Текст книги "На пороге валгаллы (СИ)"

Автор книги: Виктор Молчанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

   Начинать опять, снова... Трудно, очень трудно, но нужно. Впрочем, только потом понимаешь, для чего всё это, когда по пятому разу, а сперва, да, нервирует. А кого не занервирует? Редко найдётся тип, что захочет один и тот же фильм смотреть, да несколько раз подряд, да, если и фильмец, честное слово, так себе... А тут не спрашивают – «хочешь – не хочешь». Надо. Есть такое гордое слово. Впрочем, нужда заставит – не только фильм просмотришь...

   Дерутся два мальчика. Каждому лет по пять, не больше. Впрочем «дерутся» – это уже из взрослого лексикона, а тут... Один, маленький и рыжий, молотит кулачками по воздуху. Кулачки иногда попадают и по другому, что повыше, который в клетчатой рубашке навыпуск. А тот, стоически терпя удары, крепко держит вытянутой рукой маленького за волосы и не позволяет приблизиться к себе.

   – Ну что, пёрышко-крылышко, будешь ещё Наташку обижать?

   Маленький не отвечает. Рёв во всё горло ответом назвать сложно. Но и по рёву чувствуется, что будет. Наташка, девчушка с яркими зелёными бантами на светлых косичках, стоит тут же.

   – Ладно, Игорёк, ну этого Перова. Он же глупенький...

   Перова отпускают. Игорёк поворачивается к Наташке, и... кулачки зарёванного Перова больно молотят по спине Игорька. Мальчик поворачивается. Давать сдачи – это же правильно, так?

   Воспитательница уводит Перова, и в этой группе его больше не видят. А на прогулках теперь Игорь получает грязью по спине. Если зазевается. От кого – догадаться нетрудно.

   Стоп. Вот оно – то самое место. Именно оно впервые заморгало, словно затребовало, чтобы всё случилось иначе, чтобы не случилось того, что случилось. Исправляй мол, как умеешь, а то... Исправить оказалось легко. Бякой Перов, конечно, был отменным, а к Наташке приставал исключительно от делать нечего (да какое «приставал», просто бегал за ней и дразнил «коровой», потому что её платье было таким же бело-коричневым, как Бурёнка у его бабки). И, когда Игорь, не доводя ситуацию до катарсиса, просто предложил им вместе с Наташкой играть втроём, Перов согласился. Игорёк был пастухом, Перов – рыжим волком, ну а Наташка – тем самым крупным рогатым скотом, на который обижалась в демо-версии. И вариант прошёл! И всё решилось без драк и кидания грязью. Да и «мигать» перестало. То есть крутиться крутилось при пересмотре, но не «мигало». Снялось с повестки. С совести.

   Впрочем, были бы все стоп-кадры настолько «детскими», горя было бы мало. Исправлять подобное – одно удовольствие.

   Звонок в дверь. На пороге она. В руках книжка по психологии, которую ты когда-то дал почитать. За спиной высокий парень, и улыбается так премерзко.

   – Пригласишь?

   – Заходите, чего там...

   С кухни слышится стук посуды и, сквозь шум воды долетает голос матери:

   – Игорь, кто там?

   – Это ко мне, – отвлекаясь, поизносит он в её сторону, а парень уже отодвигает Юльку и, делая шаг в тамбур, больно бьёт его по лицу.

   – Ой! – верещит она и закрывается, словно ударили её, а не Игоря.

   Игорь сплёвывает, поднимает голову и смотрит в налитые кровью глаза парня. Тот бьёт ещё раз.

   – Алё, милиция... – доносится голос матери.

