па из балета, теряя шпильки, которыми держалась шляпа на ее длинных шелковистых волосах. Занавеси были на всех окнах спущены. Какая-то благотворная связь существовала между ними и согревалась, подобно нам, огнем, горевшим в камине.

В то время, как мой хозяин заканчивал последние приготовления к ужину, его подруга облачилась в пеньюар и распустила по плечам волосы. Она была счастлива ужинать в том же самом костюме, что и девять лет тому назад. Этот ужин был своего рода празднованием годовщины. Десятый год их связи начался несколько недель тому назад… Девять лет!

Они сели за стол. Весело вылетела пробка из бутылки с шампанским.

– Я так довольна, что мы решили здесь ужинать, скачала она. – Здесь хорошо, в этой трущобе. И потом, я так счастлива, что ни одна женщина не переступила этого порога и что эта святыня не была никем осквернена; я здесь постоянно вдыхаю свои духи, запах, который я оставила в этой комнате с первого же раза, как вошла сюда… Ах! Вознаградит ли моя любовь в достаточной степени всю твою верность, все уважение, питаемое тобой к женщине, которую ты называешь «твоей феей с карими глазами»?

Конечно, я не могла знать, что почувствовал мой хозяин при этих словах, но я бы не удивилась, если бы тайные рыдания потрясли все его могучее тело.

Но она не дала ему времени долго останавливаться на сожалениях.

– Я тебя люблю всем сердцем. Я хочу быть связана с тобой в продолжение всей моей жизни. Если бы ты знал, как велика моя благодарность! Начиная с нашего первого поцелуя, ты мне не доставил ни одной неприятности, даже самой пустой. Всегда ты любезен, услужлив, предупредителен и добр. Ты меня сделал счастливейшей из женщин. Я тебя люблю всей душой! Если злые завистники и пытались убедить меня, что не существует мужчин, не обманывающих своих любовниц, то я не хотела верить им.

Если другие советовали мне шпионить за тобой, я не хотела внимать их мерзким советам. Я доверяю тебе и всегда хочу доверять тебе.

Она поднялась с бокалом шампанского в руках:

– Я пью за нашу любовь и даю обет до конца своей жизни ужинать под Рождество только с тобой вдвоем!

Затем я услышала поцелуи, поцелуи и еще поцелуи…

– Я хочу опьянеть! – сказала очаровательная женщина. – Да, я хочу опьянеть, чтобы у меня вскружилась голова, чтобы на меня напало безумие! В эту ночь я готова удовлетворить все капризы моего возлюбленного. Все будет прекрасно!

Некоторое время спустя, поддерживаемая под руку моим хозяином, она вошла в комнату. Она смеялась, она была пьяна. Тихо он раздел ее, снял ботинки, черные шелковые чулки, а она напевала. Он уложил ее в постель; она все напевала. Вдруг она потребовала, чтобы ее ботинки были спрятаны в камин и туда был положен рождественский подарок. Мой хозяин повиновался ей.

Он вложил в один башмак футляр с браслетом, украшенным жемчугом и драгоценными камнями, а потом возвратился к своей подруге, которая уже заснула, как маленькая девочка, которая очень много смеялась, пела, плясала, болтала и вконец утомилась.

Она слегка приподнялась.

– Я сплю, – прошептала она. – Это все шампанское… Дай мне заснуть на десять минут… А потом… После это пройдет… Я сплю… Поцелуй меня.

Она протянула ему губы и положила на плечо друга свою красивую головку с распущенными волосами, выделяющуюся из массы кружев и батиста.

Однако они не так скоро заснули. Я в своем углу долго слышала вздохи, поцелуи, нежности, где все перемешалось – и радость, и счастье, и страсть.

Проснувшись на другой день Рождества, дама с карими глазами нашла в своем башмаке браслет, который принес ей маленький Дух, и, после целого потока ласковых слов, она ушла. Она не могла оставаться у моего хозяина целый день, так как должна была посвятить его семье.

