Текст книги "Последний бой (СИ)"

Автор книги: Виктор Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

   Последний бой

Плевок Сергеева был, как всегда, точен. Очередной рыжий комар поверженным штопором ушёл куда-то под стол. Да, много тут из привычного не было, а комары, скоты летающие, никуда не делись. Сорока так к рыжим кровопийцам и не привык, хотя счёт проведённым тут дням и часам потерял уже давно. Да и какого лешего их считать, если впереди бесконечность? Это у Сергеева ещё сохранялся какой-никакой шанс отсюда выкарабкаться, а им с Женькой – трубить до второго пришествия. А будет ли оно – этого не знает никто даже тут. И «чёрные» молчат, и с верхних уровней малявы не шлются. Хотя, вон, Сергеев не тужит, говорит, что ему и тут неплохо обретается, компания своя, однако. А что «компания»? Если б не Женёк, какая была бы компания? Тут кого своего найти – это ни один год оттрубить надо. На работы тасуют, как колоду крупье в жилетке из бархата, а личного времени порой хватает лишь на то, чтоб хоть как-то себя поддерживать в человеческом обличии.

Сорока скрутил на тёмной нитке узелок и завершил шитьё. Новые носки полагались ещё не скоро, так что приходилось «изыскивать возможности»:

– Вот, Жек, сколько мы тут, а я всё не врубаюсь, тебя-то за что упекли, – темы были все переговорены, но долго сидеть в молчании Сорока просто не мог, характер не позволял.

– Да напрягись, Андрей, всё же просто, как отнять у ребёнка игрушку..., – это Женька объяснять начинает. Он один тут Сороку по имени зовёт, остальные исключительно по фамилии, подходит она Сороке, была бы другая – всё равно бы Сорокой звали. Вот ведь папаша подарочек сделал. Не открутишься. Впрочем, наверное, это единственное, что от него перепало. Ведь прожил же Сорока без отца, без матери всё своё детство. Бабка старенькая водила его сперва в садик, потом в школу, потом... нет, в технарь он уже сам ходил. А как женился... В общем, он тут, а бабушка там. Наверное.

– Да, я весь внимание, – Он встрепенулся, глянул широкими глазами на Когана. Кивнул, что в теме.

– Так вот, законы тут своеобразные, так сказать, евангельские по большей части. А мы, дети пионерии, естественно о них и не предполагали...

Ну, кто не предполагал, а кто бабушке от Матвея и до Иоанна включительно прочитал, не считая неканонических, ибо она по близорукости сама уже в те свои шестьдесят с хвостиком не могла. Впрочем, «читал» и «верил» – это совсем слова из разных азбук.

– Пионэр – всэм рэбятом примэр, – встрял Сергеев, сбив очередным плевком очередного комара. И Женькин ответ тоже. Сергееву-то что? Он в любой момент может по условно-досрочному. Не сразу, но шанс-то есть. Искупить и – с чистой совестью... Так нет, выёживается Сергеев, нарывается специально, косячит напропалую, и его срока дуются, как на дрожжах.

– Будь ты, Сорока, не такой идиот, не был бы ты с нами, гы.

– Не суди, у каждого свой крест. Но в целом, Андрюх, Лёха прав. Вот Серёга же Милов ушёл наверх...

Да, Милов тоже был с ними. Четвёртым из класса. Но у него не было пожизненного, как у Женьки Когана и у Сороки. И Милов, не будь дурак, принялся искупать и отрабатывать. Как говорил Сергеев, – «жопу рвал». Впрочем, тут ему особо ничего и не «впаяли». Так, слегка за передоз, за алкоголь и курево. Вроде как – вред своему телу, то бишь оболочке, наносил. Ну, так и отрабатывал он их ломкой и похмельем, а Милов, как мужик терпеливый и не злобный, снёс всё стоически. А что ещё? Ни гордыни, ни уныния, даже прелюбодейство на Милова не повесили, как-то так всё по-тутошнему срослось, что это не он, а его того самого. Девки насиловали. А то, что он в «братках» состоял, так ведь так и не пришил никого, добрый был парень Серёга Милов. Вот теперь за это и греется в кущах верхних ярусов. А то, что на Бору в сугробе замёрз в январе, когда вышел из шалмана весь никакой, так это тут на несчастный случай и мученичество списали, не то, что Сороке. Впрочем, о Сороке разговор особый. Тут статья «смёртная», на «несчастный случай на производстве» не свалишь. И то, что бухой был, зачлось за отягчающее. Да, взревновал он тогда Танюху, кто ж ему тогда наплёл про неё, что в постели с хахалем? Не помнит он уже. Вот Андрюха тогда у себя перед дверью бензином и облился, на кнопарь звонка надавил... А потом, как она открыла, прикурил. Идиот? Не то слово. В общем – таких не берут в космонавты. Ну, да, да, был пьян, да, ревновал, совсем от ревности с катушек скондибобился, но ведь и от любви же тож... Ан, где им доказать, буквоедам. Впрочем, тоже бла-бла-бла по всем их канонам – сам себя ничтожил – получи. Сергеев, правда, тоже ещё тот гусь. За ним кроме мелочи, кажись, и мокруха есть. Да и самого Лёху шмальнули в Москве на разборке. Не в своей постели, отнюдь. Так что – известно, за что он тут, и срока соответствующие, а вот Женька.