   С этим местом пришлось труднее. Почему он же и виноват, если сам и получил по морде? Потому что милиция приехала, и Юлькиного кузена «повязали»? Потому что тот покатился после КПЗ по наклонной? Так и милицию не Игорь вызвал, а мать. А он только правду сказал. Впрочем, как он понял, правду можно было говорить не всегда. Ложь прощалась, как и многое другое, переигрыванию подлежали лишь моменты, когда у кого-то на тебя оставался по жизни «зуб». Пусть даже и небольшой. Тогда да – ошибки требовали коррекции. Скорректировал – молодец, дорога в валгаллу обеспечена. Ну, не в валгаллу, так... Словом, куда-то. Всё равно не поймёшь куда, пока весь путь не одолеешь. Дорогу длиною в жизнь. И чтоб без косяков и ошибок. Вот и мучайся, выискивай их все, вылизывай и вымарывай. А что дальше? Конец игры? Или что иное? Нет ответа. Дорогу осилит идущий. А с Юлькой... Юльке он просто не предложил пройтись после третьей пары в солнечном мае. Не прогулялись в мае – не нагуляли в октябре. А на «нет» и суда нет. И кузен не при делах, так как привлекать не пришлось.

   Теперь – уже совсем взрослая жизнь. Впрочем, ещё до пенсии, самый предосенний период, ещё не пасмурно, но накануне. Когда с одной стороны ты уже состоялся, а с другой – уже никому не нужен. Когда работу потерять легче, чем найти, когда жена к другому уже не уйдёт, но и чувства остыли, а раздражение сдерживается порой только усилием воли. Когда дети уже не только живут своей жизнью, но ещё и страшно гордятся этим. Когда...

   – Папа, если ты ещё раз попытаешься меня учить, доживать тебе придётся в доме престарелых.

   И всё. Сказала, как отрезала. Вот и пожинай плоды. Хоть стой, хоть падай, и – ищи, ищи, ищи. Ищи, где упустил, ищи, где обидел, ищи, где положил сомнение и не исправил.

   Девочка в углу. Стоит, надувшись:

   – Не буду просить прощения. А вообще – я своё отстояла.

   А у самой слёзы в голосе.

   – Хорошо. – Ты спокоен, ты совершенно спокоен. Хотя, насколько можно быть спокойным, когда ребёнок в открытую бунтует? – Не извинишься – не надо. А завтра я тебя отведу в детдом. Там, наверное, таким, как ты, лучше.

   – Ладно, прости... – выдавила, словно рублём одарила. А в глазах... в глазах не чёртики, в глазах тьма. Злость в глазах.

   Ты тогда отмахнулся, прошёл мимо. Формальности были соблюдены, ан... вот как оно выплыло. И – через сколько.

   – Дочур, я тебя никогда никому не отдам. Я же люблю тебя.

   Это от души. И она к тебе под бочок. А прощения попросит, сама попросит. Минут через пятнадцать, а может и завтра. Потому что нельзя не попросить у любимого папки, если сама знаешь, что не права. И уж точно он всегда-всегда будет любимым. Ведь только он может её понять, только он...

   Нет, если б не было «убыстренной прокрутки», так и вовсе было бы нетерпимо. Тогда б все слова о вечных муках не были бы словами. Ведь на самом деле – есть моменты, которые и смотреть-то не хочется. Ну, право дело, человек спит или, там, на горшке, а ты наблюдай со стороны, наслаждайся. И иногда, иногда бывает, что, вроде бы и сам, проникшись благими намерениями, готов изменить ситуацию, так как чувствуешь, что поступил не лучшим образом, ан нет, не даёт. Делал дурно, но обиженных нет. Значит – и искупать нечего. Вот в армии, когда нагло пёр у старослужащих, то, что лежало плохо – с рук сходило, а стоило молодого разбудить среди ночи для уборки сортира – «запиликало».

   Два подростка сидят на полинялой дорожке в длинной комнате.

   – А давай, я тебя буду звать Цыпой?

   – А давай, я тебя Велосипедом.

   – А почему «Велосипедом»?

   – А почему «Цыпой»?

   – Ну... слушай, а тебе Светка Одинцова больше нравится или Макарова?