Было ясно, что мой хозяин чем-то озабочен. Я не знала его забот: никто не поверяет своих дел кушетке. Тем не менее я его настолько хорошо знала, что догадывалась, что нужно ждать сюрприза.

Около трех часов, когда уже стало темнеть – дни на Рождество очень коротки, – прислуга ввела посетительницу, лицо которой было покрыто густой вуалью. Я ее раньше не видела. Хозяин предложил ей маленький стул поближе к огню. Она села.

– Несколько минут мы будем не одни. Постарайтесь согреть немного ваши озябшие ножки. Впрочем, я пойду предупредить прислугу, чтобы она ушла…

Молодая женщина не отвечала.

Через некоторое время он возвратился в комнату.

– Я к вашим услугам, – сказал он.

Тогда дама приподняла вуаль, сбросила с себя на кровать свое богатое меховое манто и, обратив к нему свое гневное лицо, заговорила:

– Вы меня недостойным образом обманули! Я решилась отомстить вам. Вы могли сделать меня своей любовницей, но я не из тех, которых надувают. Отвечайте! Я вас так же люблю, как и ненавижу; согласитесь ли вы бросить для меня ваших прежних любовниц? Вы мне клялись, что вы свободны! Согласны ли вы быть свободным для меня?

– Никогда в жизни! – воскликнул мой хозяин.

– Берегитесь! – закричала она, скрежеща зубами.

– Дорогая Габи, – сказал спокойно мой хозяин, – ты появилась в моей жизни как раз в тот момент, когда я так нуждался в такой женщине, как ты. В продолжение десяти или двенадцати лет я вел безобразную жизнь; мне теперь уже тридцать два года, и я обладал женщинами, которых больше всего желал; в моих объятиях были и такие, которых я вовсе не желал! Как много их было!.. Я уже разбит; я уже пресыщен. У меня большое отвращение к своему существованию. До сих пор я обманывал женщин, которые смеялись над моей ложью. Я в восторге, что ты являешься с идеей мести. Я тебя только тогда желал, только тогда любил, когда ты еще не была моей; как только я добился того, чего желал, я стал меньше любить тебя. Так уже я устроен. Если ты хочешь мстить мне, я тебя не стесню. Ты мне этим окажешь большую услугу. Если я принужден соединиться с тобой, то я лучше предпочитаю, чтобы ты убила меня. Это будет гораздо лучше. И потом, этот конец мне очень нравится. Я всегда любил романы. После того, как я столько прочел их, почему бы мне и не устроить один? Это будет так занимательно для хроники завтрашних газет. Я разорен; на мою мебель наложен арест на той неделе; я жду, что ее продадут; если ты пришла прекратить мою драгоценную жизнь, то я умру, унося с собой в могилу самые лучшие воспоминания о тебе. Есть у тебя револьвер?

– Да, есть, – сказала Габи.

– Хорошо! А серьезное ли это оружие? Женщины не особенно хорошо знакомы с ним. Я не хочу, чтобы ты не попала в меня… Я хочу, чтобы ты меня наповал убила… Покажи свой револьвер…

– Он в кармане моего манто.

– Можно мне осмотреть его?

– Да.

Мой хозяин достал револьвер. Это был маленький женский револьвер с перламутровой ручкой с серебряными инкрустациями и с маленькими гильзами.

– Как, вот этим ты мне хочешь мстить? Несчастная, ты рискуешь натереть руки. Не был ли я прав, не доверяя тебе. Нужно было бы на всю жизнь заключить в тюрьму тех оружейников, которые имеют дерзость… – Он вложил револьвер в карман ее манто и взял с ночного столика свой.

– Я хочу предложить тебе свой, Габи. Это в твоих интересах. Смотри.

И он показал ей гильзы.

– Вот это серьезные гильзы. К тому же его удобнее держать. Ты увидишь, что ты его тоже удержишь; ты помещаешь указательный палец на курок; прицеливаешься в висок или в лоб, нажимаешь курок, раздастся бум! и я буду мертв…

– Умер! – воскликнула она.