– Понимаешь, Андрей, когда у меня сердце отказало, в банке моём на счетах оставались отнюдь не все деньги, что должны там быть...– Женька улыбался. Чуть ниже среднего роста, кудрявый, уже с залысинами, но вполне себе в форме. Отнюдь не доходяга.

– И? – Что «деньги-дребеденьги» там и что «бессрочка» тут... Это ж две большие разницы.

– Вот тебе и "и". Многие не встали потом, как банк рухнул. А всё на меня повесили.

– Ну а, если бы сердечко не того, то потом бы ты...

– Чудак ты, Сорока, киданул бы Женёк фраеров. – Хмыкнул Сергеев. У этого всё просто. Никаких угрызений. Впрочем, кто-то же должен играть роль плохиша, злого мальчика. Сергеев как раз сюда очень даже вписывался. Нет, тут-то он не буянил и права не качал, это когда-то там лишь военрук мог его на место поставить. За ухо. Улыбающегося, но всегда злого. Ласково отвести в кабинет, обкорнать моднявый причесон до самого затылка стригальной машинкой, а потом пообещать не дать направления в военное училище, если ещё хоть раз....

– Боюсь, мой друг, что Леха снова прав. Что уж тут скрывать? – Женька развёл руками, – Да, Я увольнял тех, кто реально профи, а холуев не трогал, и воровал совсем не по мелкому, так что – по заслугам. Не ропщу. Здесь, впрочем, тоже можно неплохо устроиться, как сам видишь.

Плохо – не плохо, а Женька и на самом деле устроился тут очень даже. И их с Сергеевым сумел отыскать и договориться, чтоб перевели на тот же ярус. И Милова, конечно, пока тот тут кантовался. Через «чёрных» многое делается. Даже травку можно достать. Сороке она не нужна, Женька её вообще не нюхал, а Сергеев нет-нет, да и пыхнет. Потом, конечно, отрабабывает вдесятерне, ну, да он и не торопится отсюда. А ещё – «чёрные» сообщают, кто, куда и по какой статье. Но с ними только Коган накоротке, тут мало срок иметь, надо и конъюнктуру знать.

– А ещё Наташку Баринову позавчера наверх взяли.

-Натаху? Её-то за что? – не сразу врубился Сорока. Наташку он не знал очень близко, но в школьные годы на неё даже засматривался. Впрочем, дальше засматриваний дело так и не пошло. Наташка в девятый пошла, а он – в технарь, не век же на бабкиной шее сидеть. Там-то можно ведь немного и приработать.

– Как «за что»? За хорошее поведение.

– Очнись, Сорока. Не сюда – наверх. Женёк, отчего она того, коньки-то отбросила? – На этот раз плевок по комару не попал.

– Хорэ харкаться. А то нарисую! – Пригрозил Коган Сергееву. Потом обернулся к Сороке, – Рак у неё был. Года три пыталась лечить, но, как сам знаешь, лечится отнюдь не всё. А ты бы принёс с участка чуток «чернушки», всё насекомых меньше было бы. Опять забываешь? – Это он Сергееву. Тот за травку на «чернушке» отрабатывает. Там запашище такой – мухи на лету дохнут. Это как сирень в комнате, только с ароматом похлеще сортирного. Башка от вони тугая и звонкая, но хоть рыжие засранцы кровушку не пьют.

– Да ну её, осточертела, – отмахнулся Сергеев, – А в этих хоть плевать прикольно.

Он заржал, высоко вскидывая подбородок.

– Женёк тебя нарисует, не всосал? – сунулся и Сорока.