   А ведь он тогда Серёжку Цыплакова реально поддеть хотел, даже через дружбу переступив. А... не получилось. Не обиделся тот, принял за пустобрёхство. Так и сошло на тормозах, а в душе скребло, карябало. Не зря ж в Библии, что ли, написано, – «Мне отмщенье и аз воздам». Сам то есть. Сам себя не показнишь, никто не поможет. Или, все ж версии имеют право на жизнь, потому и не заострилось в случае с Серёжкой, что себя ты уже погрыз, потерзал по этому поводу, уже переиграл не раз. Нет ответа. Тот, кто создавал правила игры, не удосужился оглашать их перед каждым, кто в неё вступил. Вот вам и «путь исправления». Почище, чем колония или одиночка. Когда понимаешь правила – легче, но всё равно иногда кошмарит.

   – Подожди, что ли.

   Игорь оборачивается. Сзади вразвалочку приближается Витёк Сергачёв. С дружком. Оба откормленные, лоснящиеся.

   – С подружкой гуляешь?

   Галка вцепляется в рукав куртки.

   – Да, а вам-то что?

   Витька он не видел со школы. Поговаривали, что тот рэкитирствует в Москве, а от армии откосил по болезни. Это с его-то бычьим здоровьем. Впрочем, не пойман – не вор, и никто лично, как Витёк совал датку, не видел.

   – Да ничего. Вот, завидуем. Может, уже наша очередь, нет? Набережная – она того... Длинная. На всех хватит.

   Дружок щерится. Галка мелко дрожит.

   – Не ваша. Приятно было повидаться. Пойдём, Галь.

   – Так уж и приятно... А её Галей зовут, да? Галя – это же Галька? А галька где? На пляже... – Сергачёв заступает дорогу.

   Бить или не бить? Бить первому или? Чего он вообще прицепился?

   Урок физкультуры. Класс то ли второй, то ли третий. Хотя второй, точно. В третьем им уже сказали ходить «тёмный низ, белый верх», а тут кто в чём. Все построились, ждут физрука. И тут Сергачёв выходит вперёд и пытается втиснуться между Игорем и увальнем Сашкой Паншиным:

   – Я теперь выше, я тут стоять буду!

   – Нет, не будешь! Меня сюда Сан Саныч поставил!

   – Нет, буду!

   – Нет, я за Сашкой. Я за ним всегда стоял.

   – А вот теперь не ты.

   – Нет, я!

   А потом удар. В переносицу. Тогда-то сомнений не было. Дети вообще максималисты. Была кровь. Много крови. Сергачёва оттащили в медпункт, а Игоря тогда попёрли из командиров звёздочки. Мол, командиры драчунами не бывают. А кем бывают, как дисциплину наводить, спрашивается? В той же армии на кулаке держалось не меньше, чем на уставе.

   – Нет, я за Сашкой. Я за ним всегда стоял.

   – А вот теперь не ты.

   – Нет, я!

   – А давай, у него спросим!

   Сашка Паншин, в отличие от них, отличался философским складом мышления.

   – Мериться надо. Витёк, снимай свои кроссовки, они вона на какой платформе и ты свои чешки. Так...Поровну. Я так скажу – а по очереди. В понедельник за мной Витёк, по средам – ты, Гош. А после Нового Года – перемер. Согласны?

   Вот и думай потом, если б всё было так, а не как было, убили бы Витька на стрелке в Одинцово или нет. Где оно, то решение, что тянет за собой хвостики? Слова кидаются, поступки сеются, и – какой из них и как прорастёт... Вопросы, однако.

   – Игорь, мне больно. Мне очень больно. Вон тот тумблер. Отключи и всё. Так надо...

   – Нет. Я не могу.

   Он не сможет. Ни сейчас, ни в следующий прогон. Никогда. Доктора её спасут. И она проживёт ещё не один год. Не один и не два и даже не пять. Моторчик сейчас уже научились менять. А то, что с ним больше не говорила – не важно. Ведь она была жива. Она и сейчас жива, а то, что в этом месте каждый раз «мигает» – его не волнует. Он готов переигрывать снова и снова. Зная, что финиша не будет. Потому что её жизнь для него ценнее всех валгалл или как там они называются...