– Ах! Совершенно мертв! О! эти пули, когда попадают, не дают спуску…

– Но это ужасно, о чем вы говорите!

– Напротив. Я делаю это из эгоистических побуждений. Лучше уж убить начисто, чем поранить в ухо или же нанести какую-нибудь безобразящую рану… Посмотри-ка… Но, прости, позволяешь ли ты мне кое-что тебе предложить? Хочешь ли?.. Кубок шампанского?.. Выпей немного, милая Габи; это подкрепит тебя, отчасти и успокоит… Ах! моя дорогая, ты мне окажешь огромную услугу!

Он раскупорил шампанское и разлил его в большие бокалы.

– А ты себя чувствуешь хорошо? – спросила она. – Ты был немного не в духе во время нашего последнего свидания… Почему тебя не было в этом году на юге? У тебя легкие слабые, сырость тебе не вредна?.. Что ты поделываешь в Париже? Ты неразумен…

Он сел за маленький столик и написал.

– Что ты там делаешь? – спросила Габи.

– О! Ничего особенного… Подожди меня несколько секунд… это для тебя важно…

Она тихо встала и без малейшего шороха платья приблизилась к нему настолько близко, что могла прочесть через голову моего хозяина следующее:

«Господин комиссар, из личных побуждений, которые никого не касаются, я решил пустить себе пулю в лоб. Я прошу не делать вскрытия моего тела. Но прошу отправить его лучшим путем на родину. Кладбище расположено невдалеке от церкви, где меня крестили; на нем обитают разного рода пернатые; среди них, вероятно, найдутся мне ровесники; мне будет приятно слышать их пение».

Он сложил письмо, вложил его в конверт, на котором написал: «Господину полицейскому комиссару».

– Кончено! Теперь я, милая, готов на все.

Почему это его грустный голос так нежно звучал?

Когда он повернулся к молодой даме, он, к своему удивлению, заметил на ее глазах слезы.

– Почему ты плачешь? – воскликнул мой хозяин. – Зачем текут слезы из твоих прекрасных глаз? Я тебе запрещаю плакать. Ты слышишь? Останься недостойной женщиной, которую я обманул… Слушай, Габи, слушай… Когда я тебе говорил, что я тебя люблю, я этого не думал. Я тебя обманывал, говорю тебе! Я обманывал… Когда я тебя умолял позволить прикоснуться к твоим устам, когда я сравнивал их свежесть с розами, я лгал, я лгал!.. Когда твои глаза были полны нежности и я клялся, что их глубина похожа на весеннее небо, я опять лгал! Я все время лгал… Я хотел только унизить тебя в твоих же собственных глазах, покрыть тебя всей своей грязью, сделать тебя женщиной, подобной тем, которые так часто отдаются мне и которые выходят из моего жилища с разбитым сердцем… Я тебя никогда не любил, никогда, никогда… Я не только легкомысленный человек, я чудовище…

– Это неправда, это неправда! – воскликнула Габи. – Когда ты мне говорил, что ты любишь меня, ты меня любил!.. Я в этом уверена!

– Нет, нет, нет! Заблуждение! Я лгал еще больше. Ну, пора, возьми этот револьвер, прицелься и выстрели. Будь безжалостна. Жалел ли я тебя для себя?

– Ах! У меня нет мужества…

– Как, ты со мной сыграешь эту подлую штуку?.. И ты даже не будешь в состоянии отомстить? А! Но, нет! Я хочу, чтобы ты исполнила то, что клялась совершить, когда сюда приходила. Я не позволю тебе изменить своего намерения. Я готов. Буду ли я завтра тем же? Убей!.. Убей! Убей!.. И, может быть, я тебя полюблю…

– Я тебя ненавижу! Я не могу… Я более не в силах!..