Смех Сергеева резко оборвался. Он посмотрел на Андрея, на Когана, потом опять на Андрея. Рисовал Коган знатно ещё в школе. Особенно карикатуры. А тут хоть по рукам пускай, хоть повесь куда – потом конфуза не оберёшься. Весь годами выколоченный авторитет коту под хвост. Особенно, если Сорока что припишет по доброте душевной.

– Тварью буду, принесу, – треснул он себя по груди, – Жек, ну, в натуре, они ж прикольные.

– Вот у себя и прикалывайся. Можешь парочку изловить и на «чернушку» доставить. Ладно, хорош базарить. Завтра опять на отработку. Да, ешё забыл сказать, наши хотят на верхних пойти. Так, небольшой пограничный конфликт. Чтоб им жизнь совсем уж малиной не казалась.

– А что, давно пора! – поддержал Сорока, – Зажрались они там. Мы тут, значит, вкалываем, как папы Карло, а они на кущах марципанами балуются.

– Не пыли, Сорока, – встрял Сергеев, – тебе оно это всё надо? Марципаны и там чего, целочек пяточек? Все шлюхи – у нас. Надо только пароль знать. Женёк пока жмотит, но лет через пяток ведь расколется. К гадалке не ходи, будем каждый день блуд тешить.

– За блуд накинут, Лёшенька, – улыбнулся Коган. – Пораскинь, если есть чем, что есть блуд? Прелюбодеяние. Не открутишься. Ты ж их знаешь, и без камер всё видят. А что чуток расслабились, так нас на этом и ловят. Чтоб дольше у них гостевали. Тебя за прелюбодеяние ещё на отработку не слали?

Сорока закрутил головой. Кажется, разговор принимал интересный оборот.

– Не, я пока «хулиганку» отбываю. Знаешь же. И на «чернушке», для раздрая, пока морда заживает.

Сорока «хулиганку» тоже отбывал. Главный принцип наказания был «око за око, зуб за зуб», но сторицей. Это значит, если ты кому физию при жизни разок разрисовал, тебе её будут сто раз превращать в кровавое месиво. К Сорокиному счастью конфликтов с его участием было мало, да и то всё какие-то нескладные. Не то что у Сергеева, весёлая рожа которого тут превращалась в кашу так часто, что тот к периодическим взбучкам почти привык. Насколько вообще тут можно было к чему-либо привыкнуть.

– Ну вот, а за прелюбодеяние, братцы, вас за ваши же причиндалы будут, так сказать...

– Трогать шлюхи с женской половины? – заржал Сергеев.

– Ага, раскалёнными щипцами.

– Женёк, а ты откуда знаешь? Ведь звиздишь, как Райкин, – Сергеев опустил локти на стол.

– Андрей, у тебя, кроме как с женой связи были?

Сорока стушевался. Одно дело – разливаться соловьём перед кем попало, а другое дело – вешать лапшу на уши своим бывшим одноклассникам, с кем свела их судьба и в крайнем эшелоне.

– Ну, до Таньки ещё...

– «До» – это не в счёт. «До» – это так. А вот как поп повенчал.

– Мы в церковь не ходили.

– Штамп в паспорте был? Ты что, как маленький? Мы все дети страны Советов, а ты мне про церковь. Так вот, после женитьбы Сорока был верным, любил он свою жену.

Что верно, то верно. За любовь и пострадал. Если б так не любил...

– А ты, Лёшенька, – продолжал прерванный монолог Коган, – О женитьбе и не задумывался. Как поручик Ржевский, господа.

– Это как? – Сергеев вновь дёрнул подбородком

– А когда поручика спросили, является ли он членом суда...

– Членом туда, членом сюда, – мелко засмеялся Сорока, припомнив старый анекдот.

– Так вот, Лёшенька, мне с женой, понимаешь ли, повезло мало. Капитал требовал не того, что хотело сердце. А с подчинёнными....

– В общем, Женька уже за яйца вешали... – подвёл итог Сорока, почему-то потирая руки.

– Можно, конечно, сказать и так...– покраснел Коган. – Но, если Алексей закажет через меня для плотских радостей ...

– Короче, Лёху вздёрнут тоже за его же причиндалы, – засмеялся Сорока сызнова.

– Э, робя, а может и в самом деле стоит тогда на верхних наехать? Пока сыр да бор, пару гурий и насадим на кукан справедливости? Кто у нас там за шишку-то?

– «За шишку»! Тебе всё паханы, да смотрящие везде мнятся, – зевнул Коган. – Тут дело куда тоньше. «Чёрные» с «белыми» вообще вмешиваться не станут. Разве что потом по ярусам разведут, ну и каждому по заслугам. Кто как проявил себя. Там обеим сторонам прямая выгода – вроде как статус вселенской борьбы добра со злом поддерживать полагается. Ну и сборы уже начались. И там, и у нас.