– Если ты меня ненавидишь… Ты должна меня ненавидеть… Вспомни: я тебя уверил, что любил только тебя… Я клялся головой, что буду тебя вечно любить… За это ли ты отдалась?.. Сегодня ты расстроена… Ужасный грех точит твою совесть… Твоя жизнь разбита… Если у тебя не будет утешения в отмщении, вся твоя жизнь будет страшным отчаянием. Вот, возьми это оружие… Положи один палец наверх, а другой сюда вниз… Нажми… И кончено! Сделай, я тебя умоляю!..

Габи плакала. Она оттолкнула моего хозяина. Потом устремила на него свой взор. Через минуту, наконец, она пришла в себя и сказала громко:

– Ты огорчаешься. Выскажи мне свое горе. Я к тебе неравнодушна. Я тебя прощаю, тем более, что я не оправдываю своего гнева… Бедный друг… У тебя больное сердце, твой мозг потрясен… Я твой друг. Хочешь? Я буду тебя утешать, слушать тебя. Я разделю с тобой все твои горести. Я, может быть, тоже буду нуждаться в наперстнике. Мы постараемся взаимно утолять печали друг друга… От этой частой связи, в которой главное место займет дружба, мы получим, кто знает? такую светлую радость, которая искупит всю нашу жизнь, по временам такую глупую и чувственную…

Она ласкала его, целовала его глаза; прильнувши своими губами к его губам, она оставалась несколько мгновений в таком положении. Она гладила его волосы и затылок и тесно прижималась к нему. О! как походили эти недавние враги на возлюбленных! И как они были прекрасны! Я, как дура, страдала в своем углу; я никак не могу покорить свою чувствительность.

Габи увлекла его ко мне и села, близко наклонившись к нему.

– Говори со мной, – сказала она. – Говори со мной! Попробуй мне рассказать историю твоего сердца. Я ведь не обыкновенная женщина для тебя.

Я друг, я поверенная в твоих делах; для тебя я готова на все. Скажи мне, могу ли я за тобой последовать. Поступай со мной так, как будто я была не менее уважаема тобою. Я не женщина, у меня нет больше прежней красоты, я уже не приманка, у меня уже нет больше женственности, и я люблю… Очень! Перемени тон, говори ласковее, пусть твой голос ласкает меня. Говори совсем тихо, оттеняя созвучие слов… ведь ты умеешь так мило говорить, мой обожаемый, когда хочешь!

– Я болен, милашка Габи; у меня болезнь, о которой я никому никогда не расскажу. Эта болезнь отравляет мою жизнь. О! моя жизнь! Как я ее возненавидел… С двадцати лет вся моя жизнь – сплошной флирт! У меня было более тысячи содержанок!.. О! Что за жизнь! И я не могу заставить себя переменить мой образ жизни!.. Ты видишь, Габи, я был бы верным мужем, преданным, очень надежным… Я люблю флирт… Да, я знаю нескольких женщин… Но это было невозможно. Семейная жизнь, как я ее понимаю, требует детей. Ну, у меня не может быть детей…

– Ах! – воскликнула Габи.

– Я не могу. Это мой порок. Как! это тебя удивляет, что животное такое солидное, как я, с такими могучими плечами, громадными руками, геркулесовской грудью, является таким бесполезным. Все же это правда. И это меня мучит. Я бы хотел иметь ребеночка, мальчишку, с вьющимися волосиками, невинными глазенками, безумными шалостями; он будет моим, в нем будет течь моя кровь, он будем моею частью.

Я уже давно полагал, что наступит день, когда я пожалею об этом… недуге. Я смеялся над ним, но в глубине души я надеялся, что это пройдет, что я опять воскресну. Мои надежды не оправдались…

– Почему?

– Мертвецы не воскресают.