– Короче, Склифософский, – Сергеев плевком сбил очередного комара, – А если нам пофиг война и всё, что связано с ней?

– А вот тут начинаются подводные камни. Врубаешься, нет? Сорока, попробуй ты.

– А чего пробовать, – Сорока даже привстал. – Если сдрейфишь – припишут по какой-нибудь статье трусость и... добавят.

– Причём с обеих сторон так.

– А если рубашку на себе порвёшь и кого-то там ухайдакаешь...

– То героизм, и есть шанс. Причём шанс появляется даже у таких, как мы с Сорокой. Стимул, как бы. Из наших только Иуда не имеет шанса счастливый билетик вытащить, ну и ещё ряд личностей.

– Ух, ты...

– Вот тебе и «ух». Называют они это «Армагеддоном» и устраивают раз в... Ну, в общем, по нашим меркам, оно скоро.

– Так кто за пахана? – Сергеев почесал затылок.

– Так тебе всё и рассказали. Но я слышал, что Элвис Пресли – за нас.

Сорока любил Элвиса ещё в школьные годы. Не то, чтобы сильно фанател, но кассеты три Элвиса у него было. И все фирмовые, не фирмы «Мелодия».

– Я записываюсь. Что надо, Жек?

– Для начала вспомнишь НВП. Ну, и я с тобой. Лёха ведь тоже в деле? Хорошо тут, ребята, но комары надоели.

– НВП? Гы... – Сергеев запрокинулся.

– Как я понимаю, кое-кто не только не потерял навыков, но и приобрёл новые, – прокомментировал Коган.

– В точку! – Алексей указательным пальцем показал, куда именно попал Коган своим комментарием.

– Назгул ты наш. И с голыми руками всех уделаешь. Женьк, там назгулы есть? Давай Лёху к ним запишем. А ты нарисуешь его назгулом.

– Не трогай убогого, Андрей. Он-то думает, что завтра на «чернушку» попадёт. Оттого и в расслабоне. Ан, нет...

– Как так? – Сергеев вновь стал серьёзным. Изменение графика наказаний отнюдь не входило в его планы.

– А так. Не моя тайна, но... ладно. Тут же, сами знаете, как... всё может за час поменяться. Так завтра у Лёхи, как это сказать... Юрчика Малинина помнишь? Он ведь в том числе и из-за тебя в параллельный класс ушёл. Так припомни всё, что с ним тебя связывало. Все страхи его припомни. Завтра тебе всё это отрабатывать.

– А я его бил? – Сергеев наморщил лоб, – Или нет? Или только пугал? Не помню...

– Зато я помню! – Сорока посмотрел на Когана, потом на Сергеева.– Как бегал он с этажа на этаж, только, чтоб с тобой не встречаться. А ещё кто-то каждый день его куртку в раздевалке специально разыскивал, с вешалки срывал и запинывал куда подальше. А ещё его портфель...

– Так, смешно... – Протянул, улыбаясь Сергеев.

– А теперь, Лёшенька, ты в его шкуру влезешь. Сторицей. Нам с Андреем тоже частично перепадёт. За то, что трусили и не вмешивались. Потому, что на его месте и мы могли оказаться. Так что – готовься и кайся.

– А это поможет?

– А я не знаю. Честно. – Коган развёл руками. – Пока меня полоскали тут лишь за то, за что я и не раскаиваюсь. И будут полоскать ещё, если индульгенцию в новой заварушке не заимею. Андрей, ты раскаиваешься в своём?

– Жень, давай не будем, а? Раскаиваешься, не раскаиваешься. Мы ж договорились – свои раны не теребить. Я ж тебя про каждого вкладчика не пытаю.

– Да ладно, робя. Женьку респект, что сказал. С Юрчиком я как-то виделся уже после школы. Он такой накачанный мэн стал. Мы тогда с братвой в университетскую качалку ходили. Ну, так, побазарили вроде. Он нас так даже почти выпер. За своих шмар встрял. Ну, мы ушли. Всё путём. Не очень надо было. Вроде и не схлестнулись. Всё по понятиям. Уважуха.

– А что у него на тебя осталось глубоко-глубоко... В общем, Лёшенька, лучше не зарекайся.

– Ага, – Встрял Сорока, – Мне раз назначили, прикиньте, – В детском саду оказывается, какую-то соплюшку игрушкой приложил. Сам забыл давно. Так полдня мне по кумполу этой игрушкой стучали.

– Значит, в момент «приложил» тебе семь уже стукнуло.

– Наверное, – Сорока улыбнулся

– А что так? – вновь дёрнул подбородком Сергеев.

– До семи вроде как невинные ещё, не соображают, что творят.

Сорока поднялся, чтоб перейти на свою койку, но на полпути обернулся.

– Женьк, а ещё кто за нас будет? Ну, кроме Элвиса...

– А «Динамо» в полном составе и ЦСКА. Они же присягу давали.

– «Динамо» Киевское?

– Любое. Всё, отбой. Завтра что узнаю – расскажу.

Новый день радостей не принёс. Не принёс и неожиданностей. На отработке Сорока снова ухаживал за Татьяной. От выноса горшка до кормления с ложечки. Причём её копий был целый, казалось, блок. И каждая нуждалась в уходе. И все, падлы, были с поверхностными множественными ожогами. А некоторые умирали у него на руках. Он не мог уйти, так как любил её, он не мог ничего сделать, чтоб ей стало легче, хоть и пытался. Он менял под Танюшками пелёнки, обтирал их тела влажной тряпочкой и утешал, когда они плакали и стонали, умоляюще глядя на него. Они, рыдаючи, просили, – «убей меня», а у него не было сил отключить аппараты искусственного продления жизни. Казалось, не было конца этому лазарету. Освобождение пришло тогда, когда сам он уже ходил весь зарёванный, отупев и отчаявшись. Конец смены. Каждому полагался отдых, иначе мозги привыкали и к самым садистским испытаниям. «Чёрные» не имеют жалости, у них своя миссия – добиваться раскаяния. Настоящего. Кто и когда повелел им нести сию функцию, оставалось за гранью понимания. Кое-кто говорил о втором пришествии, но различные религиозные группы называли разные его сроки. Кому было верить и вообще, стоило ли тут верить хоть кому? Так что, оставалось лишь жить сегодняшним днём и мечтать, чтоб завтрашний не был страшнее.

А в блоке Сорока, которого «чёрные» под руки принесли с «полигона», плюхнулся на койку и лежал так минут пять, приходя в себя. Потом, когда впечатления дня слегка притупились, он огляделся. В углу дрожал мелкой дрожью Сергеев. Его лицо не было украшено побоями, но в широко открытых глазах читался ужас безумия. Он стискивал своими толстыми, в наколках, пальцами жиденькую подушку и прижимал её к мощной груди. На койке напротив, закинув руки за голову, лежал Женька Коган. Его взгляд уходил далеко в потолок.

– Знаешь, Андрей, сегодня я хоронил мать, – произнёс он, поняв, что Сорока уже пришёл в себя. – Она умирала от голода. Из-за меня. Грустно, да? А ведь я даже не знаю, жива ли она сейчас. Может, тоже вложилась в какой банк и...

– А я...

– Знаю, Андрей. У тебя только одно оно и осталось. Но, кажется, они добрались и до меня. Не то, чтоб я вот уж совсем-совсем раскаялся, но мысли о том, что был не прав, в голову приходить начинают.

– Женьк, – Сорока сел, потом поднялся и перешёл к Когану, – А с Лёхой что? Неужели так Юрик на него подействовал? Он же сам говорил, что «Уважуха».

Сергеев обычно первым отходил после «полигона». Пусть и с разбитой рожей, но он подсаживался к Сороке и, грубовато, как умел, приводил его в состояние вменяемости.

– Юрик, конечно, молодец, что смог пересилить себя хотя бы в университете. Но что это ему стоило, ты знаешь? И я не знаю. Мы не были на его месте.

– Ну, мне после технаря в армии тоже было не сахарно, – Сорока похлопал Сергеева по щёкам, потом положил ему руку на спину и стал тихо гладить:

– Чщ-щ, чщ-щ... Всё хорошо, всё уже хорошо.

– Ты всегда был лёгким по жизни. Тебя не задевали. И меня не задевали. А Юрик... Он ведь правильный был. Он для таких как Сергеев, словно специально «нарывался». Лёхе ведь не понять, почему не слишком крупный пацан хочет какой-то справедливости...

– Чщ-щ, чщ-щ... Всё хорошо, всё уже хорошо.

– Да..., Не понять, а придётся, – Коган тоже сел, потом привстав, слазив куда-то под стол, достал маленький флакончик с золотистой пробкой.

– Дай ему нюхнуть. Да и мне плесни пару капель в пойло.

– В кофе? – Сорока взял из рук Когана пузырёк и, открыв его, нюхнул. – Коньячок что ли?