– Однако…

– Нельзя доверять наружности… Я стараюсь, я уже на самой верхней ступени своей жизненной лестницы. Я уже достиг maximuma моего физического могущества. Дальше идти некуда. Мне уже нужно мало-помалу спускаться. И, дорогая, у меня не будет этой радости, видеть около себя ребенка, маленького ребенка… Иметь детей, как это очаровательно! Сначала дитя такое маленькое, слабое и нежное. Оно подобно дереву: один порыв ветра может погубить побег, но если он устоял, этот побег, то он поднимется, это уже куст или прекрасный отросток юного дерева и, наконец, это дерево. Я же теперь бесполезный пень; на мне уже не вырастут новые побеги. Увы! чем я сделаюсь! Я ужасно боюсь будущего. Видишь ли ты этих жалких стариков, с которыми грубо обходится сварливая прислуга, которая хорошо знает, что ее не прогонят, так как в ней нуждаются. И я не буду иметь около себя друга – женщину, с которой у меня были бы общие воспоминания, совместные путешествия, труды, добрые дела. У меня не будет женщины, с которой я бы мог смеяться над своими любовными историями. Это ужасно!

– Нет ли у тебя других… забот?

– Каких, дорогая моя?

– Только что ты мне сказал, что у тебя был судебный пристав…

– А! да, я тебе говорил об этом… Да, это верно… Но это преходящее, я смеюсь над этим. Это не больше, как шутка; если я захочу, у меня завтра будет состояние.

– Ну, а если продадут твою мебель?

– Но я только этого и желаю; я хочу, чтобы ее продали. Мне уже надоело смотреть на эти вещи, и к тому же они вызывают во мне столько воспоминаний, – здесь меня посетило столько очаровательных женщин, которых я уже не видел больше… Всякая вещь здесь была моей соучастницей во лжи…

Злюка! А того он не сказал, что мы были в одинаковой степени соучастницами и его радости!

– Почему бы тебе не предпринять продолжительного путешествия? – спросила Габи.

– Потому что я один, всегда один.

– А между тем у тебя есть друзья! Я знаю людей…

– Которые кажутся моими друзьями, – прервал мой хозяин. – Менее лицемерные, более ревнивые и имеют еще меньше поводов называться моими истинными друзьями. Кроме того, мне не интересно путешествовать с мужчиной.

– А со мной ты бы хотел?

– С тобой?

– Да, я была бы счастлива уехать с тобой на край света…

– Ты не знаешь, о чем ты говоришь… А твой муж?

– Не беспокойся о моем муже…

– Ты хочешь бросить своего мужа? – воскликнул мой хозяин.

– Почему же нет?

– О, это смешно! И ты бы бросила мужа, чтобы сопровождать меня – такого, каков я есть…

– Я была бы твоим другом, а не твоей любовницей. Я бы не ревновала тебя.

– Ты говоришь вздор. Мы были бы возлюбленными, и это было бы сумасшествием.

– Нет, не возлюбленными…

– Что ты говоришь? Но, дорогая кокетка; даже в эту самую минуту ты готова сделаться моей любовницей. Твои уста жаждут моих поцелуев… У тебя только одно желание – очутиться в моим объятиях… Мы бы не были возлюбленными? О! какое безумие! Но я, я бы сделал тебя своей любовницей! И в доказательство того, что ты ошибаешься, я тебе скажу, что, исполни я свое желание, я тут же получил бы благодарность.

– Нет, нет, нет… Я не хочу!

– Ты этого страстно желаешь! Не лги!

– Я не хочу!

Он приблизил свои губы к ее губам.

– Ты не хочешь? А я чувствую, что ты хочешь!..

Ах! Бедная Габи, она не хотела!

Но что бы это было, если бы она хотела?

Она была действительно прекрасна, любовь этих безумных… Я не осмеливаюсь описать эти поцелуи, эти ласки. Закройте ваши глаза и, если вы сможете, вообразите себе то, что вы считаете самым замечательным.

Часом позже Габи ушла; она умоляла его позволить ей прийти еще хоть раз.

– Всегда один! – сказал мой хозяин, когда дверь захлопнулась за Габи. – Всегда один!

Он растянулся на мне, взял книгу и задремал; об обеде же он совершенно забыл. Мой неблагодарный хозяин был в моих объятиях, и я была счастлива, как влюбленная, ощущающая вблизи себя дорогого ее сердцу любовника.