– Клоповка. Ты, Андрей, настоящего коньяка и не пробовал. Я сам уже его вкус забывать начал. А это так, местного производства. Да ты не бойся, за неё много не накинут. Мы же в лечебных целях.

– Да мне чего бояться?

– Вот и я о том. Плесни нам, а потом Лёхе под нос.

Пока Коган ходил за кипяточком, Сорока плеснул на дно трёх кружек и вновь вернулся к Сергееву, который, хоть дрожал чуть меньше, но ещё не пришёл в себя. Он поднёс открытый пузырёк к ноздрям Алексея и поводил им перед бывшим одноклассником. Сергеев вдохнул. Потом ещё, Потом в глазах его появилась осмысленность.

– Это что, а?

– Это уже всё хорошо, Лёшенька.

– Ёрш твою медь, Коган! Ты умеешь, блин горелый, когда надо. Давай по соточке и где там это НВП? Как меня колбасило!

– Давай с кофейком. Не для пьянки, а исключительно для повышения жизненного тонуса.

– Энто точно! Пацаны, век не забуду. Эх, и гад этот Малинин, я вам скажу. Такая сволота! Уж я от него и в чёрный ход, и по подвалу, а он, падла, ведь везде находит. Кто его только предупреждал?!

– Это не он, это ты сволота, – хмыкнул Сорока, чокаясь с Коганом полными кружками. – Забыл, где мы?

– Ой, блин... Робя, за что я его так? – Сергеев вытер со лба пот и, уже по устоявшейся привычке, сбил комара плевком.

– За то, что на тебя был не похож. Ладно, проехали. Спроси вон Женька, есть какие новости от тех кто...

– Вот сейчас допьём наше бурде-моден и спросим там, где... Мне на отработке тоже, сами понимаете, выдавать гостайну никто не станет.

Так называемый Коганом «НВП» больше походило на пункт вербовки рекрутов в заштатном трактире. К длинному грубо-сколоченному столу, за которым сидело несколько суровых субъектов, по одному и группками подходили из разных уголков блока мужчины призывного возраста. Впрочем, виднелись среди них и подростки и седовласые старцы.

Сергеев подошёл первым, осклабился в лицо хмурому мужику с короткой щетиной на голове, очень напоминавшему немецкого офицера времён первой мировой:

– Записывай меня, капрал.

– Умения, навыки, особые способности.

– А фамилиё, что, не надо?

-Твой номер уже срисовали. Не тяни резину. Много вас тут...

– Вот ёрш твою медь. Ну, тогда, писарь, пиши, – Самбо, дзюдо, карате, бокс, уличные единоборства, «Стечкин», АКМ всех модификаций...

Пока "капрал делал пометки в своих ведомостях, Сорока обернулся к Когану, стоящему рядом:

– Женьк, а они что, не знают и так, кто на что годен. Грехи-то наши аж из души вытягивают.

– Так то не «чёрные». Сам видишь, вроде как волонтёры. Смотри на них, – сплошной бывший генералитет. Только, порой, не в возрасте смерти. Вон там, через три стола – Язов. Помнишь такого?

– А то! «Аккуратно перечёркнуты два года золотым пером министра обороны». А о нём что? Неужели приворовывал?

– Я свечку не держал. Но, мне кажется, если хоть один призывник повесился в бытность его на должности, то и ему капнуло.

– Женьк, а ещё ГКЧП! Он же там тоже того...

– Чудак ты, Андрей. ГКЧП ему в плюс пойдёт. Он же страну спасти пытался. От таких, как я.

– Да разве ж ты гад?

– А тут агнецов и не держат.

– Следующий. А ты пойди вон направо, потренируйся там.

Сорока подсел к «капралу».

– Умения, навыки, особые способности.

– То есть? Ну, из автомата пару раз стрелял. Магазин умею заряжать.

– Служил, значит?

– Железнодорожные войска, Дальний Восток.

– В какое время?

– Как призвали, так и пошёл. А! Ну, девяностые там. СССР.

-Что ещё? Образование есть какое?

– Автотрансапортный технарь. Ну, там, вожу, разбираю. А ещё «Бородино» Лермонтова наизусть знаю.

– Следующий. А ты вон налево. Подучат – будешь на БМП народ доставлять.

Впрочем, ничему новому Сороку не научили. Всё же их технарь, как оказалось, специалистов готовил, пригодных не только для того, чтоб в «конфетку» превращать в гаражах потрёпанные «бумеры» и «мерсы». Зачислили Сороку механиком-водителем на агрегат НАТОвского производства, приписали ему в помощники крючконосого, всего в наколках, албанца, «отличившегося», как понял Сорока в момент оттяпывания Косова у Сербии. Сколько тот и кого замочил, Андрей углубляться не стал: времени не было, да и желания. Сам расскажет, если захочет. Вдвоём они проверили все механизмы доставшейся машинки, смазали, где только можно, пустили несколько очередей в белый свет, как в копеечку, сравнили с образцами советского вооружения и, сойдясь на том, что косорукие янки ничего путного сделать не умеют, довольные друг другом, разошлись по блокам.

Сергеев к тому времени уже вернулся и, сидя на своей койке, ставил набойки себе на ботинки.

– Тебе зачем? – с порога спросил Сорока, не увидев какого-то практического значения в действиях товарища. Одежда и обувь тут были почти у всех однотонными, неизнашиваемыми и нестареющими.

– А чтобы звенело! Вот прикинь, Сорока, ты идёшь, а они «Звяк-звяк». А «чёрные» от звяков бесятся. Колокола им мнятся.

Он заржал, вскидывая подбородок.

– Меня в сержанты хотели записать. Ну, то есть, записали, а потом чуть не выперли. После того, как я пару челюстей своротил. Дали каких-то уродов с востока. Я им про дисциплину, а они «намаз». Намазал их на стенку. Оказалось, один – чех из-под Гудермеса. Что-то мне о Свободной Ичкерии вещал. Это как, Сорока? Я как помню, они же с нами одна страна? Я этого особо прессанул. Он у меня весь полигон своими штанами, как тряпкой вымыл. Набело. Дристло. Баба вонючая. Встрялись за него трое, отдохнули в рядочек. Потом меня «капрал» журил за превышение. Но ласково так. Дал по морде пару раз. Сказал, что один раз – за Сталинград, а второй для профилактики. Про Сталинград я малость не всосал. Он что, фриц? А что по-русски базарит?

– Здесь, Лёх все – «по-русски». Не, не так, тут каждый на своём, но все понимают, – Сорока налил кипяточка, – Давай по кружечке что ли. А Чечня, было время, почти совсем из России ушла. Они там в корягу припухли со своим сепаратизмом.

– С чем?

– Отделяться хотели. Ну, там Женька лучше расскажет, чем дело кончилось. Он уже после сюда пришёл. А когда я тут оказался, там всё ещё бухтело.

– Значит, правильно я его. Завтра и капрала прессану, если зарываться будет. Хотя фрицы – они порядок любят, я как ему сказал, что, мол, для дисциплины, он такую уважающую морду скорчил!

В дверном проёме появился Коган:

– Ну как, однокашнички, чайком балуемся? А у меня новости с полей сражений.

– Уже началось? – Сорока весь подобравшись, даже привстал. – Женьк, тебя куда?

– Куда, куда – интендантом.

– Это как понимать? – Сергеев плевком сбил комара и, полюбовавшись новой набойкой, дёрнул подбородком в сторону Когана.

– Снабженцем.

– Еврея – снабженцем! Зачёт! Да они ж и так всю страну прое...

– Лёха, блин... – Округлил глаза Сорока, опуская растопыренные руки. Тут явно пахло провокацией и конфликтом, а этого среди своих Андрей не хотел никаким образом. Впрочем, Коган перестал бы быть их Женьком, если бы из-за подобного вышел из себя:

– Алексей, вашей категоричности может позавидовать даже Хрущёв. Впрочем, национальность отношения к делу, увы и ах, не имеет. В нашем обществе, насколько тебе известно, всё и так под контролем. Если что не так, как ты думаешь, амнистию мне и наверх или...?

– Женьк, а «или» у нас с тобой нет.

– Правильно, Андрей. Вот поэтому тут ведь каждого ставят туда, куда он лучше подойдёт. Лёха, наверняка, сегодня мордобоем занимался.

Сергеев сплюнул. На этот раз на пол. Посмотрел на Сороку, потом на Когана, как раз наливавшего себе кипяток из чайника.

– Откуда знаешь? Уже донесли?

– А зачем? Я ж тебя, Лёшенька, как облупленного изучил ещё со школьной скамьи. У тебя призвание – ровнять и строить. Как у Андюши – с техникой общий язык находить.

– Да Женька у нас психолог! Ладно, поняли. Ты, Женьк, лучше расскажи, что там после с Чечнёй стало. А то к Сергееву один попал, так тот ему вместо намаза и Свободной Ичкерии устроил Мамаев Курган.

– Там всё было просто. Помните, я говорил, что Ельцын под Новый Год ушёл в отставку.

– Было что-то. Как там нового президента? Пугин? Пусин?

– Путин, Лёш. От слова «путём», чтоб тебе понятнее было. Так вот, он сказал, что будет мочить в сортире каждого, кто...

– Крутой чувак! И замочил?

– Замочил. Потом там поставил такого... авторитетного чечена над ними, денег, конечно вбухал. Там же после двух войн разруха ещё та была в республике. В общем, всё стало, как надо. А твоего подчинённого, Алексей, наверняка сюда перебросило ещё до сытых двухтысячных. Вот он и не в курсе. И просветить некому. Мы ж не знаем, с кем он в одной комнате.

– Да... вспомнил Сорока, – До того, как Женёк меня сюда перетащил, со мной жил один из доколумбовой Америки. Совсем дикий. Ну, понятия у него вообще с завихом. А ещё – китаец-наркоман и пацанёнок из Ирландии, которого в Австралию отправили на поселение, но он по дороге отдал концы. Считал Австралию страной всеобщего счастья. Крепко ему мозги промыли.

– А со мной... Нигер из Штатов. Говорил, он там у них за короля был. Кинг – это ведь король? В Лос-Анжелесе. Врёт, небось. По виду – макака-макакой. Потом – то ли цыган, то ли молдован. И ещё один дядька. Этот всё лежал. Вообще ни с кем не общался. Типа, бесы всё. Чудной, в натуре.

Сергеев заржал, выпил, крякая, свой чай из кружки и обернулся к Когану:

– Жек, не томи, в натуре, а?

– Ой?

– Кто-то принёс нам новости с полей и... замолчал их. Так? – Сорока поддержал одноклассника, напомнив Когану, с чем он явился в комнату.

– Да нет особо вестей. Так, просочилось, что с той стороны Георгий Победоносец – один из лидеров. А за ним, сами понимаете, и морячки и иночество и штат сестёр милосердия. Вот почувствуйте разницу: у них раненых перевязывать будут, а у нас – шлюхи морфин вколят. А что «светлым» мы противопоставим? Змея-то нет у нас. Танк?

– Танк? «Тигр» бы его на раз. Вот только, как я понял, каждый в своей эпохе будет иметь дело.

– Или в смежных. Меня, например, могут и к копейщикам засунуть, когда огнестрела не было. Да, Наташка тоже записалась в медсёстры.

– Баринова?

– Да. Я специально справлялся.

– Так она могла и не...

– Могла, Андрей, да не могла. Спроси у Алексея, если его б тут в последний раз не достало, стал бы он записываться?

– Да ну его в...

– Видишь, ему и так неплохо. Хорошая компания, немного клоповки...

– Врёшь, Женёк. Не, вот вчера сходил и понял – пошёл бы. Да чтоб ещё пару чехов размазать по стенке...

– Разве что. До любимого дела, дорвался, до мордобоя. А Наташка, понимаете, други, она из тех, кто «надо» всегда ставила вперёд «хочу». И там она тоже, ну не за «веру, конечно, царя и Отечество», не «за Родину, за Сталина», а вот за что-то такое.

Уснул Сорока, всё прикидывая, что же будет дальше. Вот пойдут они в бой. Бог с ним, с Георгием, чёрт с ним, с Язовым, но ведь так может случиться, что ему придётся стрелять в Наташку Баринову, которая будет оттаскивать в тыл какого-нибудь орденоносца времён Второй Мировой, деда его, например. И он, значит, должен не сдрейфить и нажать на гашетку, целясь ей между глаз. Или раздавить гусеницами её хрупкое тело. А если бы там была не Наташка, а Танюшка, его жена? Бывшая, но жена. И её гусеницами? Или удрать и не выстрелить? Но тогда это будет засчитано, как малодушие и трусость. А разве он трус, что не хочет стрелять в своих? А кто ему тут свои? Лёха Сергеев, которому в жизни только и надо, чтобы почесать кулаки о чужое тело? Женька Коган, готовый продать, если не мать, то уж Родину точно за мнимое превосходство? Ведь даже тут он, наверное, один из немногих, кто добился перевода к себе одноклассников. Да и сам, вроде скромно-скромно, а комбинезон носит не стандартный, а особого пожива. И клоповка у него водится... И девочек мог бы, если бы... Или всё же они друзья? Но, тогда как Наташка? Женька так хорошо всегда говорил о классе. А теперь, выходит, они по разные стороны? А что делать, чтобы вновь были по одну?